Триггер разума. лайтмен. Глава 3. аспирант

АСПИРАНТ

          Покинув "резиденцию" Лукина, Слиптон направился на кафедру биофизики, в лаборатории которой он сначала проработал год лаборантом, а теперь уже второй год - ассистентом у профессора Деррика. Официальное назначение его на эту должность еще не состоялось, и зачисление в аспирантуру не произошло, но это все были формальности. Профессор, еще довольно молодой сорокапятилетний ученый, поначалу был очень доволен своим помощником -  напористым, грамотным и трудолюбивым. За время "практики", как называли они работу Джеймса между собой, был проделан ряд интересных экспериментов, и публикация их результатов вызвала оживленный отклик у специалистов. Особенный резонанс вызвала их последняя работа, которая касалась проблемы систем репарации (восстановления повреждений) клеточных структур. Собственно, это была первая самостоятельная работа Джеймса, так как Деррик, занятый экзаменационными хлопотами со студентами и аспирантами, участвовал в ней чисто номинально. Полностью подтвердилась высказанное Слиптоном предположение, что при значительном радиационном поражении клетки, часть оставшихся "здоровых" генов способны менять свою специфику, и производить , вернее, способствовать синтезу не "своих" законных белков, ферментов и др., а тех, которые больше всего были необходимы в данный момент. Причем гены вовсе не мутировали, и после восстановления поврежденных структур возвращалась к своим обычным функциям. Успех? Несомненный!   Так считали все окружающие, таково было мнение профессора Деррика, и только один человек, сам Слиптон, считал эксперимент неудавшимся, а его результаты удивительными. Все дело в том, что идею о возможной "переквалификации" генов Джеймс выдвинул, просто взяв ее с потолка, прикрывая ею совсем другие ожидания. И каково же было его удивление и разочарование, когда этот его "потолочный" прогноз полностью сбылся, а вот истинные ожидания не оправдались! Настоящей целью этой работы была попытка "разбудить", заставить проявить активность так называемых "мусорных" генов, которые он переименовал для себя в более благозвучное - "спящие". Хорошо изученные кодирующие гены, которые выполняют функции по репликации РНК и белков, занимают только 1% от всей массы ДНК, а остальные 99% приходятся на "спящие", не выполняющие, якобы, никаких генетических функций. Подобная избыточность, в целом, не свойственна природе, и если в каком либо органе отпала необходимость - он отмирает, и это закон эволюции!  Следовательно, есть все основание считать, что подавляющая масса ДНК не является мертвым, ненужным балластом, а предназначена для глобальной перестройки организма. И вот в этих то "спящих" генах, по его мнению, и был закодирован следующий этап развития человека. Разум человек приобрел не путем длительного эволюционного развития, а сразу, то напрашивается вывод, что и последующие изменения будут происходить скачком, переключением некоего генетического триггера. Для того чтобы это переключение состоялось, в организме человека должны содержаться некие структуры, которые будут осуществлять переход на новую ступень развития, или же будут способствовать такому переходу. Это должны быть структуры, задающие и осуществляющие коренные изменения биологии и физиологии. В организме земных живых существ такие функции выполняют ДНК или РНК. Таким образом можно предположить, что этими функциями заведуют "спящие" гены, и если получится "разбудить" их, возможно удастся инициировать процесс трансформации. Существует вероятность, что когда-нибудь, в неопределенном далеком будущем, этот процесс начнется самопроизвольно и одновременно у всех людей. Возможно, что для этого необходимо, чтобы плотность энергоинформационного поля человеческой цивилизации превзошло определенный пороговый уровень, либо в этом поле должны появиться новые составляющие, соответствующие еще не известным человечеству видам энергий. Первый критерий вполне возможно создать искусственно, поместив человека в достаточно плотный поток модулированных излучений, и попробовать вызвать активность "спящих" генов. Такова была идея, и ее осуществлением Джеймс поставил целью своей жизни. А пока нужно овладевать инструментом, с помощью которого можно приблизиться к реализации своего заветного желания.

