Разгульная Калина Или Хомуты соломенные

Начало свадьбы здесь: http://www.proza.ru/2020/02/08/737

Главным условием казачьей свадьбы считалось веселье, что сулило молодым счастливую семейную жизнь. Каждая свадьба – своя отдельная история с таинствами, интригами, курьёзамии и, безусловно, с сексуальным подтекстом.  Тамада свадьбы, о котором мною написано в «Речи тамады на свадьбе, или Нарочно не придумаешь», и его верные помошники, свашка и дружка, подавали соответствующую команду и молодых поздним вечером отправляли на брачное ложе.

 Подготовкой ложа для жениха и невесты занимались женщины-постельницы из числа свах. Ложе всегда устраивали в прохладном месте: в подклети избы, чулане, амбаре, сарае, на сеновале или бане.

В подготовленную таким образом «опочивальню» новобрачных провожала целая толпа гостей: дружки, свахи, родственники и вообще любой, кто хотел поучаствовать в шумном и веселом действе. Проводы сопровождались песнями, непристойными шутками и советами.

Полупьяные гости  шутливо давали наставления невесте и жениху перед актом лишения девственности. Наставления были от которых, как говорится «волосы дыбом на голове вставали». Одна из свашек голосила:

«Молоди спать пишлы, Богам помолылыся,
Шоб швыдче в одеяли ногы шэвэлылыся!
Подымайся подол, разувайся, хохол!
Молода, нэ бойсь, нэ жализный гвоздь, нэ проткнэ насквозь!»

 А другая выдавал своё :

«Князь с Княгинёю пишлы в обниманьння,
Ты Княгинюшка нэ стыдыся,
Ты ко Князю-то прыслоныся.
А и мы молодымы бувалы,
И у нас подолы загыбалы,
Из матни ключ вынималы,
И у нас короба отмыкалы!»

А кто-то вставлял своё:

«Вот пишла подружка замиж, а зАмижем нэ бэрэгуть,
Пэрэдилають на бабу и "спасыбо" нэ дадуть!»
 
 Все почему-то гомерически хохотали. Под этот хохот и улюлюканье новобрачных наконец оставили одних. Дверь закрыли, а возле неё оставили охранника-клетника. По предрассудкам гостей свадьбы он должен был оберегать молодожёнов от злых чар и разной нечисти, а так-же отгонять слишком любопытных гостей свадьбы, которые оставались и подсматривали за молодыми в окна и любые щели, а то и по шпионски фотографировали.

На той свадьбе, где правил бал тамада «Пушкин» со свашкой и дружкой, гости  веселись до утра. А кто из них уже «упился», храпел где приткнулся.

Утро второго дня свадьбы, когда не прошла ещё пьянь и подташнивало, начиналось с обряда «КАЛИНА», то есть момента освидетельствования утраченной невинности невестой. Все желали удовлетворить своё любопытство и поскорее опохмелиться, а затем уж иль гульнуть до одурения иль передраться с дури.

Наконец-то сваха и дружка выши из сарая, где на сеновале было брачное ложе молодых, Маши и Саши. В руках дружка и свашка держали обагренную кровью курицу с привязанным к ней пучком калины вместе с окрашенной кровью рубахой невесты, что подтверждало её девственность. За свахой и дружкой к гостям под общее ликование вышли и молодожёны.
 
Как только свашка и дружка проголосили на весь хутор о свершившемся меж невестою и женихом, тамада «Пушкин», который успел «спеться» с одной из молодиц свадьбы, подхватили ту весть и уточнили частушкой:

"Саша с Машею любились,

Ночку тёмну до утра.

Всё калиной наслаждались.

Ай, да Маша – маладца!"
 

Утро над хуторм огласилось частушечными голосами главной свахи и дружки:

"У Машэнькы ноне гостенька  Побував, побував.

Машэньку  циловав , Миловав, миловав,

К ретывому сэрдцю билы груды  Яро жав, прижимав,

Та целочку Машэньки Поломав, поломав..."


А дядька Гришка, что от жены прятался ещё в первый день свадьбы под подолом платья невесты, словно мину замедленного действия заложил под всех сразу - вдруг заорал нетрезвым голосом:

- Сваха, кажи правду - чи жиних лёд ломав, чи в проруб  пав?

Сваха была начеку, хитро-мудрой частушкой ответила дядьке Гришке – провокатору:

"У Маши дыво-краса.

Вона нэ лопнула,

Вона нэ триснула,

Тилько шырше раздалась -

Була тисною!"


