Обычная жизнь

1

Обычный солнечный день захудалой деревни возле реки, не окрашенный большими потрясениями, не ознаменованный сонным застоем. Жизнь катится так, как и пять, и десять, и пятьдесят лет назад: всё те же проблемы, заботы, тревоги радости. Годичный круг замкнут, как колесо у прялки, а нить жизненного пути наматывается на веретено ровно и скоро. Одни и те же праздники, гулянки, драки, происшествия и курьёзы. Свадьбы, крестины, день первой борозды, праздник сбора урожая, равноденствия и солнцестояния, похороны и поминки, и всё это вращается вокруг деревенского трактира – довольно уютного, чистого и не дымного домика с черепичной крышей, кирпичной трубой и большими окнами, обращёнными в сторону реки и пустошей за ней.
Трактир принадлежит мне. Я выкупил этот дом сразу же, как пришёл в эту деревню около пяти лет назад, и обустроил его под заведение – для стабильного и не тяжёлого дохода, для отчасти скучного, но спокойного существования. В первые же дни, на остававшиеся у меня деньги, я затеял большую перестройку: переложил печь, перестелил полы, сломал перегородки внутри и перестроил комнаты под нужды трактира, обшил деревом стены, обустроил стойку и полки, заказал у местных дельцов столы и лавки. Двор обнёс новым невысоким заборчиком, сломал старые сараи, поставил высокий сухой амбар и выкопал погреб. И всё – один.
Стоит ли говорить, что в деревне меня никто не знал, и жители поначалу сторонились меня как пришлого и остерегались заходить ко мне, не говоря уж о помощи в обустройстве и других житейских вопросах. Но постепенно привыкли ко мне. Я людей и не чурался, но и ни с кем не братался: как и все приходил на крестьянский сход, охотно давал взаймы, не болтал лишнего, никого не осуждал, но и не лицемерил.
Через год я уже возил на заказ из неблизкого города женщинам и девушкам красивые яркие ткани – те, что отличаются мягкостью и цветом от суровых, домотканых, ленты, тесьму, пуговицы, весёлые пёстрые бусы, душистое мыло и тонкие книжки с крупными буквами – почитать при свете свечи после тяжёлого, длинного дня истории о несчастной любви и всплакнуть в тишине. Мужикам увозил с оказией в город корзины, бочки, кадушки, туески и коромысла, солёные грибы, рыбу, дичь, и менял их там на инструмент какой поновее или на лом железа. К себе в трактир я возил выпивку, какой уж трактир без этого? Народ в деревне конечно, не пьющий, но по праздникам, да по выходным – как не выпить? Поэтому кваса, пива, сидра, эля и вина – всегда в достатке. Даром, что я хорошо разбирался в вопросах снеди и питья, оттого и еда всегда свежая и вкусная. И дешево всё – что можно взять с деревенских?
За всё то, меня, после года проживания, если не уважали, то хотя бы не злословили, и решили негласно: «Коли парень расторопный и не злобный, да до девок наших не охочь, то и вреда от него будет меньше, чем пользы. Пусть живёт». Да, к чужакам в этой деревне было своё, особое отношение…
Мне нравится мой новый дом. До того момента, как я купил его, я ночевал лишь по тавернам, душным тёмным ночлежкам и у случайных знакомых по подвалам и чердакам.  В конце концов, это должно было случиться. Мне осточертела жизнь мошенника, бродяги, шулера и пьяницы, и я подумывал, как всё бросить это одним махом, но никак не мог решиться. Но той холодной осенней ночью, когда произошло невероятное, не поддающееся осмыслению событие, моя старая жизнь сама рухнула как карточный домик. Я понял, что миром управляют не деньги, власть и похоть, как думал раньше. Мир зиждется на двух столпах: заповеде и чуде. Но люди извратили эти особенные символы. Они заменили заповеди законами, настолько убийственно-гуманными, что их соблюдение казалось преступлением. А чудом они назвали горсть монет, за которые можно якобы купить что угодно.… Но есть люди, которым не понаслышке известны все известные добродетели. И жаль, что я изначально, от детства, не в их числе.
И вот, я ушел, куда глаза глядят, по полупустынной дороге. Но знал, что от себя уйти не смогу. Увидев вдалеке от дороги крыши домов небольшой деревни, я свернул и остался здесь…
С другой стороны, почему именно трактир? Не знаю. Может из-за того, что я подсознательно стремился к людям? А может просто мой характер брал своё: иметь трактир – дело простое, но требующее хитрости, ума и изворотливости. А я как раз только и успевал поворачиваться. Первый год я умудрился проработать один. Строил, перестраивал, отделывал, украшал. Даже цветы посадил под окнами. Возил огромные бочки с напитками, корзины и мешки с едой – положил начало запасам. Погреб льдом набил по весне. Попутно решал земельный вопрос с местной властью. Но когда трактир, наконец, открылся и потянулись первые робкие посетители – в основном из редких заезжих и местных батраков, я понял, что один я с таким хозяйством не справлюсь. Поэтому нанял на оставшиеся у меня деньги помощницу, из местных. Вместе с ней мы стали вкалывать за четверых на незнакомой ранее для нас работе. На ней всё внутреннее убранство, приборка, готовка. На мне – обслуживание гостей, доставка, подсчёт средств, учёт хозяйства. Но расходов на трактир было много, а посетителей – мало, и он не окупал себя.
А по осени, когда крестьяне шумно справили праздник урожая у кого-то во дворе, а не в трактире, как я приглашал и звал их, а моя помощница неожиданно взяла расчёт и вышла замуж за лесоруба, я остался один, в новом, красивом трактире, и совершенно без денег. И страшно затосковал.
Тоска, изъедающая нутро, прожигала меня насквозь. Всё валилось из рук, ничего не шло в голову, кроме: «Иди в город, начни играть снова, поставь те гроши, которые у тебя остались – получишь снова целое состояние!» Я целыми сутками тасовал колоду карт, боясь сорваться. Потому что дал себе зарок – не играть больше. Иначе, моя новая, потихоньку налаживающаяся жизнь разлетится пеплом по ветру. Я либо проиграю всё, вплоть до исподнего, либо слишком много выиграю, и меня убьют в подворотне, обобрав потом труп. И кому останется мой домик с моей маленькой комнаткой с камином, книжными полками и лежанкой с лоскутным одеялом?
И вот тогда я начал читать ненавистные мне до сей поры книги, которые я выписал из города. Сначала от тоски и скуки, потом – из любопытства и ради восполнения пробелов знаний моего ограниченного мировоззрения. Книги поглотили меня, взяли в свой плен, научили говорить и мыслить стройно, красиво и внятно, открыли мне некоторые тайны и подарили ответы на многие мои вопросы. Но от тоски и порочного зова не исцелили. И денег не прибавили. И люди в мой трактир ходить не начали.
Зимой стало совсем тяжко от одиночества. В один из дней я даже хотел руки на себя наложить, потому что не знал, что делать и как жить дальше. А ночью мне приснился тот сон.
…Я стою на мосту, посреди широкой бурной реки. Серая мгла и туман окружают меня, обволакивают клочьями. Пронизывающий ветер пробирает до костей, холодный дождь и брызги речной воды совершенно промочили одежду. Дерево моста тёмное от воды… И я вроде иду куда-то, но впереди ничего не видно – туман закрыл дорогу дымчатыми клубами. Я кричу – но слышу в ответ только шум воды в водоворотах. Я плачу – и слёзы смешиваются с дождём. Но вдруг впереди замаячило тёмное непонятное пятно, как будто летит мне навстречу большая тяжёлая птица с мокрыми взъерошенными перьями. Мне на секунду даже показалось, что я услышал хлопанье крыльев, но протерев глаза от влаги, я разглядел две высокие фигуры людей. Когда они подошли ближе, я различил серебряные застёжки на их старомодных серых плащах, помятые шляпы, стоптанные сапоги и дорожные посохи в руках. Но их лица… словно глянули на меня архангелы с мозаик древних храмов. Я рванулся навстречу их бездонным светлым глазам, а они положили мне узкие руки в перчатках на плечи:
- Тише, тише! Осторожнее, ты можешь сорваться!
И правда, под ногами у меня кружила бездна.  Я чуть было не оступился и не упал, но меня поддержали заботливые руки.
- Ну и упал бы! Что с того! Легче бы всем было бы! – в сердцах крикнул я им.
- Не говори так! Мы знаем, что ты в отчаянии. Но подожди ещё немного – и мы придём к тебе, и всё изменится!
- Враки всё это! Никогда ничего не менялось!
- А ты поверь! И жди нас со стороны реки! И мы придём – прямо по мосту! Ты только жди!
- Хорошо! – хрипло гаркнул я в ответ, перекрывая голосом гул ветра, - Я буду ждать!
- Жди!... – донеслось до меня уже с другой границы сна.