          Весьма прискорбно, что какое-то время лаборатория не будет работать, и остается только надеяться, что такая ситуация долго не продлится. Отстранение от работы Деррика не вызвало в его душе каких либо чувств сожаления. Не ощущал он и своей вины в этом печальном событии, хотя кто то может сказать, что именно Джеймс его подставил. В конце концов, руководитель работ обязан следить и проверять работу своих учеников, и вся ответственность лежит исключительно на нем. Гораздо хуже другое - скорее всего, интересующая его тематика экспериментов либо вовсе будет закрыта, либо будет находиться под пристальным вниманием этого, как его, Обелина со товарищи. Ладно, поживем - увидим!
          Кафедра биофизики располагалась в левом крыле здания биологического факультета. Слиптон пересек по диагонали просторный холл, сегодня относительно малолюдный, и стал спускаться в цокольный этаж, где находилась лаборатория. Кивнул на входе дежурному, который его хорошо знал, и уже давно не требовал предъявления пропуска, Джеймс собирался проходить дальше, но тот быстро вышел из своего бокса и перегородил ему дорогу.
          - Стойте, Слиптон.
          - В чем дело? Я ведь здесь работаю, и вы меня хорошо знаете.
          - Это все верно, но сегодня лаборатория не работает, и проход разрешен только по специальным пропускам.
          - А что случилось? - продолжал он играть роль несведущего посетителя. - Отчего такая строгость?
          - Все узнаете в свое время, - ответил дежурный, - а сейчас или предъявляете пропуск и проходите, или уходите.
          - Пропуска у меня нет, но и уйти я не могу, так как на это время у меня назначена встреча с профессором Дерриком. Вы не могли бы его известить о моем приходе.
          - Профессора Деррика здесь нет, но вы можете его поискать в своем кабинете, там, наверху, - ткнул пальцем в потолок дежурный.
          Делать было нечего, и Джеймс повернулся и поднялся по ступенькам снова в холл. Поднявшись на лифте на третий этаж, где располагался кабинет профессора,  в приемной руководства кафедрой он сообщил молоденькой секретарше, что хотел бы увидеться с Дерриком.
          - Вы знаете, профессора Деррика сегодня не будет, и в ближайшее время вы вряд ли сможете его увидеть здесь.
          - Что же мне тогда делать? Я работаю, работал, - поправился Джеймс, - ассистентом у профессора, но ни в лаборатории, ни здесь, нигде не могу его найти.
          - Да, я знаю, вернее, видела вас здесь несколько раз, - потупилась она, явно испытывая затруднения, - но насчет Деррика - сама толком ничего не знаю, и ...
- Кто там спрашивает Деррика, Нина? - раздался голос из селектора.
- Его хочет видеть ассистент профессора, э-э-э, - Слиптон, - подсказал Джеймс, - Слиптон повторила она в микрофон.
- Слиптон, Слиптон. У него разве был такой ассистент? Ах Слиптон! Пропустите его немедленно ко мне.
          Марко Брунелли, плотный, смуглый южанин пятидесяти лет, бывший заместителем у Деррика, сидел за столом своего бывшего начальника, и по его сияющему удовольствием лицу было видно, что он давно мечтал занять это место, и случай, наконец, ему представился. Увидев входящего Джеймса, новый хозяин кабинета вышел из-за стола, и с протянутой наперевес рукой для рукопожатия, сделал несколько шагов навстречу.
          - Очень рад лично пожать руку будущей научной звезде, надежде и гордости нашей кафедры, да что кафедры - университета, - заговорил темпераментной скороговоркой Брунелли, пожимая руку Слиптона пухлой, мягкой ладонью. - Прошу, присаживайтесь. - Чай, кофе, соки?
          - Предпочитаю кофе.
