Аскетизм. Очерки православного воззрения

Оглавление:
1. Что такое аскетизм
2. Священное Писание об аскетизме
3. Аскетизм – это не цель, а средство стяжания благодати
4. Аскетические подвиги необходимы каждому, желающему спасения

                1. Что такое аскетизм

Аскетизм - подвижничество, постоянное совершение подвигов при помощи благодати Божией ради пребывания в общении с Богом в этой жизни и в будущей.

Это - постоянная борьба христианина со всеми проявлениями в нём греха, взращивание добродетелей с участием всех его сил, и телесных и душевных.

Цель аскетизма – стяжание благодати и спасение. Аскетизм направлен на восстановление утраченных в грехопадении гармонии всех сил человека, внутренней свободы и богообщения.

Слово  “аскетизм” происходит от греческого глагола “аскео”, означающего искусно и со старанием обрабатывать грубый материал, а также заниматься разными упражнениями с целью достижения более совершенного уровня.

В I-III веках аскетами назывались христиане, которые упражнялись в строгой и воздержанной жизни, оставаясь в обществе. Тех же, кто для этой же цели уединялся в пустынные места, называли анахоретами. С распространением и развитием монашества аскетизм стал характеризовать монашеский образ жизни, воплотивший в себе строгое и последовательное подвижничество. Таким образом в результате исторически сложившегося положения вещей слова "аскетизм", "подвижничество" и "монашество" стали синонимами. Евсевий Кессарийский первый стал употреблять слова “монах” и “аскет” как равнозначные. Однако по своей сущности слово "аскетизм" имеет более широкий смысл.

                2. Священное Писание об аскетизме

В Священном Писании жизнь христианина определяется как борьба, с привлечением всех сил и усилий человека для достижения Царства Божьего. Господь Иисус Христос учит:

“Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его” (Мф. 11, 12), а так же говорит: “подвизайтесь войти сквозь тесные врата...” (Лк. 13, 24).

Он, говоря о несении креста христианином, прямо указывает на необходимость подвига для верующего на пути ко спасению. Иисус Христос говорит Своим ученикам:

«...если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее» (Мф. 16, 24-25);

«Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин.  12, 25);

«Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир» (Ин. 15, 18-19).

«Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие», - говорит Слово Божие (Деян. 14,  22).

                3. Аскетизм – это не цель, а средство стяжания благодати

Святые отцы понимали под аскетизмом пути приобретения праведности, благочестия и достижение святости в жизни.

По учению святых отцов Церкви  аскетизм не самоценен. Сам по себе он не составляет совершенства.

Аскетизм – это средство, применяемое ради того, чтобы сделать человека способным к восприятию божественной благодати, богообщению, спасению, достижению вечной жизни. По мысли, например, преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, "посты, бдения, нищета, отшельничество, упражнение в Священном Писании, расточение всего имущества не составляют совершенства, но суть только средства к совершенству; не в них состоит цель искусства, но посредством их достигается цель. Напрасно будет упражняться в них тот, кто довольствуется ими, как высшим благом; это значит — иметь орудие для искусства и не знать его цели".

Аскетические подвиги – это свидетельство человека о том, что он действительно жаждет спасения, действительно ищет Бога и Его правды. К деятельно ищущему Бога приходит Божественная благодать и обновляет, освящает, спасает его.

Св. Игнатий (Брянчанинов) пишет об этом так:

«Способность дается просящим ее у Бога от искренности сердца, - говорит блаженный Феофилакт Болгарский: «просите», сказал Господь, «и дастся вам; всяк просяй, приемлет» (Мф. 7, 7-8). Искренность прошения доказывается жительством, соответствующим прошению, и постоянством в прошении, хотя бы исполнение прошения отсрочивалось на более или менее продолжительное время, хотя бы желание наше наветовалось различными искушениями. Собственные подвиги, которыми инок усиливается победить и изменить свойство падшаго естества, суть только свидетели истиннаго произволения. Победа и изменение естества принадлежит единому Богу. «Где побеждено естество, - говорит святый Иоанн Лествичник, - там признается пришествие Того, Кто превыше естества» (Слово 15, гл. 8). Изменяет естественное влечение Бог в том, кто всеми зависящими от него средствами докажет свое искреннее желание, чтоб влечение это изменилось: тогда Дух Божий прикасается духу человеческому, который, ощутив прикосновение к себе Духа Божия, весь, со всеми помышлениями и ощущениями, устремляется к Богу, утратив сочувствие к предметам плотскаго вожделения (Святый Исаак Сирский, Слова 43 и 38). Тогда сбываются слова Апостола: «прилепляяйся Господеви, един дух есть с Господем» (1 Кор. 6,17). Тогда самое тело влечется туда, куда стремится дух».

