ПрибВО. Корнево. Рота

 

Оглавление
1. Личный состав
2. Дедовщина
3. Техника
4. Проверка


1. Личный состав

      Итак, я, пусть только ИО, но командир роты химзащиты 117 танкового полка 1 танковой дивизии. Но роты таки нет, за ней ещё съездить на полигон надо, забрать и привезти на зимние квартиры. Сегодня как раз третий день моей офицерской службы, надо ехать за ротой, за двенадцатью срочниками во главе с моим замкомвзводом сержантом–дембелем Сергеем Пыталовым (имя и фамилия вымышленные – настоящих не помню). На полигоне они не только под его присмотром, но и командира взвода спецобработки рхз соседнего по гарнизону 89 танкового полка старшего лейтенанта Петра Скворцова (ФИ тоже не помню, они вымышленные). Там же командир взвода химзащиты разведбата дивизии лейтенанта Вадима Сергеева (ФИ и тут не помню – придумал). Правда Вадим предпочитал называть себя начхимом батальона. Его разведбат, как и наши два полка, был дислоцирован в Корнево.

      Машину к перевозке личного состава и его барахла мы вчера подготовили, указания оставшимся двум рядовым по подготовке помещения роты к его приёму отданы, начхим полка капитан Вьюнов обещал за ними присмотреть, если что.

      Сразу после завтрака, даже не заходя на развод, мы со старшиной роты Самиром Гусейновым (ИО вымышленные) выехали на ДУЦ. Ехать, как показал курвиметр (штука такая с колёсиком для измерения расстояний на карте), не долго – всего около 200 км, так что к обеду должны быть на месте, тем более, что старшине дорога и месторасположения роты на полигоне известно – за почти два года службы бывал там неоднократно. Доехали без происшествий, к 13.00 уже поставили машину на стоянку в полевом автопарке.

      В дороге единственное, что меня поразило – это то, что ехали мы преимущественно по дорогам из брусчатки, проложенным в большинстве своём еще до Первой мировой войны или, в крайнем случае, до Второй. Проезжали через населённые пункты с русскими названиями, но всё больше состоящими из старых немецких строений. Многие кирпичные здания были полуразрушены и подремонтированы, но не кирпичом, а по-простому – досками. По дороге мы со старшиной решили перекусить где-то в районе Черняховска или Гусева. Остановившись у сельской столовки рядом с замызганными тракторами и грузовиками, вышли из машины и попали в жидкую грязь, но утонули в ней не сильно, буквально в 4-5 сантиметрах была всё та же брусчатка, но заросшая грязью за послевоенные годы.

      Приехав, я, с помощью старшины, нашёл палатку корневских офицеров, куда и заселился, сразу познакомившись со Скворцовым. Вадим Сергеев в этот день по плану, руководил полевыми занятиями корневских срочников, а точнее ремонтом полосы препятствий химической части полигона. Он должен был привести их всех на ужин – это около 25-30 человек (две полковых рхз и батальонный вхз). Естественно спросил Петра про свою роту и получил несколько уклончивый ответ: «Обычные ребята, как все, в процессе разберёшься.»

      Устроившись, пошли смотреть расположение роты. Рота размещалась в двух стандартных солдатских палатках в самом конце общей линейки палаток химиков дивизии. В одной палатке было что-то типа каптёрки, в ней же стояли три солдатские кровати сержанта Сергеева и каптенармуса (туда же поселился Самир Гусейнов). Во второй обретался весь остальной личный состав роты и спали они на дощатых нарах – для коек места было мало. Рядом стояли палатки рхз 89 тд и разведбата, дальше размещались химики других полков и батальонов дивизии, а в самом начале линейки штук 8 или 10 палаток дивизионного обхз. По-моему, всё на полигоне было организовано в соответствии с уставом – палатки на главной линейке (их занимал армейский обхз) с дорогой перед ними, дорожки между линейками, грибки для дневальных с полевыми телефонами – красота, тем более на военный взгляд.