 Было то правдой или нет со стороны свашки и дружки один Бог да Маша знали. Но гости поверили, и началось бесшабашное, до одурения веселье. А могло бы быть, как в этнографическом очерке 1891 года «Черноморская свадьба», где Пётр Кириллов описывал этот обряд следующим образом:

«…Оставив молодых, все уходят до батька, где продолжается гулянье. Как только молодой выстрелит из пистолета, по этому сигналу к ним входят старший дружко и старшая свашка. Осмотрев что следует, призывают свашек и родственников новобрачной. Если молодая оказалась «нечестной», то ее ставят у печи и надевают на голову чепчик, и если она сбрасывает его, то ей вновь надевают чепец на голову. На родных молодой для позора надевают соломенные хомуты. Те также сопротивляются, и нередко такие оскорбления чести кончаются всеобщей свалкой.

Если же молодая оказалась «честной», то освидетельствованную сорочку кладут ей на голову. Потом несут отцу и матери жениха шишку, перевязанную красной лентою, и все поют, танцуют, словом, идет какое-то бесшабашное, до одурения веселье…».

Слав Богу, на Свадьбе Саши и Маши обошлсь без соломенных хамутов её родителям, и она явилась гостям вслед за свидетелями, свахой и дружкой. И началось то, чего «ни в сказке сказать, ни пером описать». Такое откровение в прозе, песнях, плясках и частушках, за которые всех исполнителей отправлять можно было на небесный Страшный Суд без суда и следствия земного.

В какафонии  звуков записей моего диктофона наиболее чётко разборчиво сохранились частушки, которые я и довожу до читателей.

Началось то свадебное языческое чудо с томады «Пушкина» с матерью Машеньки, которую весть о «честной» дочери окрылила. А тут и «Пушкин» подвалил со своими прибаутками: 

«На столе стоит стакан,

А в стакане  - лилия.

И в кого ж ты уродилась

Стройная, красивая?!»


 А она, подбоченясь, запела в ответ:

«Говорят, что я старуха,

Только мне не верится:

Ну какая ж я старуха –

Всё во мне шевелится!»

А «Пушкин», идя в пляс:

«Ой, и тёща у меня –

Тёша ласковая!

За волосики меня

С печки стаскивала!"

И пошли оба в пляс. А тут и звонкий голос прорезался, как бы жалуясь:

«Мне мой милый изменил,

Я его простила:

Собрала его пожитки –

По реке пустила!»

А одна, совсем юная дивчина, заголосила:

«Я сижу на берегу,

Слёзы в речку капают.

Никто замуж не берёт,

Только титьки лапают!»

А другая:

«Боевая я бабёнка –

 Одна не остануся.

Ох, и горе тому будет,

Кому я достануся».

Поддерживая тонус веселья, «Пушкин» выдавал звонко:

«Я – мужчина хоть куда,

Я не лыком шитый,

Только вот с умом беда,

Я не башковитый.!»

А кто-то из хуторских парней ввернул свою частушку:

«Я к молоденькой соседке

Не однажды хаживал.

У неё была подруга –

Я двоих уваживал!»

Как бы в пику ему, одна из подружек Маши зазвенела колокольцем:

«Я подругу завела –

КрИвенькие ножки,

Голова, как у ежа,

Голос, как у кошки!»

И всё бы было весело, но дело всё испортил... Саша, муж Маши. Он не удержался и напился. Его потянуло спеть свою частушку:

«У меня жена

Расфуфыриста!

И со мной спала до свадьбы

Раз череста!»

Гости свадьбы как онемели. Мать Машеньки упала в обморок. Отец Машеньки подошёл к Саше и произнёс жутким голосом: - Что ты сказал, падло?

А у Саши ум за разум зашёл уже. Он вскочил со стула, схватил одну из подружек Маши и дико запел:

«Эй, красавица,

Юбка в клеточку!

Пойдём в лес с тобой –

Делать деточку!»

Девчонка завизжала страшно. Смазала Саше по морде и заорала: - Витя! Витя-я-я!

 Витя рванулся на крик и одним ударом в сапатку уложил Сашу на землю. Поднялся такой матюганный ор, что, наверное, все черти разбежались со свадьбы, а в церквушке заблямбил колокол, как при сполохе...

P.S. На том свадьба не закончилась. Подрались, выпили мировую. И продолжили. Наревевшаяся Маша, пригубила рюмку с горькой, после которой запела:

«Из колодца вода льётся,

Вода зеленоватая.

Мил напьётся, подерётся,

А я виноватая!»

Саша, с расквашенной физиономией, исполнил своё «извинение»:

«Я хорош, я пригож.

На учителя похож.

А как надену пиджачок –

Настоящий дурачок!»

Продолжение  последует с наступлением третьего дня свадьбы http://www.proza.ru/2020/02/14/126.
 


Рецензии