Детский сад

– Раз, два, три! Ёлочка, гори!!!
Методическое пособие для воспитателей средней и старшей групп детских садов уверяло, что именно в тот момент, когда утихнет эхо тоненьких голосочков, ёлочка озарит новогодний утренник миганием электрической гирлянды, и все ребята и взрослые восторженно ахнут: «О-о-о!!!»

Однако не тут-то было... Точнее, не было вообще ничегошеньки: ни тебе ёлочного мигания да ни ребячьего оханья. Бедная Екатерина Алексеевна едва-едва не расплакалась – остановили её только красные круги, нарисованные на щеках акварелью: слёзы превратят бутафорский румянец Снегурочки в ужасающую гримасу, а роль Бабы-Яги по сценарию уже занята.

И ведь предлагала же заведующая детсадом свою помаду вместо румян! Так нет! Гордость не позволяла новенькой воспитательнице переходить на панибратские отношения с руководством. А на свою косметику пока что не заработала: откладывала копейку к копейке, мечтала однажды (когда закончится распределение) бросить всё это – педагогическое, ошибочное, неудавшееся – да махнуть в Ленинград. В театральный институт. А там уже будет стипендия...

– Раз, два, три! Ёлочка, гори!!!
Екатерина Алексеевна очнулась от мечтаний. Кто-то из старшегруппников сам догадался ещё раз выкрикнуть волшебное заклинание, и все снова ждали чуда. Но гирлянда не «загорелась», потому что режиссёр-постановщик (коим, конечно же, и была в единственном своём побледневшем лице Екатерина-Снегурочка-Алексеевна) забыл договориться с кем-нибудь из коллег, чтобы тот в нужный момент успел воткнуть вилку в розетку. «Ничего не просить, ничего не брать». Тяжело-то как. 

– Ребята, а давайте...
Надо было срочно импровизировать. Снегурочка не могла знать цитаты про шоу, которое должно продолжаться, зато вдруг почему-то вспомнила строчку из старой деревенской бабушкиной Библии: «Гордым придёт посрамление, а со смиренными – мудрость». Да, немудро было отказываться от помощи более опытных воспитателей. Но и срамиться начинающая театралка тоже не собиралась:
– ...давайте, ребята, по очереди похвалим ёлочку, чтобы ей не было грустно и страшно на новом месте! Какая она у нас?
– Красивая!
– Нарядная!
– Весёлая!
– Правильно!
Самой Снегурочке уже тоже не было страшно и грустно.
Но вместо слезы солёная капелька прокатилась по похолодевшей спине.


***


– Ну, вот. Сейчас всех напою чаем, согреетесь. Хвала кипятильникам! Что бы мы без них делали? Мёду всем. Так. Что ещё? Малиновое варенье! Вы начинайте, не ждите. Катюша! Берите хлеб, не стесняйтесь. Я за вареньем в кладовку сбегаю.

Екатерина Алексеевна – Катюша – сидела в маленькой кухоньке дома у своей заведующей, за одним столом с двумя её детьми. Мальчик и девочка уже, правда, вышли из детсадовского возраста, учились в деревенской школе – в пятом и первом классах соответственно. Однако по старой памяти ходили на новогодние утренники в мамин садик: в школе похожих праздников почему-то никогда не устраивали.

Гостья внимательно осмотрелась, пользуясь отсутствием хозяйки.
Печка. Ведро воды. Зеркальце. Умывальник. Два полотенца – для лица и для рук. Серванта, кажется, не было – как не было и холодильника: они бы не поместились на кухне. Зато к стене над столом были прибиты деревянные полки, на которых рядами, как фигурки на групповом снимке заезжего городского фотографа, громоздились поделки нескольких поколений дошкольников. Какие-то бумажные ромашки, цветики-семицветики, пластилиновые подберёзовики, инкрустированные чешуйками. Конечно, несколько вазочек. Конечно, бесценные, дефицитные нарядные картонные коробки из-под шоколадных конфет и тортов. Наверное, в них теперь хранились детские аппликации, восьмимартовские открытки или памятные рисунки.