      Вечером, перед ужином, когда корневцы пришли с работ я был представлен личному составу моей роты. В силу отсутствия нашего начхима, как и начхима 89 полка, я был представлен свой роте П.Скворцовым. Рота произвела на меня довольно положительное впечатление. Солдатами я уже командовал во время стажировки в ровенском обхз Прикарпатского округа, так что сравнивать было с чем. Сержант Пыталов, на первый взгляд показался довольно толковым парнем, неплохо физически развитым, достаточно аккуратным и подтянутым с точки зрения ношения военной формы одежды. А вот на старшину он поглядывал как-то неодобрительно, мне показалось тогда, что они недолюбливают друг друга. Для меня это было странным, ведь оба одного призыва (их же призыва был еще ефрейтор – командир расчёта ДКВ и рядовой из взвода химразведки), обычно они все вместе молодых держат в узде, а тут… Ну да ладно, решил я тогда, потом разберёмся. А пока распорядился, чтобы после ужина ко мне в палатку прибыли все мои подчинённые по одному по фамилиям в алфавитном порядке. Только сержанта просил зайти в конце, после всех, типа для подведения итогов. Решил я говорить с солдатами по одному – так они откровеннее бывают и, быть может, я точнее узнаю обстановку в роте.

      После ужина офицеры из 89 полка и разведбата поняли всё правильно и на пару часов куда-то свинтили, оставив в палатке меня одного. По началу ко мне хотел присоседиться и старшина, но пришлось его отправить отдыхать после рейса, чтобы не мешал и не давил на личный состав своим присутствием. Часа за полтора-два удалось поговорить со всеми 12-ю человеками. Получилась довольно неплохая картина – и молодые и старики о службе и ситуации в роте отзывались неплохо, вот только из 12 опрошенных 10 осторожно, без надрыва говорили о том, что «азеры» (так они называли старшину и двух рядовых, отслуживших по году, которые с ним остались на зимних квартирах в виде постоянного наряда) слишком давят всю роту и особенно молодых. Два оставшихся про дедовщину с национальным душком не заикались – просто молчали в ответ на мои вопросы про это. Они видимо не верили, что я хоть что-то буду делать для исправления этой ситуации, а то и вовсе заложу их старшине – основания для этого у них были, но про это позже. Время на полигоне для роты было отдыхом от наездов азербайджанцев и проходило практически без дедовщины. Сам Пыталов был не сторонником издевательств над молодыми, но не всегда пресекал такие дела со стороны других стариков-одногодок.

      Сержант же мне так в открытую и сказал, что они вот уже полтора года, почти с тех пор, как оба пришли в роту из рижской учебки, конфликтуют из-за отношения к солдатам. Гусейнов стал старшиной, втеревшись в доверие к прошлому ротному, а он так и остался сержантом. Конфликтность усилилась через полгода после учебки, когда в роту пришли служить ещё два азербайджанца, которых Гусейнов пригрел и постепенно создал какую-то бандитскую группировку, терроризирующую всех, кто моложе и не азербайджанец. Но особо погано стало еще через полгода, когда Самир стал старшиной роты и формальным его начальником. Тогда они втроём прессовали не только тех, кто моложе, но и всех срочников одного с Гусейновым призыва, т.е. даже стариков. Почему мне это всё рассказал сержант – не знаю, быть может поверил в меня или просто от застарелого омерзения на старшину. Но в итоге всех бесед я понял, что в роте цветёт пышным цветом дедовщина с национальным душком и надо было придумать, что можно сделать в такой ситуации, чтобы её выправить.

      После девяти, когда все беседы у меня закончились, в палатке объявились Пётр с Вадимом, выставили пузырь водки и закуску, которую они набрали в офицерской столовой. Так они решили прописать меня на полигоне. Что занятно, не я прописывался, а меня прописывали. Я такого обычая не знал, но участие в распитии спиртных напитков принял безоговорочно и даже с удовольствием – уж очень поганое настроение у меня было после бесед с личным составом. В процессе прописки они, что знали, рассказали про бывшего командира рхз и начхима нашего полка, про нынешнего ротного Виктора Бурбукина, про то, что это бывший ротный разбазарил ДКВ и вообще поведали кучу всяких правд, полуправд, слухов и откровенных сплетен из жизни гарнизона, про его командиров и начальников. Они уже по два года в Корнево отслужили и им было что рассказать – гарнизон хуже деревни, все, всё и про всех знают и всегда готовы поделиться с рядом сидящим своими знаниями.

