Те двадцать дней войны... Письмо дочери

                Людмила СТРЖИЖОВСКАЯ
               
                Те двадцать дней войны….. Письмо дочери

      В марте солнце  светило уже по-весеннему, но снег почти не таял. Дорожка к избе, расчищенная от калитки, по-прежнему лежала между сугробами. Но по утрам уже весело свистели синицы, чирикали воробьи и где-то недалеко в верхушках елей старательно работали  трудяги - дятлы.
     Кирилл Максимович  еще раз перечитал письма  от дочерей, умчавшихся с семьями еще в сентябре 41-го подальше от войны: одна с четырьмя детьми -  за Волгу, другая с двумя – на Урал.. Письма их были полны тревоги за отца и его семью и были отосланы в деревню Гончары  еще в начале декабря, когда под Москвой шли отчаянные бои. А получил он их только сейчас, в марте 42-го. И нужно было дочкам ответить, как-то успокоить, что мол живы - здоровы они с Феклушей и Фенечкой, но что в декабре – то было, что было!… Это ни умом  понять, ни словами описать!  Да разве такое забудешь?
     Кирилл Максимович  в свои почти 70 лет писал с трудом, да и особой грамотой не владел, хотя на зависть и удивление всей деревни сделал всё, чтобы его дочери закончили столичную гимназию, а сын -  реальное училище и МГУ, стал математиком с ученой степенью…. ..
     Сам же Кирилл Максимович  очень любил читать, большую библиотеку собрал, да рассказчиком был знатным. Вот поведать в приятной компании какую-нибудь историю, это да!. И делал это  весело, остроумно,  иронично. Тем и славился.
     Но вот как рассказать о событиях тех проклятых двадцати дней  в обычном  письме? Как излить на бумаге пережитое? Что ж,  постараться надо…


          " 17марта - 42г. Шлю привет и наилучших пожеланий. Телеграммы и два
           письма получил. От 8.12 получил в конце февраля. От 22.12 получил 15
           марта. В конце Х1 прибыли русские войска. Пробыли семь дней,
           обращались с нами  весьма  хорошо."

           Кирилл Максимович  задумался, вспомнив, как быстро закончилась эта их надежда, что Красная армия рядом и в обиду не даст. Ведь спрашивали у бойцов, расположившихся в их деревне: как там? А они порой и сами не знали, что ответить. «Воюем, отец» - говорили. « Москву не сдадим – говорили – Не бойтесь.  Умрём, не сдадим.» И им верилось. Разве могло быть иначе? Но на дворе ноябрь, а война вот она, уже совсем  рядом….
       Пока работало радио, сельчане с замиранием сердца слушали, что бои уже в Клину идут, и враг рвётся через родной Солнечногорск к столице , что немцам противостоят армии и генерала Г.К.Жукова, и  генерала К.К.Рокоссовского. Известные генералы. И всё равно тревожно на душе. Наши войска то наступают, то покидают свои позиции. Сам Г.К.Жуков потом, много лет спустя признает, что положение под Солнечногорском в эти ноябрьские дни "было катастрофическим". В Солнечногорск немецкая армия вошла стремительно 23 ноября 1941 года….Были заняты деревни Пешки, Есипово и родные Гончары, откуда  не все красноармейцы успели уйти…
        Кирилл Максимович посмотрел в окно, из которого была видна одиноко торчащая среди сугробов труба покореженной печи – это всё, что осталось  от его  избы после ноябрьской лютой бомбёжки, под которой погибла и любимая библиотека. Хорошо еще, что он и жена с падчерицей живы остались. Вздохнул , вспоминая тот первый день налёта, который так беспощадно и одномоментно перевернул мирную жизнь всех односельчан. Вот  она – реальность,  в которую не хотелось верить .

         "Прилетели немецкие самолеты 30 – 40 шт. и закидали деревню бомбами. Мы,
          Костя с ребенком и Веркшанская сидели за столом, пили чай, над нашими
          головами низко зашумел мотор, раздался взрыв большой силы, посуда
          полетела со стола, несколько человек упали на пол. Я не мог найти своей
          шапки, бывшей на голове, схватил курточку и прикрывшись, выскочил в
          сени. Я, Веркшанская и Феня прижались у калитки в угол, а Феклуша с
          Костей и ребенком бросились на двор. Шумели моторы и бомбы падали
          вокруг нашей постройки. Бомба в полтонны упала у двора, конюшня
          превратилась в кучу развалин, будучи сдвинута в проулок к югу. Корова,
          даденая колхозом, была убита, а рядом – одна убита и две тяжело раненые
          козы, которые вскоре погибли. Феклуша во дворе была сшиблена, получила
          тяжелые ушибы всего тела. Левая сторона вся была синяя, на затылке
          зияла рана. На правой ноге мякоть выше колена имела длинную широкую и
          глубокую рану. Две недели лежала неподвижно в убежище вырытое в конце
           огорода."