…Проснулся я в холодном поту – таким реальным и чудным мне показался мой сон. Он что-то предвещал, что-то сулил, но что? Это ускользало от меня. Но сновидение это принесло неожиданно покой и тишину.
Я клял себя за наивность, ругал последними словами, когда пошёл утром к реке, увязая по колено в сугробах, закрывая лицо шарфом от пронзительного ветра, несущего обжигающую снежную крошку. Река была покрыта льдом, темнела лунками для ловли рыбы. И бурлящим сумрачным потоком она ещё станет не скоро – ещё далеко до весны. И ветер ещё не скоро понесёт свежесть и клочья тумана, и раскаты грома будут слышны не ранее мая. Сейчас только снег, лёд и холод…
А вот мост есть.
Я даже усиленно поморгал. Точно, он – мост из моего сна. Только не угадывающийся колеблющийся образ, а вполне настоящий, деревянный, старый как сама деревня и деревья на берегу. Но к нему не вела ни одна тропинка, да и крыш на том берегу я не разглядел – значит, улиц на той стороне не было. Просто мост через реку.
Странно.… Если туда незачем ходить, зачем тогда мост?
«Нет уж, это полное ребячество, - корил я себя, - Поверить сну и идти искать чего-то или кого-то в такое ненастье к реке. Это несерьёзно. Это глупо. Это…»
Но корил я себя по привычке. Зато перестал сходить с ума днём и стал спать по ночам. Что-то изменилось? Но что, как и почему? Если честно, я и не старался ничего понять. Потому что в душе появилась надежда. Слабое ожидание…

