Разведке отдал жизнь. Гл. 7. Ранение

30 ноября 1942 года
станция Суровикино,
Ростовская область


Война – кровавый безжалостный демон, облачившись в сверкающие стальные доспехи из артиллерийских орудий, минометов и других средств поражения, вновь готовилась собрать богатую жатву. Ей безразлично, кто падет под ее грозным остро наточенным мечом – немецкий пехотинец или советский боец. Все дело в количестве, мощи и ущербе нанесенного удара.

В ноябре 1942 опытный враг всеми усилиями пытается сохранить плацдарм для наступления на израненный, лежащий в руинах Сталинград.

К середине ноября наша дивизия несет значительные потери. Из четырех полков, дай бог, можно сформировать только три полноценных, и то с явной натяжкой.

С 27 ноября 1942 моя разведрота сражается за освобождение поселка Суровикино, вкупе со стрелковыми частями, внеся свою посильную лепту в Сталинградскую битву, одну из кровопролитных битв истории человечества, в ходе которой задействовано огромное количество бронетехники и военнослужащих (более 2 миллионов человек, до 2 тысяч танков, более 2 тысяч самолетов, до 26 тысяч орудий).

Немцы упорно сопротивляются нашему продвижению, ведя интенсивный артиллерийский и минометный огонь, применяя авиацию, чтобы расстроить наши боевые порядки.

Вместе с нами в атаки устремляются связисты, саперы, химики и курсанты 119-го отдельного учебного батальона. Скоро, очень скоро мы потеряем большую часть бойцов узкой специализации и курсантов-будущих командиров (в их числе хорошо мне знакомого земляка Витю Усольцева, улыбчивого, жизнерадостного парня, жизнь которого прервалась 1 декабря).

Подразделения 634-го стрелкового полка встали на позиции на северо-западной окраине Суровикино, 365-й стрелковый полк – в километре к западу от железнодорожного моста, заняв крайние дома, а 421-й стрелковый полк во взаимодействии с 634-м полком вышел на рубеж к западной окраине Суровикино.

Обороняя поселок, противник организовал многочисленные боевые позиции (в их числе доты и дзоты) в домах и зданиях для контроля улиц. Каждый опорный пункт прикрывается в той или иной степени с других позиций. По этой причине мы применяем смешанные штурмовые группы из состава бойцов наших стрелковых полков, моей разведроты, отдельных расчетов орудий 349-го артполка и сапёров 224 саперного батальона.

Наше командование в какой-то мере учло бесценный опыт боевых действий в Сталинграде, приобретенный слишком дорогой ценой, применив для очистки от немцев штурмовые группы.

Моя штурмовая группа включает:
– штурмующую группу по 6 бойцов;
– закрепляющую группу, разбитую на три подгруппы, подчиненные командиру штурмующей группы;
– резервную группу для усиления и пополнения штурмовой группы и ликвидации вероятной атаки противника с флангов.

В теории хорошо, да на практике "слегка" иначе. Совсем, к черту! Ох, как много мы теряем парней: храбрых, молодых...

Горько признавать, но наши штурмовые группы действуют не столь блестяще и эффективно, как немецкие, из-за более низкой боевой подготовки красноармейцев, отсутствия должного опыта и порой из-за недостатка вооружения и боеприпасов.

В настоящее время мой взвод помогает в наступлении 3-му батальону 421-го полка. Наши верные спутники в бою – автомат «ППД», гранаты «РГД», нож и саперная лопата.

Каждый дом превращается в отдельное поле боя. Нормальная дистанция огневого контакта при ведении боев в поселке и, в частности, боев в домах составляет порядка 10-15 метров. Тот, кто выстрелит первым или первым бросит  гранату, тот и уцелеет.

В стене кирпичного дома, который мы штурмуем, справа сияют два больших отверстия-раны от снарядов с корявыми червленными краями. За домом ютятся остовы обгоревших сараев, перед которыми устроены окопы врага, огороженные колючей проволокой.

Пред нами растянулась улица, застроенная несколькими кирпичными двухэтажными домами и крестьянскими избами. Из одной избы валит дым, языки пламени медленно поднимаются над крышей. 

Наша штурмовая группа атакует правую половину кирпичного дома: параллельно с нами действует группа лейтенанта Евстафьева, занятая левой частью.