         Кирилл Максимович вспомнил  ту ноябрьскую страшную и разорительную бомбёжку. Под бомбы в Пешках попала и церковь св. Ильи, прихожанами которой испокон века были его предки. Разбомбили и кладбище, где покоились его дед и родители, еще крепостные... Тяжело вздохнул, оглянулся, чтобы увидеть жену свою Фёклу Семёновну живой и невредимой. Жили они теперь в чужой избе у соседей, приютивших его семью. И она, Феклуша любимая, чуть оправившаяся от ран, привычно возилась у печки, месила тесто из ржаной муки.  Мешок с зернами ржи Кирилл Максимович с падчерицей Фенечкой закопали в землю еще в сентябре 41-го. Пригодилась. Теперь вот делятся, чем могут с хозяйкой избы.  А что было потом, после бомбёжки надо описать…

           "От бомбежки постройки представляли развалины, у нас были выбиты рамы,
            а стена на полметра вылетела наружу. Стены избы во многих местах были
            пробиты осколками, деревья у двора частично свалились, а остальные
            получили серьезные  поранения, у дома упало семь бомб больших и малых
            размеров. Погибло шесть человек. При бомбежки дом Колеванихи был
            разбит в щепы, матренин опрокинут назад. В каждой постройке убито по
            два русских стрелка, дом Панкратьевой разбит и сгорел. Дарья Маслова
            тоже сгорела живьем."

     Кирилл  Максимович  подвигал затекшими ногами, обутыми в старые валенки, потёр рукой ноющее колено, усмехнулся, вспомнив, как немецкий офицер отобрал у него новые валенки, которые он в прошлую весну себе сработал. Хорошие получились валенки, просторные, толстые, теплые. А когда война началась, он на пятки  этих валенок заплатки кожаные нашил, думал, что так больше будут похожи на уже поношенные. Мало ли, как жизнь обернётся?... Ан нет, немец так замерз в своих сапогах, что обмануть не получилось. Отобрал, да еще спасибо скажи, что не застрелил. Ох, натерпелись они от немчуры! Ох, натерпелись! Грабили фашисты, отбирали всё, что под руку попадется, шарили по избам и сараям. И такое бесчинство  продолжалось, казалось, бесконечно, числа до 7-го декабря, если вспомнить точно.
      А потом началось наше наступление, победное и беспощадное. И немцы озверели. Стали вместе со своим отходом уводить население  деревень с  собой.
 Кирилл Максимович вновь склонился над листком бумаги.

                "При отступлении немцев население было выгнано из убежищ. 
                Мужчины 10 человек и я были взяты в плен и направлены в
                Волоколамск  /Северо-Запад /. Четыре дня шел. Через переводчика
                заявил офицеру, что мне 72 года. На трудовом фронте я буду
                только мешать, а у себя дома я для немцев сделаю больше пользы.
                Поверил пострел, отпустил. Возвращаясь домой, пришлось идти по
                дорогам, по которым отступали немцы, идя большими колонами мне
                навстречу. Приходилось все время идти обочиной.. Один среди
                дороги, их – тысячи, одни на меня смотрят весело, приятно,другие
                как звери, жуткая картина. Но шел, примирился и смерть мне была
                не страшна. Один отнял у меня палку, другой взял за бороду и
                повел обратно, провел десяток метров, отпустил и засмеялся
                громко, я похлопал его по плечу как товарища и было видно, как
                злодей остался доволен.
                Пришел в Ростовцево, смотрю: стоят патрули в трех местах и ведут
                мужчин к одной избе. «Берут в плен»,- промелькнуло в голове.
                Свернул в избу, тепло, солома, окурки. Подошел к окну, ведут
                мужиков, смотрят на избу, в которую я взошел. Надо спасаться.
                Вышел в ворота и целиком в кусты. Кусты мелкорослые в снегу.
                Пошел кустами ж.д. Кусты кончились. Идти некуда, из деревни
                видно будет, подстрелят. Лег отдыхать и ждать ночи..."
   