«Непорочность, достойная рая, является по истреблении из сердца страстей. Единый Святой Дух может вполне очистить человека от страстей и возвратить ему власть над самим собою, похищенную диаволом».

«Необходим подвиг для христианина; но не подвиг освобождает христианина от владычества страстей: освобождает его десница Вышнего, освобождает его благодать Святого Духа.

Обузданием и умерщвлением плоти, трудами благочестия при тщательном соблюдении евангельских заповедей доставляется христианину истинное смирение. Истинное смирение заключается в полном самоотвержении, в полной преданности Богу, в непрестанном служении Богу. Такое смирение привлекает в душу Божественную благодать. Божественная благодать, осенивши душу, преподает ей духовное ощущение, – и страсти, эти ощущения и влечения плотские и греховные, остаются праздными (св. Исаак Сирский, Слово 43)».

"Вступая в подвиг, не на нем останавливай свое внимание и сердце, - учит св. Феофан Затворник, - но минуй его как нечто стороннее, - разверзай себя для благодати, как готовый сосуд, полным Богу преданием".

Авва Исаия, отшельник пишет:

"Все добродетели наши в Боге - отнюдь не наша собственность. Бог спасает нас; Он ниспосылает нам силу храниться от зла; Он покрывает нас промыслом Своим и подает нам возможность пребывать в нестяжании; Он дарует нам обращение к Нему, и когда обратимся к Нему, это бывает последствием действия Его на нас; Он внушает нам благодарить Его, и благодарим Его по дару Его; Он ниспосылает в нас благодать, действием которой возбуждается в нас благодарение Богу; Он защищает нас от врагов наших демонов, исторгает нас из рук и челюстей их".

                4. Аскетические подвиги необходимы каждому, желающему спасения

Православие признаёт аскетизм непременным и  необходимым условием подлинно-христианской жизни, независимо от того, в миру или в монастыре спасается христианин. 

«...Каждый из нас, через преуспеяние в добродетели, должен доводить себя до меры возраста мужа совершенного...»  - пишет св. Григорий Нисский.

При этом формы аскетизма могут быть различны  в монашестве и в мирской жизни, монашество же лишь наиболее приспособлено для занятий человека аскетическими упражнениями.

Конкретная форма и степень аскетического подвига каждого человека определяется данными им обетами, условиями жизни, мерой духовного возраста и советами духовника. Подвиг должен соответствовать силам христианина и усиливаться постепенно, по мере его духовного возрастания. Преждевременный чрезмерный подвиг приводит к тому, что духовная жизнь расстраивается, силы надрываются и человек или оставляет всякое делание,  даже и малое правило, или впадает в прелесть.

Св. Никодим Святогорец пишет «о кознях врага против тех, которые вступили на добрый путь»:

«…враг не оставляет его и здесь и переменяет только тактику, а не злое свое желание и чаяние преткнуть его о камень искушения какого-либо и погубить. И святые отцы изображают такого обстреливаемым со всех сторон: сверху и снизу, справа и слева, спереди и сзади - отовсюду летят на него стрелы. Стрелы сверху - внушения чрезмерностей непосильных в трудах духовных; стрелы снизу - внушения умалить или совсем оставить такие труды по саможалению, нерадению и беспечности…

Первым делом у врага, после того как решится кто оставить недобрые пути и действительно оставляет их, бывает - очистить для себя место действия против него, чтоб никто не мешал ему. Успевает он в этом, когда внушит вступившему на добрый путь действовать самому по себе, не обращаясь за советом и руководством…

Следствием такого самопрельщения бывает для одних то, что они бросаются на чрезмерные подвиги не по силам и не по времени. Сильное возбуждение энергии самонадеянностью дает им на первый раз силу протянуть такие подвиги несколько времени; потом силы их истощаются и они не находят уже их в себе столько, чтоб держать самые умеренные подвиги, а нередко и от этих отказываются. Иные же, разжигая свою самодеятельную энергию все более и более, доходят до такой самоуверенности, что считают все для себя возможным. В этом возбужденном состоянии они делают пагубные шаги: бросаются в колодцы высохшие или с утесов, где живут в пещере какой, совсем отказываются от пищи и подобное. Все это устраивает враг незаметно для прельщаемых.