Зима сменилось весной. Деревья покрылись легкой изумрудной дымкой, приятной глазу. Ветер нёс запахи земли, свежести, радости. Всё расцветало и оживало.
Я был рад, что в добром здравии дожил до весны. Очень одиноко мне, правда, было, но что поделаешь? Трактир был открыт день и ночь, но в него никто и носа не казал. Боялись? Не доверяли? Не важно. Уже нет.
Я ловил рыбу, собирал и сушил травки на особый вкусный и ароматный чай, читал книги, вырезал из липовых веточек разные смешные фигурки людей и животных, собирал берёзовый сок. Плюнул с высоты моста на свои несбывшиеся планы, кончившиеся деньги и вообще…

Но как-то раз, когда я сидел на заднем дворе за плетением сети и сожалел о своих прохудившихся ботинках, ко мне прибежал босоногий и чумазый мальчишка. Он летел со всех ног, размахивая над головой ниткой ярко-алых бус, зажатых в руке. И вопил восторженно, захлебываясь, подпрыгивая от нетерпения:
- Дядька! Там свадьба! Свадьба!!! Свадьба!!! Иди скорее!!!

Недоумевая, я смотрел на мальца. Зачем он примчался ко мне? Какая свадьба? Где?

А он продолжал кричать:
- Быстрее! Дядька! Там только тебя все ждут!!!

Покачав головой, я пошёл за ним, к крыльцу своего закрытого домика.
А там… Батюшки мои! А там – свадьба!
Толпа гостей – человек двадцать, не считая детей. Это что, половина деревни собралось?!
Я так и замер с потерянным лицом. Они – ко мне?!
Сурово крякнув, ко мне вышел отец невесты – толстый богатый мельник, поставлявший муку в город. Поманил пальцем, зашептал быстро на ухо:
- Вот что, голубчик. Организуй-ка ты нам торжество. Да такое, чтобы как у добрых людей. И побыстрее, прошу, голубчик.

Я растерянно развёл руками, даже не пытаясь вымолвить слово от потрясения. Мельник засуетился и вытащил из кармана кошель с деньгами:
- Конечно, я понимаю. Вот задаток. И побыстрее, прошу, голубчик.

И тут до меня сразу дошло. Я низко поклонился, пробормотал что-то вроде «Не извольте беспокоиться, всё будет в лучшем виде», принимая деньги. Мельник дружелюбно кивнул мне. Но я пробубнил вполголоса:

- Знаете, только быстро может не выйти. Понимаете ли, я живу тут один совсем...

Мельник глянул на меня повнимательней, даже сочувственно.

- Ну ладно, милый. Не быстро, так хоть толково, на совесть. Покажи себя.

И я побежал открывать трактир, теряя рваные ботинки, по пути удивляясь неожиданной мягкости обычно сурового мельника. И необычайной щедрости, ибо в кошеле, который я зажал в руке, звенело не меньше сотни золотых!

В печке тлела пара углей. Пламя заниматься не хотело, и мне пришлось повозится возле печки, пока огонь с гулом не устремился к трубе, касаясь языками плиты.

Необыкновенная удача, но и такая задача, которая не каждому по силе. Вся моя прошлая жизнь в момент стала не важна - всё решалось здесь и сейчас. Выполню поручение, организую пир на весь мир в одиночку - будет мне слава, почёт и посетители до конца жизни! А если нет...

