А и Б

(1965, ранняя весна)
Кубарем катятся по снежному склону оврага мальчишки – наблюдать страшно: как только руки и ноги у них не отрываются и не отлетают головы?!
Вот оба у подножья кручи. Один говорит другому, нахлобучивая шапку на белобрысый затылок:
- Ну чего, купнёмся?
Второй, круглоголовый, мнётся, шапку надевать не спешит, оглядывается, подбирает оброненные варежки – и видно, как пар от него поднимается прозрачным дымком:
- Можно, в общем.
С крутизны берега виден длинный корпус гидроэлектростанции, пенистые водопады с турбин. За рекой вдоль дамбы простор разлива с островами.
Внизу по берегу Оби шевелятся фигурки рыбаков.
Против течения, рассекая стремнину заточенными носами, плывут деревянные кораблики-«змеи» с блеснами на хвостах.
Река и небо меняются местами. Бегут по футбольному полю пускатели бумажных разноцветных змеев.
Вновь переворот – опять река.
Руководят змеями-корабликами посредством  толстой лесы рыбаки (охотники на серебристую нельму) с береговой кручи. Они перекрикиваются-переругиваются:
- Уйди! Уйди ниже! Захлестнёшь?!.
- Сам уйди! Выше!..
Рыболовы перебирается по склону – один вверх, другой ниже.
Их сверкнувшие на солнце лесы-бичёвки пересекаются и… благополучно расходятся, не перехлестнувшись.
Шум c плотины, искрящаяся пыль от падающей массы воды наплывает на  толстый припай льда по кромке берега.
Наверху припая два подростка в трусах машут руками и дрыгают ногами – разогреваются.
Вот один, белобрысый, с разбега ныряет в чёрную воду. Вынырнув, отчаянно гребёт к берегу. Несколько мгновений и он, точно обезьянка, вскарабкивается на лёд, скачет на одной – на другой ноге, затем зажимает кисти рук меж коленок:
- У-у-у! Мам-ма-а, отморозился-а! Не понял, как вылетел!.. А ты чего сачкуешь?! Бава!
И подталкивает плечом круглоголового товарища в спину.
Тот испуганно косит глазом, верещит:
- Антоний! Уйди!
И, завизжав по поросячьи, прыгает.
Через секунду-другую он вновь наверху и вопит в унисон товарищу:
-Я то ж не понял!. Во э-то да-а!..
И оба хохочут.
Приплясывают у костра среди валунов.
- А?!
- Бэ! Глухой?
- Что?
- Уши, говорю, отморозил?
- А?
И опять хохочут…

(2017, лето)
Круглая седая голова с затылка: мужчина играет в шахматы по интернету.  Бормочет:
- Шахматы – это хорошо. Времени уйма, играй себе…
Смотрит на ладони:
- Там бы нам бы не ушки коняшек трепать, да? А чо-нибудь поcущественней.
Гасит экран. Встаёт, подходит к окну:
Женский голос из кухни:
- Бава, ты хотел яблони сухие спилить?
Бава – раздражённым шёпотом:
- А то я не помню... (и громко) Я на полигон сначала. Обещал. Оттуда – на дачу.

Панорама завода железобетонных изделий.
Бава подымается на кран, открывает дверь в кабину.
Средних лет женщина за рычагами оборачивается, сдвигает шапочку со лба на затылок:
- О, Ба! Ты как всегда кстати! Порулишь? Сбегаю кой-куда.
Бава присаживается на корточки.
- Привет, Марусь. Ну, беги.

Бава ворочает рычагами: поднимает крышки паровых камер, несёт бадью с раствором.
Стропальщик кричит, подойдя к крану вплотную:
- Бавай?! То-т, я гляжу, почерк знаком!.. Только шапку с земли подымай!
Бава в ответ по громкоговорителю:
- А ты рот не разевай!
С крана Бава направляется в контору, перед табличкой на двери «Скучный Виктор Павлович» медлит.
Садится через стол напротив мужчины в очках, подперевшем кулаком скулу:
- Возьми, Палч, обратненько. Скучно мне чегой-то сиднем в доме сидеть – у жены под надзором. Глаз, че сло, по-прежнему – алмаз, ручонки слушаются как дважды два. Реформа, вишь, грядёт: до шестидесяти пяти грозят сделать. Так что я ещё, по их меркам, мальчик.
Скучный «Палч» откидывается на спинку стула, почёсывает ногтем морщинистый лоб свой, оставляя на нём розоватые полоски.
- Ты ушёл? Ушёл. Я когда тебя просил задержаться – ты упёрся. И сиди теперь, помалкивай.
- А я вот читал в инете – академик один говорит: каждого нужно индивидуально списывать, по его генетике. Можешь – работай, нет – отдыхай. Вот это правильная позиция!
Скучный испустил дух – в нетерпении:
- Бай, ты ж должен понимать, не я решаю. Так что бай-бай. Померла, так померла.
Бава встаёт, роняет стул:
- Падлюки вы корпоративные!
Скучный обиженно:
- Ну, ты это зря… так-то грубо.
Бава смотрит с презрением:
- Нехорошие вы!
Скучный мотает головой:
- Не согласен!

Дома на кухне. Жена:
- Ну и чего, нормально?
Бава шевелит бровями:
- Пара-нормально.
Жена присаживается на стул:
- Это как?
Бава барабанит по столу пальцами:
- А так: смотрите, говорят, кино про ино-планетян, и заводите знакомства с иными галактиками. Может, там пригодитесь.
Жена гладит мужа по руке:
- Образованные стали все.
Бава переворачивает ладонь, пожимает жене руку.
- Продвинутые.
Жена улыбается:
- Да наплюй.
Бава растягивает в искусственной усмешке губы:
- А я чего? Так и делаю, Лидок. Пи-ли-ю.

