Казахстан Воспоминания мамы Часть 11

В первый же день нашей встречи он проявлял интерес и к моим бытовым условиям. В частности поинтересовался сколько ставок я получаю в диспансере и узнав, что только одну, сказал, пока работаю у него в больнице, получать буду две ставки.
В первый же день он подробно рассказал, что я должна буду выполнять, какой должен быть у меня распорядок дня, особенно подчеркнул серьёзно относиться к ведению документации, т.е. к историям болезни. Первое время он несколько раз просматривал, как я веду истории болезни, потом убедился, что в этом отношении у меня всё в порядке и перестал меня проверять.
Я очень быстро почувствовала те трудности в поведении больных, о которых предупреждал Габбас Касымович. Меня ещё они не трогали, были даже как-то подчёркнуто насторожены, санитаркам и медсёстрам приходилось выслушивать и разбираться в жалобах. Особенно отличалась группа взрослых больных. Сами они называли свою группу «Дружинниками» и считали, что борются с несправедливостью. Заводилой был казах, студент Педагогического института Нурланов Хайролла. Его друзьями были Матыкбаев Нажмидень, который до поступления в больницу работал бухгалтером, Володя Никифоров и Боровиков, молодые русские парни. Действия их действительно походили на шутки, но персонал же должен был работать, и работа была у них тяжёлая. Ведь почти все больные были лежачие, в гипсовых кроватках, их надо было не только накормить, раздать им лекарства, снести на носилках на процедуры, а в детском отделении ещё и развлечь детей.
Мне было очень жаль больных, и в то же время очень сочувствовала сотрудникам. Особенно трудно стало, когда Габбас Касымович уехал в командировку в Алма-Ату на несколько дней.
Моей советчицей в отношениях с больными была перевязочная медсестра Полина Григорьевна. Уже очень немолодая опытная медсестра, она была очень добрым человеком. Больные её любили и как-то слушались, когда она по - доброму журила их за проступки. Она говорила, что все они такие смелые на различные выходки только когда в группе, при поддержке друг друга. А вот когда они по - одному, (а к ней же приносили их на перевязки и другие процедуры), то они оказывались очень робкими и даже стеснительными. Эти её слова и надоумили меня сделать в отсутствии Габбаса Касымовича один решительный, но рискованный шаг. Посоветовавшись со старшей медсестрой Полиной Григорьевной и другими медсёстрами, мы решили в воспитательных целях поменять больных взрослого отделения (а именно, одну большую палату мужчин) на несколько палат в детском отделении. Взрослые больные оказались разделены друг от друга.
Действительно мне стало сразу легко общаться с больными. Они все оказались очень мягкими, предупредительными, вежливыми, а Нурланов оказался даже очень стеснительным и каким-то робким. После моих бесед мне удалось достучаться до их сердец и они поняли, что надо изменить своё отношение к персоналу. Все были очень довольны. Я конечно понимала, что мои действия были не совсем правильными. А вернувшийся Габбас Касымович хотя и был удивлён моей решительностью, но сразу же сказал, чтобы я не держала их долго в изоляции друг от друга, так как детям изоляция нужна больше, чем взрослым, они часто болеют инфекциями.
Надо отдать должное Габбасу Касымовичу, он не подал виду, что мои действия были не очень правильными, ни персоналу, ни тем более больным. А меня даже предупредил, что если больные будут его просить вернуть их на прежние места, он им скажет, просите Тамару Николаевну, как она найдёт нужным, так и будет. Действительно, через пару дней «дружинники» буквально взмолились, упрашивая меня вернуть их на прежние места, пообещав не досаждать персоналу своими «шуточками».
Действительно, жалоб от персонала больше не было. А ко мне они относились просто можно сказать, с благоговением.  Может быть оттого, что их главный заводила влюбился в меня, и однажды очень как-то трогательно, с волнением и каким-то трепетом и стеснеительностью положил мне в карман халата конверт с очень длинным трогательным письмом. Ночало помню до сих пор: «Сауле!. Так обращаются казахи к той, которая для них луч света в жизни».