Поражённый предчувствием, как молнией, я метнулся в кладовку, в амбар и погреб, ожидая увидеть пустые полки. Но нет, кое-что осталось из старых запасов. Из погреба я притащил солёные грибы, рыбу, пару бочонков с пивом и вином, из амбара - вяленое мясо, яйца, муку, сахар.
Гости уже расположились за столами, расставленных буквой "П".
Что бы такое приготовить, чтобы было быстро, сытно, празднично, и чтоб одному справиться?
Я закрутился по кухне, перебирая в уме имеющиеся продукты. Из того, что есть получится недурственная уха, а если замесить тесто, то будет через 3-4 часа огромный пирог с вареньем. Можно ещё прошлогодние яблоки запечь с мёдом. Сбегать к кому-нибудь из соседей, выпросить буженины на закуску и молодой весенней зелени? Не знаю, дадут ли? А и ладно, выпивка всё компенсирует!
Пока чистил рыбу - порезал палец. Бросил, пошел чистить овощи - морковь, картофель, лук.
Из гостиной потребовали вина и угощений. Утащил туда холодные закуски, хлеба, все кружки, какие были, оба бочонка, поднёс по чаше молодым и родителям. Совсем юная невеста в чудном платье из мягкой домотканой ткани, прекрасная, нежная, как сама Весна, и стройный, крепкий и красивый жених приветливо кивнули мне с лукавыми улыбками на лице. Я заметил их совсем мельком и почти бегом вернулся на кухню...
В огромной кастрюле с ключа закипела вода. Скинул всё в кастрюлю, достал яблоки, поставил в печь, предварительно вырезав серединки и залив их медом. Достал муку, сахар, сметану, яйца. Рассыпал, кинулся подметать...
И вдруг заметил шевеление в дальнем конце кухни - вроде занавеска колыхнулась. Я замер в углу за печкой с веником наготове - дать по шее тому, кто меня пугает. Когда снова увидел непонятное движение, я прицельно метнул веник, ожидая спугнуть мелкое хулиганьё, которое пришло таскать сахар с стола и мешаться под ногами. А попал в мельника, который вышел ко мне из-за цветной занавески, прикрывающей вход на кухню. Я обмер.

- Чем это ты тут занимаешься? - подозрительно спросил мельник.

Не помню, что я испуганно промямлил в ответ. Он прошёлся по кухне, грозно топая по половицам, похлопал ладонью по столешнице. Потом крякнул и махнул рукой:

- Нашёл я тебе помощниц. Девицы, принимайте работу!

Ввалившись весёлой гурьбой, деревенские девушки - подружки невесты - заполонили кухню. Они оттеснили растерянного меня к выходу из кухни и сразу же взялись за дело: всё горело под их ловкими, загорелыми и слегка грубыми руками. Я слабо пытался протестовать, а мельник, самодовольно усмехаясь, удалился.

- Нечего валом валить на нас! - подала голос самая бойкая в ответ на мои слова, - Где ж видано, чтоб парень с готовкой справился? Купишь нам лент потом, за помощь безвозмездную! - девчата засмеялись звонко и радостно, а у меня вдруг стало так легко на душе, будто это угощение на мою свадьбу готовилось. Но, ощущая увесистую тяжесть кошеля у меня в кармане, я подскочил и метнулся угощать гостей, растеряв окончательно в суете всю способность к анализу и формированию выводов, по крайней мере, до вечера.

...Деньги я потратил на пополнение запасов, купил также подарки моим помощницам, себе - новых книг, одежды. Осталась еще приличная сумма, которую я спрятал подальше, чтобы сохранить до времени и периодически пополнять.

... Потом прошелся по растерзанной после праздника гостиной, попивая пиво из кружки, с удовольствием созерцая следы разгула человеческих сил. Было сломано несколько стульев, лавок, испачканы и изорваны скатерти и салфетки. Над грязной посудой кружились мошки. Да, хорошо погуляли.
Но и хорошо заплатили!
На следующий день я, скрепя сердце, взялся за тряпку. И убил день на приборке. А к вечеру ввалились три компании, бузящих добродушно, и потребовали пиво...
Так всё и началось.
Словно разверзлись хляби небесные, и гости потекли ко мне рекой. Не знаю уж, и даже не хочу думать, что случилось - богатый мельник ли пустил про меня доброе слово меж людьми, или я сам каким-то образом перешиб обстоятельства, которые изначально складывались не в мою пользу. Так или иначе, что-то, всё-таки, изменилось.

...Зима, весна, лето, осень - всё слилось в единый сезон, и между ночью и днём для меня не стало различий. Хочешь жить - умей вертеться. Вот я и бегал, как маленькая дикая белка в железном колесе. Выкупил землю вокруг, развел маленький огород, стал покупать у соседей молоко и делать масло. Ловил иногда рыбу со старого моста, ходил по грибы в ближайший лесок, не забывал и про трактирные дела. Жизнь потекла ровно и тихо, без потрясений и тревог - это было то, чего я нуждался, быть может, всё время своего существования.
Но для меня осталось горькое послевкусие разочарования. Я был весьма доволен своей жизнью. По сути, у меня было всё то, о чём я даже не мог мечтать пять лет назад. Но тянущая боль в душе не унялась, и злая тоска подступала каждую ночь. Я знал: никто не придёт. Мои ожидания и тревожные взоры в сторону заброшенного моста через реку не будут оправданы. Сны сбудутся, но не у меня - и это справедливо. Кто я такой? Я был однажды уже свидетелем чуда, и это оставило неизгладимый отпечаток на моей больной душе. Ждать его ещё - нет смысла. Нужно действовать самому - в этом и есть начало и конец всякого смысла.
Хотя... Кто знает наверняка?

