Прощай, геолог!

Мы познакомились с ней несколько лет назад и почему-то подружились. Эмма Ивановна была человеком любопытным, иначе она не написала бы письмо «на деревню» незнакомой тетке. Обычное письмо в конверте. По старинке, по почте. Какой-то из моих рассказов или очерков она прочитала, и ее зацепило: что там за кикимора сидит в глухомани, в умирающей деревне за печкой и строчит тексты? В письме она указала свой электронный адрес, – на случай, если у меня есть Интернет.

Мне иногда пишут читатели, и я почти всегда отвечаю. И в этом случае я тоже дала вежливый ответ и свой электронный адрес. Так завязалась наша переписка. Постепенно вежливое знакомство перешло на новый уровень. В своих письмах мы уже могли рассказать друг другу то, что не расскажешь всем.

Первый раз мы договорились встретиться в Сыктывкаре в Национальной галерее на выставке. Она пришла со своим мужем Селиверстом Кухаревым, а я – с младшей сестрой Наташей.  Это был единственный раз, когда я видела мужа Эммы Ивановны. Летом того же года он скончался.

Мы иногда продолжали встречаться. В Сыктывкаре живут мои родные, и, приезжая к ним, я наведывалась и к Эмме Ивановне. Мы вместе ходили на выставки в Национальной галерее, бывали в театре. А однажды она пригласила меня с внуками в музей геологии, и сама была для нас экскурсоводом. В тот день у моих внуков появилась просто-таки сказочная возможность увидеть своими глазами и в одном месте невероятные богатства родной земли. Позже внучке в школе надо было сочинить текст на тему «Самое интересное событие этого года в твоей жизни», и она описала это посещение музея. Благодаря Эмме Ивановне моя внучка отхватила в школе пятерку.

Когда я приходила к ней в гости, она сначала непременно вела меня на кухню, чтобы чем-нибудь угостить, попутно рассказывая о своих новостях. И почти каждый раз я уходила от нее с подарком – новой книгой, автором которой она была сама. Я всегда удивлялась:  когда она успевает их писать? Она все время допытывалась, почему у меня только статьи в журналах, пусть даже и московских, почему нет ни одной изданной книги? И постоянно твердила о том, что готова мне помочь деньгами на публикацию, «а отдадите, когда сможете».  Но у меня свой пунктик: я никогда в жизни не потрачу ни копейки на публикацию своих текстов. В мире и без меня ооооочень много букофф.

Как-то я пригласила Эмму Ивановну к себе в деревню. Она читала о ней в моих публикациях, ей было любопытно взглянуть на всё своими глазами. Мой дом – на высоком берегу Коквицкой горы. За Вычегдой – лес до горизонта. Она приехала ко мне в гости, и мы, конечно, пошли с ней в лес. Какие в деревне достопримечательности? Лес да река. Я повезла ее на своем стружке на другой берег. Она собралась со знанием дела. На ней была походная куртка 60-х годов, на ногах – резиновые сапоги, на руке – допотопный компас, в кармане – старый перочинный ножик. В шаткую мою лодочку она ступила совершенно бесстрашно. Я незаметно старалась приглядывать за ней в лесу, не выпускала ее из виду, но зря беспокоилась. Она шла уверенно, хотя под конец заметно устала. Ей было тогда 80 лет. Не знаю, смогу ли я в 80 лет прогуляться по лесу на другом берегу, не знаю даже, доживу ли… Нет во мне такого запаса прочности.

Позже я побывала на её дачке в Кочпоне. Она была в двух шагах от церкви, на склоне, спускающемся к лугам около Сысолы. Ей хотелось, чтобы я увидела: у неё ничуть не хуже взгляд на Сысолу, чем мой «собственный» горизонт за лесом на Вычегде. Мы, скажем так, померялись своими горизонтами. И мне, действительно, очень понравилась необъятная ширь, открывающаяся с ее усадебки. Дом в Кочпоне, построенный руками Селиверста Кухарева, позже сгорел, и мне было бесконечно жаль его, я понимала, как он  дорог хозяйке. Но она продолжала ездить в Кочпон, её тянуло туда, даже когда она уже почти ничего не могла делать своими руками, не могла работать на земле. Она открывала дверь сарайчика, вытаскивала стул и садилась, чтобы видеть, чтобы просто впитать в себя эту безбрежную панораму.

