Диспансеризация

В восьмидесятые годы двадцатого столетия советская власть уделяла большое внимание диспансеризации населения. Причём не всего, а только той его части, у которого после всестороннего тщательного исследования (в пределах тогдашних диагностических возможностей) доктора находили какое-нибудь хроническое заболевание.

В диспансерную группу терапевтического профиля входили больные гипертонией и ишемической болезнью сердца, пиелонефритами (гнойная инфекция почек), гломерулонефритами (заболевание почек, характеризующееся поражением гломерул, клубочков почек), гастритами, язвенной болезнью желудка и двенадцатиперстной кишки, бронхитами и т. д.

У меня наблюдался упитанный краснощёкий больной с диагнозом атрофический цирроз печени (хроническое заболевание печени, сопровождающееся увеличением или уменьшением её размеров). Я так и не узнала происхождение такого «интересного» диагноза, повлекшего за собой установление второй группы инвалидности с вердиктом врачебно-трудовой экспертной комиссии – труд недоступен. Ежегодно пациент проходил обследование, не выявлявшее никаких патологических отклонений в состоянии здоровья «инвалида». Один только симптом, определяемый перкуторно, допускал вероятность патологии – нижняя граница печени располагалась на один сантиметр выше правой рёберной дуги.
 
 В эпоху правления генерального секретаря Леонида Ильича Брежнева довольно стабильно работали промышленные предприятия, в том числе, и в городе Барановичи.  По инициативе медиков городским исполнительным комитетом было принято решение об обязательном проведении (за счёт средств предприятий) противорецидивного лечения (стабилизирующего течение болезни) контингенту диспансерных больных. Участковым врачом или врачом «узкой» специальности дважды в год оформлялись процедурные листы, в которых делалась пометка – «через здравпункт предприятия», то есть, бесплатно для больного.

Я тогда не придавала значения важности этого начинания городских властей. Даже при достойной зарплате среднестатистический житель не относил приобретение медикаментов к разряду первоочередных покупок. Получив же из рук заведующего здравпунктом красочно оформленные упаковки, как правило, импортных лекарств, нисколько не сомневался в целесообразности их приёма.
 
Обо всём этом рассказал старший брат моего мужа, Алексей, житель вверенного мне терапевтического участка. Я выявила у него высокое артериальное давление, когда Алексею не было и пятидесяти лет; артериальная гипертензия протекала у него бессимптомно. Объяснив все возможные риски заболевания, взяла родственника на диспансерный учёт. И дальше всё, как по накатанной колее: осмотр, обследование, назначение противорецидивного лечения «через здравпункт стройтреста №25».
 
Инфаркт миокарда случился у Алексея в возрасте уже «за семьдесят». Достаточно хорошо после него «отстроился» и каждый раз при встречах благодарил меня за своевременное врачебное вмешательство в его, как оказалось, вполне управляемую гипертензию. Прожил восемьдесят шесть лет и ушёл из жизни по причине другого тяжёлого заболевания.
 
Однако возвращусь к основной теме повествования. Кроме систематического лекарственного оздоровления, диспансерным больным полагались ещё диетическое питание и санаторно-курортное лечение. К тому же, принадлежность к привилегированной касте диспансерных больных всячески поощрялась как медработниками, так и администрацией предприятий.
 
 Описанная выше процедура наблюдения и оздоровления касалась только диспансерных больных промышленных предприятий. Работники бюджетной сферы, учреждений и мелких «контор», таких привилегий были лишены. Тем не менее, отдельные из них были готовы к прохождению всех исследований, назначенных врачом, чтобы найти у себя хоть какое-то заболевание.
 
 Особое уважение у меня, начинающего доктора, вызывали пациенты, которые бесстрашно соглашались на проведение контрастной рентгеноскопии (эндоскопических методов исследования желудочно-кишечного тракта тогда ещё не было и в помине). По окончании процедуры, зайдя в кабинет участкового врача и вытирая с губ остатки сернокислой соли бария, пациент торжествующе заявлял:

— А у меня обнаружили хронический гастрит! Я же говорил!
 
