Карга

Галина Вишнякова - Журба
 

На нашу голову свалилась гостья: из Полтавы приехала папина мама, которую он «за глаза» называл Старой Каргой – «Это что-то типа Бабы Яги, только гораздо зловредней».
Бабушка привезла конфеты, печенье, а еще пеленки и всякую всячину для нашей новорожденной малышки.

Отец находится в очередной долгосрочной командировке, и мы встречаем незваную гостью сами.

За одним столом со взрослыми, мы с младшим братишкой Костиком пьем чай с тягучими ирисками и, навострив ушки, слушаем как бабушка «пилит» маму. Она, бедняжка,   не ест ничего,    уставится  в одну точку, не отвечает на наши вопросы, хоть десять раз подряд спрашивай! Но больше всего нас пугает, что она перестала смеяться...

В маленькой колыбельке заливается плачем наша младшая сестренка. Мы уже привыкли к ее крику и не обращаем на него никакого внимания. Но Каргу, видно с непривычки, этот противный писк с каждой минутой раздражает все больше:
- И дэ ж цэ було, шоб дытя, як кошеня, жило два мисяци без имэни? – шипит наша гостья,смешно коверкая русские слова.

- Папа сказал, что бы мы ее Салапетей звали! - пытаюсь я защитить родителей.
- Ось жэ ш дурило! - взвивается гостья.
- Илюша не хотел больше детей. - Виноватится мама. - А я чего только не делала – и тяжести поднимала, и со стула прыгала... Девочка родилась недоношенная. Кричит день и ночь. Он вернулся из  командировки, не мог уснуть, сильно ругался, дверью хлопнул и уехал... Денег даже на хлеб не оставил! У меня грудное молоко пропало. Соседка в долг каждое утро по крынке приносит. У меня сил никаких нет... - обреченно оправдывается она, крупные прозрачные капли текут по бледным щекам и падают в кружку с остывшим чаем.

- Ильюша не хотив дитэй... - передразнивает маму Карга, морщась, как от зубной боли, - Був дурный, да узяв  дурновату, воны не зналы шо робыть, да пидпалылы хату»! А ты нe чула, видчого диты народжуються? Не бажаетэ дитэй – оберегайся!
- Да не хочет он п–п-п-предохраняться!
- Тю! Сто чорив у його печінку! Такый вин уродывся: ни чоловик, ни батько и ни хозяин! Та и сын никудышный! - смягчает грозный тон бабушка, - До тэбэ тры разы був официйно одруженый. Дитэй прижив.
А скилькы разив неофицийно!  Парубкив з його рику тры вид сотку
у живых залышылось, решту вийна забрала, ось вин тэпэр за ных усих и виддуваеться! А сюды, на Цилыну, завербувався, щоб вид алимэнтив втэкты... Як же ш ты, така молодесэнька, за нього пишла? Ни бачилы очи, що купувалы?
 
- Мои братья и отец на фронте погибли, мать умерла. Вы же знаете, какой он бывает, когда хочет кому–нибудь понравиться. Прилип как банный лист. Говорил, что женат не был! Не пьет. Не курит. Не бьет. Не ругается матом. На гармошке играет...
- На гармошци грае! Э-э-э-эх, Салапетя ты, Салапетя! - горько вздыхает гостья, - Да вин же кохае тилькы сэбэ!

- Бабушка Карга, а кто такая Салапетя? – уточняет Костик.
- Цэ батько твий мэнэ Каргою величае? Вот же выгаднык! Хто така Салапетя? Да у нашому хутори дурочка одна була... полоумна!

Я злюсь на незваную гостью за то, что она, как объяснял нам папа, «точит зуб на нашу семью» - говорит непонятные и обидные слова маме, от которых та плачет горючими слезами; ругает папочку, а ведь он старается, работает, получку в командировке зарабатывает!

- Усэ! – грозно проскрипела Карга на своем корявом языке, - Досыть тут сопли розспускаты! Дытя як надрываеться! Воно вже грыжу соби накрычало. Зараз наносымо воды из речки, натопымо грубу, помоемо диток...Потим пиду у контору –
усэ дизнаюсь про кон-ман-дировки вашего блудного батькы!

Не отрывая глаз, мы с братишкой следим за действиями гостьи. Папа не раз повторял, а мы «мотали себе на ус», что если к нам нечаянно нагрянет бабушка, то с ней надо держать ухо востро: «Карга, она и есть Карга»!

Вот она осторожно берет на руки посиневшую от крика нашу безымянную девочку...
- Добралась! - с ужасом шепчет мне на ухо Костик.

