Карга

Галина Вишнякова - Журба
 


             
               
                КАРГА

На нашу голову свалилась гостья: из Полтавы приехала  папина мама, которую он  «за глаза» называл Старой Каргой  – «это что-то типа Бабы Яги, только гораздо зловредней»... Бабушка привезла конфеты, печенье, а еще пеленки и всякую всячину для нашей новорожденной малышки.
Отец находится в очередной долгосрочной командировке,  и мы встречаем незваную  гостью сами.

За одним столом со взрослыми мы с братишкой Костиком пьем чай с тягучими ирисками и, навострив ушки, слушаем как бабушка «пилит» маму.

В маленькой колыбельке  заливается плачем наша младшая сестренка. Мы уже привыкли к ее крику и не обращаем на него никакого внимания. Но Каргу, видно с непривычки, этот противный писк с каждой минутой раздражает все больше:
-  И дэ ж цэ було, шоб дитё, как кошеня, жило  два мьесяцу без имьени? – шипит  наша гостья,  смешно коверкая русские слова.

- Папа сказал, что бы мы ее Салапетей звали… - пытаюсь я «защитить» родителей.
- Вот  дурило! -  взвивается гостья.
- Илюша не хотел больше детей… - виноватится мама. - А я чего только не делала – и  тяжести поднимала, и со стула прыгала… Девочка родилась недоношенная. Орет день и ночь… Он вернулся  из командировки и не мог уснуть… Ругался страшно…   Потом  хлопнул дверью и уехал… Денег даже на хлеб не оставил… У меня молоко пропало… Соседка в долг каждое утро по крынке приносит... У меня сил никаких нет… - обреченно оправдывается она,  крупные прозрачные капли текут по бледным щекам и падают в кружку с остывшим чаем.

- Ильюша  ни хотив дитэй… - передразнивает маму Карга, морщась,  как от зубной боли,  - Був дурный, да узяв дурновату, воны не зналы шо робыть, да подпалылы хату»!  А ты ни чула,  от чэго диты родятся?  Не хочытэ детей – предохраняйтэся!
- Да не хочет он  п–п-п-предохраняться…

- Тю! Сто чиртив у его пиченки! Такий вин уродывся: ни муж, ни батька и ни хозяин… Та и сын никудышный!- смягчает грозный тон бабушка, - До тэбэ  тры разу був охвициально жинат.   Дитэй прижив. А скильки раз не охвициально…  Парубков з его рику тры проценту у живых  осталося, остальных война забрала, вот вин тэпирь за них усих и отдуваеца! И сюда, на Цэлыну,   завербовавсь, шоб  от алиментив  удрать… Как же ш ты, така молодесэнька,  за ёго пишла? Ни бачилы  очи шо куповалы?

- Мои братья и отец на фронте погибли, мать умерла…  Вы же знаете, какой он бывает, когда  хочет кому–нибудь понравиться… Прилип как банный лист… Не говорил, что  женат был…  Не пьет… Не курит… Не бьет… Не ругается матом… На гармошке  играет…

- На гармошке грае…  Э-э-э-эх, Салапетя ты, Салапетя! - горько вздыхает гостья, - Да вин же кохае тильки сэбэ!

- Бабушка Карга, а кто такая Салапетя? – уточняет Костик.
- Это батько  твий мэнэ Каргой  величае?  Вот же прыдумщик!  Хто така Салапетя? Да  у  нашем хутори  дурочка одна була... полоумна…

Я  злюсь на  незваную гостью за то, что она, как объяснял нам папа, «точит зуб на  нашу семью» -  говорит непонятные и обидные слова маме, от которых та плачет горючими слезами; ругает папочку, а ведь он старается, работает, получку в командировке зарабатывает…

- Усэ! – решительно и грозно проскрипела  Карга на своем корявом языке, - Хватэ тут сопли распускаты! Дитё як надрывается… Воно  вже грыжу себе накрычало…  Сейчас наносимо  воды, натопимо грубу, намоемо диток… Потом пиду у контору –  усэ разузнаю  про кон-ман-дировки вашего блудного батьки…   
             
Не отрывая глаз, мы с братишкой следим за  действиями гостьи.  Папа не раз повторял, а мы «мотали себе на ус», что  если к нам нечаянно нагрянет бабушка, то с ней надо  держать ухо востро: «Карга,  она и есть Карга»!