"Но кто излечит от тоски, и даст не привкус жизни - соль?"(с)

2

- И что, говоришь, на той стороне реки раньше тоже жили? - спросил я небрежно старого рыбака, подливая ему в кружку дорогое пиво. Он мелко закивал, сделав пару судорожных крупных глотков. Его глаза загорелись интересом.
- Да-да! Жили! Там до сих пор остались заброшенные развалины и обгорелые фундаменты. Видел бы ты, какие сады там были! С городом торговали, яблоки и сливы возили самому бургомистру. Сейчас всё быльём поросло. Даже церковь старинную забросили.
- Да? И что же там случилось? - спросил я ещё небрежнее, но рыбак замолчал. Я подлил ещё пива, примирительно улыбаясь. Старик сказал осторожно, наклонившись через стол и приблизившись почти вплотную ко мне:
- Тёмное это дело, хоть и давнее. Уж и тропа туда заросла, и мост почти разрушен.
"Заросла, да не до конца" - подумал я с досадой на рыбака, который нагнетал ненужную таинственность на простую историю.
- Говорят, беду навлёк кто-то из пришлых, - продолжил бормотать старик.
- Ах, вот оно что! - воскликнул я, - Что же, это многое объясняет!
- Зря я тебе это сболтнул, - испуганно залепетал старик, схватил шапку и засеменил прочь, забыв снасти и вёдра у входа.
- Глупый ты, хоть до седых волос дожил, - сказали мне с соседнего стола.
- Мне только тридцать сравнялось в прошлом году, - огрызнулся я зло.
- Молодой такой, а жизнь себе портишь и делу вредишь - людей отпугиваешь. Ишь, как побежал от тебя, болезный...
- А что я такого спросил?! - воскликнул я, - Всё равно никто не желает рассказать мне правду, все боятся. Только чего? Сами говорят, что дело давнее.
- Никто не любит говорить об этом. Да и приезжих, которые задают слишком много вопросов, здесь не жалуют, - смерив меня осторожным взглядом, сказал один из посетителей.
- Уж это я знаю... - фыркнул я, поднимаясь, - Собирайтесь, трактир закрывается.
- Так солнце ещё не село!
- Ну и что? Мой трактир, когда хочу, тогда и закрываю.
Ворча под нос ругательства и другие нехорошие слова, постоянные посетители побрели к выходу. Закрыв за ними дверь, я достал книгу и углубился в чтение.
Заходящее солнце косыми лучами лежало на страницах книги, высвечивая подчёркнутые мной фразы, которые запали в сердце. Эта была старинная псалтырь, найденная мной на чердаке.
Смысл некоторых слов оставался для меня закрытым, но общее впечатление воздействовало на какое-то душевное чувство. Мне хотелось читать псалмы и утешаться от непонятных, но святых слов. Я никогда раньше не задумывался о вере, посмертии, блаженном воздаянии, Боге, и многое потерял. Не имея наставника в жизни, я узнавал обо всё исходя из своих личных побуждений, идя на поводу своих интересов, сшибая верхушки и быстро угасая. Впоследствии, моими учителями стали книги, но они не дали мне ничего, кроме кратковременного спасения от скуки. А псалтырь стала для меня настоящим откровением.
Я стал думать, что всё случившееся со мной в жизни не было случайным, что меня вела чья-то милосердная рука. В своих скудных умозаключениях я ещё не мог прийти к осознанию существования Бога; для меня Он был отстранённой, скрытой для понимания светлой Силой, но душа уже тянулась к Ней.
Нельзя сказать, что за эти пять лет я стал лучше. Не верю вообще, что человек за такое короткое время может стать другим, даже если его осенило свыше.
И я давно уже ждал, чего-то или кого-то. И именно поэтому открыл трактир, чтобы много людей прошло через меня, и я, отсеяв их, как зерно, встретил бы тех самых... Но знал, что без моих хороших дел и высшего произволения ничего не произойдёт.
Что?
В дверь тихонько постучали. Или мне показалось? Сначала я буркнул "Трактир закрыт!", а потом прислушался. За закрытыми дверями кто-то тихо и чисто дышал. Недоумевая, я подошёл и открыл дверь. Разумеется, за ней никого не было.
Я огляделся, ища причины стука, и заметил, что солнце за моим чтением уже село, и небо краснеет на западе над рекой и лесом. По травяному ковру из клевера, душистого вьюна и спорыша пополз холодный и густой туман, как всегда в это время. Он путался в ветвях прибрежных деревьев, оседал клубами среди камыша, осота и лисохвоста. Незаметно пришли сумерки. Я сел на крыльце, набил трубку, но подумал и отложил её в сторону. Обхватил колени и долго смотрел на то, как сгущается бархатная темнота. Смотрел, смотрел, да так и уснул, прислонившись к шершавой стене дома.