      Возвращаться в полк нам предстояло через два дня, закончив до этого ремонт полосы препятствий. Собирать было особо нечего, разве что вещмешки у личного состава, постельные принадлежности и сами палатки со щитами (это было самое объёмное). Закончив работы на полосе, мы доложились руководителю полигонных сборов о том, что мы готовы завтра выезжать и получили высочайший одобрямс. Вечером последнего дня я добросовестно проставился перед ребятами по такому случаю, сквитавшись за мой первый полигонный вечер.

2. Дедовщина

      Приехав в Конево, разгрузив барахло и устроив солдат я пошёл докладываться начхиму полка капитану Вьюнову. Он в ответ мне сообщил, что завтра в полк прибывает новый командир взвода, который назначен на должность командира взвода химразведки. Узнав, его фамилию, я был сильно удивлён – это оказался заместитель командира моего училищного 74 взвода СВВИУХЗ Валера Васютин. Надо же так случиться, что не просто твой сокурсник, но прямо из одного взвода, да ещё и бывший командир. Вьюнову я про это сказал, но тот ответил, что меня ИО командира роты назначил командир полка и он не будет к нему бегать каждые пять дней с просьбами заменить меня на Васютина. Да и в командировке я вёл себя, как оказалось, правильно – он в соседний полк уже позвонил и узнал мнение обо мне у Пети Скварцова.

      Хорошо, что теперь нас двое, хорошо и то, что Валера до училища успел год отслужить срочником в армии. Его знания мне пригодились бы в борьбе с азербайджанской дедовщиной. Я ведь сам солдатом не служил, я их вообще близко видел всего месяц на стажировке в Ровно.

      Сразу кидаться в «драку» со старшиной я не стал, так как никаких доказательств, кроме разговоров с солдатами (не под протокол) о его полубандитской деятельности не имел. Единственное, что сделал – это просил Пыталова сообщать мне о всех противоправных действиях бандитствующей группировки. Ждать пришлось не долго, уже через несколько дней сержант сообщил мне, что троица избила одного солдата, не прослужившего еще полугода. За что его били он сказать не смог, а солдат этот молчал, как партизан. Тем не менее я вызвал солдата к себе в канцелярию, осмотрел сам, а потом повёл в санчасть полка и освидетельствовал его синяки и ссадины, но просил старшего лейтенанта-медика пока не распространяться от этом.

      Потом вызвал ко мне нескольких солдат, и они письменно подтвердили слова сержанта. После того, как они узнали, что Пыталов сам мне про избиение рассказал, они тоже не стали таиться – уважали сержанта. Ну а далее вызвал Гусейнова спросил о происшествии. Тот поначалу сказал, что солдат сам упал при обслуживании техники в автопарке. Но прочитав заключение врача о том, что ссадины солдата не результат падения, а последствия его избиения руками и ногами он свои показания сменил и стал рассказывать, что это этот солдат подрался с другим и этому досталось. Кто был вторым солдатом он сказать не мог – не подготовился к разговору. А после моего заявления, что я знаю кто, когда и как били рядового, что у меня есть письменные показания нескольких человек, которые сами видели избиения, Гусейнов чуть притих. Ну а после того, как я сказал, что он у меня не на дембель через два месяца уйдёт, а в дисбат, что я не побоюсь всё это рассказать и начхиму, и командиру полка, и военному прокурору гарнизона. Я в самом деле не боялся последствий для себя – я принял роту всего пару недель назад и сразу вскрыл дедовщину с которой хочу и могу бороться, поэтому мне только спасибо командование должно сказать. Быть может это была идеалистическая позиция, но я в самом деле верил, что меня за вскрытие дедовщины в роте не накажут.

      Мне еще помогло то, что в зенитно-ракетной батарее нашего полка дедовщина цвела ещё пышнее, вплоть до того, что молодые у стариков пепельницами работали – это когда о твоё тело тушат сигарету, а потом в рот её кладут. Мерзкая штука, но в Советской армии и так было. Командир полка в целях наведения порядка даже всех офицеров батареи перевёл на казарменное положение. Правда, как рассказал мне молодой офицер батареи, толку было чуть – там комбат пил со старослужащими почти каждый день, так как боялся их, пытался ублажить и их силами навести дисциплину в том извращённом виде, как он её понимал. Я не знаю, чем дело кончилось в зрбатр – в самом конце ноября меня перевели в Ригу. Тем не менее ситуация в батарее здорово играла мне на руку.