Школьный звонок.
Антоний и Бава (за плечами ранцы) крадутся по переулку за двумя щебечущими подружками.
Антоний шёпотом:
- Ну чё, высунемся?
Бава отрицательно мотает головой:
- Не-е!
- Боисся? Ну, и попрощайся со своей Лидкой – уведут, пока телишься.
Бава останавливается, как вкопанный.
- Кто?
Сделав по инерции пару шагов, Антоний оборачивается:
- Что кто?
Бава сердито:
- Уведёт кто?
Антоний делает большими глаза:
- Да Мотькин же! Боксер ейный. Ты чё, не знал? Он давно за ней ухлё-ухлё.
Бава недоверчиво смотрит на товарища.
Звонок! Девчонки на перекрёстке оглядываются, прыскают и разбегаются в разные стороны.
Звонок телефона. Бава просыпается, хватает трубку:
- Да! Хорошо, ма. Буду. Говорю же, приду… скоро…  уже выхожу!
Кладёт трубку, трёт лицо:
- Снилось чего-то. Перебила.
Бава ходит перед сидящей в кресле-каталке старухой в кружевном белом чепце, говорящей скрипуче-назидательно:
- Я ещё не потеряла ясность ума.
Бава останавливается перед окном:
- Ну.
Старуха постукала костяшками пальцев себе по лбу:
- Опять поскакал, не подумавши?
Бава поворачивается от окна к матери:
- А чего я не подумал?
Старуха приставляет палец к углу сморщенного рта:
- Поезжай к годовщине свадьбы. Заодно понюхаешь, как там Лёше в примаках живётся. Вместе и машину подберёте.
Бава замирает, затем хлопает в ладоши:
- Точно! Такие дела надо заране… А то поеду с чемоданом денег!
Старуха добавляет:
- И зачем будоражить молодую семью? Пущай там всё уляжется. А то чего увидишь? Сюсюканье. Фальшь. Ты поезжай, когда десять раз поссорятся и помирятся, разберутся меж собой, кто кому подчинён.
Бава возражает:
- Нет, я к ним проездом как бы. От Антония будто.
Старуха устало закрывает глаза и вновь открывает, и как выстреливает:
- Здрасте!
Бава изображает удивление:
- Не помнишь его?.. Да, сколько лет?.. не видались. Представь себе. Я ему, как снег на голову!
Старуха смотрит на сына из-под ладони:
- И он тебе обрадуется?
Бава разыгрывает возмущение:
- Друг детства! Мы с ним такого шороха наводили! Забыла, что ли, в каком районе жили? Сплошные бандюганы вокруг!
Старуха презрительно:
- И что с того?..
- Да погоди, мамуль. Вот поеду с чемоданом, говорю ж… А лучше будет, если меня встретят, отвезут, привезут на торги. Да и хочется мне…
Старуха перебивает:
- Так и я про это. Только ты сказал, давно не видались, а мог бы и позвонить прежде. Чего раньше не чесался?
На лице Бавы одно выражение сменяет другое: растерянность – досада.
- Вот и поеду, найду…
Старуха вздыхает:
- Тебя опять повело в упрямство?
- Маму-уль, прекрати!
Старуха гневно машет рукой:
- Не тебе меня вокруг пальца… Как родился с прищуром, так и припух. Старшенький – прямой, жердина, а ты вьюн – оплетаешь, обвиваешь. Это не в укор – отцова натура. Нет, должно быть, в прадеда.
Подпирает сморщенный подбородочек сухоньким кулачком. Молчит секунд тридцать – кажется, вечность.
- Поезжай, раз невмоготу. Твой дружок, надеюсь, более тебя степенным стал. Только погоди, жёнушку твою надоумлю. Пущай она сама тебе путь-дорожку подскажет. Пущай почувствует себя умней, погордится прозорливостью.
(Бава недоумённо вздёргивает подбородок.)
Да, над тобой возвысится. Ты ей письмецо сочини. Как там у вас называется?.. Мыло? Вот и намыливай: он-де, дружок твой, разыскивает тебя, а вовсе не ты – его. Лида со мной поделится, а я надоумлю, невзначай.
Подымает кверху указательный палец:
- Я вот помру вскорости, ты уж поднакопи ума маленько. А то буду я сверху смотреть да слёзы дождичком проливать.
Бава мотает головой из стороны в сторону:
- Всё! Я пошёл «мыло» сочинять! Телевизор включить?
- Да. Хочу быть в курсе событий.
На экране предвыборная компания 2018 года.

(2017, Антоний спит на тахте.)
Облака над головой.
Скала – метров тридцати. Вокруг – ниже по периметру – покачиваются верхушки деревьев.
Антоний небрит, с выдохом удивления бормочет:
- Как я сюда забрался?!
Маковка скалы – метра полтора на полтора в поперечнике.
И на пятачке этом теснятся трое: Антоний в мятом зелёном плаще оглядывает себя самого и с удивлением таращится затем на двоих парней у самого края. Невольно:
«Гля-ко, «Верзила и Колобок» да и только!»
Проводит по сырой траве ладонью, затем по лицу.
Помахав руками, Колобок  подтягивает к груди одно колено, другой ногой отталкивается и прыгает
(Антоний вытягивает шею – с опаской смотрит за край скалы вниз)
на плотную, тугую сетку из травяного покрова, натянутую вроде чехла на хлюпающую трясину:
чмок! – что тебе матрас пружинный – доносится гитарный перебор и затухает.
И – восторженный вопль:
- Батут!
И скачет внизу круглая фигурка, машет руками призывно:
- Давай! Сигай!
Второй – Верзила – неуверенно мазнув глазом по Антонию, охрипше:
- Э, дядя, твоя кликуха как?
Антоний недоверчиво:
- Чего?
Верзила шевелит губами, вдруг – поскальзывается – О-а! – машет руками,
летит в противоположную сторону:
чмок навзничь на острые камни…
Мысли Антония мечутся мушиным хороводом – этакий веретенообразный рой вокруг головы-лампочки. Он даже садится на землю и начинает зачем-то подтыкивать под себя полы плаща:
- Скорее!.. Прыгать?.. Пока не набежали!.. Я его не толкал!.. Не спросят!.. Растерзают!..  Куда меня занесло?! Кончай рассуждать! О-ой, мама! Прыгай, дурень!
Рядом проплывает облачко.
Антоний вскакивает на ноги, примеривается и перескакивает на него.
Проваливается по колено, балансирует и садится, по пояс утопает в молочном киселе.
И оказывается в лифте.
Вдруг кабина выпадает боком из шахты наружу здания и замирает, пошатывается на продольных штангах, почти вровень с кровлей, как колосок с прозрачным зёрнышком на конце.
(высоко-высоко – взгляд откуда-то со стороны облаков)
И Антоний видит себя внутри этого лифта, видит своё – скорее, удивлённое, чем испуганное – лицо.
Но вот колосок начинает валиться,
Антоний смотрит во все глаза – и при этом размышляет: «Странно как-то всё…»
Кабина приземляется на какой-то дворец,
Антоний успевает рассмотреть великолепную архитектуру, мозаику на кафельном полу огромного зала…
Просыпается, задыхаясь, с открытым ртом:
- Ну, и что это было?..
Закрывает глаза: «Давай досмотрим!»
Но вместо финала – из-за спины – ему протягивают пластмассовую игрушку и говорят хором: «Не можем понять, как её включать. Там голосовое письмо от проститутки. Может, вы знаете?»
Антоний вертит в руке предмет – уже не игрушку, а нечто напоминающее пульт, жмёт на кнопку и в лицо ему ударяет струёй краски,
смотрит на своё чёрное лицо в зеркале:
- «Ну-у!»
Проводит по лицу ладонью:
- Да что за чушь!?!
Встаёт с постели, шлёпает босиком в ванную комнату, смотрится в зеркало: лицо чистое, - облегчённо вздыхает:
- П-фу! Бред какой-то!
Опять проводит ладонью:
- Остарел, что ли?..
Возвращается в комнату.
Звук уведомления с мобильника: жь-жь-юк…
Глядит сообщение: кто-то бросил ему на мобильник полсотенки.
- П-фу? Кто бы? С какой стати? Подковырка? Чья?
Звонок прерывает его аналитику:
- Приве-е-т, двоеженец!
Антоний в испуге отставляет от уха трубку, затем медленно подносит опять:
- Бава?!.  Т-ты откуда?!.
- Да вот, усаживаюсь в электричку… из твоего городишки – в Новосибирск восвояси. Не мог дозвониться до тебя, вот и завернул оглобли.
Антоний затопал ногами:
- Выскакивай скорей, выскакивай!.. Давай, живо!..
Слышен торопливый скок бегущего тяжеловеса:
- Уф, выскочил!
Антоний думает: «С чего бы я так разволновался»,
и в трубку:
- Молодец!
Бава идёт по перрону, продолжает говорить:
- Координат твоих я ж не знал! Попёрся к твоей первой законной. Чаем напоила... с моими конфетами, правда. Телефон твой взял, а ты… молчок – зубы на крючок.
 Антоний перебивает:
- Автобус запоминай! 
- Так чего трубу не брал?
- Жду! В магазин побёг.
Сидят на кухне, внимательно разглядывают друг друга, оба улыбаются. У Бавы на круглом лице – смайлик, у Антония – неопределённая ухмылка.
Хозяин хлопает себя по колену:
- Потрясно! Нисколько не изменился, круглоголовый! Ты что, красишься, что ль?!
Бава проводит ладонью по волосам:
- Заметно?
Антоний с иронией:
- Да не особо. Но зачем?
Бава с хитринкой в глазах:
- А девочки?
Антоний смеётся:
- Каким ты был, таким остался.
Бава подворачивает ноги так, что под его громоздкой фигурой табурет не виден, и сидящий выглядит большим парящим в воздухе шаром.
Дотягивается до морозилки холодильника, заглядывает:
- Вижу – на подножный корм перешёл. У меня не так. Курица, говядина свинина – чтоб фарш для пельменей завсегда был. Рассказывай, как дошёл вегетареа... тьфу, выговорить даже не могу!
Антоний разворачивает пакет с окороком:
- Нет, это ты сперва доложи, за каким хреном пожаловал. По порядочку. А то, ишь, критику он наводить собрался.
Бава отрезает себе ломоть и отправляется босиком в путешествие по квартире, комментируя увиденное:
- Мебель. Да!
Из ванной:
- А пена для бритья где? Кончилась? Позор!
Антоний из кухни:
- Ты проездом, что ль?
Бава снова умащивается на табурет, отдувается, как от усталости:
- В Калининград. У меня там дядька после второй мировой, великой и отечественной, комендантом был.
- А причём тут дядька? Он разве не помер?
- Да это к слову. Для охмурёжа. По инету с кралей одной законтачил!..
Подносит к губам шепотку пальцев, чмокает. И лезет в сумку, достаёт набор духов и ещё каких-то побрякушек в пакете.
- Во! Приготовил. У неё подружка есть. Тряхнём стариной? Фотки покажу…
Антоний усмехается:
- А западенцы пропустят через границу?
Бава подмигивает:
- Перелетим.
Антоний потирает подбородок.
- Значит, лисица у норы своей курятника не зорит?
Бава кивает:
- Мудрости маленько поднакопил, да. К тому же, я на школьной зазнобе нынче женат. Да. Всю жизнь переживал, не реша-ался… сны эротические одолевали.
Антоний моргает:
- На Лидке, что ль?
Бава раскидывает руки в стороны.
- Н-ну-у!
Антоний допытывается:
- А прежнюю куда девал? Она у тебя боевитая была. И сыновья, помнится, тоже такие бое…
Бава мотает головой:
- Там всё просто… два гаража, два погреба. Поделили поровну и адью. А со школьной своей случайно получилось. Ейный мужик как раз тапочки белые примерил…
Бава покусывает ноготь на кривом пальце:
- А сыновья давно взрослые. Собственные ошибки подсчитывают. Старший, кстати, неподалёку от тебя – в Москве. Мозги у него шустрые – сумел устроиться.
Антоний наблюдает, как Бава вращает глазами и упирается в него:
- Ну дак чё, рванём?
Антоний улыбается:
- Прикинуть надо. Дела. Сходу не бросишь.
Бава хлопает себя по тугому животу:
- Да каки дела! Ты чо, нравственным прыщём заделался? В пуританство ударился? Так мы ещё ого-го! – рановато нам воспитывать юное поколение. Или мне тоже ехать не советуешь?
Антоний прищуривается:
- Не надо только на меня кивать. Совета просят, дабы что? – свалить провал мероприятия в обозримой перспективе. Давай – каждый сам-сусам. Я за себя – с утра пораньше – отвечу. Так что рассказывай: как жил – не тужил.
Бава складывает на груди смиренно свои больше руки:
- Да как жил, так и не тужил. Помнишь, как на кран карабкались?
Антоний с охотой подхватывает:
- О! До сих пор в мандраже.