Далее следовала процедура взятия больного на диспансерный учёт, определение кратности наблюдения, оформления кучи медицинских документов и т.д., и т.п. И, наконец, апогей действий – назначение курсового противорецидивного лечения.

 Вот именно этих результатов и стремилась достичь определённая часть населения. Как же, всегда можно было утереть нос собеседнику: «Я состою на диспансерном учёте у терапевта Иванова (невролога Петрова, окулиста Сидорова) и т.д. Крайне редко принадлежностью к элитной категории «учётных» хвастались пациенты противотуберкулёзного, кожно-венерологического и психоневрологического диспансеров.
 
 Не скажу «за всех», но некоторая часть диспансерных больных терапевтического профиля с удовольствием несла свой крест и являлась на приём по первому же приглашению врача либо медицинской сестры.

 Эта группа учётных пациентов проходила обследование безо всяких возражений: «А может, не надо, может, в следующем году?». Беспрекословно выполняли все назначения, умудряясь «добыть» дефицитные лечебные средства, рекомендуемые врачом. И безоговорочно доверяли доктору!

 Таких дисциплинированных больных было мало. «Норматив» же количества диспансерных больных на терапевтический участок или врача «узкой» специальности утверждался приказом главного врача и подлежал безусловному выполнению.
 
 Вот и моя предшественница, Бардакова Людмила Сергеевна, как я предполагаю, нашла в одном из жителей участка «слабое звено». Для увеличения количества диспансерных больных взяла на учёт, по меткому выражению Жана Батиста Поклена (театральный псевдоним – Мольер), «мнимого больного».
 
 Фамилия «болезного» была практически идентична фамилии второстепенного персонажа, пролетария товарища Швондера из повести «Собачье сердце» М. А. Булгакова. Однако пациент Ш-р, в отличие от главы домкома, был «большим» начальником со всеми вытекающими из его должности последствиями. Его благоустроенный дом – полная чаша (я была в нём один раз по причине вызова), располагался в удобном для транспортного сообщения месте. Быт держался на худенькой, немногословной жене, не смеющей перечить мужу. Детей в семье не было и все заботы тов. Ш-ра сводились к руководству немногочисленными подчинёнными и укреплению своего драгоценного здоровья.
 
 Известно, что опытные врачи по одному только внешнему виду больного определяют, в какой именно системе жизнеобеспечения или органе их подопечного произошёл сбой. Я относилась к категории молодых специалистов и, как ни всматривалась, не находила никаких отклонений в наружности Ш-ра. Мужчина пятидесяти лет с нежным румянцем имел прекрасные гемодинамические показатели и, если ориентироваться на современные установки, небольшой избыточный вес. Что, собственно, и положено иметь начальнику.

У меня не было никаких оснований сомневаться в профессионализме доктора Бардаковой, взявшей на диспансерный учёт больного по поводу ишемической болезни сердца. Осмотрев и назначив обследование в пределах возможностей восьмидесятых годов, в определённый день пригласила Ш-ра на повторный приём.

 Он пришёл в назначенный день и время. Я порадовалась: бывают же такие удивительно дисциплинированные пациенты! Радость моя, увы, длилась недолго.

За короткое время работы участковым врачом у меня сложился алгоритм ознакомления пациентов с результатами обследования. Примерно такой:

— В общих анализах крови и мочи у вас патологических изменений не выявлено. А вот в биохимическом анализе крови несколько повышен уровень холестерина.
 
Заметив огорчение на лице визави, шутливо добавляла:

— Не надо всё сало и домашние колбасы есть в одиночку, лучше поделиться со своими ближними. Пусть и другим немножко холестерина достанется!

 Далее, дав рекомендации по режиму питания, труда и отдыха, считала свою миссию выполненной.
 
 В случае с «ишемическим» больным моя методика, ранее безупречно действовавшая, дала сбой. Выслушав мою «коронную» фразу, «учётный» больной сказал:

— Нет, доктор, мне надо знать всё! Так, расскажите подробно, какой у меня анализ мочи?

