Казахстан. Мамины воспоминания. Ч. 10

  В костнотуберкулёзной  больнице врача Волох Мару Анатольевну отправили в Алма-Ату на учёбу  - на усовершенствование по   туберкулёзу на четыре месяца. В большой больнице остался только один Главный врач. Я не помню, сколько коек было в больнице, но помню только, что по штату там полагалось кроме него ещё три ординатора. Мара Анатольевна работала на две ставки, а третью ординаторскую должность по совместительству занимал главный врач.
По распоряжению зав. Облздравотделом туберкулёзный диспансер должен был выделить одного из своих ординаторов для обслуживания больных в костной больнице на всё время учёбы Волох в Алма-Ате.
В тубдиспансере больных костным туберкулёзом амбулаторно обслуживало хирург Тюпина. Но она была уже пенсионного возраста,  поэтому отправили меня, как единственную в то время молодую. Было решено, что Тюпина будет помогать мне вроде , время от времени наведываясь в больницу.
Костнотуберкулёзная больница была расположена довольно далеко от центра города, где я жила и работала до того. Назывался этот район Семипалатинска почему-то Затоном. Транспорта в то время никакого не было. Для обслуживания всякого рода перевозок в каждом лечебном учреждении были лошади. Была лошадь и в Облдиспансере. Но на ней никто не ездил. Правда, один раз в сильное половодье от быстрого таяния снега в марте нас с Тюпиной отвезли на лошади на телеге. При , сидя свесив ноги, мы вынуждены были их  поднять вровень с телегой, так как высоко стояла вода на улице Белинского.
В костнотуберкулёзной больнице то же были лошадь и конюшня с должностью конюха, который был и возчиком, так как главный врач использовал лошадей как вид транспорта, разъезжая зимой в специально оборудованных санях, даже со звериной шкурой для утепления, а летом в бричке на высоких колёсах.
Первый раз на новое место работы я отправилась вдвоём с врачом Тюпиной. Она ходила с палочкой, прихрамывая, поэтому шли медленно, и дорога показалась мне очень длинной.
Большую часть пути мы шли по довольно хорошо расчищенной от снега улице, где с двух сторон стояли преимущественно одноэтажные деревянные дома. Некоторые дома были двухэтажные, причём первые этажи часто были из кирпича, другие же имели просто высокие фундаменты из кирпича. Примерно на середине нашего пути, когда мы поравнялись с добротным домом серого цвета со ставнями на окнах, Тюпина указала мне на мемориальную доску на стене дома, на которой значилось, что в этом доме во время своей ссылки в Семипалатинск жил писатель Фёдор Михайлович Достоевский. Впоследствии там был создан музей, но в то время, когда я жила в Семипалатинске, его ещё не было.. Дальше наш путь пересекала площадь, вернее, большой пустырь, на котором не было зданий. Очевидно это место было когда-то кладбищем, о чём всё ещё напоминали следы разрушенных надгробных плит или памятников. В дальнейшем, когда я проходила этим пустырём одна, особенно ранним утром или в вечерние сумерки, мне было жутковато. Не совсем комфортно было проходить по этой площади в непогоду, когда снежные заносы преграждали путь. В первый же поход я обратила внимание и на стоявшую на краю поля православную церковь, светлую, белую, со сверкающему на солнце золотыми куполами и крестами.. церковь была действующая, время от времени напоминающая о себе колокольным звоном.
Помню, однажды, проходя мимо в трудную, грустную минуту, а таких моментов в первый период жизни в Семипалатинске было у меня немало, чувствуя себя очень одиноко, скучая о Ленинграде, о маме, о оставшихся там друзьях, я подошла к церкви, поднялась по ступеням, но войти не решилась. Увидев стоящих нищих, подала им монетки, и попросила помолиться за меня, за моих близких,  после этого мне стало легче на душе. Позднее, когда вместе с нами в Семипалатинске жила моя мама и мы снимали очередную квартиру вблизи , мама ходила молиться в эту церковь.