…на грузовом лифте вверх,
в продуваемом ледяным сквозняком нутре высотки: летят серые клочки бумаги, ещё какой-то мусор.
Два мужика прыг-скок – в лабиринты предпоследнего этажа
и – к стальной балке, приторочившей «Гулливера» к громаде здания.
Духовым оркестром – стылый ветер гудит в проёме окна,  наискось несутся снежные хлопья – тюлевой занавесью задёрнув обзор.
Антоний (33) напряженным взглядом пробивает как бы себе путь: надо шагнуть и просеменить метров десять  по узкому трапу – до крана.
- И что?
Бава потирает ладони.
Антоний покрепче натягивает на голову шапку и после непродолжительного раздумья:
- Думаешь, сдует?
Бава грозит пальцем:
- Вниз не гляди. И варежки надень.
Антоний впрыгивает на подоконник и невольно глядит под ноги –
в сотне метров за быстро плывущей мглой угадывается мерзлая твердь земли.
Ухватив провисающий тросик, Антоний робко ступает на трап.
Мажет по лицу тугая влажная масса. Антоний продирается через неё, балансируя левой рукой.
Варежка улетает.
Вцепившись в поручни, Антоний переводит дыхание.
«…не упал!! Мама... чки!.. родненьки…я…»
Дальше вверх по перекладинам, набычившись, против секущих висок снежных колючек,
левая ладонь каждый раз при перехвате прилипает к железу.
Отогреваясь над электропечью, говорит, старается придать голосу непринуждённость. Показывает на сгиб в локте. Слизывает кровь с ладони.
- А рученьки мои забо-бо-о….
Бава покровительственно:
- Вниз когда, ещё пуще бо-бо. 
Антоний смотрит на Баву.
- А мы чё ж, не по трапу?
Бава усмехаясь:
- Понравилось? (и назидательно): На лифте вниз! – из принципа не езжу. Застрянешь и ругай цивилизацию. Всё должно быть в меру. Это я проверить хотел – сможешь ты, не сможешь.
С прищуром скашивает глаз:
- Я два месяца с самого низу лазил. Курить бросил даже, дыхалку укрепить чтоб. Рабочие матерятся – выработки у них из-за меня, видишь ли, нема. Я им: в одиночку трап уложить не можу. Они сразу скисли, засомневались – надо ли рысковать? Этот трапчик со стороны махоньким выглядит, а на самом деле…
Оборачивается к другу, растягивает губы в усмешке:
- Тебе, признайся, узеньким показался, не надёжным? Потом я неделю ещё прицеливался, и ни одной погонялки не услышал. Молчком все перемигиваются, гады, – ждут-пождут: когда же я созрею…

Друзья детства переходят в комнату. Бава, глотнув из бутылки пива:
- Кстати, я не понял… или забыл… ты тогда зачем приезжал?
Антоний подымает глаза долу.
Бава прищипывает указательным и большим пальцами кончик своего носа:
- И кстати, зачем ты на кран со мной полез?
Антоний жмурится – вспоминает Анталию (Турция).
Он сидит под матерчатым зонтом на берегу, наблюдает, как разыгрывается шторм, материя на зонте хлопает с нарастающей силой.
Ироничным голосом – себе, точно очнувшись:
- «Взбурлило синее море…
Вздурила моя старуха…»
Вот вам, пожалуйста… опять Александр Сергеевич. Во всё проник… куда ни сунься.
Антоний поворачивается  к разбушевавшемуся морю.
- А не покачаться ли на волне?
Решительно стягивает с себя отсыревшую от брызг футболку.
Поднырныривает под накатывающий водяной вал, изо всех сил загребает, ныряет под следующий,
доплывает до буйка, но железный бачок так опасно швыряет и вертит!
Плывёт не спеша вдоль берега,
открывающегося то широкой панорамой, то исчезающего, будто и нет его вовсе.

