Звонарь

Это история моего разочарования.

У меня не самая хорошая память. Чем дольше я живу, тем сложнее вспоминать события минувших дней. Но один эпизод из своего раннего детства я запомнил ярче, чем воспоминания о своём первом поцелуе.

Когда мне было четыре года, к нам в детский садик по случаю нового года пришёл какой-то странный дяденька. В образе Деда Мороза он спрашивал нас о вещах, которые в нормальном обществе с детьми не обсуждают. Он включал звон колоколов, рассказывал про церковь и спрашивал нас про действующую власть. Спрашивал нас, кто сейчас является президентом и как мы к нему относимся.

Это очень странно. Ребёнок в четыре года не должен интересоваться вопросами международной политики и религиозной жизни общества. Может, ему ещё стоило поговорить с нами о диалектическом материализме или атеистическом экзистенциализме, или о ницшеанском сверхчеловеке?

Это же бред и спорить с этим бессмысленно. Мне в четыре года ни к чему знать, кто такой Бог и кто такой президент, когда я хочу праздника — Новый Год. Я хочу грёбанных подарков.

Но в таком возрасте ты не задаёшься вопросом:

— А что тут вообще происходит?

У тебя есть два варианта — 1) ты в эйфории от чувства приближающегося праздника, поэтому ты совершенно безразличен к тому, о чём там говорит переодетый дяденька (а ты уже знаешь наверняка, что там аниматор); 2) ты в страхе от происходящего встаёшь подальше ото всех.

Я жил в религиозной семье.

Меня крестили через неделю после рождения. Мне всю жизнь прививали христианские ценности. И я их с огромным аппетитом поглощал. Мне мало было тех историй, которые рассказывали родители. Было мало фильмов. Мало мультиков. Мало всех адаптаций библейских текстов в мире. Мне нужна была информация. Чем больше, тем лучше. И это было главным интересом моего детства.

Поэтому, когда я увидел этого переодетого мужчину, который совмещал в себе образ сказочного старика и вполне реального священника, я раз и навсегда принял для себя — я хочу быть звонарём.

Да. Это моя история о том, как я решил стать звонарём.

Когда я учился в пятом классе, я сказал родителям, что хочу перевестись в церковную школу.

Они сказали мне, чтобы я потерпел немного. Школа, куда они готовы были меня отправить, набирала учеников с седьмого класса. Поэтому ещё года полтора мне пришлось так или иначе доучиваться в той школе.

На самом деле, я не столько хотел в церковную школу, сколько перевода как такового.

Любой, кто вспомнит себя пятиклассником, согласится, что это возраст, когда ты вроде бы как и повзрослел, то есть стал мыслить самостоятельно, но вроде как и не до конца, поэтому единственное, на что ты способен — повторять за теми, кто постарше. Наблюдать, как одноклассники поглощать культуру старшеклассников. Песни про шлюх, алкоголь и наркотики. Сосаться с малолетками за школой в перерывах между зверскими драками.

Если ты молчишь, то вроде как терпила, а если говоришь что-то против, то ты изгой и травля — твой лучший друг.

Это была ситуация, когда конфликт был неизбежен. Для них ты слишком правильный. Слишком воспитанный. Слишком чужой. Хотя я таковым себя никогда не ощущал. Да, воспитан. Но были и другие ребята из семей с верующими и строгими родителями, которые с радостью готовы были за школой после уроков распивать алкоголь со всем классом и тискать девочек за генеталии.

Поэтому в каком-то смысле в конечном счёте отказ от бытовых пороков было не влиянием родителей, а моим личным решением.

Я полагал, что перейдя в церковную школу, я найду там людей более или менее моих убеждений. Но там были точно такие же люди. Я это не сразу понял. Что людей формирует не их окружение, не их среда обитания, а что-то врождённое, генное, инстинктивное. Нет, мысль об этом не пошатнула моих убеждений на счёт мироздания. Напротив, я лишь яснее стал понимать животную природу человека.

Поступив в седьмом классе в церковную школу, я увидел всё тоже самое, что видел в своей старой. Разница была только в том, что происходило после уроков. Никто не убегал за школу. Потому что в этом и была разница между строгими семьями и беспризорниками. Имя одну мотивацию в жизни, дети с разными родителями имеют совершенно разную судьбу. Мы — плод родительских комплексов. Поэтому в таком возрасте никак не получится построить прямую линию к цели. Потому что главная причина наших неудач — наши родители.

Я не стал задерживаться в этой школе. После окончания девятого класса я поступил в колледж. Правда, стремясь к определённой цели в жизни, выбор учебных заведений не велик. В нашем городе был только один ССУЗ, где обучали по церковной специальности. Это был мужской хоровой колледж.

Только уже поступив туда, я узнал, что подобные заведения имеют более тесную структуру, чем в целом в нашей отечественной системе образования. В мирских заведениях, когда заканчиваешь школу, учителям наплевать куда ты дальше пойдёшь, главное, чтобы ты лишь бы принёс справку о том, что хоть куда-то поступил. А куда и на кого — похуй.

В церковных учебных заведениях всё иначе. При каждом церковной ВУЗе есть свой колледж. И каждый этот самый колледж имеют при себе школу, куда можно было поступать с первого или с пятого класса.

Но об этом уже поздно было. Тем более имеет ли это хоть какое-то значение? Потерянные годы? Это всё чушь. Конечно.