– Катюша! Вы же ничего не кушаете! – Ольга Николаевна выбралась из кладовки с чуть запылившейся банкой малинового варенья. – Сейчас я её оботру, открою, обязательно надо добавить в чай, чтобы не разыгралась простуда. Шутка ли! Кому сказать! Родные дети забились, бедные, в конуру к собаке! – женщина от души рассмеялась. – У заведующей детским садом!
– Ольга Николаевна, мне так стыдно... – Катя наконец-то дала волю слезам, размазала по щекам красную акварельную краску. – Из-за меня чуть не сгорел садик. Человек чуть не погиб. Ваши дети чуть не замёрзли возле собственного порога. А Ваш муж...
– А что муж? Думаешь, ему привыкать? Да это ведь каждую зиму повторяется одно и то же! И нет в этом твоей вины ни на грамм! Вот поживёшь тут подольше, сама узнаешь, что кочегары здешние не чай с мёдом пьют, а кое-что другое! А как выпьют, так и делу конец. Школа не топлена, уроки сорваны. Потом примчится какая-нибудь комиссия из города. А кому это под Новый год надо? Да никому не надо! Поэтому мой Пал-Палыч давно привык дежурить в кочегарке вместо этих оболтусов. А что поделаешь, Катя, руководитель ведь... Что поделаешь... Директор школы... – Ольга Николаевна машинально водила ложкой по донышку чашки, так и не добавив в свой чай ни сахару, ни варенья, ни мёду.

– Мам, я Дину пойду покормлю.
Десятилетний сын Ольги Николаевны и Павла Павловича Пашковых поднялся из-за стола. К облегчению Екатерины Алексеевны, на лице ребёнка не было и следа от обморожения. Да и дочка заведующей тоже выглядела весёленькой и здоровой.
– Нет, Саша, – встрепенулась мать. – Дину пускай Иринка покормит. А ты лучше к Дининой конуре приколоти гвоздь! Мы на него ключ повесим, чтобы вы могли самостоятельно в дом попадать. Чужого человека собака к ключу не пустит, а своим больше не придётся мёрзнуть под дверью, пока родители садики-школы спасают. – Ольга Николаевна усмехнулась, но на этот раз – горьковато. Убедилась, что дети тепло оделись и вышли на улицу. Придвинулась поближе к Кате.
 
– Ой, Катюша... Ты знаешь, какая я была важная, когда только приехала? Гордая была, ты бы меня видела! Всё с плеча, всё всерьёз…
– Как Дон Кихот с ветряными мельницами?
– Вот именно! А потом, как своих детей родила, так и перестала придуриваться. Где глаза закроешь. Где на шутку переведёшь. Где промолчишь лишний раз, а где и хорошенько проучишь. – Ольга Николаевна по-матерински внимательно наблюдала за тем, как её ученица воспринимает науку.
– Тоже поначалу ничьих советов не слушали?
– А то как же! Один раз на День Победы приспичило мне провести детсадовский праздник на улице. У нас в Москве в это время уже, представь себе, всё в цвету. Ну, и задумала я пригласить местных ветеранов, рассадить их в беседке во дворе, чтобы дети им стихи наизусть почитали, букетики бы подарили. Потом чаепитие. Сама напекла оладушков – в магазинах ведь не было ни пряников, ни конфет, ни сушек.
– Да их и сейчас нету.
– Ой, да... Ты, кстати, хлебушек-то бери. Сейчас печка разгорится получше, будем картошку варить. Мы с Пал-Палычем в эту осень столько рыбы на зиму насолили! Ну так вот. Девятое Мая. Меня все нянечки наперебой отговаривали, мол, в Карелии в мае ещё снег может выпасть. А мне надо, чтоб всё по плану прошло, понимаешь? Ну и что? Конечно, вытащила я детей на улицу во всём праздничном, пёстреньком, ситцевом... А на следующий день треть группы слегла с ангиной.