- А ты… сейчас… зачем явился? Узнать: обрадуюсь я или нет?
Бава опускает нос:
- Ну и как, обрадовался?
Антоний дёргает углом рта:
- Честно? Не знаю пока. Такое впечатление, будто и не расставались.
Молчат какое-то время.
Бава любопытствует:
- Так и не женился по новой? Мне твоя первая сказала, что ты с братвой завязан.
Антоний морщит нос:
- Кина насмотрелась.
Бава смотрит через плечо Антония в окно и барабанит по колену пальцами.
Антоний поворачивает голову и тоже глядит в окно.
Бава скрипит табуретом.
Антоний вздёргивает брови, оборачивается.
То не скрип, то Бава смеётся – так скрипуче. Приподнимает ладонь, шлёпает по колену опять:
- Ладно, дело прошлое. Как нынче развивается житуха? Куда вторую супругу девал? Задушил?

Ночь. Бава на тахте, руки за головой. Перед ним будто экран опускается…
По берегу скачут с камня на камень двое подростков.
Белобрысый предлагает:
- Ну чего, за блёснами?
Круглоголовый смотрит на босоножки, пристёгнутые к поясу Антония:
- Я шлёпки забыл.
- Да на острове найдём.
Раздеваются, прячут одежку в расщелину меж камней.
Пригнувшись семенят,
исчезают из поля зрения охраны, на вышке,
крадутся к запретной зоне – ограде из железных прутьев,
спускаются по колотым камням гранита к несущемуся речному потоку…
Голова у Бавы начинает кружиться, когда он смотрит на стремнину.
Первым заплывает белобрысый, за ним, поёживаясь, круглоголовый:
- Меня-т погодь! Антоня!
Антоня не слышит: шумит вода,
гудит и потрескивает трансформаторная подстанция за изгородью.
Две головёнки несутся по течению, смещаясь наискосок к островам на середине реки.
Мимо первого острова, узкого, их проносит, но за вторым (он втрое шире в поперечнике) ребята успевают загрести в затишье заводи.
Выбираются на берег.
Антоний садится на плоский камень, обувается.
Бава ковыляет к замеченной обувке:
- О! Кеды!
Тоже усаживается на камень, примеряет рваную обувь – размера, наверно, сорок пятого.
Антоний, подбоченясь, смеётся:
- Ласты настоящие!
Бава:
- Ништяк! Зато не порежусь.
По острову меж камней высматривают пучки лески – каждый вскрикивает, приметив добычу. Бава восторженным дискантом:
- Нашёл!
Антоня саркастическим баском:
- Фигня! У меня лучше!
Запрятав собранную добычу, они нацеливаются на узкий остров.
Вода меж островами неглубока, но стремительна, бурлит, пенится по зелени водорослей, закручивается водоворотами.
Антоний напутствует:
- Следуй за мной, по переходу!
Бава кивает.
Он смотрит на течение
 – голова начинает кружиться
– отводит взгляд к дальнему берегу, на небо,  затем на спину товарища.
Пока вода до колен, идти можно, по пояс  тоже кое-как – шаг вперёд, полшага обратно – стаскивает по скользким камням.
Но вот ликование на лице Бавы –
берег близко…
Вдруг оступается, вскрикивает:
- Дурацкие кеды!
Его начинает сносить с перехода…
испуганный взгляд ловит гиблое место водоворотов и бурунов у железных штырей.
Суматошно загребает руками, но вода приходится уже по шею, захлестывает в рот и нос,
а «Ласты» катятся по дну.
Антоний шлепает по мелководью параллельным курсом, орёт во всё горло,
ему удаётся ухватить товарища за кончики пальцев...
На острове. Бава сидит на горячем камне, отрешённо глядит на белые буруны около железных штырей.
Антоний выдёргивает спутанные клубки лесок из-под камней, срезает ножом крючки, блесны, грузила, что-то бурчит... Оборачивается на дружка:
- Эй, чё сидишь-то? Думаешь, на твою долю наберу?
Бава не отвечает, стаскивает сначала правый кед, затем левый. В той же последовательности – правый, затем левый – зашвыривает подальше от берега.
Антоний язвит:
- Чужие шмутки утопил. Нехорошо.

Бава просыпается в тусклый свете из окна, ошеломлённо оглядывает незнакомую комнату, прислушивается к неразборчивым звукам с улицы.
Идёт на кухню через смежную комнату, мельком смотрит на спящего Антония.
На кухне пьёт из чайника.

Антоний успевает закрыть глаза, когда Бава, проходя мимо,  смотрит на него. А когда слышит, как тот скрипит пружинами дивана, поворачивается на спину, смотрит в окно на фонарь и видит:
они с Бавой идут по берегу, уже одетые и с полными пазухами добычи.
Навстречу из-за нависшего над проходом большого камня появляются четверо мальчишек.
Самый высокий из них цедит сквозь зубы:
- Ну, привет.
Атоний смотрит на поток воды, несущийся у самых ног долговязого:
«Вдарить и пусть плывёт… если сможет… Не утонет?..»
Разворачивается и скачет с камня на камень – и по тропе вверх.
Долговязый глядит вслед убегающему Антонию,  сплёвывает:
- Он нам не нужен.
И щерит зубы на Баву:
- Не отцепишься от Лидки, причиндалы поотрываем. Слышь, тыква переспелая?!
Бава молчит, набычился.
Долговязый бросает своим:
- Пошли.
На самой верхотуре Антоний от напряжения сил опускается на колени, оборачивается на пустой извив тропы.
Маленькая фигурка Бавы медленно ползёт вверх.
Антоний прикладывает ладонь козырьком – пытается разглядеть: кто там?
Бава, поравнявшись с Антонием, глядя поверх него –
на кряжистое дерево на пригорке:
- Идём?
Антоний поднимает на товарища глаза, видит
большой чёрный круг его головы на фоне синего неба.
Идут по петляющей тропе средь высокой полыни. Ветер поднимает в воздух пыльцу. Бава чихает.
Антоний виноватым голосом:
- Я думал, ты за мной рванул.
Бава дёргает плечом:
- А-а… не сообразил. Ноги… ослабли.
Минуту оба молча идут.
Антоний неуверенно:
- Ну что… эти?
- Да ничего. О Лидке малость пошелестели.
На лице Антония мучительная гримаса.

Пожилой Антоний ворочается на диване, затем вновь озарён воспоминанием:

В дверь колотит ногой мальчишка лет одиннадцати:
Антоний открывает:
- Чего дубасишь?!
Мальчишка:
- Баву лупят! За сарайками!
Антоний сгребает с вешалки куртку…
…Вокруг Бавы четверо, ему некуда отступать.
Антоний с разбегу врезается головой в живот долговязому, тот сгибается пополам.
С разворота кулаком в лицо другому, третьему носком ботинка по колену.
Четвёртый убегает.
Сидят на скамейке – тут же, у сарая. Бава безучастен, точно оцепенел.
Антоний тоже молчит.
Бава равнодушным тоном:
- Когда уезжаешь?
Антоний:
- Я приеду, если что…
Бава моргает:
- А… не помирятся?
Антоний кривит губы:
- Развелись уже. Квартиру разменяли. Одна комната здесь, другая в Подмосковье.
Идут мимо школы, над крыльцом плакат «50 лет Великому Октябрю!»
Взбираются по пожарной лестнице на здание школы. Бегут трусцой по её плоской крыше. Останавливаются у карниза.
Антоний:
- И вроде не особо высоко, а людишки – мелкота.
Бава подходит к карнизу, садится, перебрасывает ноги через барьерчик, усмехается на удивлённый взгляд Антония и – рывком повисает на руках. Запевает:
- А мы монтажники-высотники, и с высоты вам шлём привет, ты-ры-пы-пы, там-тарам…
Антоний:
- Совсем дурак?!
Бава подтягивается, переваливается на крышу.
Антоний подозрительно:
- Ты зачем эт?
Бава отряхивает ладонь о ладонь:
- Характер воспитываю.
Антоний в сердцах:
- Ты лучше отца моего воспитывай! Проведывай хоть изредка. У него лапы, кстати, остаются. Боксу тренировать тебя будет. Чего ему делать? Вино пить?
Бава соглашается:
- Ладно. Проведаем.