Это как бабушки, которые постоянно жалуются на потерянные годы. Где вы их потеряли? На что? Это всё иллюзия. Если человек что-то упустил в своей жизни, значит, он этого хотел. И вернись в прошлое, к тем же обстоятельствам жизни, нет сомнений, человек повторит свой жизненный опыт, все свои глупые ошибки молодости, невзирая на уже приобретённый им опыт, просто уже в совершенно ином порядке.

Да, он будет знать результаты всех матчей и сможет обдурить букмекерские конторы. Сможет срубить бабла чуть-чуть побольше. Но и что с того? Знание прошлого как хода истории, лишь знание мира материального, но не духовного. И что стоит за этой, как многим со стороны будет казаться, удачей? Ничего. Такая же пустота, как и раньше, когда ты проходил эту жизнь в прошлый раз.

Это как «День сурка». Как бы главный герой не проживал один и тот же день, зная все превратности судьбы, в сущности его жизнь не менялась. Он мог обдурить сотрудников инкассации. Мог стать виртуозом игры на фортепиано. Но в сущности оставался тем же человеком, каким был до всего этого. Да, он духовно преобразился, как и любой с течением времени. Но имя, характер и условия жизни остались теми же.

Проживи любой из нас хоть тысячу жизней, она у нас осталась бы такой же. Посему нет сомнений, условия в которых мы живём, ничто в сравнении с тем, кем мы является от рождения. И если уж в нас есть, например, потенциал величия, стать великим лишь вопрос времени. Кто-то становился великим в пятнадцать, а кто-то начинал свой путь к величию только в шестьдесят пять. Есть ли разница в значении величия в конечном счёте для истории, а не для людей, читающих книжки по мотивации? Нет.

К слову о возрасте, надгробная плита никак не характеризует человека. От них толка не больше, чем от татуировок. Они лишь хороший способ опознания уже несуществующий личности в случае физической гибели человека. Ведь когда мы опознаём труп, мы опознаём не человека, а то, что было на него когда-то похоже.

Я к тому, что одиннадцать лет не имеют никакого значения в вопросе моего пути к цели. Ушли в прошлое? Плевать. Идём дальше.

Так вот. Не имея никаких вокальных способностей, тем не менее я отучился все четыре года, с трудом преодолевая трудности обучения. Что касалось теории, я легко понимал предметы. Мне не нужны были конспекты для успешной сдачи экзамена, потому что я с лёгкостью запоминал материал. Но как только дело доходило до практики, я сыпался. Ещё больше дров в пекло подбрасывало волнение.

В какой-то момент поняв, что я поступил туда, где мне не место, я стал сам себя загонять. Сейчас, да, я понимаю, что это было ни к чему. Но как объяснить пятнадцатилетнему парнишке, что ему незачем так себя тревожить? Да и как я мог понять, что это не моё, когда моё стремление стать звонарём в какой-то мере тоже музыкальное. Получается, если я не мог познать музыку через хор, а это явные проблемы со слухом, то как мне познать столь сложный музыкальный инструмент?

Годы травли сделали своё дело. Я был замкнутым студентом. Насколько можно себе представить замкнутого студента церковного колледжа, вот таким я и был. Остальные — нисколько.

Видите ли, извращённость большинства церковной молодёжи всегда выглядела иным образом. Для примера расскажу одну историю.

Я знал одну парочку, — мальчика и девочку (логично). Они запланировали с совершеннолетием вступить в брак, а до этого хранили девственную верность друг другу. Но их общение между собой, которое они не скрывали от других, было вроде бы как целомудренным, но в тоже самое время квази-целомудренным, псевдо-нравственным. Я попытаюсь объяснить.

Хорошей девочкой считается та, которая не позволяет мальчику до себя дотрагиваться. Она не позволяет себе вступать в связи с мальчиками, даже которых хорошо знает. Такими они и были в церковной школе. Если ты случайно дотронешься до человека противоположного пола и, не дай Бог, до чего-нибудь запрещённого, ты будешь испытывать стыд.

Но вот общаться на эти темы было нормальным.

Эта парочка, — как и многие другие в церковной школе, о чём знали все, но молчали, — общались на тему секса. Постоянно. Куда больше, чем ребята из обычных школ. Потому что те не были ограничены каким-то сводом правил и просто лапали и трахали друг друга.

Это было постоянное обсуждение размеров груди и члена. Как будут заниматься сексом. Причём общение их было очень извращённым и вместе с тем странным. Потому что звучало это примерно так:

— Как только божьей волей мы станем с тобой законными супругами, я отсосу тебе так, что у тебя яйца будут пустыми ещё неделю, но даже после этого, когда ты от экстаза и пошевелиться не сможешь, я оседлаю сначала твоё лицо, а потом твой огромный (надеюсь, что он огромный) член и буду скакать на нём, пока мы оба не потеряем сознание.

И это считалось нормальным, потому что супруги могут по взаимному согласию делать друг с другом всё что угодно. Церковь этого не запрещала никогда. И в этом нет ничего странного на самом деле. Но вся эта целомудренность — пустышка. И в этом весь шок.

Как же эти любящие своих набожных родителей дети хотели трахаться. Их фантазия была хлеще, чем у прыщавого подростка, который пишет гадости взрослым женщинам в социальных сетях.

