Три буквы. ч. 8

    До конца своих дней баба Ксеня никогда не позволяла себе даже в простой домашней беседе назвать помазанника царём – только Государь. Прадед, Александр Николаевич Малахов, тоже. В былые времена ему не раз приходилось что-либо совершать с разрешения или по повелению Государя, и в его рассказе это звучало так: «С Его Высочайшего соизволения мы с Карцовым убили двух зубров в Беловежской пуще». Кстати, Георгий Карцов, двоюродный племянник П.И. Чайковского, автор очерка "Беловежская пуща", был в ту пору чиновником по особым поручениям при главном управлении уделов, затем, став камергером, являлся куратором псовой части царской охоты в Гатчине, а в 1919-м был главным судьёй первых в РСФСР испытаний легавых.

    Об особых шероховатостях во взаимоотношениях прадеда с советской властью я не слышал, хотя Бутырской тюрьмы он не миновал, но было это где-то в 20-е, почитай "вегетарианские" годы, и вышел оттуда довольно скоро, перед этим объявив голодовку. Больше его ни разу не тронули, невзирая на изрядную разговорчивость. Кстати, папу моего за «язык без костей» он величал Пуришкевичем. Умер он в Москве в 1946 г. 85-и лет от роду.

    Что же касается деда, Владимира Николаевича, октябрьская революция, разумеется, оставила его без работы. Отныне он и бабушка – лишенцы. Начинаются мытарства. В конце 1918 он с семьёй уезжает в Сергиев Посад, где ему удалось получить место заведующего райотделом по охране памятников искусства и старины. В это же время в Комиссии по охране Лавры работает живущий в Сергиевом Павел Флоренский. Мне ничего не известно об общении с ним деда, но, занимаясь общим делом, они не могли не быть знакомы.

    Бабе Ксене пришлось приноравливаться к новой жизни. Она завела козу – детям нужно было молоко. В 1920 они перебираются в Москву и поселяются в бывшем доме Нейдгартов на Арбате, в котором когда-то жили и умерли родители Дмитрия Борисовича. В том же году у них рождается третий ребёнок – Юрочка. Через шесть лет он умрёт от скарлатины и будет похоронен на Новодевичьем кладбище, которое было тогда общим, ближайшим к дому; с тех пор у нас там свой, семейный, участок. А в 1925, когда в доме уже были коммуналки, появится на свет их четвёртый сын - мой папа, Сергей. В этой же квартире, значительно «уплотнённой», превратившейся в 15-метровую комнату, но, правда, со своей кухней-пеналом, служившей также спальней бабе Ксене, вырос и я. Наш адрес обессмертил сосед, легендарный поэт Николай Глазков, называвший свои самодельные машинописные книжечки «Самсебяиздат», откуда и пошло слово «самиздат», с семьёй   которого наша семья всегда жила душа в душу, а папа стал его другом.
               
                «Арбат, 44,
                Квартира 22.
                Живу в своей квартире
                Тем, что пилю дрова».
 
 Кстати, не все знают, что это из-под его пера вышли знакомые многим строки:
 
        «Я на мир взираю из-под столика,
         Век двадцатый – век необычайный.
         Чем столетье интересней для историка,
         Тем для современника печальней»

    Возвращаюсь в год 1920. Дедушка работает секретарём председателя и членов правления Российского коммерческого банка, созданного для финансовых операций с западными странами. В 1923, в разгар НЭПа, его даже командируют на три месяца в Лондон, куда была отправлена для какой-то надобности платина на сумму около двадцати миллионов рублей. По пути он заезжал в Берлин, где виделся с Д.Б. Нейдгартом и его сыновьями Борисом и  Дмитрием, а также с некоторыми другими бывшими видными государственными и общественными деятелями-монархистами, такими как духовный писатель, публицист, историк Н.Д. Тальберг и бывший Тверской губернатор, член Госсовета, обер-прокурор Синода князь А.А. Ширинский-Шихматов, которого давно знал и ценил как одного из самых трезвых, здравомыслящих и честных государственных деятелей, о чём откровенно расскажет в 1935 на допросе в НКВД.

    С последним в помещении Высшего монархического совета, созданного эмигрантами в 1921 году, у него состоялась беседа наедине. Ширинский предложил ему поехать в Париж,- обещая добыть паспорт,- с тем, чтобы встретиться с великим князем Николаем Николаевичем Романовым и воодушевить его сообщением, что в СССР якобы до сих пор популярно его имя, и тем самым побудить великого князя возглавить, вернее – объединить некоторые существовавшие в то время белогвардейские группировки. Но врать дедушка не хотел и потому отказался.

    Из Лондона он привёз большой дорожный сундук, который и сегодня стоит у нас в чулане.

    Несмотря на то, что он пользовался полным доверием руководства, в 1924 с банком пришлось расстаться в результате массового сокращения «чуждого элемента». Начались бесконечные хождения на биржу труда. Ни на одной случайно подворачивающейся работе он долго не задерживался всё по той же причине. С 1927 до конца 1929 работал с перерывами на киностудии «Межрабпомфильм», предшественнице киностудии имени Горького, в качестве актёра. Помогла кавалерийская выправка – снимался в массовках в роли офицеров. Снялся он и у Пудовкина в «Потомке Чингисхана». Правда, распознать его на экране непросто.

    В 1925 дедушка получил письмо от Нейдгарта с сообщением о смерти Варвары Александровны и просьбой продать особняк в Петербурге. Ответ был такой: «Я могу исполнить эту просьбу с таким же успехом, как и продать Зимний дворец».

    А Варвара Александровна умерла в Париже в феврале 1924-го в возрасте 48-и лет, через полгода после загадочного самоубийства в Берлине 21-летней дочери Веры. Похоронена она была, вероятно, согласно её воле, рядом с дочерью на православном кладбище Тегель в Берлине. Могилы их, к сожалению, в 2011 г. были утрачены.

   Продолжение следует.