Пули немцев рыскают вокруг нас, не давая поднять головы. Короткими очередями яростно стрекочет «верный пес вермахта» - опасный «костоправ» – немецкий пулемет «MG-34», безропотно повинуясь твердым рукам своего хозяина, педантично поливая слева-направо.

Да-а. Не успеть! Не успеть нам при замене ленты (полминуты) и раскаленного ствола (через каждые 250 выстрелов меняют в течение 4-х секунд) расчетом невредимыми проскользнуть через дорогу. Остальные фрицы плотно цокают из своих карабинов, поддерживая свой пулеметный расчет. А как заманчиво: дальше вдоль каменной стеночки устремиться к проему – обезвредить «верного пса вермахта». Эх...Срежут из карабина или "шмайссера".

На пули «костоправа» натыкаются мои земляки красноармейцы 421-го полка – сначала Степанов, затем – Вертипрахов, замерев истерзанными телами.

Кто-то из немцев меткими выстрелами уложил парней пулеметного расчета, при поддержке которого мы недавно устремлялись в атаку. Сначала поник головой командир расчета крепкий серьезный рязанец сержант Ючин. Во время наполнения горловины на кожухе для охлаждения ствола снегом  первая пуля зацепила, вгрызаясь в мощную грудь, проделав большое, ровное отверстие. А за ней еще пара довершили начатое.

В умелых руках рослого лихого красноармейца Циулина пулемет «Максим» продолжает свою разудалую песню, унимая оборону немцев. Пулемет, установленный для удобства перемещения на короткие лыжи, грозно огрызается на немецкого коллегу-соперника. Пули неустанно проносятся возле пулемета, часть из них попадает в бронещиток, с громким лязгом отскакивая. Вскоре несколько из них находят свою цель: дернувшись, сжимая ослабевшими пальцами гашетку, Циулин замирает, поникнув головой со страшными ранами. Теплая кровь разудало струится на раскаленный ствол пулемета.

Остальные бойцы не рискуют передвигаться – пластом лежат, плотно прижавшись к матушке-землице.

Плюхаясь в грязном месиве из снега и земли, мой свежеиспеченный командир взвода сержант Коток ползет, отталкиваясь локтями, бодро елозя животом. Слева от него, изредка прыская как застоявшийся конь, по-пластунски передвигаюсь и я.

Только силой воли ползу вперед, усмиряя забившееся в сумасшедшем ритме сердце. Маскхалат, надетый на куртку, цепляется  за обломок доски и трещит, путаясь между валенок. Прижавшись лицом к бодрящему холодному боку придорожного камня и жадно лизнув комок снега, стараюсь рассмотреть расположение немцев.

Тонкая, изогнутая щепка впивается мне в левую щеку, расщепленная пулей «костоправа» от обгоревшего бревна рядом с камнем. Торопливо сдергиваю ее с щеки. Горячая струйка крови стекает к губам. Слизываю языком кровушку, чувствуя терпкий пряный вкус родимой.

За мной поспевает ползком плотный старшина Ахметшин, излучая горящими карими глазами страшную ненависть. Его испепеляющий взгляд направлен мимо меня на позиции врага.

Заключительную точку в смертоносной мелодии «костоправа» ставит наша артиллерия, через дорогу от дома. Точнее – одна приданная «сорокопятка».

Действия наших артиллеристов мы поддерживаем массированным огнем по всем окнам и проемам дома. Расчет, приготовив пушку к бою и зарядив, давно пора - выпускает снаряд по пулемету. Командир орудия примостился по-пластунски у левой станины, заряжающий – за щитом, за ними лежат два заряжающих, плотно прижимаясь к снегу. Наводчик пострадал от огня, неподвижно замерев рядом с командиром. Один из заряжающих ползком тащит его за избу, оставляя кровавую полосу.

Следует второй выстрел. Третий. Четвертый. Все падают у стены. Дождались. Разрыв у проема. Вспыхивает яркая вспышка огня с клубами дыма. Пулемет смолкает. Артиллеристы переносят огонь на окопы, подавляя огонь противника.

Наша шестерка стремительно бежит. Подобравшись к пулемету, метров на десять, Коток бросает одну за другой пару гранат. Рухнув на месте, он прикрывает голову руками. Мы тоже следуем его примеру. После разрывов – снова вперед!