 Противным монотонным голосом я начала:

— Цвет соломенно-жёлтый, удельный вес – 1025…

— Подождите, подождите, доктор, а какой должен быть?

— Такой и должен быть!

— Сахара, белка не обнаружено.
 
— А что, должен быть сахар?

— Нет, у Вас же нет сахарного диабета!

— А белок?

— Так ведь и почки у Вас здоровы!

— Плоский эпителий – ноль-один в поле зрения, лейкоциты – один-два в поле зрения – значительно ускорила я разговорный темп, не давая возможности «втиснуться» очередному вопросу пациента.
 
– На кардиограмме: ритм синусовый. Частота сердечных сокращений шестьдесят восемь в одну минуту. Горизонтальное положение электрической оси сердца.

— А почему горизонтальное? Оно, что, лежит?

— Нет, не лежит, у меня точно такая же кардиограмма. К тому же, ещё и левый желудочек моего сердца увеличен.

В глазах моего собеседника и «ученика врача» – плохо скрываемая радость:

— «Надо же, вдвое моложе меня, а кардиограмма хуже!»

 Вдохновлённый первой «победой» показателей своего здоровья над показателями здоровья «этих умных», «сердечник» дал мне возможность по обычной методике ознакомить с результатами других сданных им анализов. И удалился из кабинета, не задавая дополнительных вопросов.

По молодости и наивности я отнесла к своему дару убеждения почти английский уход, изрядно утомившего меня, «учётника». Стажированная медсестра Ольга Марсикова, наблюдавшая за диалогом «врач-больной», сказала:
 
— Не расслабляйтесь, Неля Гавриловна, это только начало. Он будет Вашим постоянным и преданным пациентом!

 Почему постоянным, я уже поняла. А почему преданным, мне объяснила моя помощница:

— Ведь ранее, никто и никогда, не говорил Ш-ру, что его кардиограмма лучше, чем у лечащего врача! И потом, он же ещё не узнал результаты биохимических исследований, их нормативы и методы борьбы с неадекватными отклонениями!
 
 Как в воду глядела Ольга Титовна Марсикова! Спустя какое-то время, просматривая амбулаторные карты записанных на приём пациентов, обнаружила ухоженную, «холёную» карту пациента Ш-ра. Сразу представив предстоящий мне экзамен, загрустила. И не зря: теперь Ивана Петровича (имя и отчество – изменены) интересовало состояние его «кровей».
 
 По биохимическим исследованиям я кое-как «отбилась», а вот ознакомление с результатами общего анализа крови далось нелегко; мне пришлось прокомментировать каждую названную цифру. Не давая возможности закончить начатую мною фразу, пациент уточнял:

— Сколько у меня и сколько в норме?

— А какая у меня РОЯ (в современной трактовке – СОЭ, скорость оседания эритроцитов)?

— А почему у меня лейкоцитов только четыре тысячи?

Как-то раз, пройдя очередное испытание на психологическую устойчивость, в сердцах высказала претензию своей предшественнице:
 
— И надо было Вам, Людмила Сергеевна, взять Ш-ра на диспансерный учёт!

Последовал молниеносный ответ коллеги:
 
— А Вы, Нелли Гавриловна, попробуйте снять его!

 Сняла. Только не я, а бригада скорой медицинской помощи. И не с учёта, а из петли, в которую практически здоровый пациент Ш-р влез от опостылевшей ему жизни.

 Эту печальную весть мне принесла участковая медсестра. Едва поздоровавшись, безо всякой преамбулы, заявила:

— Неля Гавриловна, Ш-р повесился!

— Как, почему?

— В сарае. А почему, мы вряд ли уже узнаем!

Долго мне не давала покоя мысль: а надо ли было так подробно знать состояние своего здоровья, чтобы решиться на такой отчаянный шаг?

Ответа не было, и со временем этот трагический эпизод стёрся из моей памяти.
 
 И только спустя тридцать лет, читая рассказ нашей современницы Дины Рубиной «В России надо жить долго», кое-что для себя уяснила.
 