          - Нина, нам два кофе и фрукты, пожалуйста. - Затем, продолжая буравить Джеймса маленькими черными глазками из-под нависших кустистых бровей, продолжил: - Сожалею, что наше личное знакомство состоялось не в самое благоприятное время для нашей кафедры, как и для всего университета в целом. - Затем, отвечая на вопросительный взгляд Слиптона, добавил: - Дело в том, что под руководством профессора Деррика на нашей кафедре проводились запрещенные исследования, в которые косвенно оказались втянутыми и вы. Разумеется, что никакие обвинения против вас, лично, не выдвигались, и ваш покорный слуга, - Брунелли прижал он пухлую ручонку к своей груди, - никогда бы этого не позволил. Но случилось то, что должно было случиться при таком безответственном руководстве, и теперь наше учреждение трясет комитет по контролю, и мне, как временно исполняющему обязанности заведующего кафедрой, предстоит все это разгребать.
          В это время дверь открылась, и секретарь внесла поднос с кофе и фруктами. Поставив поднос на маленький столик, она также молча удалилась, провожаемая внимательным взглядом своего нового хозяина, который оценивающе огладил взглядом ее ладную фигурку. Когда дверь за ней закрылась, Брунелли с сожалением перевел взгляд на Джеймса, и, показав на столик, предложил: - прошу, угощайтесь.
          Джеймс взял с подноса чашку с кофе, и стал маленькими глотками пить, соображая, как ему повести разговор дальше. По первому впечатлению, а именно ему Слиптон доверял больше всего при знакомстве с людьми, новый начальник не производил впечатления человека, который будет глубоко вникать во все детали и нюансы работы своих подчиненных. Насколько было известно Джеймсу, Брунелли не был известен окружающим как ученый. Скорее всего, свой авторитет и место в жизни он заработал как организатор и хозяйственник, и если он и присутствовал в списках авторов нескольких научных работ, то отнюдь не на первых позициях. Как скажется малая научная осведомленность Брунелли на работе лаборатории, и лично его, Джеймса, покажет время, но то, что он будет зубами держаться за вожделенную должность, и никому не позволит никакой вольности - это факт бесспорный.
          Допивая кофе, он заметил, как Брунелли незаметно присматривается к нему, делая вид, что занят какими-то бумагами на столе.  Заметив, что его посетитель покончил с кофе (к своему он так и не притронулся), начальник первым нарушил молчание.
          - Скажите, Джеймс - я могу вас так называть? - Слиптон кивнул в ответ - по словам профессора Деррика, вы самостоятельно разработали часть экспериментальной установки, и в теории эксперимента тоже имеется ваш вклад. Это на самом деле так обстояло?
          - Да, все верно.
          - И при всем при этом, вы участвовали в работе, находясь в должности лаборанта?
          - Видите ли,  (Джеймс старательно избегал называть своего нового начальника по ученой степени, или по названию должности, так как первого он не знал, а второе было неудобоваримым) профессор Деррик говорил мне, что официальное назначение меня на должность ассистента - простая формальность, которая на днях должна быть выполнена.
          - Должна быть выполнена, однако до моего назначения на должность заведующего кафедрой ( Брунелли опустил такую мелочь в определении своей должности, как "временно исполняющий") этого сделано так и не было, и я рад вам первым сообщить, что ваше назначение состоялось. Теперь вы официально назначены моим ассистентом, и нам с вами предстоит обсудить план предстоящих работ. Кроме того, на ученом совете принято решение о вашем зачислении в аспирантуру, и о том, что вам позволено готовить материалы для защиты звания магистра. Так что можете не думать о сдаче аспирантского минимума и прочих формальностей, а сразу приступать к подготовке диссертации на правах соискателя. По любому возникшему вопросу можете сразу обращаться ко мне, и я, по мере сил, помогу вам. Видите, сколько приятных новостей я для вас приготовил.
          - Да уж, немало, - только и сумел выдавить из себя опешивший молодой человек.
 Может статься так, что нам с вами не придется долго работать вместе, так как вы, скорее всего, пойдете  вперед и вверх, оставляя старого профессора Брунелли далеко внизу.