Однажды Эмма Ивановна позвонила мне и сказала, что через час  по телевизору на канале «Культура» будет фильм про университетский хор, в котором и она когда-то давно пела, еще тогда, когда училась в университете в Ленинграде. Фильм создан к 100-летию руководителя этого хора Г. М. Сандлера. Я посмотрела. Послушала. Музыкального образования у меня нет, но тут любой человек понял бы, что Сандлер сумел создать из множества голосов необычайно мощное, невероятно красивое и единое звучание. Это абсолютная и недостижимая вершина хорового пения. Да… Эмма Ивановна открылась мне в тот день с новой стороны. Как-то она написала мне в письме, что заходила в храм послушать, как поет церковный хор. И отозвалась о нем пренебрежительно. Конечно, – подумала я тогда, читая ее письмо, – после хора  самого Сандлера какой хор мог бы ей понравиться?

Последний раз (до её болезни) я увидела ее, когда она после обеда шла на работу в свой институт. Работу она называла «службой», и я недавно подумала, что это для неё очень верно: она всю жизнь служила своей геологии. Она медленно брела по улице Ленина, а я очень торопилась в противоположную сторону, и я увидела ее со спины, уходящей. Так она и стоит теперь в моих глазах, та картина. По улице бредет женщина, она уходит, я вижу ее силуэт. Она не оборачивается, а я не окликаю ее. Всё. Ушла.

Её письма, чем дальше, тем становились грустней. Она была отчаянно одинока. Её одолевали болезни и старческая немощь. Любая житейская мелочь становилась для неё непосильной проблемой. Её самые любимые родные, папа, мама и младший брат,  давно умерли. И только могила мамы была рядом, на кладбище в Затоне. Поэтому в памятные даты она ездила к маме – чтобы посидеть рядом с ней и вспомнить папу и брата.

Иногда в письмах ко мне она упоминала и о дальней родне.  Есть такие два А., вполне дееспособные, которые, тем не менее, регулярно к ней наведывались, чтобы получить из её рук очередную порцию денежной «помощи». Потом они исчезали, и когда, в свою очередь, она обращалась с просьбами к ним – им было некогда. До той поры, пока снова не почувствуют потребность в её кошельке. Это продолжалось годами и десятилетиями, и она снова и снова им помогала. Щедро помогала и внучке брата. В дневнике она постоянно упоминает о денежных переводах, которые год от года всё увеличивались в размерах, о растущих аппетитах этой самой внучки, которой очень понравились деньги старой женщины. Она просила их снова и снова. Эмма Ивановна прекрасно понимала, что ее используют. Но Эмма Лосева – своих – не бросала. Нужно? На! Она была верным человеком, который не предаст.

Но вот пришла болезнь. Такая, которую уже не одолеть. Моя сестра Наташа пришла к ней по моей просьбе, принесла деревенский гостинец, и обнаружила Эмму Ивановну в тяжелом состоянии. Чудо, что Э.И. смогла открыть ей дверь. Наташа вызвала скорую помощь, Эмму Ивановну увезли в больницу. Это был инсульт. Наташа отыскала в её записях телефонный номер Капы, родственницы, о которой я знала, что она присматривает за кошкой в случае, если Э,И, попадёт в больницу.
Капа вызвала ту самую прожорливую внучку брата Эммы Ивановны, наследницу, в надежде, что та возьмет на себя заботу о больной двоюродной бабушке. Она примчалась тотчас. Навестила Эмму Ивановну в больнице, чтобы удостовериться – наследодатель на краю могилы. А потом наведалась с ревизией в квартиру Эммы Ивановны. И с чистой, незамутненной совестью, прибрав деньги, кое-какие золотые украшения и документы на квартиру, в тот же день отбыла обратно. Через несколько дней она уже выкладывала в Контакте свои фотографии с турецкого курорта. Сияющая лупоглазая крашеная блондинка, которая просто-таки лоснилась от счастья. Наследнице присущ нарциссизм, поэтому фотографий много. Я их разглядывала и удивлялась прихотливости госпожи Природы, изволившей наградить добрейшей души человека, брата Эммы Ивановны, таким потомством. Видимо, Природа вытворяет такие коленца просто для разнообразия и равновесия.
А Эмма Лосева взяла и передумала умирать!

Я написала этой «красавице» письмо с требованием вернуть Эмме Ивановне украденное. Она испугалась. Выходит, она поторопилась вступить в наследство и частично  даже прокутить его? Приехала. Вернула какие-то небольшие остатки денег, золотишко. А документы на квартиру придержала. Не захотела расстаться с мечтой, которая была совсем рядом. Да и мало ли что, вдруг старуха захочет кого-то там прописать? Как потом квартиру продать? Элеоноре Савельевой пришлось восстанавливать эти бумаги. Без них Эмме Ивановне невозможно было бы получить инвалидность, да и вообще существовать. Чай, в России живем.