      Старшина знал про дедовщину в батарее не хуже меня и быстро понял, что командир полка прикрывать его не будет, а действительно может сдать в дисбат для примера всем остальным дедам части. Также я рассказал ему о том, что написал «благодарственные» письма к нему в Азербайджан, в том числе родителям и на их работу. А ещё я рассказал ему, что будет не только с ним, но и с его подельниками после его посадки в дисбат – их тут задолбят другие парни и я не буду этому сильно препятствовать, лишь бы не убили. Это был блеф с моей стороны, но блеф во спасение. Ушёл от меня после того разговора Гусейнов в глубокой задумчивости.

      Но ничего так быстро не проходит, как хотелось бы. Не столь явно выраженные, но не менее противные вещи случились в роте ещё пару раз. Каждый раз я собирал эту троицу и беседовал с ними призывая к тому, чтобы они подумали о своём будущем и о своих близких в Азербайджане. Оттуда через недели две-три ко мне пришли два ответа от родителей тех азербайджанцев, что помоложе и это окончательно успокоило ситуацию с дедовщиной в роте.

      Для закрепления положительной тенденции по исправлению ситуации с азербайджанско окрашенной дедовщиной мы с Валерой договорились, что будем поочерёдно, но каждый день, приходить в роту до подъёма, часов 05.30-05.40 и уходить после отбоя, когда все заснут. Мы старались не выпускать из вида азербайджанцев и распределяли их так. чтобы все они были в разных командах, как на работе, так и на службе. Тяжеловато было каждый второй день просыпаться в 05.00 и бежать в роту к подъёму, но мы видели, что ситуация выправляется, а в октябре и вовсе прекратили эту практику, перейдя на контроль подъёмов по разу в неделю на каждого.

      В итоге, в по крайней мере внешне, дедовщину мы с Валерой забороли, в дисбат никого я не отправил, но была разница в сроках демобилизации. Старшина при мне так на дембель и не вышел, ушёл он, как я слышал от Валеры, только ближе к Новому 1978 году. Сержанта Пыталова я отпустил уже в начале ноября, сразу после итоговой проверки. Два других деда ушли в конце ноября. Все трое, уволенных мной, поблагодарили нас с Валерой за совместную службу. А два оставшихся азербайджанца, как я слышал потом, вполне нормально дослужили свои два года, на первых ролях среди личного состава роты больше никогда не были, сами больше беспредела не творили, но и их тоже не особенно чморили.

      Дедовщина у танкистов, в по крайней мере нашего полка, фактически отсутствовала. Сами офицеры и солдаты-танкисты так объясняли мне сей феномен: сидя втроём в металлической коробке все очень сильно зависят друг от друга и если молодой из-за испуга перед дедом сделает что-то неправильно, то очень плохо будет всем, не только в реальном бою, но и на ученьях. Поэтому они не угнетали своих молодых, а реально их учили, иногда жёстко, но без издевательств. В одной из корневских командировок (рассказ «ПрибВО. Корнево. Служба – это и есть жизнь») я это реально увидел и убедился в том, что танкисты мне не врут.

      Сейчас, когда я слышу про дедовщину в армии (а служат сейчас всего один год!!!), то думаю, что, как тогда, в 70-х годах прошлого века, так и сейчас в 20-х годах века XXI всё зависит от работы младших офицеров, прапорщиков и сержантов. Будет у них сила воли пахать по 18 часов в сутки, смелость, чтобы не бояться дедов и гнева командиров, мозги, чтобы поточнее оценить ситуацию и принять правильное решение, то и дедовщины не будет и им же сами будет легче служить, и солдаты, уходя на дембель им скажут: «Спасибо!».

3. Техника

      Про состав техники в роте и её распределение по взводам я писал в рассказе «ПрибВО. Корнево. Прибытие». Так вот приведение её в порядок и целесообразное использование, в первую очередь своей родной техники взвода спецобработки, стало одной из главных моих задач, пока я нёс службу в Корнево.