"Профессор! - отметил про себя Джеймс. -  Видать, он не так прост, этот Брунелли, и с ним придется держать ухо востро." А вслух сказал:
          - Молодые только потому и могут взмывать вверх, что опираются на плечи своих старших коллег.
          - Хорошо бы, чтобы они вовремя вспомнили, благодаря кому оказались там, - поднял кверху палец профессор, и хитро улыбнулся. - Ладно, сегодня не самый подходящий день для веселья, поэтому вернемся к делу. Как видите, только с вами с одним у меня хватит забот, а тут еще работа этой комиссии, так что давайте договоримся так: зайдете ко мне через неделю, тогда и обсудим, что вам предстоит делать конкретно. За это время я постараюсь войти в курс всех моих новых обязанностей, и обдумаю планы дальнейших работ. Да и вам есть о чем подумать, не так ли?
          - Вы правы, профессор. Не смею больше отнимать вашего времени.
          На этом и закончилась его первая встреча с новым начальником, и его кабинет Джеймс покидал в некоторой задумчивости. С одной стороны, теперь перед ним открыта прямая дорога карьерного роста, и в тандеме с профессором Брунелли, о чем тот отнюдь не тонко намекнул, можно забраться достаточно высоко. Опубликованных научных работ будет вполне достаточно для защиты звания магистра, особенно если дать понять Брунелли и его коллегам, что в последних экспериментах вклад Деррика был минимальным. Таким образом будет напрямую реализована вырвавшаяся у Слиптона при разговоре с Брунелли банальность, и наверняка удастся взмыть повыше, оттолкнувшись от тонущего Деррика. В недалекой перспективе, можно рассчитывать на теплое местечко, свою лабораторию, почет и уважение коллег. О чем еще можно мечтать! А самое главное - что все это легко достижимо, и просто реализуемо!  Может, и на самом деле стоит так жить, а не "засорять" несбыточными планами свою голову, чего, буквально сегодня, не советовал делать Генри Монферран? Джеймс был уверен, что окажись на его месте любой молодой человек, тем более вышедший с самых низов, он не раздумывая поступил бы именно так.
          За этими размышлениями Слиптон и не заметил, как оказался в комнате своего общежития, которую он делил еще с одним студентом из Малайзии. Внезапно Джеймс ощутил наплыв усталости и апатии, и добравшись до своей кровати, рухнул на нее. Мысли беспорядочно метались в его сознании, чего прежде никогда не случалось, обычно  жестко контролируемые его силой воли. Он прекрасно понимал, что находится сейчас на распутье, и выбери он открывшуюся сегодня перспективу, или откажись от нее, получит две совершенно различных судьбы, и как не редко порой бывает, что к тому или иному решению подталкивает совершенно случайное событие.
          Мелодичный перезвон, в котором явно угадывались тайские мотивы, вторгся в сознание Слиптона. Он не сразу понял, что это звучит сигнал внутренней связи, очевидно, настроенный соседом на родные мелодии. Джеймс нехотя поднялся и, подойдя к панели интеркома, включил связь.
          - Слиптон слушает.
          - Джеймс Слиптон! - прозвучал торжественный женский голос. - Поздравляем вас с окончанием учебы и напоминаем, что вам необходимо в течении недели освободить данную жилую площадь, и переселиться в дом аспиранта.
- А если я не хочу переезжать, то могу остаться здесь?
- Как, не хотите?  Да вы понимаете, что вам предлагают отдельную, комфортабельную квартиру, а вы говорите, остаться. Разве можно сравнивать?
          - Ну а если я не хочу квартиру, - сорвался почти на крик Слиптон, если я не желаю теплого места, если мне не нужна диссертация - могу я жить, как мне хочется, и поступать, как мне подсказывает мой разум?
          - Простите, но я только комендант, и никакими диссертациями не распоряжаюсь, и я не понимаю причину вашего раздражения. - в голосе женщины начали крепнуть слезливые нотки.