Хотя все мы прекрасно понимаем, что они могут сколько угодно говорить о том, с какой страстью они будут трахать друг друга при первой же возможности, на деле в первую же брачную ночь они так разволнуются, так будут стесняться друг друга, что и не смогут с первого раза лишиться девственности, что отложит в них серьёзный отпечаток до конца их жизни. И кому от этого легче? Им? Их родителям? Церкви?

Короче.

Вернёмся к моей истории.

Я был не из таких. Я понял, что оказался в такой же атмосфере, как и в моей старой школе. Что здесь вокруг, среди воцерковлённых людей, было столько же разврата и алчности, как и среди учащихся самых обычных школ и институтов. Просто в другой форме.

Я же был застенчивым. Мне всё вот это вот было неинтересно. Нет, у меня всегда всё хорошо функционировало. Член пульсировал не менее активно при виде женской груди, чем у других, я в этом уверен. Дело в том, что некоторые мои органы функционировали куда сильнее, чем другие. Озабоченный слишком высокими мыслями мозг не давал члену овладеть ситуаций.

Я не говорю, что я весь такой правильный, а вы все вокруг меня будто бы помешенные на сексе обезьяны. Нет. Просто у меня на гормональном уровне была ядерная война. В то время, когда я должен был ходить со стремлением совать свою палку везде куда попадёт, я судорожно размышлял над теологическими проблемами. А оно мне надо было? Вовсе нет. Но таков уж я. Все мы разные и это придётся принять нам с вами.

Только к четвёртому курсу, не столько из-за набравшейся решительности, сколько из-за появившейся атмосферы привычного, я решил пообщаться с преподавателями, поспрашивать их о той проблеме, которая меня волновала на самом деле — как стать звонарём.

Не так много людей оказалось, которые были готовы стать для меня наставником. Направить в нужное направление. Ведь многие преподаватели являются всего лишь наёмными сотрудниками, задачей которых является предоставить нам навыки, которыми мы в свою очередь должны уметь распоряжаться как основным способом заработка средств на существование.

Это как с получением водительских прав. Далеко не каждый инструктор готов будет пойти с тобой выбрать действительно хороший автомобиль по низкой цене и помочь всеми возможными советами на будущее. Хотя они точно такие же учителя. Но в куда более тяжёлых условиях. Им льготы никто не предоставляет. Приходится вертеться как только можно.

Мне пришлось самому искать всю информацию. Оказалось, что существует достаточно курсов при кафедральных соборах, где тебя за несколько месяцев научат работе звонаря. Как раз по счастливому стечению обстоятельств один из преподавателей был начальником хозяйства одного из таких соборов. Когда я начал расспрашивать его, он предложил мне прийти в нужное время в нужное место и мне всё объяснят.

Нет, тот факт, что обучение на звонаря занимает всего три месяца, не означает, что потраченные мною годы на обучение были за зря. На самом деле записаться на курсы может далеко не каждый. В РПЦ проходимцы не нужны. Это скорее как с органами внутренних дел. Для получения права на обучение у тебя должна быть хорошая характеристика. Профильное образование являлось довольно-таки весомым аргументом. Так что к тому моменту я ещё не ни о чём в своей жизни не жалел.

К слову, эти три месяца обучения, мне кажется, были лучшими в моей жизни.

Там было всё.

Конечно, по началу у тебя ничего не получается. Какие-то бывшие зеки, которые после отсидки отваливали на пожертвования в собор хорошие котлеты денег, учились вместе с тобой плечом к плечу и у них это получалось, а у тебя всё из рук вон всё летит. И ты злишься, потому что проходимец лучше тебя — парня, который всю свою жизнь к этому стремился.

Но таков же я. Да? В теории хорошо, на практике ужасно.

Значит, у меня один только путь — познать теорию от А до Я и практиковать по 12, 15, 18, 20 часов в день.

Твой путь состоит из сплошных ежедневных сомнений. Моё ли это? Может, бросить всё это?

Иногда надлом личности происходит настолько сильно, что ты не можешь справиться с эмоциями. Ведь вот она — твоя мечта. Но что это? У тебя руки из жопы и ты не можешь просто сделать элементарные движения ради неё? Ну ты и урод.

И такие мысли ты крутишь по кругу, пока слёзы не наварачиваются.

Но практика, которую ты ведёшь, невзирая на внутриличностный конфликт, ведёт тебя вперёд и совершенствует твоё несовершенство.

Упорство — это неизбежность в достижении желаемого. Старайся и ты достигнешь требуемого. И в конечном счёте получаешь заветные корочки и становишься лицензированным звонарём.

Так. А теперь. Что дальше?

Видите ли, проходя курсы, тебе никто не скажет, куда идти дальше, как реализовать себя с полученными тобой знаниями. Потому что чаще всего предполагается, что поступая на курсы, ты знаешь, чего именно ты от них хочешь. Поэтому учителя особо не занимаются этим вопросом.

В отличии от учебных заведений. Туда ты поступаешь на несколько лет, а не на пару месяцев. Поэтому там подобные вопросы являются частью воспитательной работы.

Преподаватели должны не просто передавать учебную информацию студентам, но и становиться для них наставниками в жизни. Нередко, объясняя материал, учитель может просто поговорить о том, как и где он может пригодиться, куда можно будет пойти работать и как в конечном счёте можно заработать деньги на полученных знаниях.

Я подошёл к учителю. Спросил его, что дальше.