     Первое, о чём бы я хотел сказать – это про мои любимы АРСы – я эти машины химвойск с училища любил и, как оказалось, не зря. Оба мои АРСа базировались на ЗИЛ-131, оба в хорошем состоянии. Но была и беда: их радиаторы, как и радиаторы всей моей техники, были залиты водой, а подходила зима, она в Калининградской области редко бывает очень холодной, но всё-таки бывает и минус. Была ещё небольшая засада – солдаты моего взвода даже при обслуживании техники одевались в обычное ХБ и с завистью поглядывали на наших же химиков-разведчиков и танкистов у которых были красивые (по тем меркам) чёрные комбинезоны из какого-то толстого материала, который фактически не рвался и грязь на котором была почти не видна.

      Решение по заправке всей моей колёсной техники антифризом, а потом и по переодеванию солдат в чёрные комбезы пришло как-то само собой. Танковые подразделения полка, как я писал, были укомплектованы по штату «А» и всякие-разные полевые занятия и учения у них организовывались довольно часто. С полевых занятий, проходивших на полковом или дивизионном полигонах, танки приезжали грязные по самую башню, а командир полка и комбаты требовали, чтобы в боксы их ставили чистыми и времени на это отводилось, как правило, не много. Эстакад для мойки танков в полку было всего три и их, как правило, не хватало, чтобы вовремя выполнить задачу командования по мойке боевых машин.

      Мой сосед по комнате в общаге и товарищ Володя Кузнецов, услышав от меня, на сколько хороши АРСы для дегазации и дезактивации техники, быстро сообразил, что их можно использовать для мойки танков вне эстакад. Это, по-видимому, понимали и офицеры постарше, но почему-то до сих пор не решались попросить их у нас – химиков. Володя же был молодым офицером, без комплексов, но с инициативой. Его танки вечно ставили подальше в очереди на мойку (тоже своего типа дедовщина, но у офицеров :) ), а выслужиться ему, как и любому нормальному офицеру, хотелось,. Вот, как-то после очередного марша со стрельбами, он пришёл в мои боксы и слёзно попросил помыть его три танка. Почесав репу, я согласился, но потребовал, чтобы АРС, который я ему выделяю для мойки, он мне вернул с радиатором, заправленным антифризом. Про такую халяву услышали другие взводные и ротные танковые командиры и пошли ко мне просить АРСы после каждого выезда на «природу». Так постепенно вся моя колёсная техника оказалась с антифризом – я его переливал из АРСов в другие машины. Заодно и расчёты моих АРСов тренировались в работе на своей технике в полевых условиях.

      Но танков много, а АРСов всего два, поэтому следующим моим требованием стало выдавать за каждый помытый танковый взвод один комплект танкового комбеза. Это привело к тому, что к концу ноября у меня все расчёты всех моих машин были переодеты в ловкие чёрные танковые комбинезоны. Солдаты были чрезвычайно довольны, а заодно и мой рейтинг в их глазах, как я понимаю, существенно вырос. Тем не менее, ни добреньким, ни пофигистом я никогда не был, водку с солдатами не пил, в друзья не напрашивался. Бывало, конечно, драл их усердно и в полный рост за упущения по службе, но старался драть по делу, а не потому, что просто так хочется или из-за плохого настроения. Заодно учил содат, что и как надо делать, чтобы больше на ****юли от меня не нарваться (извините за сленг).

      Укомплектование ДКВ-1 стало одной из самых сложных проблем. Предыдущий (до В.Бурбукина) командир роты пораздавал приборы танкистам и автомобилистам не только нашего полка, но и соседнего и даже разведбату досталось. Всем хотелось с удобством мыть свою технику, а тот ротный хотел быть для всех хорошим. Мои солдаты и я сам обошли фактически все три танковых и автопарка (два полковых и разведбата), залезли почти в каждый бокс и/или бытовку, переговорили со многими офицерами, прапорщиками и солдатами, но приборы к итоговой проверке все собрали. Не смогли собрать весь ЗИП (запасные инструменты и приборы), но сумки из-под ЗИП нашли-таки все. Очень я надеялся, что проверяющий не будет проверять комплектность всех 78 сумок. Так и случилось – он даже их все не пересчитал, хотя баллоны посчитал добросовестно.