Как-то в своем дневнике Эмма Ивановна записала: «Достанется кому-то хлопот после моей смерти». Хлопот хватило и при жизни. И они достались Элеоноре Савельевой, которая  все заботы по уходу за больной старой женщиной, всю ответственность за судьбу одинокого человека взвалила на себя. У Эммы Ивановны появилась сиделка Лена. Она жила с ней все последние полтора года. Инсульт лишил Эмму Ивановну языка, но не лишил рассудка. Она поняла, что натворила дорогая наследница.  Она все повторяла: «Как они могли?!»  Она хотела составить новое завещание на другую родственницу, Капу, но не смогла внятно изложить свое решение нотариусу.
 
Два А. пропали, их будто ветром сдунуло. Наследница, умчавшись домой, терпеливо ждала смерти Эммы Ивановны. Она дождалась. Приехала. Самое смешное, она первым делом потребовала себе золотые побрякушки Эммы Ивановны. Дались они ей! Она обошла людей и выпытывала, сколько денег было потрачено на уход, сколько на лекарства, сколько на врачей, сколько на похороны, проверила, действительно ли Савельевой заказан памятник на могилу Лосевой, выспрашивала, что она за человек… Она с медицинской картой Эммы Ивановны ходила по аптекам и выясняла, сколько стоят лекарства. Требовала оправдаться за каждый потраченный на Эмму Ивановну рубль. Недовольна большими расходами на больную старуху. Получила со счетов какие-то деньги. Квартира Эммы Ивановны теперь стала ее имуществом. А я испытываю злорадство: все-таки есть кое-что, до чего не дотянулись ее руки. Наследница  не смогла выхватить и заглотать из электронного облака электронный дневник  и письма  Эммы Лосевой, те, что адресованы мне. И все, что написано о ней, я знаю. Не сожжет, не выбросит, не сотрет.

 В Контакте появляются все новые фотографии. Из кафешек, из баров. Улыбка не сходит с лица счастливой акулы.


В одной из своих последних книг, «Год за годом», Эмма Лосева написала: «Возраст у меня уже преклонный, после меня все мои бумаги пойдут на свалку».
Это она зря, конечно. Ее бумаги пошли в архив, а кроме того, после нее остались книги. Кроме многочисленных научных публикаций, она опубликовала множество воспоминаний о коллегах-геологах, опубликовала свои рабочие дневники. Она написала книгу о диатомеях, невиданной красоты одноклеточных водорослях, изучению которых отдала много лет своей жизни. Она много успела написать. Она написала воспоминания о своем отце и опубликовала его тыловой дневник военной поры. Она опубликовала воспоминания своего мужа и свое послесловие к ним… Я перечитываю ее книги, ее дневники, и понимаю: эта маленькая женщина была большим человеком. И если бы она получила еще одну жизнь, ей бы всё равно вечно не хватало бы времени. Как она писала, «Ох, время-времечко! Где тебя взять?»

Эмма Ивановна была старше меня на двадцать лет. Много. Мы принадлежали к разным поколениям. И ее профессия, геолог, не имела ничего общего с моей. У нас  не было ничего общего, разве что планета Земля, которую она изучала, и на которой я  просто жила. На мой взгляд, геологи – особенная порода людей, жизнь которых делится на две части. Летом – экспедиции в непролазные места, комары, палатки, бытовые, иногда просто невероятные трудности, которые надо преодолевать. Зимой – изучение добытых образцов, систематизация, обобщение, выводы, написание научных трудов. Всё это так, но Эмма Ивановна была еще и самым закоренелым романтиком, каких уже не бывает. Даже пейзаж она описывала  (забавно, с моей точки зрения) как геолог: «Здесь хороший моренный ландшафт: моренные холмы, озера, озы, камы, флювиогляциальные, зандровые поля. Очень живописные места».

Я читала последние записи в её личном дневнике, сидя у окна, за которым внизу шла по Вычегде шуга. И мне казалось: одинокая, забытая всеми старуха барахтается в той ледяной воде и пытается выплыть, но совершенно очевидно — вот-вот утонет. И это тот случай, когда никто не поможет при всем своем желании. Потому что ледяная вода ждет всех.

Эмма Ивановна была неверующей, закоренелой атеисткой (как и я). Но если вдруг мы с ней в этом вопросе оказались неправы, и Бог все-таки есть, тогда она непременно сейчас в раю сидит на облачке. Со своим папой, своей мамой и своим братом. Ходит там в гости к своим многочисленным друзьям и коллегам. И спорит с ними о происхождении и возрасте Земли.

Недостойной наследнице достались ее «ценные вещи» и квартира. А кошку Пушу взяла к себе добрая душа, сиделка Лена. Эмма Ивановна может быть за нее спокойна.

Ноябрь 2017 г.