Он пожал плечами. Сказал, что чаще на курсы приходят люди, которые в своей жизни уже столько повидали, что они знают ответ на то, зачем они сюда приходят. Собственно, также нередко бывает, что на курсы отправляют непосредственно церкви, чтобы квалифицированно обучить параномаря.

Я спросил, а можно ли у них в кафедральном соборе поработать звонарём. Священник усмехнулся. Оказалось, в большинстве православных храмов уже несколько лет как автоматизирован этот процесс. В качестве звонаря работает компьютер.

Но как же весь этот бюрократический маразм, через который должен проходить соискатель? Почему тот, кто хочет пройти курсы, должен иметь хорошую рекомендацию и непосредственную связь с православной церковью, если эту работу легко может выполнять компьютер, не имеющий никакую связь с духовностью?

Оказывается, с точки зрения церкви, всё просто. Человек может быть грешником и порочным, компьютер же нет. Для выполнения церковных процессий не обязательно быть причастным к святости, важно сохранять чистоту разума от порочности. С этими требованиями компьютер вполне легко справляется.

Логика такая, что, если я хочу стать звонарём как человеком профессионально работающий и получающий за это деньги, то мне не место в городских храмах и стоит мчаться только в какую-нибудь максимально отдалённую от большой жизни деревеньку. Но это же не вариант. Я просто хотел стать звонарём, а не отшельником.

Обсудив эту проблему с многими знакомыми и наставниками, большинство из них как один сказали, что просто не стоит отчаиваться. Главное, что желаемые навыки приобретены. Что ещё нужно? Главное, держать знания при себе и развиваться дальше. Поэтому единственный путь мне — учиться дальше.

Вариантов было много. Но поступать в какое-нибудь очередное церковное учебное заведение мне уже не очень то и хотелось. Люди там не особо то стремятся устроить тебя куда-нибудь. Церковь мало чем отличается от остального мира. Это мне успела доказать, как школа, как колледж, так и даже элементарные курсы.

Если уж и поступать, то в лучший ВУЗ. Если не страны, то по крайней мере края. Теологический факультет федерального университета.

Когда я пришёл в приёмную комиссию, меня спросили, хочу ли я подать документы на ещё какие-нибудь специальности, чтобы наверняка иметь шансы на поступление именно в их университет, раз уж цель не специальность, а конкретный ВУЗ.

Немного подумав, я спросил, какие специальности будут ближе к выбранной мной. Мне сказали, что на философии преподают религиоведение не меньше, чем на теологии, тем менее знаний от данного факультета я получу больше.

Я решил, что, если получится, пойду на философии, если нет, то и теология подойдёт. Так или иначе важной разницы я не видел. Так что, когда моя фамилия стояла в списках поступивших в обеих категориях и мне оставалось только выбрать, для меня всё уже было решено. Имея достаточно знаний в христианской теологии, я должен был познать все возможные альтернативы. Мой путь — философия.

Как я говорил, моей главной особенностью является явная способность к теории. В отношении информации я был кем-то вроде Таррара — неразборчивым, жадным и прожорливым жирдяем, который жрёт, пока не спит.

На первом же семестре я начал усердно учиться.

Оказывается, у меня были способности. В чём меня пытались переубедить все предшествующие учебные заведения.

Я утешал себя мыслью о том, что наконец-то я нашёл место, где я действительно смогу не только пригодиться, но и реализоваться.

В отличии от церковных учебных заведений, — во многом похожих на что-то западное своей обособленности и вместе с тем неадекватно консервативное в своём ограничении к знаниям, — в обычных университетах коммуникация среди молодёжи выше.

В коммерческих ВУЗах это распространено меньше, потому что туда поступают те, кому не хватило баллов. Ребята не самые смышлёные. Но понимающие. Понимающие по крайней мере то, что без образования не только в нашей стране, но и во всём мире никуда не пробьёшься. Тем не менее в обучении их интересует только конечный результат. Их цель — получить корочки. Сам же процесс отягощает. И тут нет чей-либо вины. Ни студенты, ни преподаватели и даже ни владельцы коммерческих университетов — никто не виноват в сложившейся ситуации. Ведь покуда есть места для интеллектуалов, должны быть места и для остальных.

К слову, это серьёзная проблема. Если не сегодняшнего дня, то завтрашнего. Мы, поколение, которое выросло на гаджетах, сегодня имеем куда более серьёзный социальный разрыв по интеллектуальному признаку, чем раньше. Поколение наших отцов и дедов были куда больше раздроблены между собой по классовому признаку, нежели чем по интеллектуальному.

Потому что раньше все знания давала школа. Был единый стандарт. Хочешь добавки? Иди в библиотеку, где вся информация точно также стандартизирована. Нет вариантов, чтобы общество имело принципиально широкие познания. На пресловутом Западе всё было плюс-минус также.

Сейчас же основным источником всех знаний является Интернет. Тут вопрос только в том, как ты этой возможностью распоряжаешься. Можешь играть в игры, залипать в ленту и смотреть видосики, а можешь взяться за самообразование. Это и создаёт в современности главный социальный разрыв. Пока 80% уже привыкли к образу жизни человека, уткнувшегося в экран телефона и листающего записи соцсетей, даже не читая их, 5% используют возможности современности в своих целях. Сейчас мы ничему не удивляемся. Но пройдёт лет двадцать, и мы начнём делать вид непонимающих, почему это у нас столько вдруг много кретинов и просто невозможно умных ребят, интеллект которых уже в десять выше, чем у некоторых взрослых после десятилетий самообразования.