       Из двух ДДА одна была ДДА-53 (на базе ЗИЛ-53) и именно она была не на ходу. Шасси его восстановлению не подлежало, а вот спецоборудование было во вполне приличном состоянии. ДДА-66 (на базе ГАЗ-66) была и работоспособна, и практически исправна. К моменту возвращения подразделения нашего полка с целины я уже был в хороших отношениях с зампотылом полка (про это в рассказе «ПрибВО. Корнево. Служба – это и есть жизнь»). С вопросом про замену шасси у ДДА-53 я к нему и подкатил. К моей радости через пару дней он вызвал меня к себе с сказал, что самый исправный ГАЗ-66, который придёт с целины я могу забрать и переставить, если получится, моё спецоборудование на новое шасси.

      Целинная техника должна была прийти примерно через неделю и эту неделю я посвятил теоретическому изучению вопроса перестановки техники (хорошо, что у начхима нашлась соответствующая литература) и подготовке ДДА-53 к снятию спецоборудования. Пришедший ГАЗ-66 был бортовым, так что сначала надо было снять с него кузов, подготовить раму к установке спецоборудования и потом переставить его. Происходило это в боксе полковой мастерской, где производился мелкий ремонт танков. Грузоподъёмности той лебёдки, которая висела в ней под потолком хватало не только моё спецоборудование переставить, но и всю машину вместе с шасси перетащить. С утра я с солдатами, под руководством прапорщика – начальника мастерских, выполнили свою задачу буквально часа за 3-4. К обеду новый ДДА-66 сам выкатили из мастерских, а ГАЗ-53 с кое как приделанным кузовом отбуксировали на задний двор полка за забор автопарка. Как его будет списывать зампотылу я не знал, мне хватило того, что ещё полдня заполнял всякие формуляры и техпаспорта на свою новую машину.

      Проще всего получилось разобраться с БУ-4М – она, как оказалось, была списана уже два года как, но почему-то продолжала занимать место в моих боксах. По договорённости с зампотылом мы и её оттащили на задний двор, чтобы не портила картину с укомплектованной и исправной техникой взвода. Что делал Валера Васютин со своей древней РХМ я уже точно не помню, но к проверке она самостоятельно выехать из бокса могла и даже до нашего полкового полигона, при необходимости, доехала бы, а больше, как правило, и не нужно было.

      Таким образом, к середине октября, т.е. к проверке, у нас практически вся техника роты оказалась в приличном состоянии и оставалось только её как следует вымыть и натереть скаты жжёной резиной, растворённой в керосине. Белые полоски на обода колёс я решил не наносить – уж слишком парадно получалось, а мы таки подразделение боевого танкового полка.

4. Проверка

      Во всех заботах о личном составе и технике как-то стремительно подошла середина октября – ближе к его концу должна была пройти итоговая проверка полка за летний период обучения. Дедовщину, пусть и не совсем, но явные её проявления мы с Валерой Васютиным ликвидировали, технику более или менее привели в порядок, оставалось личный состав научить и натренировать. По сути дела, у нас до проверки оставалась неделя-полторы на всё про всё. Хорошо хоть нас не дёргали все эти полторы недели, дав возможность хоть как-то подготовить личный состав.

      Валера должен был свои расчёты натаскать в выполнении задач по РХБ разведке местности и маршрутов выдвижения полка, а также в развёртывании ХНП (химический наблюдательный пост).

      Мои задачи были пошире. Только АРСы мои были в постоянном использовании и их расчёты ловко справлялись в заправки их цистерн, в раскидывании мест обработки техники разными методами, но ни один солдат не догадывался, что им вообще-то надо знать состав и уметь правильно готовить спецрастворы для дегазации и дезактивации танков – пришлось учить. Проще было расчёту ДКВ – ехай себе вдоль колонны танков и раскидывай по 4 комплекта (баллон со спецраствором и сумкой ЗИП) у каждого танка. Правда ещё надо было учить танкистов правильному использованию приборов ДКВ при проведении спецобработки танков, а для этого сами мои воины-химики должны это знать и уметь. Самое замороченное обучение предстояло для расчётов ДДА – трубки и форсунки, вентили и спецрастворы, установка палаток и подведение туда душа, настройка камер для дегазации обмундирования и тд и т.п. – у солдат к концу каждого дня подготовки крыша ехала от обилия новой информации. А у меня крыша ехала от того, что редкий из моих солдат, даже те, которые отслужили год-полтора, а то и два, плохо представляли себе своё боевое предназначение и почти ничего не умели делать практически.