Для других следствием самопрельщения, приписывания себе самим своих успехов бывает то, что они дают себе право на разные послабления и льготы. Есть такая прелесть, что когда вводится в жизнь человека что-то новое, как, например, у покаявшегося, тогда дни кажутся месяцами, а недели годами. От этого потрудившемуся немного в порядках новой жизни враг легко вбивает в голову мечты: сколько я потрудился, сколько времени постился, сколько раз ночи не спал и подобное. Можно немного и отдохнуть. "Отдохни,- толкует враг,- дай покой плоти; немножко и развлечься можно". Как только согласится на это неопытный новичок, пойдут у него льготы за льготами, пока наконец расстроятся все порядки богоугодной жизни, и он спустится в ту же жизнь, которую оставил, и начинает опять жить в нерадении и беспечности, спустя, как говорится, рукава».

Архимандрит Мелхиседек (Артюхин) пишет:

«Начинать надо с малого, идти к чему-то постепенно. У греков был замечательный девиз: ничего сверх. Ничего сверх! И Оптинские старцы жили в таком же духе: крайности – бесовские. Отказываюсь от всякой пищи, в храм хожу каждый день, молитвенное правило прежде ни разу не читал, не знал даже, что это такое – утренние и вечерние молитвы, а теперь заставляю читать себя полностью и все утренние, и все вечерние молитвы… Да лучше начать с Трисвятого и закончить упованием «Отец, виждь и упокой мой дух» – минутное правило. Кстати, отцы так и говорили: «Правилу маленькому, но постоянно исполняемому, цены нет». Святитель Игнатий пишет: за большим и непосильным правилом следует тотчас оставление всякого правила. Это очень важно – знать меру. Всё красит мера. Пусть это будет по чуть-чуть, но ежедневно и постоянно».

Преподобный Никон Оптинский советует:

Оставив несбыточные мечты о непосильных подвигах и возвышенных образах жития, начнем во смирении с терпения скорбей. Когда уготовятся души наши, аще будет воля Божия на то, дано будет нам и высшее.

Сергей Нилус описал один из ужасных примеров прелести, постигающей неразумное рвение:

"В начале каникул лета того года, в Оптину пустынь к настоятелю и старцам явился некий студент одной из Духовных Академий, кандидат прав университета. Привез он с собою от своего ректора письмо, в котором, рекомендуя подателя, отец ректор (преосвященный) просит начальство пустыни дать ему возможность и указания к деятельному прохождению монашеского послушания во все его каникулярное время.

Аспирант монашеского подвига был принят по-оптински, - радушно и ласково. Отвели ему номерок в гостинице, где странноприимная, а послушание дали то, через которое, как чрез начальный искус, оптинские старцы проводят всякого, кто бы ни пришел поступать к ним в обитель, какого бы звания или образования он ни был: на кухне чистить картошку и мыть посуду. Так как у нового добровольца-послушника оказался голос и некоторое умение петь, то ему было дано и еще послушание - петь на правом клиросе. Оптинские церковные службы очень продолжительны, и круг ежедневного монастырского богослужения обнимает собою и утро, и полдень, и вечер, и большую часть ночи*: чистить картошку и посещать клиросное послушание - это такой труд, добросовестное исполнение которого под силу только молодому, крепкому организму и хорошо дисциплинированной воле, одушевленной к тому же ревностью служения и любви к Богу. Но этого труда ученому послушнику показалось недостаточно, и он самовольно (по-монастырски - самочинно) наложил на себя сугубый молитвенный подвиг: стал молиться по ночам в такое время, которое даже и совершенным положено для отдохновения утружденной плоти. Это было замечено гостиником той гостнницы, где была отведена келья академисту; пришел он к настоятелю и говорит:

- Академист-то, что-то, больно в подвиг ударился: по ночам не спит, все молится; а теперь так стал молиться, что, послушать, страшно становится; охает, вздыхает, об пол лбом колотится, в грудь себя бьет.

Призвали старцы академиста, говорят:

- Так нельзя самочинничать: этак и повредиться можно, в прелесть впасть вражескую. Исполняй, что тебе благословлено, а на большее не простирайся.

Но усердного не по разуму подвижника, да еще ученого, остановить уже было нельзя: что, мол, понимает монашеская серость? Я все лучше их знаю!

И, действительно, узнал, - дошел до таких степеней, до каких еще никто не доходил из коренных подвижников оптинских!..