По стечению обстоятельств я попал в обитель умных. Тот, кто не достоин знаний, лишается места в учебном заведении по результатам первого же семестра. И скатертью дорога. Если ты не дорожишь этим местом, то я рад, что ты потерял свой шанс и свои возможности.

Здесь нередко начинается тесное общение между факультетами. Потому что тебя интересует не только твой предмет обучения. Да, я по сути изучаю мысль. Общественную мысль и её историческое становление. Но в моей жизни ведь не всё упирается в философию. Мне также нравится культура, литература и история. Поэтому начинаешь тесно общаться с филологами, историками и культурологами.

К слову, опять-таки отойду от темы, но в западных системах образования, в частности в американской, которая считается эталонной, первые два года бакалавриата студент обучается сразу по нескольким специальностям. В течение этих лет он познаёт основы и имеет в дальнейшем выбор, кем он хочет стать. А не сразу с ходу заставляя горячий мозг школьника определиться, кем он хочет быть всю оставшуюся жизнь.

Да, образование должно идти таким образом, чтобы в самом начале ты начинал с обширного круга знаний, постепенно, практически незаметно, сходя в одну точку квалификации. В России по сути также, но несколько иначе, более сбивчиво, что требует большой ответственности от молодых ребят.

Общение со студентами исторического факультета привело к тому, что я вскоре начал постигать главный молодёжный порок — пьянство. Я особо не пьянствовал. Следуя библейским заветам, я просто употреблял в той мере, в которой я мог бы сохранить в своём лице человеческую честь. Но никак не мог отказаться от всего этого процесса, особенно после первых двух - трёх серьёзных пьянок.

В отличии от большинства самых обычных пьянов, студенческая нередко представляет собой конфликт совершенно иного порядка. Здесь либо будут самые отчаянные драки, либо самые дерзкие дискуссии. Если речь идёт об историках и философах, то никто кроме них не способен на столь жаркие дискуссии. Это были споры, в которых априори не могло быть результата, но каждый шёл до победного конца.

В результате, когда все мы дискутировали на тему религии, общественной мысли, исторических событий, культуры, национальности, классовой раздробленности и так далее, я познакомился с некоторыми ребятами, которые используют образование в своих профессиональных нуждах.

Произошло это совершенно случайно. Нередко споры совершаются на пустом месте. Ты высказываешь тезис, тебе антитезис, а до аргументации если дошло — уже неплохо. Что касается аргументации, многие использовали теоретические источники, и лишь немногие применяли, скажем так, эмпирический метод. В ходе очередного спора, кто-то из историков заикнулся о своём последнем археологическом походе, в результате которого выяснил какие-то новые удивительные для себя факты. Конечно, я никак не мог обойти стороной тот факт, что он археолог и начал всё расспрашивать о его деятельности. И таким вот образом я познакомился с целой командой археологов.

Тут тоже стоит оговорить важный момент. Зачем вообще нужно высшее образование? Ребята, которым не хватило баллов для проходного, шли в коммерческие институты, где вся идея образования упирается в контракт между сторонами. Одна платит — другая предоставляет услуги. Конечный результат — диплом государственного образца. Всё.

Но очень важно не только обладать знаниями, но и уметь их применять. Это я понял только в федеральном университете. Там многие учителя дали чётко понять, что даже не прогуливая и усердно учась, ты не получишь всех преимуществ высшего образования. Потому что в сущности полученные тобой корочки тебе ничего не дают. Есть две важные составляющие части общественной жизни — опыт и связи. И обе эти составляющие предоставляет высшее образование. Вот зачем нужно идти учиться. Поиск потенциальных партнёров.

В тот момент эти археологи как раз искали ребят себе в команду. Отпроситься у преподавательского состава не проблема, потому что ребята всё делали за счёт института в его же пользу. Их достижения ВУЗ присваивал себе, поднимая таким образом авторитет. Ситуация обычная для любой организации — выезжать за счёт сотрудников.

Так вот, кульминация истории.

Мы поехали в одну деревушку в нашей области. В самое глухое поселение, которое можно найти в нашем крае. Здесь было домов двадцать от силы. И в каждом жили люди в глубокой старости. Никого моложе семидесяти пяти лет.

У нас было вполне конкретное задание. Какой-то серьёзный чиновник (не скажу какой именно, но скажу только, что он возглавляет областное правительство и самую область как таковую) решил здесь произвести крупную застройку. У него здесь дом, доставшийся от деда. Это было скорее стремлением сохранить память о любимом дедушке. Продавать дом было никак.

А денег у него было столько, сколько и некоторые олигархи себе представить не могут. Это если учитывать не только заработанный капитал, переписанный на жену, друзей и детей, но и государственное обеспечение. Так что, почему бы и не заняться серьёзными вложениями?

От нас требовалось немногое — исследование земли. Археологи не только раскопками занимаются, но и в целом проверяют землю пред тем, как строители приступают к масштабным постройкам.

Для меня всё было впервые. То как живут археологи. Весь этот походный режим с палатками и лесными условиями жизни. Отрыв от цивилизации, от которого тем не менее не веяло какой-то дикостью, скорее наоборот, атмосферностью. Как будто маленький кусочек этой самой цивилизации оказался внутри всеми забытой природы. Прям как в Инь и Ян.