Катя – Екатерина Алексеевна – перебирала в уме сегодняшние потери.
– Поэтому не волнуйся, – подхватила её мысли заведующая. – Дети все живы-здоровы. Слава Богу! Даже наши, вон, не заболели. Вроде. И как я только могла их домой без ключа отправить?! Ну да ладно. Им у Дины под боком было тепло.
– Полтора часа просидели в конуре с собакой, пока Вы с розеткой возились...
– Ничего-ничего, зато будет что внукам рассказывать. Это же для них приключение!
– Правда?
– А ты думала! Конечно! Да они, наверно, уже по всей улице раззвонили! А послезавтра начнутся каникулы, и половина школы полезет в будки к своим Бобикам, чтобы от моды не отставать. – Ольга Николаевна храбрилась, но всё же чувствовалось, что уговаривала не столько гостью, сколько себя.

– А тот человек?..
– Степаныч-то? Кочегар? Ой, не могу я с ним.
– Его точно не убило?
– Да точно. Готовый Кощей Бессмертный для твоего театра!
Обе воспитательницы рассмеялись.
– Ольга Николаевна, я, если честно, мало что поняла. Когда выключился свет, успела только искры краем глаза заметить, а потом уже не до того было – детей выводить помогала…
– ...в твоём-то костюмчике на рыбьем меху! Хоть бы на плечи чего накинула!
– Ай... – отмахнулась Катя. – От стыда горела. Не мёрзла.
– Слушай! Наверное, если бы мы в сорок пятом, не дай Бог, проиграли, ты бы и то себе всю вину приписала, хоть тебя и на свете ещё не было. Ты это брось! Не ты ведь Степаныча угощала? Не ты его из кочегарки выманивала – по деревне шататься? Не ты его на утренник приглашала?
– Объявление на магазине я повесила!
– Забудь.
– Но...
– А я тебе говорю! Экий барин! Со своей вилкой, видите ли, на праздник пришёл. Наверное, думал, что ему в детском саду солёного огурца на блюдечке с голубой каёмочкой сразу предложат!
– Какого огурца? – вытянула лицо Катя. – С какой вилкой?
– С ресторанной, слава тебе, Господи! Видно, умыкнул где-нибудь в городе. Была бы деревенская, алюминиевая, без пластмассовой ручки, нашёл бы наш Кощеюшка свою смерть прямо под ёлочкой. А так, когда Дед Мороз нянечке стал суфлировать, мол, вилку! вилку в розетку воткните уже кто-нибудь! Ну, тут Степаныч и подоспел. Тут его и шарахнуло. Салют как в Москве получился. Ой, детский сад, не могу...

Только теперь Катя сумела окончательно сопоставить все события и лица. Старый Степаныч, забредший навеселе на новогодний детсадовский утренник. Вилка в розетке. Короткое замыкание. Срочная эвакуация. Возня с проводкой. Сумерки и мороз. Запертый дом и собачья будка. Долгожданная Ольга Николаевна с ключом и посиневшей от холода Снегурочкой, перепачканной красками и копотью. Чай с вареньем. И бывалый Павел Павлович, которому, по словам жены, в очередной раз пришлось собственноручно кочегарить двухэтажное здание деревенской школы, которую он сам же и возглавлял.

– Мам, можно мы Дину домой возьмём? Там уже тридцать два градуса.
В уютную кухню ввалились Ира, Саша и их спасительница – чёрная лайка Дина.
– Ох, да можно, можно, конечно. Уж она-то у нас заслужила!
Ольга Николаевна благодарно потрепала собаку за ухом, подбросила ещё несколько поленцев в топку, сняла с печки ведро, поставила кастрюльку с картошкой, засуетилась у рукомойника.
– Катюша, вот подогретая вода, можешь умыться. А я пока сбегаю в кочегарку, посмотрю, как там Пал-Палыч, ладно? Уговорю его к ужину домой вернуться, а то так и будет ночевать на чужом посту. Ты сегодня у нас оставайся! Твою каморку до ночи уже не успеть как следует протопить по такому морозищу – знаю не понаслышке, что там все углы насквозь промерзают. Я тебе сейчас найду что-нибудь переодеться... Так... Вот, всё чистое, не беда, что не по размеру, зато тёплое...

Катя уже не вслушивалась в каждое слово.
Закрыла глаза. Никуда она не поедет. Ни в какой Ленинград.
Здесь, здесь она – дома.

© Елена Кембор
(Елена Кемпи-Боронина)