          - Простите, я не хотел вас обидеть, но позвольте мне пока не переезжать отсюда.
          - Очень необычная просьба. Я подумаю, что можно сделать, и завтра сообщу вам. - Интерком отключился.
          Былой апатии и след простыл, и Слиптон в возбуждении зашагал из угла в угол. Да, слабым делается человек, если в нем преобладает зов плоти. Предложенная первая перспектива сытой, безмятежной жизни, оказывается, способна поколебать и его, Джеймса Слиптона! Это открытие по настоящему потрясло его. Неужели он такой же, как остальное человеческое стадо, и способен находить удовольствие в том, что будет ходить вместе со всеми по разрешенным тропинкам, и делать только то, что одобряется другими? Сегодняшнее предложение коменданта сменить жилье потому и вызвало в нем такую негативную реакцию, что интуитивно он сразу понял, что это только первый шажок в обезьянье сообщество. Дальше последует диссертация, затем, возможно, лаборатория, а при желании и кафедра, и так далее, но не вздумай, при этом, поступать вопреки принятым гласным и негласным правилам. Нельзя быть членом общества и не выполнять законов этого общества. Поэтому, придется забыть о попытках форсирования эволюции человека, так как при этом возможны негативные побочные эффекты. Общество будет рьяно защищать свою сытую, спокойную жизнь, и уже на всех направлениях научных исследований, в которых возможен опасный исход для человеческого стада, зорко стоят нукеры Обелина. Столетием раньше, до объединения государств во всемирную федерацию, положение ученых было несравненно более свободным, ибо в каждом государстве передовые исследования все-таки велись хотя бы из боязни, что их ведут соседи, и как бы они не получили преимущества. А теперь во всю свирепствует инквизиция, прикрываясь благородным лозунгом - "сохранение мира в целости и сохранности". Никого, при этом, не волнует, что в недалеком будущем такие меры пресечения, усечения неутомимого исследовательского инстинкта человеческого разума - прямой путь к его деградации, на дерево, к бананам.

           Джеймс вспомнил, что похожую ситуацию описывал в своем романе "Возвращение со звезд" наш далекий предок, писатель-фантаст двадцатого века, Станислав Лем. И вообще, скептическое и пренебрежительное отношение сверстников к научной фантастике, в чем Джеймс не раз убедился сам, говорит о том, что процесс деградации уже идет полным ходом. Люди перестают мечтать и стремиться в неизведанное. С юношеских лет Джеймс зачитывался фантастическими романами о великих космических воинах будущего, которые легко преодолевали межгалактические бездны пространства и времени, укрощали непокорные цивилизации, зажигали или гасили звезды, лихо управлялись с пульсарами, квазарами и прочими черными дырами. Как правило, герои-супермены использовали для решения своих задач огромные города-звездолеты, начиненные плазменными пушками, излучателями антиматерии, раздирателями пространства, и прочими кварк-глюонными уничтожителями всех и всего невообразимой мощи. Следующая категория вершителей судеб включала в себя различного рода синтетических существ, фантастическая мощь которых обеспечивалась сращиванием человеческих органов с упомрачительными кибернетическими устройствами, а чаще всего это достигалось путем частичной или полной заменой органов их электронными функциональными аналогами. Подобные киборги лихо расправлялись со своими биологическими противниками, и были практически неуничтожимы, да только выполняемые ими задачи ставились теми самыми неполноценными существами - людьми. Более продвинутая их разновидность обходилась вовсе без человеческих органов, включая мозг, обладая "искусственным интеллектом". Разумеется, подобные терминаторы-трансформеры превосходили своих человеческих создателей скоростью принятия решений  ( Слиптон в своих рассуждениях намеренно не использует термин - скорость мышления) и расширенным диапазоном органов чувств, однако все они действовали в рамках заложенной в них программы, какой бы эвристически сложной и многовариантной она не была.