 «… Приехал в Москву Губерман, тут и Михаил Вайскопф оказался. Мы собрались у нас. Игорь пришёл с Лидией Борисовной, позже забежал Виктор Шендерович с Милой … И получился чудный лёгкий вечер. Много хохотали – за столом-то все сидели первоклассные рассказчики.

 Невозможно вспомнить всё, о чём говорили. Но вот – о диктаторах, в частности, о Чаушеску. При каких обстоятельствах его расстреляли.

 Лидия Борисовна, возмущённо:

— Самое ужасное то, что им с женой перед смертью мерили давление. Какой-то сюрреализм! Ну, зачем, зачем им давление мерили?!

 Вайскопф обронил:

— Проверяли – выдержат ли расстрел.

Все захохотали, а Шендерович вообще смеялся, как безумный, и заявил, что завтра едет в Тверь выступать и на выступлении обязательно опробует эту шутку".

Небольшое отступление от темы. В начале девяностых годов прошлого столетия творчество Игоря Мироновича Губермана, мягко говоря, не приветствовалось властями. Я узнала о Губермане от начальника отдела медицинской экспертизы, реабилитации и санаторно-курортного лечения Министерства здравоохранения БССР Алексея Курбака, приехавшего в Барановичскую городскую поликлинику проверять организацию работы по оздоровлению подростков. В неформальной обстановке он прочёл по памяти несколько «гариков», которые мне очень понравились. Видя мою искреннюю заинтересованность, Алексей Михайлович пообещал, что в ближайшее время найдёт возможность подарить «самиздатовский» вариант «гариков».

 Коллега сдержал слово: буквально через два месяца, будучи в Барановичах, вручил мне довольно увесистую подборку стихов Игоря Губермана. Я не знала, как благодарить коллегу за столь щедрый подарок. На помощь мне пришёл даритель, сказав:
 
— А Вы прочитайте вслух полностью любой стих, на который попадёт Ваш палец!
 
 Чего проще! С выражением и энтузиазмом я начала читать первый попавшийся «гарик» небольшой аудитории заместителей главного врача. Четверостишие заканчивалось ненормативным словом, прекрасно рифмующимся с предыдущими строками. Я замерла; Алексей Михайлович выжидающе смотрел на меня: пришлось сдержать слово, данное ранее.
 
Против ожидания, с таким трудом произнесенная мною концовка органично «легла» в контекст «гарика» и не вызвала предполагаемого отторжения; я заметила это по выражениям лиц моих коллег.
 
 В последующем, многократно перечитывая творения Губермана, в том числе и прозу, поняла – нечастое использование ненормативной лексики – изюминка творчества Игоря Мироновича. Моя сестра Татьяна Цыркунова посвятила этому талантливому автору стихотворение «Я «гарики» читаю Губермана».
 
С позволения автора процитирую это произведение:

 Я «гарики» читаю Губермана
 И понимаю: он оригинал
 Сюжеты из бездонного кармана
 Как расточается огромный «нал»!

Вот как же он умеет между строчек
Сказать о том, что будоражит всех,
Четверостишьем выразить сверхточно, -
Не зря ему сопутствует успех!

Большой мудрец, драчун и забияка,
Мот юмора и тонкого ума,
Не склонный пустотой звенеть и брякать, -
Цветёт оригинальность в нём сама.
 
Раскрытостью души до неприличья,
Волшебник мир давно заворожил,
И знаки всех писательских отличий
Давным-давно свет-Игорь заслужил…

И я скажу открыто, без обмана,
(Поверьте, презираю очень лесть!)
Дай, Господи, нам больше Губерманов,
Спасибо, хоть один на свете есть!

Такое подробное описание присутствовавших на «чудном лёгком вечере» – своего рода защита «чести мундира», – не только медикам присуще чувство «чёрного» юмора.
 
По прочтении рассказа Дины Рубиной, я пришла к парадоксальному умозаключению.
Да простит меня читатель за профессиональный цинизм: на суд Всевышнего следует являться в хорошей физической форме.