Вот она осторожно берет на руки посиневшую от крика нашу безымянную  девочку…
- Добралась… - с ужасом  шепчет мне  на ухо  Костик.
И буквально на глазах,  зловредная  старуха стала трансформироваться в нормального человека: добрым светом засветились её голубые глаза, смягчились морщинки на загорелом лице и голос стал тихим, ласковым… Но мы, на всякий случай,  бдительности не теряем!

- Назвэм  дитятко  Олею... - заворковала она, -   Цэ такэ красивэ имья… Таке добре… Даже  если кажешь Олька,  оно усэ одно  выходэ  ласково…
- Нарикаю тэбэ Ольгой! – крикнула она  прямо в ухо вдруг притихшей малышке и, перекрестив её, осторожно погрузила  в теплую водичку, на поверхности которой плавали маленькие листочки чистотела, потом стала осторожно мыть кукольное тельце, тихо приговаривая какие-то малопонятные слова.

Мы с братом похолодели: - «Загрызёт!!!» - и буквально впились руками в бортик цинкового корыта, когда Карга низко наклонившись, стала большими желтыми зубами покусывать  Олькин животик   вокруг  пупка…
            
Но мама нас успокоила: «Это бабушка так грыжу  лечит - «закусывает» …
            
Туго запеленав притихшую вновь нареченную в мягкие фланелевые пеленки, бабушка напоила её из бутылочки  теплым молочком и уложила   в качку. Потом в этой же воде она вымыла маму, приговаривая:
- Кажное дитятко  прийходэ в цей мир со своим куском хлиба.  Ни займай дитей, воны растут долго, а вырастают ох,  как быстро! У них  друга  жизня будэ…
Помянэшь потом мое слово, - как видно,   бабушка знала о тайных замыслах  судьбы, - А  с Олькой ты свый вик  доживать будэшь …  Щас лягай и спы! Я туточки буду…
            
- Гарный хлопчик! Лобастэнький! Бог ума для ёго  не пожалив! У моёго дида  удався… Той був ох и  знатный атаман  в Украйне!  – приговаривала  она, когда мы с ней в четыре руки  мыли, а потом  укладывали в постель  Костика.

- А  Ганною тэбэ у мою чисть назвалы … Прыдумалы якыйсь эну-рес… Цэ ж простый спуг и застуда… Вылэчу я тэбэ и бильш  нихто николы не будэ займать… - странно, но я хорошо  понимаю речь, которая совсем недавно так резала мой слух…

Жесткая мочалка в темных мозолостых руках,  намыленная  брусочком невиданного мною до сих пор  душистого  земляничного мыла,  привезенного из далекой Полтавы, не дерет кожу, а мягко  скользит по моей спине, по рукам,  а пена совсем не жжет  глаза.
- Ты вода очистна, очищаешь луга, очищаешь бэрэга…- ласковым шепотом произносит наша гостья  волшебные слова,  поливая  меня из большого ковша наговоренной  водичкой,  - Ты очисть божью рабу Ганну от сглазу, от порчи, от усих хворий…

Повязанные белыми платочками, ошеломленные добрыми словами и нежными руками бабушки, мы, привыкшие к сосредоточенному  молчанию мамы и   постоянному  раздражению отца, лежали с братом в  теплой, чистой,  сухой постели и  слушали тихий   грудной   голос, проникающий в самое сердце:
- Вы - роднэньки братик и сестрычка. Николы ни  ругайтэсь як задериха с неспустихой,  усигда  помогайтэ друг дружке…

Я смотрела в усталые бледно-голубые глаза и моя подозрительность,   недоверие и сомнения    постепенно  таяли, растворялись как мыльная пена в воде…

То ли «очистна» вода подействовала, то ли волшебные слова заговора, но что-то перевернулось в детской душе…
Не зная как выразить переполняющее меня чувство,  всем сердцем я  потянулась к этой большой и сильной женщине, ощутив в ней не только родную кровь, но и впервые в жизни –  понимание, сочувствие и надежную защиту. Прижав к своему лицу бабушкину горячую руку, я вдруг... поцеловала её и заплакала:
-Мы больше никогда-никогда  не будем называть тебя  Каргой!!!
 
В усталых голубых  глазах стояли  слезы…

Утро нового дня я встретила в сухой постели.
В доме вкусно пахло жареными украинскими пышками. За столом сидел отец, бабушка и Костик, они пили чай из пиалушек, взрослые о чем-то тихо разговаривали.

Мама и малышка Олька  проснулись только к вечеру. Открыв глаза, мамочка   обнаружила, что к  ней вновь «пришло»  грудное молоко…