Утром в трактире не было свободных мест. Это было не типично для этого места и этого времени - в разгаре работы на полях, огородах и домах, многие ушли из деревни на заработки до осени, в общем, не до весёлых посиделок. День обещался быть жарким, и в гостевой комнате было уже изрядно душно от дыхания многих людей и от солнца, которое проникало через окна и наполняло всю комнату. В воздухе мелькали мелкие золотистые пылинки, изредка пролетала пара-другая грузно жужжащих неповоротливых весенних мух. Меня то и дело окликали, отовсюду требовали еды и питья, слышался гомон перебранок, песни и хохот. Я едва успевал поворачиваться с кувшином в руках и переброшенным белым полотенцем с вышивкой через плечо. Моя новая тёмно-зеленая рубаха промокла от пота, несмотря на то, что двери были настежь открыты и свежий воздух вроде бы поступал небольшими порциями в это забитое людьми помещение. Я искренне недоумевал, как все они умудряются пить горячительное в такое жару, есть солонину и жирное мясо?
- Эй! - меня кто-то поймал за рукав и подал книгу, - Не ты ли это здесь оставил?
Я во всеобщей сумятице и сутолоке смог встретиться глазами с посетителем, подавшем мне мою книгу псалтыри, забытую вчера на столе.
- Да, это моё. Читаю иногда, - перекрикивая гомон сказал я, изучая лицо. Его светло-голубые глаза были спокойными и весёлыми. Посетитель был трезв, в отличии от остальных гостей. Было странно его видеть в такой обстановке, хоть я и видел его первый раз в жизни. Он словно был лишним здесь. На коленях у него лежал клинок огромной косы-литовки, а об её длинную рукоять спотыкались шатающиеся по комнате. В свою очередь, кто-то пьяно окрикнул его:
- Э-гей, болезный! Убрал бы ты свой инструмент куда подальше, а то ненароком обрежешь ещё кого-нибудь! Смотрите-ка, братья! Весна на дворе, а он на покос собрался! Ты за окно вообще смотрел?!
Раздался дружный хохот. Сшибая друг у друга кружки, все оборачивались посмотреть на растяпу, который не по времени зашёл в трактир с косой. Я беззлобно сказал ему, осматривая с ног до головы:
- Правда, убрал бы ты её. Чего народ смущать - оставил бы у дверей.
Сапоги стоптаны и сбиты, но тёмная одежда чиста и свежа, будто ещё вчера только была сшита. Длинные чёрные волосы схвачены лентой - совсем не по нашему обычаю. Он удивительно спокоен, весел и приветлив, что совсем не сходится с его общим мрачным видом.
- Я этим инструментом зарабатываю на жизнь, поэтому не рискую бросать его где попало. Мало ли что может приключится с ним, - он любовно погладил косу по рукояти.
- Кто же ты? - спросил я, присаживаясь напротив, растолкав завсегдатаев и прощелыг, отмахиваясь от протянутых кружек и назойливых просьб.
- ...Я жнец. Иду по земле, ищу себе работу, нанимаюсь к хозяевам. Заглядываю в каждое селение, справляюсь о найме. Люди часто говорят обо мне: "Кто он? Откуда пришёл? Куда идёт? Чего искал он в нашей деревне, ведь до жатвы далеко..."
И замолчал, улыбаясь и проницательно глядя мне в глаза.
Я понял сразу. К гордости своей скажу, что в первую секунду даже не испугался.
- Ты не такой мрачный, каким тебя представляют. Почему ты шутишь, смеёшься, болтаешь пустяки, выдаешь себя за другого?
- Я всего лишь жнец, и совсем не похож на своих братьев. У меня весёлый характер, и я не доставляю неприятности людям. Разве это плохо?
Я не знал, что сказать в ответ. Просто чувствовал, как холодеют мои руки.
- Мне нравится здесь, - сказал жнец, оглядывая мой трактир, - Пожалуй, я переночую у тебя, а на утро мы всё решим. Поверь, у меня есть к тебе предложение, от которого ты не откажешься.
- Охотно верю, - вежливо ответил я, и на ватных ногах отступил на пару шагов от жнеца. Но только для того, чтобы наткнуться на кого-то за спиной. Обернувшись, я совсем растерялся и замер: снимая на ходу шляпы и раскланиваясь с посетителями трактира, в дверь вошли двое из моего странного и давнего сна, который я сохранил в своём сердце.
Столько потрясений за один день... Это слишком для меня.