Бойцы 3-го батальона не дадут немцам носа высунуть. По крайней мере, я надеюсь на них.

Устремившихся следом за нами бойцов 3-го батальона отсекают фрицы. Со 2-го этажа они бросают гранаты четыре вниз, а из окопов вновь встречают плотным огнем.

Взрывы гранат не причиняют вреда, но бойцы отступают.

Ловко перепрыгнув через проем, Коток опускается рядом с пулеметом на правое колено. Легкое марево застилает комнату. Коток выплескивает град пуль из ствола "дегтяря" веером справа-налево. За его спиной маячу я и старшина Ахметшин, чуть дальше Арчибасов, Тагилов и Анулов.

Трещат "дегтяри" боевых друзей. Поясной ремень ощутимо оттягивают магазины. Я что-то кричу в исступлении. Мелкая дрожь сотрясает все тело, от живота перемещаясь на грудь и отдаваясь в ноги – от раскатистых трелей автомата. Тугой спусковой крючок пистолета-пулемета до боли в суставах прижат указательным пальцем. Палец прям застыл в таком полусогнутом положении.

Первый номер пулеметного расчета не падает признаков жизни, уткнувшись лицом с обычными мотоциклетными очками вниз рядом с шейкой приклада. Его левая рука, обагренная кровью, навечно успокоилась, надежно обхватив рукоять приклада.

Справа от него разлегся посеченный осколками командир отделения, уткнув вниз окровавленную голову. На спине - одна обширная рана с торчащими обломками ребер и позвонков. В сведенных судорогой пальцах правой руки, обтянутых серой замшевой перчаткой, намертво зажат расколотый бинокль. Рядом с ним приткнулся "шмайссер" с погнутым магазином.

Метрах в двух за телами командира отделения и первого номера,  трепыхается в последних конвульсиях третий номер – подносчик боеприпасов с жуткой гримасой боли, распластавшись на спине с развороченным животом. Штатный карабин и большой патронный короб валяются рядом с ним.

Мы натыкаемся на уцелевшего коленопреклоненного второго номера, перед которым залегла застывшая пулеметная лента. Ее по-змеиному гибкие смертоносные звенья растянулись от патронной коробки до крышки ленточного питания пулемета. Золотой россыпью пламенеют сбоку отстрелянные гильзы.

Второй номер сдергивает очки с лица и каску, оставшись в подшлемнике и держась за уши обеими руками в почерневших перчатках. Молодой тонкогубый парень лет двадцати болезненно хлопает крупными серыми глазами, слегка раскачиваясь. Из ноздрей его грязно-серого прямого носа стекают две озорные струйки крови. Коток утыкает ствол автомата ему в живот, дважды нажимая на спусковой крючок. Откинутый выстрелами, пулеметчик падает на кучу обломков кирпичей и вскоре затихает, отправляясь к праотцам. В воздухе витает солоновато-металлический, чем-то сладковатый запах крови.

Остальные шестеро солдат отделения с карабинами, разбитые на пары, слева и справа от огневой группы, скрючились в разных позах в пыли и грязи у щелей-отверстий стены. Никто из них не подает признаков жизни.

Для безопасности каждый из нас делает несколько коротких очередей по телам.

Меняем магазины на новые.

На лестнице, расположенной слева от входа в помещение, послышался торопливый топот спускающихся солдат другого отделения. Четверо из нас подскакивают к стене, готовые открыть огонь.

Мы с Котоком заняли позицию бывшего пулеметного расчета.

Очереди немцев устремляются в дверной проем, не давая нам высунуться.
На открытый низ лестницы выскакивает один пехотинец, взмахнув «колотушкой» в нашу сторону. Он в тот час рушится, скошенный очередью Котока. Спустя пять-шесть секунд граната детонирует рядом с немцем, оглушительно грохнув взрывом. Среди немцев, притаившихся за простенком, слышатся истошные крики раненых.

Из-за угла ринулся град осколков и щепок: облако горячей пыли проносится, обжигая мое лицо. Наверняка, и лица остальных парней «обдувает» пылким ветерком. Немедленно мы подались обратно, в глубь комнаты с погибшими. Уцелевшие немцы ведет непрерывный огонь из дверного проема.