           Джеймс усмехнулся, вспоминая наивную веру ученых в возможность создания искусственного разума. В двадцатом веке казалось, что они вплотную приблизились к решению этой задачи, в двадцать первом - еще ближе, в двадцать втором - совсем рядом. Однако сейчас двадцать третий век, и давно решена задача Тьюринга ( в десятиминутном диалоге с невидимым собеседником распознать искусственный интеллект), и кибернетические организмы проникли во все сферы человеческой деятельности. Машине ( вернее человеку, создающего мыслящую машину) так и не удалось преодолеть ту невидимую грань, что отличает человеческое мышление от машинного, то удивительное смешение разума и рассудка, свойственного человеку. Разум порождает в людях жажду познания, стремление к творчеству и фантазии, а рассудок заставляет критически оценивать результаты и устремления разума. С другой стороны - научные исследования, основанные лишь на рассудочной способности, зачастую резко расходятся с нравственностью и искусством, и тут на помощь приходит разум и конфликтные понятия подвергаются  преобразованию и служат познанию и развитию самого субъекта. Это настолько тонкие и неуловимые дефиниции, вместе с тем столь могучие, что с трудом поддаются осмыслению человеком, а уж о том, чтобы переложить их на кибернетические алгоритмы - говорить не приходится. Только разумное, а стало быть живое, существо обладает свободой воли и неистребимой тягой к познанию окружающего мира.


          Как писал русский ученый двадцатого века Й. Шкловский в своей книге "Вселенная, жизнь, разум",  развитие материи можно представить  в виде следующей схемы: неживая неразумная материя - живая неразумная материя - живая разумная материя - неживая разумная материя. Что касается последнего блока этой схемы - неживая разумная материя - как высшая и последняя фаза развития материи, то Джемс категорически отвергал ее. Не может порождение человеческого разума превзойти своего создателя!  Не может - и точка! Это был его категорический императив, и потому живая разумная материя является последней и высшей стадией развития всего сущего. При этом он допускал, что в своем развитии человек, а стало быть и разум, в конце концов перейдет на небиологическую форму существования, венцом которого может быть чистая энергия - свет. При этом сразу становится понятным, что определение жизни как формы существования белковых тел - давно устарело и является всего лишь частным случаем. Возможно, что более подходящим определением жизни является например такое: жизнь - есть такая форма существования материи, высшей и последней стадией которой является порождение разума. Любое вместилище разума является живым!


          Человек света! Вечное существование и неограниченные возможности! Только такая судьба достойна мыслящего существа, человека познающего, творца, к которым в первую очередь Джеймс относил себя. Для работы в этом направлении лаборатории университета, или другого крупного научного центра, совершенно не подходят. Там развернуться по настоящему никто не позволит, и за флажки официально разрешенных тем перескочить не удастся. Место для экспериментов со спящими генами должно быть уединенным и незаметным. В идеале, это должна быть  лаборатория, находящаяся на небольшом острове, и тематика работ которой, была связана с биологией. Но чтобы получить такую лабораторию в свое полновластное владение, необходимо, как минимум, год-два потерпеть, находясь в стенах университета, и получить степень магистра. Тогда можно надеяться реально стать заведующим такой лабораторией, если хорошенько поискать вакансию. Но ведь для этого придется на несколько лет отодвинуть работу над своей мечтой, заниматься никому не нужными исследованиями, общаться с окружающими тебя людьми, и постоянно думать совсем о другом. Нет, это невыносимо! Неужели нет иного пути к заветной цели, который бы позволил не терять драгоценные годы? Слиптон вдруг осознал, что практически ничего не знает о другой стороне жизни, не связанной с наукой, или учебой.