...Очнулся я поздно вечером, как будто из холодного омута вынырнул. Я сидел посреди трактира, прямо глядя перед собой, положив ладони на колени. В голове стучала кровь, взгляд мутился. Растерянно оглядевшись, я заметил, что в трактире никого нет, кроме меня, жнеца и двоих светлых незнакомцев. Они сидели в углу перед окном, в которое белым лицом заглядывала неполная луна, а на окне горела высокая и тонкая свеча, отражаясь в прозрачном стекле. Странники - так хотелось мне их назвать - тихо перешёптывались, изредка поглядывая на меня.
Жнец не сводил с меня пристального взгляда и самодовольно улыбался. Он сидел позади меня, у стойки, и попивал что-то из большой кружки. Висела уютная, домашняя тишина, нарушаемая лишь возней кота на чердаке. Двери были открыты настежь, и за ними чернела беспроглядная ночь. Где-то далеко шумела река.
- Где все?... Что происходит? - спросил я у себя.
- Никого нет. Мы остались одни, - ответил жнец.
- Ты заберёшь меня? - спросил я его, - Но я так мало пожил, ничего толком не успел хорошего сделать.
- Разве?... Ты не правильно меня понял. Я тебя вовсе не тороплю из этой жизни. У тебя есть время до утра. Есть время подумать.
- Над чем? - я обеспокоенно тряхнул головой. Я словно бы находился в дурном сне.
- Над моим предложением. Поверь, оно достаточное простое и весьма заманчивое.
- Какое же?... - сказал я в пространство, едва ворочая языком.
- Я знаю кто ты, чем жил до сегодняшнего дня. Все твои дела, мысли, чаяния, мечты. Кстати, могу заметить, ты вполне заурядный, обычный человек, но именно тебе выпала уникальная возможность стать чем-то большим. Кто из нас без греха? - он засмеялся и хлопнул меня тяжёлой ладонью по плечу, - Я даю тебе выбор. Утром кто-то должен умереть. Это будешь ты, или все жители этой деревни. Что скажешь?
Незнакомцы у окна замерли и с интересом слушали наш разговор. Честно, эти двое интересовали меня куда больше, чем вся это нелепо сложившаяся ситуация.
- Знаешь, ты ведь сделаешь правильный выбор, я тебя знаю, - продолжал жнец, - Кто знает, когда я приду сюда в следующий раз? Ты покаешься в своих тяжких грехах, женишься, заведёшь детей, закончишь начатое обучение, расширишь трактир... Миллион возможностей! Конечно, ты сможешь уйти отсюда, если станет совсем невмоготу. Тут другое дело... Ты станешь лучше. Обещаю, я заберу их быстро, безболезненно, мирно. Ты не сможешь упрекнуть себя в их страданиях...
- Значит, ты то же наплёл кому-то с той стороны реки много лет назад? - зло спросил я жнеца.
- А ты не так глуп как кажешься! - обрадовался жнец, - Поверь, они не стоят жертвы. Ты прожил с ними пять лет, ты видел их насквозь. Чем они дышат? Есть ли у них хоть какая-нибудь надежда? Малые дети, девки и вдовы, пьянчуги и работяги, которые месяцами не бывают дома - разве им не будет лучше в ином мире?
- Я не могу отказаться от сделки?
Хотя... Возможность представлялась заманчивая. Начать жить с нового листа, забыть всё своё прошлое. Стать другим человеком. Или... окончательно перестать им быть.
Чем все они провинились? Почему у них нет такого выбора? Деревенские - все как один простые, добрые, бесхитростные. Все они как один хотели жить, надеялись проснуться тёплым весенним утром. И им плевать на меня и на сумасшедшего жнеца.
Но только и я не герой. Я всего лишь плохой игрок, хоть и стараюсь последние годы играть по-честному.
Я не хотел видеть выход из этой ситуации. Потому что единственно правильный выход - один, а я боялся даже посмотреть в его сторону.
- Мне не понятны твои колебания, - снова начал жнец, - Ты же ведь их совсем не знал. Жил особняком, не решался никого лишний раз потревожить. Имена друзей, ты готов мне их назвать? Клянусь, тогда я их пощажу. Но ведь их нет, не так ли?
Я не собирался ничего доказывать, объяснять. Просто неожиданно понял, что это - мой единственный шанс поступить правильно, и прожить оставшиеся часы в покое и мире, без сомнений и угрызений совести. Пусть люди живут дальше, а одним никчёмным обывателем станет меньше... Это справедливо.
Мой взгляд был красноречив. Жнец усмехнулся в кружку:
- Да ты крепкий и смелый парень, оказывается! Воистину, самые лучшие движения души появляются перед смертью... У тебя есть время до утра - вдруг еще передумаешь. Жизнь-то держит.
- Скажи, зачем ты так поступаешь? - спросил я его хрипло.
Он смерил меня снисходительным взглядом, полным превосходства и силы:
- Потому что могу.