Но, буквально на глазах, зловредная старуха стала трансформироваться  в нормального человека: добрым светом засветились её голубые глаза,
смягчились морщинки на загорелом лице и голос стал тихим, ласковым.
Но мы, на всякий случай, бдительности не теряем!

- Назвэмо дитятко Олею! - заворковала она, - Цэ такэ красивэ имъя! Таке добре! Навить якщо кажеш Олька, воно усэ одно выходыть ласково!

- Нарикаю тэбэ Ольгой! – крикнула она прямо в ухо вдруг притихшей малышке и, перекрестив её, осторожно погрузила в теплую водичку, на поверхности которой плавали маленькие листочки чистотела, потом стала осторожно мыть кукольное тельце, тихо приговаривая какие-то малопонятные слова.


Мы с братом похолодели: - «Загрызёт!!!» - и буквально впились руками в бортик цинкового корыта, когда Карга низко наклонившись, стала большими желтыми зубами покусывать Олькин животик вокруг пупка.
Но мама нас успокоила: «Это бабушка так грыжу лечит - «закусывает»!

Туго запеленав притихшую вновь нареченную в мягкие фланелевые пеленки, бабушка напоила её из бутылочки теплым молочком и уложила в качку. Потом в этой же воде она вымыла маму,приговаривая:
- Кожне дитятко прийходыть у цей свит зи своим шматком хлиба. Ни займай дитей, воны ростуть довго, а выростають ох, як щвыдко! У ных иннэ жыття будэ!
Помъянэш потим мое слово, - как видно, бабушка знала о тайных замыслах судьбы, - А с Олькой ты свий вик доживати будэш! Зараз лягай и спы! Я туточки буду!

- Гарный хлопчик! Лобастэнький! Бог ума для нього не пошкадував! В мого дида удався! Той був ох и знатный отаман в Украйне! – приговаривала она, когда мы с ней в четыре руки мыли, а потом укладывали в постель Костика.

- А Ганною тэбэ на мою чэсть назвалы!  Выгадалы якыйсь эну-рес... Цэ ж проста застуда! Выликую я тэбэ и бильш нихто николы не будэ займати! - странно, но я хорошо понимаю речь, которая еще совсем  недавно так резала мой слух.

Жесткая мочалка в темных мозолистых руках, намыленная брусочком невиданного мною до сих пор душистого земляничного мыла, привезенного из далекой Полтавы, не дерет кожу, а мягко скользит по моей спине,
а пена совсем не жжет глаза.

- Ты вода очистна, очищуеш луки, очищуеш бэрэгы...- ласковым шепотом произносит наша гостья волшебные слова, поливая меня из  большого ковша наговоренной водичкой, - Ты очисть божью рабу Ганну вид прыстриту, вид псування, вид усих хвороб!

Повязанные белыми платочками, ошеломленные добрыми словами и нежными руками бабушки, мы, привыкшие к сосредоточенному молчанию мамы и постоянному раздражению отца, лежали с братом в теплой, чистой, сухой постели
и слушали тихий грудной голос, проникающий в самое сердце:
 
- Вы - риднэньки братык та сестрычка. Николы ни лайтэсь як задерыха с неспустыхой, завжды допомогайтэ один другому!

Я смотрела в усталые бледно-голубые глаза и моя подозрительность, недоверие и сомнения постепенно таяли, растворялись как мыльная пена в воде.

То ли «очистна» вода подействовала, то ли волшебные слова заговора, но что-то перевернулось в детской душе.

Не зная как выразить переполняющее меня чувство благодарности, я всем сердцем  потянулась к этой большой и сильной женщине, ощутив в ней не только родную кровь, но и впервые в жизни – понимание, сочувствие и надежную защиту. Прижав к своему лицу горячую бабушкину руку, я вдруг... поцеловала её и...  заплакала:
- Бабушка! Мы больше никогда-никогда не будем называть тебя Каргой!
В усталых голубых глазах стояли слезы, а губы дрожали.

Утро нового дня я встретила в сухой постели.

В доме вкусно пахло жареными украинскими пышками. За столом сидел отец, бабушка и Костик,они пили чай из больших кружек.  Взрослые о чем-то тихо разговаривали.

Мама и малышка Олька проснулись только к вечеру.   Открыв глаза, мамочка обнаружила, что к ней вновь  «пришло» грудное молоко, и она  засмеялась!
_________________________________________________________

Я искренне  признательна  читателю по имени Валерий за  перевод части текста этого рассказа на литературный украинский  язык!