Я пячусь назад, стреляя короткими очередями. Стремительно отползаю за мешки с песком. Мотаю головой, приходя в себя. Утихает звон в ушах. От едкого стелящегося дыма слезятся глаза. Ствол моего автомата выплевывает пару очередей смертоносной порции свинца в сторону врага.

Коток рядом со мной держит на прицеле видимую нам часть коридора. По бокам от нас разместились Анулов и Ахметшин. Арчибасов и Тагилов остались на месте. Распластавшись по бокам, слева и справа в метрах в пяти от косяка, они готовы открыть огонь по врагу, если тот сунется.

В нашу сторону летят очереди "шмайссеров" и одиночные выстрелы карабинов, сливаясь в неповторимой оглушительной увертюре. Я еще сильнее вжимаюсь в деревянный пол, болезненно чувствуя, втыкающиеся в тело торчащие осколки битого кирпича и расщепленные куски досок от обломков мебели.

Коток склоняется к моему лицу, злобно шепча и задорно сплевывая на пол:
– Патронов у них до фига, совсем озверела немчура. Колька – сопли подотри!

Провожу по носу рукавицей, растирая грязь, кровь из царапин по чумазому лицу.

На время выстрелы затихают. Пользуясь передышкой, Коток подает сигнал Арчибасову и Тагилову. Те бросают по дуге одна за другой пару «ргэдешек», шмякающихся на лестнице. Громогласно ухает в тесном помещении: плотная волна воздуха накрывает нас. Арчибасов и Тагилов первые открывают огонь по коридору и видимому куску лестницы. Вскакивая на ноги, вчетвером присоединяемся к ним. Слышен торопливый топот устремляющегося наверх противника.

За порогом через покрывало спадающей пыли проступают очертания трех тел. Один солдат полулежит у стены рядом с проемом с пятнами крови на продырявленной груди, сжимая мертвой хваткой карабин. Два солдата распростерлись головой к нам на ступенях. На шее одного из них кровоточит рана от осколочного ранения: он жутко хрипит, закатывая глаза. Его скорый отход не заставит себя ждать. У другого, видимо тот, из руки которого выпала граната, разворочена грудь и ужасно обезображено лицо.

Я первый устремляюсь на лестничную площадку между этажами. Арчибасов и Тагилов ведут ураганный огонь по верху, прикрывая меня. Только поднялся на крохотный лестничный пролет, пригнувшись и ведя стволом "дегтяря", как следует вражеская очередь. Сокрушительный толчок в левое плечо сбивает меня на пол к выщербленной серой стене. Вдобавок «колотушка» прилетает. Вовсю загремели пули над головой: мои, персональные. Вот-вот вопьются. Все думаю, отвоевался Коля: не пуля, так граната доконает. Но не тут-то!

Арчибасов в последний миг сильно швыряет меня на себя, буквально сметая с линии огня. Его могучий рывок чуток не вырывает из плечевого сустава мою истерзанную левую руку. Пули с рассерженным жужжанием обиженно рассекают полумрак, упустив верную добычу. От их пронзительных ударов отскакивают многочисленные куски штукатурки, падая на мое былое расположение.

А граната? К счастью, она не разорвалась.

Арчибасов и Тагилов подхватывают меня, спуская вниз по лестнице. Анулов, Ахметшин и Коток прикрывают нас. Остервенелая боль пронзает левое плечо, почти доводя до потери сознания и вызывая приступ нестерпимой жажды.

Мы опять откатываемся назад. Коток крепко стискивает мне правую руку, хлестко хлопая левой по правой щеке:
– Колька, ты как?

– Жив бу…ду, тавщ сержант! Пи..ить! – заплетающимся языком с трудом выдавливаю из себя, сипло дыша и едва сдерживая стон, просящийся наружу.

Чувствую, как струйки крови весело журчат под гимнастеркой и курткой.

– Держись Колька, щас перевязку сделаю!

Глотнув пару раз из фляжки, в ответ пытаюсь улыбнуться. Темная волна накатывает на меня, поглощая сознание. Я проваливаюсь в сумеречное забытье… а после лечения на гимнастерке  над правым карманом появляется пришитая собственноручно темно-красная прямоугольная нашивка о ранении и запись в красноармейской книжке.

Благополучно выздоровев, менее чем через месяц мне предстоит ответственный рейд ( по добыче ценного источника информации.