Бава пожилой в электричке, на коленях сумка, на сумке газета, Бава о чём-то размышляет, глядя в окно.

Антоний прохаживается по квартире:
- Спрашивается, зачем приезжал? Один в Калининград побоялся?.. Чудно, пра сло. Треники вон забыл  (На спинке стула висит трико).

3ашумела рация, и далекий, пересыпанный помехами голос стропальщика:
- Бадью давай, бадью!
Бава приоткрывает смотровое стекло, берётся за рычаги.
Плывёт па кругу аэропланистая стрела, катится по ней каретка, гак скрывается из поля зрения – опускается по другую сторону здания; задрожал, завибрировал под ногами пол.
Вздрогнул Антоний, ухватился рукой за плечо друга, испуг мелькнул на лице, глаза непроизвольно выпучились, рот сам собой приоткрылся…
Бава хохотнул:
- Да! Мне тоже поначалу казалось, что кран мой пополам ломается!
На развороте врывается ветер в смотровое окно, Антоний прикрывается ладонью.
Стрела плывёт в мутном небе, вычерчивая габаритными огнями фосфорический след.
Свистит ветер в металлоконструкциях по-разбойничьи, струйки воды бегут по стеклу, вытягиваясь в тоненькие ниточки, отрываются и уносятся…
В рацию врывается музыка и хрипящие голоса, тренькает предупреждающий звонок,
шевелятся внизу почти невидимые люди.
И вдруг снегопад иссяк.
Антоний невольно прижимается к стеклу, расплющив кончик носа,
и сражён неоглядным простором: глаза распахнулись в восхищении.
Мокрые прострелы проспектов разбегаются к горизонту радиусами.
Трамвай высекает над собой синеватый огонь,
два контрастных следа на стерильном снегу от грузовика,
пёстрая, сшитая будто из лоскутков, собака, перебегает дорогу...
Зашумела рация.
- Забирай, забирай бадью!
Бава, подмигивая и показывая другу «закрыть варежку» – стянув с руки и тряхнув для наглядности брезентовой верхонкой:
Стрела поворачивается, как ствол дальнобойного орудия на корабле.
На цели в прорези "прицела" – двутавровой каретки – размытая туманом телебашня, затем – контуры торгового центра.
Антоний тыкает пальцем:
- Вертелё-отик! Гляди, желтенький! Внизу!.. Ма-ахонький какой!.. Бава, не оборачиваясь, сотрясает плечами:
- Ха-ха-ха! А и бэ сидели на трубе. А-а упала, бэ-э пропала, кто остался на трубе?

…звонок по скайпу – Бава:
- Слышь, подарил своей Лидухе духи! Ну ты помнишь, я показывал для…
Бава оглядывается на дверь в соседнюю комнату:
- Сказал, твой подарок – в ознаменование  незабвенных школьных лет. Она тебя хорошо помнит. Да-а, так я так и не понял, где твоя супруга вторая? Чего рожу скислил?

Провинциальный подмосковный городок.
Машина на скорости влетает на самую вершину взгорка
и на несколько мгновений колёса отрываются от асфальта.
На лице Антония – восторг от полёта в невесомости.
На мотив «Джама-айка!» поёт:
- Чья ма-айка! Нирва-ана!.. Та-та-ра-т-та-та, тата-та-а-а…
Машина скользит, замедляя ход, мимо лозунга на фронтоне ДК  «60 лет Великой Октябрьской…». Останавливается в тихом дворике, под кронами старых лип.
Антоний смотрит:
напротив деревянное крылечко в дощатый магазинчик «Продукты».
Взгляд скользит далее.
У допотопной колонки три девчушки. Одна нажимает длинный изогнутый рычаг, две другие припадают к пенистой струе воды, и то ли стукаются лбами при этом, то ли тугая струя отшвыривает их головёнки, но после этого – дружный заразительный смех.
Антоний наблюдает.
Наконец, та, что нажимала рычаг, обхватив себя руками по животу и пошатываясь от смеха, отходит от подруг чуть в сторону и всхлипывает:
- Ой, девки, не могу больше!
Антоний хмыкает.
Но вот шалуньи отсмеялись и, довольные собой, обратили свои сияющие личики на водителя машины. Та, что нажимала на рычаг, насмешливо вопрошает:
- Что, дяденька, хочешь нас покатать?
Антоний глядит на девчонку и трогает машину с места.
Попрыгуньи порхают вокруг бабочками, заглядывают в окна, гомонят,
а та, с косичкой, распахнула его дверь и бежит рядом, и пригнулась даже к нему, словно собираясь впрыгнуть, дурашливо упрашивает:
- Ну, дяденька, прокатите, чего вам – жалко?
В этот момент Антоний видит:
навстречу выруливает хлебный фургон и на скорости приближается…

Железнодорожный вокзал.
Круглоголовый молодой человек, помахивая дорожной сумкой, размашисто шагает вдоль состава поезда «Новосибирск – Алма-Ата», читает на вагонах: «Русские – казахи – единой семьёй – в светлое будущее!», на следующем: «СССР – братский оплот мира и процветания…»
Вынимает из кармана билет:
- Стоп, машина! Мой плацкарт!..
Поднимает глаза:
- О-о, какие амазоночки нас встречают!
Проводница с оценивающим взглядом, беря билет:
- А какие нужны?
Бава безапелляционно:
- Именно такие!
В купе. В окне через бледное отражение пассажира мелькает пейзаж.
Лицо круглоголового пассажира одухотворено – такое бывает у человека, вырвавшего из надоевшей повседневности и в ожидании увлекательных впечатлений.
Отодвигается дверь, уже знакомая проводница, плотно обтянутая формой, с пластмассовой ромашкой в нагрудном кармашке:
- Билетик у мальчика можно забрать?..
«Мальчик» вздёргивает брови,
подвигает с середины столика на край развёрнутый билет:
- Разве такой хорошенькой можно отказать!
Проводница, присаживаясь напротив:
- Пассажир пьёт чай?
Бава моршится:
- О-о, по чаю не скучаю! А вот коньячок с лимончиком припасены.
Проводница вроде удивлена:
- Неужели?
Бава значительно:
- Да с конфетками французскими, дефицитным сырком, сервилатико-ом…
Проводница поводит глазами из стороны в сторону, точно взвешивает на весах:
- А как звать-величать богатенького мальчика?
Пассажир протягивает ладонь:
- Бава.
Проводница,  пристально разглядывая пассажира,
вкладывает в его ладонь свою:
- Кто ж это его так окрестил забавно?
Бава рассматривает на её безымянном пальце белый след от кольца,
подмигивает.
Она усмехается.
Бава обнажает свои крупные зубы:
- А мальчик вполне созрел.
Проводница подхватывает:
- Для важных дел?