Режим дня у нас был следующий. Вставали в семь утра. Многие в нашей группе, несмотря на пристрастие к алкоголю, всегда начинали с зарядки, пробежки и энергичных упражнений. Часов в девять мы приступали к работе. Такие как я чаще были разнорабочими. В раскопках большую часть времени занимает непосредственно процесс копания земли. В час дня мы уходили на обед и возвращались к работе не раньше четырёх.

Мы называли это сиестой. Несмотря на то, что она принята была лишь в нескольких странах на юге Европе (Испания, Италия и Греция) в связи с жарким климатом, что к нам никак не относилось, тем не менее не нашлось другого термина для определения длительного перерыва с обедом и сном.

После четырёх мы работали всего три часа, после чего принимались к традиционному пьяному философскому вечеру.

Именно в один из таких вечеров, когда я немного перебрал, нарушив данное самому себе обещание, что я ни в коем случае не буду напиваться до беспамятства, я разболтал всё, что во мне так долго накапливалось.

Ребята были сильно удивлены тому, что я выучился по специальностям «вокальное искусство» и прошёл курсы звонаря. Они сначала посмеялись. Наверное, потому что не поверили в это. Сложно было представить, что я, — а знали они меня к тому моменту как уже достаточно начитанного парня, — мог быть соучастником таких процессий.

Но поняв, что я вполне серьёзно, все тут же затихли. Это примерно как узнать после дюжины жёстких антисемитских шуток, что в компании среди всех есть один еврей. Неловкая пауза.

Ещё большим для всех удивлением было то, что я ни дня не проработал по своей специальности. Да, как и многие в нашей стране. Но у большинства людей самые обычные специальности, по которым они не особо то и хотели трудиться. Я же шёл целенаправленно к определённой профессии, получил по ней образование и... ничего не получилось.

Ребята начали расспрашивать, почему так произошло, и я им рассказал свою историю так, как есть. В ответ они предложили мне совсем невероятное.

Практически в каждом поселении России есть церковь. Даже в самых затерянных. Деревня, возле которой мы остановились, не была исключением.

Ребята предложили мне сходить туда и спросить местного параномаря, можно ли мне будет сыграть хотя бы одну службу. Потому что в таком месте наверняка не будет никаких устройств, поддерживающих искусственную духовную жизнь в церкви.

Мы работали всего пять дней в неделю. Ещё два оставались на беспробудные пьянки. Собственно, которые чаще всего выглядели как традиционные посиделки вокруг костра и ничего такого невероятного в них не было.

Ребята уговорили меня на то, чтобы в субботу сутра сгонять до церкви и поговорить с местными священниками.

Меня эта мысль угнетала.

Просто я знал, как всё устроено в храме, и представлял, как вдруг приходят несколько студентов и просят попользоваться церковными колоколами. Сомнения закрадывались сами собой. Но и пускай. Отговорить этих дураков было уже невозможно.

Когда мы пришли к храму, внутри был только дьячок, который в тот момент занимался, скажем так, обслуживанием церковного инвентаря. Мне было робко спрашивать его о том, что запланировали ребята. Но они сами взяли инициативу на себя и в несколько грубой форме объяснили, чего хотят.

Видно было, что дьячок явно был дурачком. В церковь он пошёл скорей всего от большой нужны. Вряд ли его куда-либо ещё взяли. Ему было лет сорок, наверное, или около того. Но с его лица явно читалось детская наивность. Он всё время говорил, что ничего не знает и стоит спросить у настоятеля. Он выглядел как испуганный ребёнок, которого окружила шпана. Никто ничего плохого не хотел ему сделать. Тем не менее казалось, что вот-вот он начнёт кричать, звать на помощь.

Вскоре ребята отступили и сказали, что готовы это обсудить с настоятелем. Дьячок отошёл на несколько минут и вскоре вернулся с иереем. Тот сказал нам, что мы в край рехнувшиеся кретины и нам не место в пристанище святых. Ребята, большая часть из которых не имели никакого снисхождения ни к чему святому, восприняли подобные заявление как личное оскорбление.

Чтобы не разжигать никакой вражды на религиозной почве, я вышел вперёд и сказал, что иерей ошибается, полагая, что мы свора проходимцев. Я показал ему документы, копия которых всегда хранилась у меня на телефоне, доказывающая о том, какие учебные заведения я закончил.

Он не успел даже мельком оглядеть на предоставленные мною доказательства того, что я вполне достойный для подобных процессий человек, как просто прогнал нас, потребовав, чтобы мы больше не возвращались.

Не сказать, что я был этому сильно удивлён. Но вот ребята почему-то действительно наивно полагали, что их план вполне осуществим.

Мы бросили эту идею и начали возвращаться в лагерь. Все были такие унылые и расстроенные. Якобы за зря прошли такой путь.

Вскоре, когда мы уже вернулись, ребята не успокаивались и поднимали эту тему раз за разом, несмотря на мои попытки свести всё к нулю. Мы переходили на другие темы, готовились к вечернему ужину, ходили в магазин, покупали продукты и алкоголь и тут же выпивали его. Но эта тема с церковью всплывала раз за разом.