Мне почему-то в предутреннем сне привиделась белая колыбель. Мать качает своего дитя, вздыхая и поправляя длинные распущенные волосы. Младенец не спит, но и не плачет - просто лежит и смотрит, гуля и агукая о чём-то своём. Мать шепчет больше себе, чем ему: "Горюшко моё, спи. Скоро рассвет, а ты и глаз не сомкнул". Её сорочка пахнет чистотой и сладостью, так и хочется к ней приникнуть, как малому ребенку, шепча горячо от избытка нежных чувств: "Мамочка... Мамочка моя..."
Но как только на моё плечо легла тяжёлая и твердая рука, я очнулся от легкого сна и тотчас поднялся. Я помнил: меня ждало что-то необыкновенное, похожее на праздник.
За окном в три ручья лил холодный дождь. Дверь ходила из стороны в строну под порывами ветра, скрепя тревожно петлями, будто в заброшенном доме. Клочья серых облаков неслись по мутному небу - когда успела испортится погода? Над тёмной водой реки высился чёрный от воды мост, его было видно через залитое каплями дождя окно. Тоска...
Я снова стал посередине комнаты.
- Не изменил своё решение? - недоверчиво спросил меня жнец.
- Не изменил, - твердо сказал я, - Пусть они живут, а ты забери меня.
- Уверен?
Странники сидели на том же самом месте, что и вчера. Их лица были безмерно спокойными и умиротворёнными. Было немного жаль, что мне не удалось поговорить с ними. А что я мог сказать им? Судя по всему, они лишь просто немые свидетели. Но мне было хорошо и спокойно от того, что я их видел.
- Да, уверен. И прошу, не тяни. Не забывай, что ты обещал сделать всё быстро.
Жнец поднялся. Медленными шагами подошел ко мне, держа косу у основания длинного лезвия. Шепнул на ухо:
- Признаться, я впечатлен. Первый раз меня просят не отложить смерть, а ускорить её. Хочешь что-нибудь сказать на прощание?
Абсолютная тишина мыслей, отсутствие страха, желания избегнуть. Нет, я не рисовался, не играл из себя героя. Но и объяснить не мог, зачем я так поступаю. Что за слепая вера в то, что поступок правильный? Откуда она? Что меня толкает на это? Жалость к незнакомым людям? Жалость к себе?
Но я закрыл глаза, когда жнец приблизил лезвие к моей шее, после того, как хорошо замахнулся...

- Остановись! - раздался резкий голос в завываниях ветра.
К жнецу подошёл один из странников, протягивая ему бумагу с печатью из алого сургуча. Жнец недоуменно принял её:
- Что это?
- Мы пришли забрать его, жнец, хоть и медлили до последнего. Покинь это селение, не призывай на себя великий гнев.
- Кто вы такие? - насмешливо спросил жнец, опуская смертоносное лезвие.
Я же совсем ничего не понимал.
- Мы представляем третью заинтересованную сторону, - строго и серьёзно ответил незнакомец - Нет воли на то, чтобы кто-либо безвременно погиб. Ты никого не тронешь в этом селении. Поэтому он пойдёт с нами, а ты пойдёшь сам по себе, и наши дороги больше никогда не сойдутся.
Странники кивнули мне и направились к выходу решительным шагом, один за другим, и вскоре скрылись за пеленой дождя. Жнец, словно забыв про меня, дочитал до конца бумагу и разразился совсем неуместным, на мой взгляд, смехом:
- Смотри-ка! И здесь опередили!
Бросив быстрый взгляд на открытую дверь, я рванулся навстречу ветру и дождю, как будто совершая побег из душной неволи.
По лицу стекала дождевая вода и мешалась со слезами. Не знаю, почему я плакал, от горя или от радости. Я бежал вослед светлым странникам под ледяными струями, под пронизывающим и ещё по-весеннему холодным ветром, позабыв себя, свой дом, не успев схватить ни накопленных денег, ни одежды. И нагнал их только на мосту.
- На что я вам, господа? - крикнул я им. Они оглянулись:
- Мы не покупали твою жизнь, ты сам себе хозяин. Ты можешь остаться там, где жил до этого. Только захочешь ли?
- Я хочу жить!!! - закричал я от души, разметав руки как крылья над тёмной водой реки.
В ответ они радостно замахали мне сорванными с голов шляпами.

Июнь 2016-Май 2017