…выруливает хлебный фургон. Антоний вскрикивает:
- Куда?!. Дубина! Одностороннее движ!..
Рука его дёргается включить свет фар, вместо рычажка натыкается на ладошку девчонки.
Промельк тёмно-синих глаз,
удивление Антония на бегущую рядом голоногую пигалицу…
щелчок в голове, будто тумблер включился,
непроизвольный перехват ладошки,
рывок на себя,
и фургон, обдав горячим воздухом,  проносится мимо.
Девчонка,
задев плечом его подбородок,
проскользнула по его коленям в салон.
Некоторое время Антоний едет в оцепенении:
ему представилось: ступни ног девочки оторвало углом фургона…
Девчонка хихикнула.
Антоний боязливо смотрит на её невредимые лодыжки в ремешках сандалет,
машинально одёргивает задравшуюся юбчонку.
Девчонка вздрагивает у него на коленях.
Он тормозит.
- Ты чего? Испугалась?
Она поворачивает к нему смеющееся лицо…
Он с недоумением:
- Дурочка?
Она заливается пуще прежнего.
Он растерянно:
- А в чём дело-то?!
И вдруг лицо его искажает судорога, рот приоткрывается, точно у него перехватывает дыхание,
он откидывается на спинку кресла и пытается высвободиться из-под её тела,
стиснув зубы, стонет. Волна жара в лицо, глаза расширились…
За лобовым стеклом синий простор неба.
Антоний вздыхает, расслабляется.
Девчонка встрепенулась и перебралась с его колен на правое сиденье. Умостилась, как ни в чём не бывало, пошмыгала носом, и вроде бы насмешливо скосила оливковый глаз.
- Это, дяденька и называется… (подыскивает слово) экстазом?
Антоний хмыкает,
придавливает ладонями заметно вздрогнувшие колени.
Молчат,
она с победной невозмутимостью на лице,
он – с беспокойством, осматриваясь – как бы в опасении быть застигнутым…
Она говорит:
- А знаете, это даже приятно. Совсем не то, когда тискают на танцульках.
Он наводит недоумённый взгляд
на неё:
- Кто?
Она ворчливо передразнивает:
- Кто-кто,  не дед же пихто. Мальчишки.
Антоний проводит сухим языком по шершавым губам,
смотрит уже с любопытством
на неё:
- Вот так, значит?
Она, совершенно не стесняясь, поддёргивает подол, проверяет свои подозрения.
- Ну да. У меня даже тут… А говорят, что…
Не дождавшись окончания фразы, он спрашивает:
- Что?
- А у вас там… в порядке?
И маленькая ладонь очутилась у него на причинном месте.
Антоний перехватывает её тоненькое запястье.
Она плаксиво:
- А вот та-ак уже больно!
Он ошарашено смотрит
на её сморщенный носик,
отпускает её руку,
лицо его опять приобретает полуобморочное выражение, заметным усилием он перебарывает себя, и охрипше:
- Чёрт вас всех подери! Кажется, я таким не был в твои годы.
Она пожимает плечами, делает лицо глуповатым:
- Каким?
И, помедлив, загадочным тоном прибавляет:
- Вы не находите… дяденька… что это… чем-то… напоминает счастливый случай?
Антоний непонимающе глядит на её беззаботную игривую мордашку:
- А?..  А сколько тебе лет, слушай?
Она кокетливо:
- А что?
Он морщит лоб:
- Ну…
В улыбке её – лукавое озорство, в голосе – вибрация подавляемого смеха:
- Разве не гожусь?.. Пятнадцать.
Он недоверчиво кривит губы:
- На вид двенадцать.
Она качает головкой:
- А я чем виновата. Могу метрику показать.
Антоний осматривает её платьице без карманов:
- С собой носишь?.. пятнадцать – тоже, знаешь, не вполне… по законодательству.
Девчонка с презрением:
- А чего испугались? Никакого растления. Оба довольны, оба девственны, как стёклышки.
И засмеялась.
Антоний смотрит на свои колени: они вновь начинают вздрагивать.
Он прижимает их ладонями.
- Ты опять чего?

Сон: Бава-юноша скачет на гнедом жеребце…
Бава просыпается и незряче таращится (в глаза зрителям).

По степи мчится грузовой «Урал», догоняет бешено несущихся сайгаков, летит вровень со стадом.
Пыль, завинчивая, сносит в сторону.
Из  кузова двое в военных комбинезонах, припав на колено, бьют из автоматов одиночными выстрелами почти в упор по животным.
Втроём забрасывают туши в кузов.
Подле верещит, перебирая ножками, сайгачонок.
Пыль умчавшегося стада уже далеко.
Майор сдвигает кепи за затылок, берёт автомат, поворачивается к телёнку:
- Надоел своим мявканьем!
Бава стирает рукавом со лба пот:
- Не надо.
Майор раздражённо:
- Всё равно подохнет!
Бава поднимает ствол кверху:
- Жалко. Он уже большенький. Глядишь, к стаду прибьётся.
Майор вскипает:
- Убери руки, ну! Убью!
Шофёр подскакивает сзади, вырывает автомат, отбегает:
- Вы чё-о? Совсем дурные?! Братья, блин! Грузимся и мотаем отсель! Пока не застукали.
Майор спокойно:
- И чё нам могут сделать? Не я тут командир, что ли?
Шофёр кривит рот:
- А зачем зря светиться?
Бава сплёвывает в пыль.
Телёночек, спотыкаясь, бежит вслед грузовику…
Облако пыли соединяется с лиловым облаком на горизонте.

Девчонка всплеснула руками:
- Откуда он взялся, этот грузовик! Вот удача, так удача.
Антоний с любопытством косится:
- Ничего себе, оторвало б голову и все дела.
Девчонка хмыкает:
- Кому предначертано быть повешенным, тому не оторвёт.
Антоний заводит двигатель. В голосе его нетерпение:
- Это всё сказки!
Она подбирает колени на сиденье и полуоборачивается:
- Что не так?
Антоний сухо:
- Ехать надо.
Она поднимает вверх ладошку:
- Поехали.
Он просевшим голосом:
- А вот увидят родители… в чужой машине. Кстати, где твои подружки?
Она с усмешкой:
- Или вас ваши знакомые засекут да жене расскажут. Этого вы боитесь, сознайтесь? По-честному.
Он обречённо прикрывает глаза:
- Глупая ты. Самомнение раньше сознания родилось.
Она беззаботно:
- Росточком, может, я не вышла, да что такого! В любви не помеха.
Антоний вскидывается:
- Ты о чём, детка?!
Она поглаживает себя по щекам:
- Никуда вам от меня теперь не деться.
Лицо Антония краснеет.
- То есть?!
Она сквозь смех:
- Боже мой, боже мой, какие вы, взрослые зацикленные. Зашоренные. Закомплексованные. Идеология вас зае-ла.
Антоний прикрывает глаза, поглаживает ладонью лоб, с лица его начинает сходить краска, он поводит плечами:
- Ну и как тебя зовут?
Она отвечает просто, без малейшего жеманства:
- Инна.
Антоний смотрит на девчонку так, будто хочет припомнить что-то:
- Хочешь, скажу, что я подумал?
Инна приподымает брови:
- Что?
Антоний медлит, всё же выдавливает из себя:
- Я подумал: этого не может быть.
Инна также медлит с ответом, как бы осмысляет услышанное, смотрит на него с прищуром, и с некоторым превосходством говорит:
- Как это? Это было. И это теперь наше общее… наша о-общая тайна. Разве нет?
Антоний высовывает кончик языка, запихивает его мизинцем обратно в рот:
- Не зна-аю.
Инна упрямо:
- Зато я знаю.
Антоний хлопает ладонями по рулю. Решительно:
- Поеду. Уж извини.
Инна трогательно морщит лобик:
- Хорошо, поезжай. До встречи.
Легко выпрыгивает из машины; лучась улыбкой, шевелит пальчиками правой руки, левой – воздушный поцелуй.
Уезжая, он поглядывает на неё  в зеркало, пока не сворачивает на другую улицу.