          Матери своей он почти не помнил, так как она умерла, когда ему едва исполнилось три года. Отец работал инженером-электриком в какой то небольшой компании, но после смерти матери запил, и вскоре работу бросил. На последние сбережения он приобрел себе небольшой магазинчик в подвале соседнего дома, где и проводил все свое время, так что Джеймс был предоставлен самому себе. Другой женщины в жизни отца больше не было, и они продолжали жить вдвоем. После школьных занятий, малолетний Слиптон садился за компьютер, и не вылезал из-за него, пока поздно вечером не появлялся отец, как всегда, навеселе. Джеймс, сидя уже с учебником, всегда ждал этого неприятного момента. Отец , шумно дыша, открывал дверь его комнаты, и с порога осведомлялся, вместо приветствия:
          - Ну что, сидишь, книжный червь? - затем проявлял отеческую заботу; - не голоден? - Впрочем, ответа он не ждал, и порога комнаты Джеймса никогда не перешагивал, а сразу уходил к себе и заваливался спать. Так происходило изо дня в день, пока не  подходила дата смерти матери. В тот день отец на работу не ходил, и рано утром, опрятно одетый, он открывал дверь комнаты Джеймса и задавал один и тот же вопрос:
          - Сынок, ты помнишь, какой сегодня день?
          - Да папа, сегодня день смерти моей мамы, - отвечал сын, и они шли на кладбище, и несколько минут стояли молча у могилы. Отец смахивал пыль с небольшого надгробья, пускал скупую слезу, и произносил свою обычную фразу:
- Мама была очень хорошим человеком, сынок, а хорошие люди часто уходят рано. Она ведь умерла не одна,  с ней умерло большая часть меня самого. И с этим уже ничего не поделаешь. - Он тяжело вздыхал, и добавлял: - Ты, если хочешь, можешь идти, а я еще побуду с ней. Нам надо о многом  поговорить.
          Дома в такие дни он появлялся далеко за полночь, и судя по шуму от падающих стульев - в состоянии, далеком от трезвого.
          - Отец, конечно, не был пропойцем; холодильник всегда был полон еды, в распоряжении Джеймса были небольшие суммы денег, и отец как то умудрялся заметить, когда подрастающему сыну настало время  приобрести новую одежду. Тогда они, как правило, вместе шли в ближайший универмаг одежды, и покупали все необходимое на год вперед. Впрочем, в последние несколько лет, покупку одежды и прочих бытовых мелочей Слиптон старший переложил на плечи сына.
          Отец никогда не рассказывал о своей работе, и новости они с отцом тоже не обсуждали, и Джеймс ни разу не слышал от отца каких либо наставлений и поучений. Они жили с отцом не вместе, они жили рядом, и впервые отец заинтересованно посмотрел в глаза сына, когда тот объявил ему, что уезжает в Цюрих, учиться в университете.
          - Цюрих, это, кажется, в Европе. А что, разве в Америке нет университетов?
          - Есть конечно, но там, в Цюрихе, очень хорошая школа биофизиков, кем я хотел бы стать.
          - Биофизика, надо же! И как же ты теперь будешь жить сам, - сказал он прерывающимся голосом, - я ведь тебя ничему не научил. - На что Джеймс ему ответил: -  я туда и еду учиться, так что не пропаду.
          - Я не такую науку имею ввиду - жизни не научил. В университетах это не проходят, а я вот, похоже, опоздал.
          - Да, похоже, что уже поздно.
          - Когда уезжаешь?
          - Завтра, в десять.
          - Уже завтра? Погоди, я сейчас. - Он пошел в свою комнату и вернувшись, протянул сыну кредитку.
- Здесь немного денег, но это все, что у меня есть. Держи. На первое время должно хватить, а там, глядишь, мои дела пойдут успешнее.
Они неловко обнялись, и уже уходя, отец повернулся на пороге и сказал:
          - Знаешь, я, наверное, завтра не пойду тебя провожать: что-то мне недужится. Так что, счастливого тебе пути. И еще одно: помни, что у тебя есть дом, куда ты всегда можешь вернуться.
На следующее утро Джеймс уехал в Цюрих, и с отцом он больше не виделся никогда. Когда он умер, Джеймса известили очень поздно, и он приехал на родину, когда отца уже похоронили.