      Наш начхим отрабатывал свои вопросы – готовил к проверке химсклад, натаскивал офицеров управления полка и поставляемого под проверку батальона по вопросам ЗОМП и тренировал вместе с офицерами этого батальона личный состав в применении средств индивидуальной защиты.

      Я только потом, перед самой проверкой узнал, что впервые за долгие годы полк приедет проверять не дивизионная и даже не армейская комиссия, а комиссия штаба округа. Про проверяющего-химика, капитана Владимира Гольдберга из окружного управления химвойск, шла нехорошая молва типа, что слишком требователен он, оценки режет почто зря, а за стол с проверяемыми садится только после того, как доложит оценки в округ и объявит их полку, да и то, если оценка не ниже, чем «хорошо». В этих условиях, учитывая нашу с Валерой офицерскую молодость и отсутствие штатного командира роты, нам была поставлена задача получить оценку за роту не ниже «удовлетворительно». Это позволяло, при нормальной сдаче проверке танковым батальоном и управлением полка, на уровне «хорошо», получить общую хорошую оценку по ЗОМП за весь полк. А оценка по ЗОМП тогда была определяющей для общей оценки полка и трояк по этой дисциплине никак не позволял получить общую оценку выше, чем «уд».

      А ведь нельзя было и про политическую подготовку забывать – её надо было сдавать какому-то майору из политуправления штаба округа. Ему же надо было предоставить конспекты солдат, а также протоколы комсомольских и партийных собраний. Этим мы с солдатами занимались, обычно, после ужина и до отбоя. Я сначала составил краткий конспект того, что надо должно быть в тетрадях по политзанятиям у солдат, потом они это переписывали, я в это время строчил протоколы, а между делом рассказывал личному составу про те темы, которые рота, якобы, изучила за полгода и какие они, якобы, принимали решения на комсомольских собраниях.

      Во время проверки мы отрабатывали и развёртывание АРС, и заполнение баллонов ДКВ растворами (проверяющий только спросил составы растворов, и порядок их подготовки, но реально мы их в АРСах не готовили), и обрабатывали АРСами колёсную технику батальона, и химразведку проводили, и ХНП разворачивали. Всё это у нас происходило на фоне батальонных танковых учений, непосредственно на полигоне. Два дня мы всей ротой мотались по полям вместе с танкистами, даже там и спали, но было интересно и даже весело. Надеюсь, что и проверяющему тоже было не скучно с нами, а он ведь и танкистов проверял, подкидывая вводные про преодоление химически зараженных участков местности. Результатом этих покатушек стала оценка роте «хорошо» и по специальной, и по тактико-специальной подготовке.

      Потом поехали в полк и третий день у нас был политический. Мы сдавали проверяющему марксистско-ленинскую, а солдаты политическую подготовку. Заодно им были изучены все протоколы комсомольских и партийных собраний, проверены все тетради для политзанятий у солдат. Отвечали срочники не так хорошо, как мне хотелось бы, но вполне достаточно, чтобы и тут получить хорошую оценку. Ну а марксистско-ленинскую мы с Валерой сдали ему и вовсе на «отлично» - многое ещё после училищных госэкзаменов в голове сохранилось.

      Сдавали мы и строевую и огневую и физическую подготовку, но эти дисциплины как-то пролетели незаметно и не потребовали какой-либо предварительной особой подготовки, разве что строевой шаг надо было подтянуть и ротную песню выучить. А ещё в тот 1977 год Верховным Советом СССР был принят новый гимн Советского Союза. Напоминаю его текст тем, кто его не слышал или забыл. Музыка его не изменилась с гимна 1944 года, сохранилась она и у нынешнего гимна России.

Союз нерушимый республик свободных
Сплотила навеки Великая Русь
Да здравствует созданный волей народов
Единый, могучий Советский Союз!

Припев:
Славься, Отечество наше свободное,
Дружбы народов надёжный оплот!
Партия Ленина — сила народная
Нас к торжеству коммунизма ведёт!

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
И Ленин великий нам путь озарил:
На правое дело он поднял народы,
на труд и на подвиги нас вдохновил!

Припев:
Славься, Отечество наше свободное
Дружбы народов надёжный оплот!
Партия Ленина — сила народная
нас к торжеству коммунизма ведёт!

В победе бессмертных идей коммунизма
Мы видим грядущее нашей страны,
И красному знамени славной Отчизны
Мы будем всегда беззаветно верны!