И вот в конечном итоге, когда солнце уже начало медленно заходить за горизонт, мы приступаем к ужину и начали медленно выпивать, правда, также медленно ускоряясь. В какой-то момент вдруг кто-то вновь поднял эту тему. Я попытался осадить парней, но это уже было бесполезно. На пьяную голову людей не остановишь.

Но тут выяснилось самое удивительное. Один из ребят, ушедший с нами в экспедицию, учился на историческом факультете в качестве второго высшего образования. По первому он был, оказывается, психологом. Я об этом даже не подозревал. Никто не подозревал.

Выяснилось это в тот момент, когда в ответ на моё ярое сопротивление попыткам ребят подначивать меня на всё ту же самую тему он вдруг стал задавать слишком личные вопросы, от которых неловко становилось не только мне, но и ребятам вокруг. Тогда то он и сказал, что является психологом и предположил, что меня что-то гложет из прошлого. Сперва мне в голову пришла мысль, что это всё шарлатанство, что он никакой не психолог и просто хотел меня развести на неприятную мне тему. Но очень быстро стало понятно, что невозможно выдумать себе такие знания с высокой компетенцией.

В тот вечер нам не удалось докопаться до того, что именно меня подавляет из прошлого. Возможно, потому что я излишне сопротивлялся всему этому, не хотел при всех раскрываться на столько, чтобы все увидели меня голым (духовно). И это нормально. Всё-таки я не на групповом сеансе был.

Однако в конечном счёте этот парень сказал, что мне непременно нужно попасть именно в эту церковь и именно там опробовать то, к чему я так долго стремился, иначе, возможно, выхода из этого комплекса самобичевания уже не будет.

Конечно, он объяснил это всё иначе. Намного иначе. Прикрепляя к своей аргументации всякие непонятные мне термины, которые он второпях пытался объяснить простыми словами, но я всё равно ничего не понимал. Но вдобавок он и сам раскрывался, объяснял более лаконично, просто и прямо, от чего мне всё это казалось убедительнее.

Плюс. Я был достаточно пьян. Достаточно для того, чтобы согласиться с его аргументами.

Услышав моё согласие, ребята были в шоке. По большей части от профессионализма этого парня, оказавшегося психологом. Но как только эта реакция прошла, они молниеносно подхватили тему и уже начали собираться ко второму походу к церкви. К слову, на часах было уже три часа ночи. Но им было плевать.

Мы подобно ведьмам, устроившие шабаш, пустились в пляс. Мы направились в сторону всё той же церкви. Весь немалый путь мы прошли в безудержном пьяном угаре. И не заметили прошедшие километры.

Церковь на ночь закрывается. И её не особо охраняют. Вся охрана — это сторож, который почти всё время патрулировал прикреплённую к храму территорию кладбища. Точнее, должен был, но по факту все мы понимали, что всю ночь он просто дрых у себя в будке.

Но охрана кладбища всегда актуальнее охраны церкви. Чем тише место, тем выше риск, что придут вандалы, желающие нажиться на чужой смерти. А церковь? Она никого не интересует. Кроме нескольких пьяных студентов.

Церковь была небольшой. Случаев вторжения до сих пор не было. Никто ничего из церкви не крал. Тогда какой смысл священникам обкладывать себя дополнительными системами обороны? Ведь не только в нашей стране, но и во всём мире, пока рак на горе не свистнет, никаких мер по антираковой борьбе предпринято не будет.

Единственное, что было для нас препятствием — замок на основных воротах. И то, не было никакого смысла его ломать, пилить или откусывать. Достаточно было всего лишь перелезть через эти самые ворота в пролёт сверху. Что мы и сделали.

В отличии от ребят, которые к РПЦ не имели никакого отношения, из-за чего не знали, как устроены церкви, я быстро нашёл путь к колокольне.

Только оказавшись там, в стенах храма, мною овладела навязчивая мысль — сыграть наконец-то на этих самых колоколах. Если до этого меня подводил ко всему лишь алкогольный эффект, то теперь это был самый настоящий маниакальный аффект.

Быстрым шагом я направился к колокольне. В считанные секунды я поднялся по винтовой лестнице башни. Она вела на самый верх к люку, который оказался закрыт изнутри. Но это меня не остановило. Я начал ломиться. Доски были ветхими и промокшими. Поэтому в состоянии алкогольного опьянения у меня не было сомнений в том, чтобы мне точно удастся силой проломить вход.

Ребята не поспевали за мной. К тому моменту, когда они догнали меня, я уже с энтузиазмом выносил люк. Увидев, что я делаю, они не задумываясь присоединились. Мы ломились, наверное, минут пятнадцать, пока дерево под нашим нажимом не сдалось.

Ворвавшись в эту маленькую комнатушку, я встал в самом центре и на несколько секунд завис.

Ребята, которые всего несколько секунд назад надрывались изо всех сил, чтобы пробиться сюда, в смятении смотрели на меня и нерешительно спросили, чего же я жду, возможно, ненароком подумав, что в последний момент я струсил.

Но как бы ни так.

Любой человек, который хотя бы когда-нибудь занимался музыкальной деятельностью, поймёт меня прекрасно, насколько это трудно сосредоточиться, настроиться, просто элементарно собрать в своей голове все нужные элементы воедино.

Собравшись с мыслями, я наконец-то взялся за все эти верёвочки. Несколько секунд тишины. И понеслась.