Сельский клуб. Длинный свадебный стол. Щуплый пожилой очкарик, произносит тост.
- Мой племяш… Встань, пожалуйста, чтоб тебя все видели и могли запечатлеть, какой ты красавец!
Жених с большим жёлтым цветком в петлице поднимается с бокалом в руке, пошатывается.
Невеста смотрит на него с восхищением.
Голос с противоположной стороны стола:
- Ну-у, ещё один спичрайтер!.. Начнёт щас тягомотить. Вооще б отседа убрать!
Жених смотрит невидяще, затем поправляет на голове невесты фату, спрашивает:
- Твой братеник?
Невеста, левой рукой срывает с головы фату, правой выхватывает из руки жениха бокал и бросает им в сторону ехидного голоса.
На дворе потасовка. Бава и его брат, спиной к спине, отбиваются от нападавших.
На крыльцо клуба выскакивает пожилой спичрайтер с ружьём в руках, палит в воздух и тут же получает по голове поленом.
По комнате перемещается луч утреннего солнца.
На кровати лежит спичрайтер с полотенцем на лбу.
У дома мнутся вчерашние драчуны – семеро увальней. На крыльцо выходит Бава:
- Чего?
Отвечает более всех остальных побитый – его выталкивают вперёд и он бубнит:
- Извиняемсь. Перед батяней, во-первых… С чего мы вчера?.. Не помним.
И потупился.
Бава гладит себе лоб:
- З-заходьте.
Гостям навстречу приподымается спичрайтер и вновь обратно падает на подушку; жалобно-обиженным голосом:
- Главно… речь не дали закончить! Я ж реп-петировал два дня.
Главный парламентёр, опять потупившись:
- Извини, дядь Ген.
Дядь Ген вытаскивает из-под подушки лист бумаги:
- Ладно. Из головы речуга выскочила. Придётся зачитывать.
Брат (майор) дарит Баве посудомойку в коробке.
- Забирай. Мы её даже не опробовали. Сам разбирайся с инструкцией.
Бава мнётся:
- А как же вы? Настя твоя не возражает?
Брат вспыхивает:
- Это мой подарок матушке! Понял? Или опять выступать будешь? Застрелю!
Бава делает шаг назад:
- Да понял, понял.
Брат отходчиво:
- Ну и чапай.
Обнимаются.
 
Антоний видит
знакомую чёлку,
окликает:
- Вончара!
Но тот, не услышав, скрывается за углом дома.
Антоний некоторое время стоит в раздумье, затем заходит в подъезд.
Дверь открывает дама с волосами цвета воронова крыла:
- Вам кого?
Рыжий незнакомец приятным баритоном:
- Вас, Евгения Петровна.
Снимает дымчатые очки, стаскивает рыжий парик.
Евгения Петровна разводит руками:
- А, сокол залётный. Ну-у, проходи. Артист, нечего сказать! Вот где твоя стезя, оказывается, а ты в хулиганы подался. Спрашивается: зачем?
Антоний удовлетворённо:
- Рад повеселить. А что касается зачем: судьба играет человеком. Дедулю своего цитирую.
Евгения Петровна скептически:
- Ишь ты – подишь ты.
Антоний глядит на вешалку:
- А дочка где ж?
Евгения Петровна также смотрит на вешалку:
- Гуляет дочка. Можешь ванну покуда принять. Авось и вернётся, как отмокнешь. Эва, как шибает от тебя. Душист, крепко душист.
Антоний кроит на лице печаль и шевелит пальцами обоих рук:
- Побросаешь кирпичики у горячей печурки и не так окрепнешь. Инна, случаем, не на танцульках? О-ох, осержусь.
Евгения Петровна иронично кривит губы:
- Тебе ли сердитого изображать, бой-френд, – в твоём-то положеньице.
И следуя на кухню, останавливается у зеркала, поправляет волосы:
- Ну и что новенького расскажешь, сударь ты наш затрапезный?
Сударь, включая в ванной воду, фыркает:
 - Хы, новенькое вам подавай, какие! У меня всё по-старенькому – к концу смены меняй варежки: прогорают, сволочи. А тут ещё кровь носом. Кстати, мамуль, мне бы документ какой-нито сварганить, да-абы в электричке спокойно дышать?
Евгения Петровна вполголоса – самой себе:
- Такому артисту никакого документа не надобно.
Антоний продолжает своё:
- А то, знаете, хвост так и вибрирует по-заячьи. Слышьте? Я уж не прошу о серьёзном послаблении.
 Евгения Петровна в полный голос:
- Вот и правильно: не проси. Бегай так, кому ты нужен, такой шалопай. У тебя видок примерного семьянина, зятёк.
- А всё же, всё же…
Евгения Петровна поясняет:
- Дай тебе ксиву, как раз и врюхаешься. Бу-удешь по сторонам таращиться. И не приставай ко мне с провокациями, а то вот по долгу службы, как говорится, засвечу тебя, и останешься без самоволок. Или ты там всё же договариваешься?
Антоний высунул голову из ванной комнаты и шумно вздохнул:
- Тогда вы мне вот чего растолкуйте. Мой приятель, Вончара, – ну с кем я загремел – оставил наш общий кирпишный трудовой фронт и вернулся к прежней любимой деятельности…
Антоний потирает пальцем губы, перед его мысленным взором возникает давешняя картинка: мужчина с чёлкой дёргает лицом, но не оборачивается на оклик Антония, а спешит за угол дома.
- Вы его, кстати, видели когда-нибудь?
Евгения Петровна отворачиваясь от жарившихся котлет:
- Это какой деятельности? Чего ты там, про что?
- Ну, прежней деятельности: раскатывает на “мерине” по магазинчикам – сбирает, так сказать, дань с шелупони и в ус не дует. Какой отсюда следует извлечь корень квадратный или логарифму?
Евгения Петровна обыденным тоном:
- Выкупили?
Для Антония её вопрос не столь однозначен:
- Такое, значит, у нас практикуется, тёщенька?
«Тёщенька» нарочито громко стучит ножом по разделочной доске, нарезая лук.
Антоний басит:
- О, витамины, витамины – эт-то хорошо! Побольше, побольше лучку, чесночку, перчику – обожаю! И вообще, оголодал, мочи нет.
И – плеск воды.
Щёлкает замок входной двери, из прихожей резковатый, но приятный голос:
- Яви-ился – не запылился!
Антоний откликается бодро:
- Ёк-макарёк!
Евгения Петровна с кухни:
- Именно что запылился.
В ванной несколько раз хлопнули в мокрые ладоши:
- Нет, что за буза! Ну, бабы! Беда с вами.
Голос из прихожей:
- Соскучился, арестант, прибёг?
- Я-то прибёг, а вот где ваша светлость шманается? Ну-кась подавай отчёт сюда немедленно – и лучше в письменной форме.
- И в трёх экземплярах? А шампанского не нужно – прям в ванну?
Антоний распахивает дверь из ванной пошире:
- Шампанское обожаю, но обождёт, а вот тебя с удовольствием прополоскал бы.
Инна прикрывает дверь – она ей мешает пройти. В щель глядит на «бой-френда», подмигивает:
- Видали мы таких зэков.
Антоний гудит обиженным басом:
- Гдей-то ты таких видала? Евге-ения Петровна, что за коврижки с маком? В каком пансионе воспитывалась ваша дочь!
Скинув туфли, Инна босиком пробегает в комнату и включает музыку.
Евгения Петровна, подойдя к двери ванной комнаты:
- Ты там скоро? Ужин готов.
- Чую, мамуля. Сейчас вынырну.