    Не к месту вспомнилось, что имел когда-то в царское время звание унтер-офицера. Не каждому крестьянину такое давалось. А ему, тогда еще 25-летнему, такая честь была оказана: смышленным был, начитанным.  Да и повоевать самому в Первую мировую пришлось. А когда колхозы организовывали, односельчане его Председателем выбрали. Первым председателем колхоза был.
     Подошла Фёкла Семёновна, протянула стакан чая с мятой:
   - Устал, Кирюша? – спросила – Попей. Я уже хлеб поставила, скоро покормлю.
     Хорош чай из сушеной мяты. Силы придаёт. Отхлебнул Кирилл Максимович пахучего и горячего напитка, задумался. Был у него один непростой эпизод в тот побег из плена , когда он благополучно выбрался наконец к своим, пройдя через опасные встречи с немцами, эпизод, о котором можно было вспоминать и с улыбкой, и с иронией. А вдруг дочки его осудят, не поймут? Но  ведь обхитрил же он немчуру самонадеянную и жив остался..
Решил – напишу.

                "Недолеко от меня оказалась дорога на мал. Жуковку. По ней едут 4
                офицера, встали напротив меня подняли крик, смотрят на меня.
                Вышел я из кустов и показываю на себя и на деревню, т.е. я из
                этой деревни. Пошел им на встречу, один едет ко мне, я иду к
                нему. Не доезжая 2-3 метров,  остановил коня и опустив руку на
                револьвер, спросил: «Ты за кого?..» Еще приподнял револьвер: «Ты
                за кого?», еще приподнял: «Ты за кого?» Еще приподнял. Я
                перепугался и не понимал, стоял, молчал. И он молчал. Потом я
                разобрался в мыслях и громко и часто закричал: «За вас, за вас,
                гут немец!» Немец поехал. А я подумал, не офицер, а осел, под
                силою оружия выслушал от меня явную ложь и остался, подлец,
                доволен.
                ... В разное время дня мимо меня прошли четыре армии . Стало
                хорошо смеркаться, когда я вышел из кустов, деревня была
                безлюдна, горели все дома, сараи, скотина, стога сена и прочее.
                Утром пришел домой. В деревне стояли три разбомбенных дома и
                моя печь с высоко поднятой трубой. Уцелели кухня соседки
                Татьяны, сельник у Сватковой Маруси и изба после Кости
                Дементьева. Живем в сельнике у Маруси. Тесно, холодно, шумно,
                пять детей. Хлебом обеспечен. Во время пребывания немцев был
                повальный грабеж населения, все, что было в хозяйстве, брали
                себе: обувь, белье, мануфактуру, муку, мясо, кур, коров, свиней,
                коз, овец, рожь, овес, пять машин вывезли картофеля, забрали
                всех колхозных лошадей, всю сбрую, сани, весь инструмент
                столярный и слесарный. Обувь снимали на улице, снимали шапки,
                отрывали воротники, целыми днями ходили по помещениям и каждый
                уносил что либо. Люди онемели, притупились. Никому ничего не
                было жалко, а теперь всё жалко."

     Кирилл Максимович устал, но своим рассказом остался доволен. Закончилась короткая, но такая длинная двадцатидневная оккупация их деревень. Москву не сдали. Застряла немчура под Крюковым, а уже 11 декабря и из их деревни ушла, и Солнечногорск стал свободным. В газетах потом напишут, что Клинско-Солнечногорская операция, продолжавшаяся 20 дней, стала одним из наиболее напряжённых периодов всей Московской битвы.
     Утаил Кирилл Максимович  в письме только, что и падчерицу его красавицу Фенечку угоняли в Германию, но в той неразберихе тоже сбежала девонька из плена, а теперь вот в Москве работает, помогает фронту. Хотел уже закончить письмо, но вспомнил, что не сообщил еще об одном, очень важном. И приписал на прощанье:
                "Спасибо москвичам, снабдили нас польтами, брюками,
                бельем, будем строить убежища, мазанки, чтобы зимою жить
                в своих убежищах."

    И не прощаясь, подписался               
                Кирилл Максимов

     Послесловие:   Это подлинное письмо жителя деревни Гончары Солнечногорского района Московской области Кирилла Максимовича Максимова, написанное им в марте 1942 года,  хранится в Основном фонде краеведческого музея «Путевой дворец» г. Солнечногорска.
      Кирилл Максимович был моим дедушкой….