Не помню, что играл. Это была импровизация. Даже не знаю, стоит ли этим восторгаться или стыдиться как самого позорного поступка в жизни. Но я точно помню реакцию парней. Они были без ума от происходящего. Будто в эстетическом шоке.

Ровно до тех пор, пока не послышались звуки сирены.

Видите ли, мы были слишком угашены водкой, чтобы следить за временем. Я долбил в колокола, не чувствуя ни усталости, ни надвигающейся опасности. Так и продолжил, если бы не задержание.

Многое из того, что происходило потом, я не помню. Помню только то, как проснулся на следующее утро в обезьяннике. Со всей сворой этих придурков, каким-то невероятным образом уговоривших меня на всё это богохульство. Только в тот момент, проснувшись в двадцати сантиметрах от толчка, я понял всю серьёзность нашего проступка.

Если мне не было бы плохо, я стал бы кричать на них, обвинять в том, что это они являются главным моим проклятьем, подталкивающим на вещи, которые я всю жизнь осуждал. Но только я попытался что-то сказать на их вопрос о том, как я себя чувствую, как тут же меня вырвало в толчок, возле которого я проспал всю ночь.

Нас оштрафовали. Серьёзно так оштрафовали. Каждый из нас ещё долго искал ту сумму денег, которая была необходима. Часть ребят была категорически не согласна с наказанием. Я же считаю, и поделом нам.

Ещё более накаляло то, что нас лишили всех грантов и стипендий. Некоторым даже платить было нечем. Но мы всё-таки дружная компания и те, кто из нас работал, помогли с деньгами другим. Всё-таки грешок у нас был общим.

Но всё это, весь этот финансовый вопрос, не имеет никакого значения в сущности на фоне двух следующих факторов.

Первый. Штраф и лишение стипендии было несущественным наказанием по сравнению с тем, что мы потеряли репутацию в университете. До конца нашего обучения мы все были в чёрном списке. И в сущности все мы обучались в таком же режиме, как те студенты из коммерческих ВУЗов, которые случайно поступили по принципу «хоть куда-нибудь», «хоть на что-нибудь». Те, кого я осуждал, стали ровней мне, потому что я опустился до их уровня, а в чём-то даже и ниже.

Второй. Фактор, который сглаживал всё то положение, в котором я оказался. Положение, из-за которого я не смог даже подать заявку на иностранную стажировку в Германию, куда легко попал бы с учётом моих способностей. Все невероятные и бесчисленные возможности перечёркнутые одним проступком, легко перекрывались всего одним фактором.

А именно!

В тот момент, когда я отыграл всю ту импровизационную процессию, мне действительно стало легче. Меня отпустило. Как камень с плеч. Я освободился от каких-то комплексов, которые носил с собой с самого того дня, когда впервые увидел, что такое быть звонарём.

Видишь ли, я не психолог. Я не могу сказать, что конкретно так долго во мне сидело и съедало меня изнутри. Чем мотивировались те комплексы, от которых я никак не мог избавиться.

Но я теолог. Более того, философ. Поэтому с большой уверенностью могу сказать, что я человек; личность, которая смогла избавиться от всего, что мешало мне быть свободным.

Мне не нужен смысл жизни. Мне не нужен Бог. Не нужны оправдания.

Больше не нужны.

Тут важно ещё и пояснить, что я имею в виду. Видишь ли, меня всегда смущал один вопрос. В чём разница между свободой и независимостью? Если свобода воспринимает как возможность делать всё что угодно, то что конкретно мешает другим делать то, что им заблагорассудится? Закон? Принципы? Да. Но это по сути зависимость. Ты зависим от сторонних обстоятельств. От вещей, которые тебе никак не подконтрольны. И выходя из-под них, ты становишься свободным? Или всё-таки независимым?

И тот же принцип, — Свобода, Равенство, Братство, — как можно быть свободным, будучи социально равным другим и следуя принципам братства, то есть по сути справедливости? Если путать свободу с независимостью, то никак.

Что такое свобода? Мне кажется, что главным отличием свободы от независимости является не столько состояние субъекта, то есть тебя, а отношение субъекта к объектам. Независимость — это когда объекты не влияют на субъект. Свобода — это когда объектов для субъекта даже не существует.

Простой пример. Тебя сажают в тюрьму. Допустим, ты политический заключённый. Тебя сажают просто за то, что ты хочешь сделать общество лучше. Юридически тебя лишают свободы. Но можешь ли ты сохранить чувство свободы в себе? Да. Потеряв независимость как гражданское лицо, духовно, как личность, где-то внутри себя ты придерживаешься определённых принципов, которые не сломить никаким видом наказания. И когда в твоей голове живёт целый мир, незыблемый даже перед одиночной камерой — ты свободен.

Так вот, я обрёл свободу. Именно в тот момент, когда добрался до той самой башни, после которой я потерял большие возможности. Именно эти самые возможности держат меня как студента зависимым. Но обретая свободу, зависимость тебя больше не беспокоит.

Мне кажется, именно это буддисты всегда называли «дзеном». Ощущение настоящей свободы. А не того чувства, которое многие ошибочно за неё принимают.

Знаешь, если уж забыть о буддистах, которые для русского человека слишком далеки со своей философией, в нашей культуре есть одно ёмкое слово, которое лучше понятия «свобода» объяснит её же суть.

И это слово — «похуй».

Так вот ребят, после того самого похода с археологами, мне просто стало на всё глубоко похуй.