 Православная действующая церковь была одна, а вот мечетей было несколько. Они находились в основном в татарской части города, в которой стояли в основном саманные дома. Мечети тоже возвышались над городом и были видны издалека, на остроконечной вершине их сияли изображения полумесяца. Мечети привлекали к себе внимание раздававшимся время от времени зычными голосами мулл, призывавших верующих мусульман к молитве.
В больнице нас встретила старшая медсестра и провела в кабинет главного врача. Вскоре туда вошёл главный врач, высокий подтянутый казах лет сорока. Он приветливо с улыбкой представился – Шамаев Габбас Касымович, выслушал наши имена, пожал нам руки и повёл показывать свои владения. Мне он сразу понравился. Производил впечатление решительного твёрдого и даже жёсткого человека с военной выправкой. Чувствовалось, что он прошёл фронт, это впечатление усиливалось ещё и тем,что он до сих пор носил шинель.
Больница состояла из двух корпусов. Сколько было коек в больнице я не помню, но судя по тому, что в штате было положено три ординатора и главный врач, коек было пятьдесят или семьдесят пять.
Корпуса были одноэтажные, барачного типа. Кроме того на территории находились ещё отдельные постройки изолятора, кухни, домика, где жила старшая медсестра, конюшня для лошадей. В одном корпусе располагались дети, в нём палаты были маленькие на три-пять человек, в другом находились взрослые больные, располагались они в нескольких больших палатах по восемь – десять человек. Первое моё впечатление от больницы было удручающим: все больные находились или в гипсовых кроватках, или в гипсовых повязках, в общем, прикованные к постелям, не вставая, ходячих было всего несколько человек.
Сначала мы сделали обход в корпусе, где были дети. Выслушав рапорт дежурной медсесры о больных, Габбас Касымович обратился к деткам, как они себя чувствуют, подходя к каждой койке, спрашивая каждого, не болит ли них что, и удивительно, никто из детей ни на что не жаловался. А вот в корпусе, где находились взрослые, жалоб от больных было много, но все какого-то хозяйственно-бытового характера и гораздо меньше о здоровье. Хотя контингент больных, как нам потом объяснил Габбас Касымович, беседуя с нами в кабинете, очень тяжёлый, в основном с запущенными формами костного туберкулёза, осложнённого свищами, требующих ежедневных перевязок. Во время обхода мы с Тюпиной больше молчали, но обходя больных во взрослом корпусе, врач Тюпина решила проявить инициативу, до сих пор я так и не поняла, зачем ей это понадобилось. Подойдя к одному больному, она обратилась ко мне со словами, что покажет приёмы, которые применяют для диагностики костносуставного туберкулёза, и стала демонстрировать эти приёмы. Тут Габбас Касымович , и быстро окончил обход, приведя нас к себе в кабинет и буквально обрушился на Тюпину. «Зачем вы демонстрируете взрослым больным, что Тамара Николаевна ещё неопытный врач? Ведь ей придётся работать с ними четыре месяца. А они далеко не робкие овечки, они начнут подшучивать над ней. Контингент взрослых больных очень тяжёлый. Они лежат, годами прикованные к постели, у них нет никаких развлечений. Вот они и развлекаются, подшучивая над персоналом, иногда довольно грубо и обидно. Врач Мара Анатольевна не раз плакала от их шуток, а медсёстры и няни тем более. Неужели вы не могли показать эти ваши приёмы на детях?!».
Тюпина возражать не стала, покраснела, со словами, что ей надо в диспансер на приём больных, ушла. Габбас Касымович сказал: «Нам такого консультанта не надо. Мы как-нибудь и без неё справимся. Почитайте соответствующую литературу. Со взрослыми больными постарайтесь найти контакт. Войдите в их тяжёлое моральное положение. Ведь они ещё очень молоды, некоторые вынуждены прервать учёбу. Самое главное, чтоб они почувствовали ваше сочувствие  к ним. Будьте добрыми к ним, но в тоже время старайтесь не потакать, не оставляя без внимания их шуточки».
В общем, в первую встречу он очень дружелюбно дал мне советы, как себя вести и с больными, и с персоналом. Я очень внимательно выслушала его наставления и в дальнейшем всегда старалась следовать им не только во время работы в больнице, но и в дальнейшей моей жизни.