Вскоре после старческого увещания, певчими правого клироса была замечена явная ненормальность поведения академиста: он что-то совершил во время церковного пения, такое, что его с клироса отправили в монастырскую больницу; а в больнице у него сразу обнаружилось буйное умопомешательство. Пришлось его связать и посадить в особое помещение, чтобы не мог повредить ни себе, ни людям. За железной решеткой в небольшом окне, за крепкой дверью и запором, и заключили, до времени, помешанного, а тем временем дали о нем знать в его академию.

Событие это произошло первого августа 1904 года, а второго августа оно разрешилось такой катастрофой, о какой не только Оптина пустынь, но и Церковь русская не слыхивала, кажется, от дней своего основания.

Во Введенском храме (летний оптинский собор) шла утреня. Служил иеромонах, отец Палладий, человек лет средних, высокой духовной настроенности и богатырской физической силы. На клиросах пели "Честнейшую Херувим"; отец Палладий ходил с каждением по церкви и находился в самом отдаленном от алтаря месте храма. Алтарь был пуст, даже очередной пономарь, и тот куда-то вышел. В церкви народу было много, так как большая часть братии говела, да было немало говельщиков и из мирских богомольцев... Вдруг, в раскрытые западные врата храма, степенно и важно, вошел некто совершенно голый. У самой входной двери этой, с левой стороны, стоит ктиторский ящик, и за ним находилось двое или трое полных силы, молодых монахов; в трапезной - монахи и мирские; тоже - и в самом храме. На всех нашел такой столбняк, что никто, как прикованный, не мог сдвинуться с места... Так же важно, тою же величественною походкой, голый человек прошел мимо всех богомольцев, подошел к иконе Казанской Божией Матери, что за правым клиросом, истово перекрестился, сделал перед нею поклон, направо и налево, по-монашески, отвесил поклоны молящимся и вступил на правый клирос.

И во все это время, занявшее не менее двух-трех минут, показавшихся очевидцам, вероятно, вечностью, никто в храме не пошевельнулся, точно силой какой удержанные на месте.

Не то было на клиросе, когда на него вступил голый: как осенние сухие листья под порывом вихря, клирошане - все взрослые монахи, - рассыпались в разные стороны, - один даже под скамейку забился, - гонимые паническим страхом. И тут, во мгновение ока, голый человек подскочил к царским вратам, сильным ударом распахнул обе их половинки, одним прыжком вскочил на престол, схватил с него крест и Евангелие, сбросил их на пол далеко в сторону и встал во весь рост на престоле, лицом к молящимся, подняв кверху обе руки, как некто, кто "в храме Божием сядет, как Бог, выдавая себя за Бога… (2 Сол. 2.4)

Мудрые из оптинских подвижников так это и поняли.

Этот голый человек был тот самый академист, что, вопреки воле старцев и без их благословения, затеял самовольно подвижничать и впал в состояние омрачения души, которое духовно именуется прелестию...

Тут сразу, как точно кандалы спали с монахов - все разом бросились на новоявленного бога, и, не прошло секунды, как уже он лежал у подножия престола, связанный по рукам и ногам, с окровавленными руками от порезов стеклом, когда он выламывал железную решетку и стеклянную раму своего заключения, и с такой сатанинской, иронически злой усмешкой на устах, что нельзя было на него смотреть без тайного ужаса.

Одного монаха он чуть было не убил, хватив его по виску тяжелым крестом с мощами; но Господь отвел удар, и он только поверхностно скользнул, как контузия, по покрову височной кости. Он ударил того же монаха вторично кулаком по ребрам, и след этого удара, в виде углубления в боку, у монаха этого остался виден и доселе.

Когда прельщенного академиста вновь водворили в его келью, где, казалось, он был так крепко заперт, он сразу пришел в себя, заговорил, как здоровый...

- Что было с вами? - спросили его, - помните ли, что вы наделали?

- Помню, - ответил он, - все хорошо помню. Мне это надо было сделать: я слышал голос, который повелевал мне это совершить, и, горе было бы мне, если бы я не повиновался этому повелению... Когда, разломав раму и решетку в своем заключении и скинув с себя белье, я нагой как новый Адам, уже не стыдящийся наготы своей, шел исполнить послушание "невидимому", я вновь услыхал тот же голос, мне говорящий: - "иди скорее, торопись, а то будет поздно!" - Я исполнил только долг свой перед пославшим меня.

Так объяснил свое деяние новейший Адам, сотворивший волю пославшего его отца лжи и духовной гордости.

Отправили прельщенного в Калугу, в "Хлюстинку" - больницу для душевнобольных, а оттуда его вскоре взял на свое попечение кто-то из его ближайших родственников".