Припев:
Славься, Отечество наше свободное,
Дружбы народов надёжный оплот!
Партия Ленина — сила народная
нас к торжеству коммунизма ведёт!

      Его мы как-то вечером перед проверкой под руководством замполита разучивали и пели, т.к. он решил, что в начале и конце проверки полк наш должен его непременно исполнить перед проверяющими из округа на уровне не ниже хора ансамбля Александрова. Рота моя мучилась долго, ушли с плаца мы одни из последних, так как были у меня не только азербайджанцы, но и таджики с узбеками, которым плохо удавалось не только в музыку попасть, но и слова правильно выговаривать.

      В итоге мы с Валерой свою задачу даже перевыполнили – наша рота получила общую оценку «хорошо». И начхим и командир полка были приятно удивлены настолько, что на построении полка, когда нам проверяющие объявляли все оценки за итоговую проверку (а полк получил-таки заслуженное «хорошо»), замполит полка вызвал меня для ответной речи от имени всех специальных и обеспечивающих подразделений. Это было моё первое выступление перед полком, где я выражал всяческую благодарность и проверяющим и командованию полка, а также заверял их, что и дальше наша рота будет поддерживать высокий уровень боевой и политической подготовки, и даже постарается следующую проверку сдать не хуже, а то и на «отлично».

      Наш начхим капитан Вьюнов в последний вечер затащил проверяющего к себе в кабинет, позвал и меня. Как полагается, требовалось отметить нашу хорошую оценку и поблагодарить В.Гольдберга за объективность и человеческое отношение к проверяемым. Благодарили мы его не долго, так как после нас всю комиссию и всё командование полка, вместе с командиром проверяемого батальона, собирал командир полка подполковник Кулик. Уходя, Владимир Гольдберг потребовал, чтобы я проводил его до полковой офицерской столовой, где должно было состояться полковой мероприятие.

      Пока мы шли он сообщил, что, проверяя дивизию, искал меня и в обхз, и по всем её полкам с тем, чтобы выяснить всё про меня и вживье посмотреть, что я реально умею. Это, как оказалось, был ему приказ начхима округа генерл-майора Венедикта Ивановича Марьясова. Теперь, выяснив и посмотрев задал ещё несколько вопросов о том, как у меня с рисованием карт, с писанием плакатным пером, с написанием всяких текстов, с работой на пишущей машинке и выполнением всяческих военно-химических расчётов. Всё это я умел, пусть не идеально, но достаточно хорошо – всё-таки в училище четыре года был редактором ротной стенгазеты, многим преподавателям рисовал карты, оформлял плакаты, писал статьи за преподавателей и т.п. Ну а считать я, как золотой медалист, по природе своей умел отлично. Выслушав всё это Гольдберг сделал мне обалденное предложение – перевод в Ригу – столицу округа, да не просто куда-то там, а в РАСТ (расчетно-аналитическая станция) штаба округа. Мне не потребовалось ни секунды на размышление, я тут же согласился. В ответ на моё согласие Владимир только сказал: «Жди перевода в течение месяца» и пошёл водку пьянствовать на сборище у командира полка.

      Радости моей не было предела. Тут же, даже не поставив начхима в известность об этом, я побежал в общагу к жене, чтобы поделиться новостью. Про то, как и почему я получил такое предложение, а также про конкурирующее с этим предложение перебраться в Калининград на должность комсомольца (секретаря комитета комсомола) мотострелецкого полка нашей дивизии (79 гвардейский мотострелковый полк) в рассказе «ПрибВО. Корнево. Убытие».

      Ну а своего командира роты Витю Бурбукина я видел за три с половиной месяца службы в 117 тп всего одну неделю. Во второй половине октября он приехал с целины и через 5-7 дней уехал в заслуженный отпуск, оставив меня и далее командовать ротой. Мы с ним за эту неделю и познакомиться-то толком не успели. Сильно позже, через 6 лет, когда я учился в академии на втором курсе, он, слушатель командного факультета – первокурсник, подошёл ко мне. О чём-то мы поговорили, он, ещё капитан, что-то рассказал про полк, про роту, про Валеру Васютина, про то, что их через два или три года вывели в ГСВГ, что там он стал начхимом нашего же полка вместо окончательно спившегося, так и не ставшего майором Вьюнова.