Мне было очень жаль его и я действительно оказывала ему большее внимание, чем другим. Он был очень тяжёлым больным со свищами, которые не заживали. Он, как и другие больные, как-то потеряли надежду на выздоровление. В своих беседах с ними во время обходов, пользуясь знаниями, которые я успела почерпнуть из той литературы, которыми меня снабдили Габбас Касымович и другие врачи ди+спансера, я старалась переубедить их, что болезнь не безнадёжна, что они обязательно поправятся и, несмотря на  то, что будут может быть инвалидами той или иной степени, но смогут жить как все и быть счастливыми. И действительно, к концу моей четырёхмесячной работы в костно-туберкулёзной больнице у всех отмечалось значительное улучшение. Особенно поразительно быстро улучшение наступило у Нурланова. У него закрылись все свищи. Перевязочная сестра Полина Григорьевна удивлялась больше всех, и не раз говорила мне, что это моя заслуга.
Друзья Хаира помогали ему всячески, стараясь обратить моё внимание на него. Так, в день Красной армии 23 февраля один из «дружинников» Нажмидень обратился ко мне с просьбой сфотографироваться  вместе с ними на память. Усадили они меня только с ним. Так появилась фотография «очередной выздоравливающий больной». Персонал больницы тоже старался как-то помочь Хаиру. Так ко дню восьмого марта он вручил мне подарок – очень приятную шкатулочку из белой пластмассы с рельефным изображением лебедя на крышке. Шкатулочка была наполнена косметикой, заботливо и со вкусом подобранной одной из медсестёр по его просьбе.
 Главный врач Габбас Касымович не мог не заметить нашей взаимной благосклонности, но, вопреки своему правилу не поощрять какие-либо отношения личных персонала с больными, в данном случае, как он сам мне выразился, он не вправе вмешиваться в зарождавшееся искреннее чувство. Габбас Касымович покровительствовал Хаиру ещё из-за личного знакомства с его братом Нурлановым Капеном, работником госбезопасности. Брат регулярно высылал деньги Хаиру почему-то на имя Габбаса Касымовича.
Однажды Габбас Касымович обратился ко мне, когда мы были одни в кабинете с такими словами: «Зная вашу благосклонность к Хаиролле, я считаю своим долгом сказать вам следующую вещь, но об этом пока не говорите ни самому Хайролле, ни тем более никому другому. Дело в том, что у Хайроллы недавно умер отец, к которому он был очень привязан. Сообщая эту весть, брат советовался, стоит ли в тяжёлом состоянии здоровья Хайрлллы сообщать ему об этом сейчас, кроме того, брат сообщил, что у казахов принято сообщать о смерти уважаемого человека, соблюдая особый торжественный ритуал, и сообщение это могут сделать только такие же уважаемые всеми люди».
Тайну эту я вынуждена была довольно долго хранить до тех пор, пока не наступил подходящий момент.
Мне, конечно, было очень жаль Хаира. Безусловно, это сыграло не последнюю роль в моём решении связать свою судьбу с ним.
По своей натуре я была очень жалостливым человеком. Не как не могла свыкнуться с мыслью о возможности смерти тяжелобольных. Счастье, что в начале моего врачебного пути это случалось не очень часто. За четыре месяца моей работы в костно-туберкулёзной больнице умерло всего два человека: четырнадцатилетний мальчик от тубекркулёзного менингита и второй взрослый молодой человек от запущенного туберкулёза позвоночника с громадным горбом и свищами.
Диагноз туберкулёзного менингита в то время предрекал смертельный исход, и мы не торопились его ставить, сомнения внушали некоторую надежду. Я очень переживала за него, приходила с обхода всегда очень расстроенная, а когда он погиб, буквально заливалась слезами. Персонал и сам Габбас Касымович мне очень сочувствовали  и пытались как-то меня утешить и отвлечь. Второго больного я принимала сама, и хорошо помню его заплаканных отца и мать – двух старичков, которые привезли его на подводе из деревни. Больной был очень тяжёлый, и надежды  спасти его конечно были мало. Но когда он умер и я опять расплакалась, Габбас Касымович довольно резко со мной заговорил: «Вы что, собираетесь оплакивать каждую смерть своего больного?!. Вы что, надеялись вылечить этого явно безнадёжного больного. Плохо, что вы не предупредили, что больной безнадёжен его стариков-родителей».