Проводница откидывает прядь со лба:
- О-о! Обратно уже? Что-то быстро.
Бава радостно потрясает коробкой в одной руке, другой протягивает свёрток:
- Соскучился по тебе, роднуля! А это свежатинка.
Принимая подарок, проводница:
- Да неуж соскучился?
- Честное пионерское.
- Значит, врёшь.
Бава, задевая косяки своим большим рюкзаком, взбирается в тамбур.
- Эт почему?

Дверь отъезжает, на пороге маленький, остроносый лейтенант с чемоданчиком.
Проводница, ухмыляясь, уходит.
Бава разочаровано чешет лоб:
- Ты ещё кто?.. Ну-у, проходь.
Лейтенант порывисто вздыхает, задвигает за собой дверь. Садится робко на край свободной полки, рядом чемоданчик кладёт, шмыгает носом, косится на окно, за которым медленно отъезжает вокзал, затем только переводит тревожные глаза на попутчика.
Бава подмигивает:
- Ну, рассказывай.
Лейтенант вскидывает голову.
- Чего?
Бава в нетерпении как бы стонет:
- Расчевокался. Суть и причину излагай – чего! Кто тебя так огорчил?
Лейтенант смущается:
- А-а… О-о-о…обстоятельства.
Бава возмущённо:
- Вот те на! А как же воля?
Лейтенант растерянно:
- Какая воля?
Бава напористо:
- Известно какая – собственная.
Лейтенант заикаясь:
- С-собственная?
Бава хлопает по столику ладонью:
- Кто кем управляет?! Ты обстоятельствами, или обстоятельства тобой? Да-а, без бутылки, видать, не разберёмся.
Выдвигает ногой из-под столика портфель, начинает выгружать из него припасы.

В спальне. Инна, тоном игриво-подстрекательским:
- А ведь брешешь, Антош: фиг ты на мне женишься. Прилепился ко мне – думаешь, мать моя тебе пособит. Так ведь?
Антоний почёсывает ухо:
- А тебе очень хочется замуж? Ты девка складная, да избалованная, и сама себя ещё толком не знаешь. Пока журавль в поднебесье, ты жаждешь, а как заполонила, так и нос в сторону. Нет?
Скосил глаз на притихшую невесту:
- У тебя образование… Через месяц застонешь: и поговорить со мной не о чем. Ты боярыня, тебе блистать хоться.
Инна фыркает:
- А ты банду свою образуй. Одного на бухгалтера отправь учиться, другого на маркетинг, третьего в юристы определи. И шикарные балы закатывать будешь. А я блистать. Уважающий себя бандит должен не только скулы сворачивать, но и дело понимать. Вон кореш твой в тени, но при деньгах.
Антоний приподымается на локоть:
- Вончара?
В памяти вспыхивает: Чёлка заворачивает за угол дома…
Ночь. Лунный отблеск на картине, где лунная ночь: и луна там отражается в пруду.
Антоний лежит в темноте с открытыми глазами:
у водонапорной колонки веселятся подружки…
Поворачивается на бок, смотрит на спящую Инну.
- Все меняется…
Инна сквозь сон:
- Что?
Ещё не рассвело, он потихоньку одевается и выходит из квартиры, осторожно защёлкивает за собой дверь.

Через некоторое время оба захмелели. Бава утешает:
- Да ладно, не грусти, офицерик. Напишу брату – он у меня командир части! – поможет. Не дрейфь. Давай ещё по стопарику!
С удивлением разглядывает пустую коньячную бутылку.
Лейтенант удивлён не меньше. Говорит:
- Мне, наверно, хватит. Я по стольку не мо…
Бава вздёргивает брови:
- Ха! Оказывается, мо! Мо-жешь! Ты ж офицер советской армии! За мной!
Лейтенант хватается за сиденье:
- Куда?
Бава стучит по его лбу согнутым пальцем:
- На кудыкины горы! Такое название ресторана. Не знал?
Лейтенант искренне:
- Нет.
Бава потрясает, как дирижёр, обеими руками:
- Отличное заведение.
Лейтенант чешет темечко:
- У меня деньг…
Бава закрывает ему рот ладонью:
- А кто с тебя спра?
Лейтенант смущённо:
- Проводница.
Бава недоверчиво:
- Да? Странно. А за что?
Лейтенант растягивает губы в ненатуральной улыбке:
- Без биле…
- А-а!.. Заяц? Тогда точно надо добавить.
Грохот в тамбурах. День превращается в ночь. Двое, сглаживая углы и вагонные выпуклости, возвращаются из ресторана.
Их встречает проводница:
- Ну! Соблюли пропорции?
Бава тянется к ней с поцелуем:
- Мы всё соблюли, милая.
- Ой-лю-ли-и! Марш в купе и ни гу-гу.
Лейтенант вскидывается:
- Не хочу я к ворогу!..
- Ты ещё будешь бузить, зайчишка?!
Бава укоризненно:
- Какие мы сердитые. Е-есть надежда растопить л-лёд?
- Сначала уложи собутыльника.
Бава понимающе:
- Есть, командор!
Смотрит под ноги – на лейтенанта:
- Ух ты, он что – упал?
Проводница констатирует:
- Вот именно.
Бава берёт упавшего лейтенанта под мышку.

(Анталия).
Антоний сидит под матерчатым зонтом на берегу, наблюдает, как разыгрывается шторм, материя на зонте хлопает с нарастающей силой.
Ироничным голосом – себе, точно очнувшись:
- «Взбурлило синее море…
Вздурила моя старуха…»
Вот вам, пожалуйста… опять Александр Сергеевич. Во всё проник… куда ни сунься.
В номере отеля. Инна перед зеркалом.
Антоний, глядя на жену, иронично:
- Каков наш бос, а?
- Да, волчком вертится и всюду поспевает… в отличие от некоторых…
- Кого ты имеешь в виду?
- Не тебя, дорогой… успокойся. Как думаешь, отчего это в нашем номере одна кровать, а не две? Хоть и двуспальная, да матрас-то сплошной… ты вон дёргаешься ночью, а я не сплю… и душно. А тараканы в ванной?
- Ты к тёткам Вончары обратись: удобства, блага, конфликты с администрацией – всё им поручено, рвут и мечут.
Инна высокомерно смотрит через трюмо на Антония:
- К тёткам?
Терраса ресторана. Голубой бассейн у самых ног посетителей. Лаковые кроны пальм над головою. Ненавязчивая музыка. Шампанское…
Вончара с чёлочкой, цепким взглядом и с выражением пренебрежения на полных губах, – в достаточном подпитии,
его свита – три энергичные женщины: первая в жёлтом, вторая в оранжевом, третья в лиловом,
и трое мужчин:
Евгений, тридцатилетний улыбчивый парень, с беленькой, томно-глупенькой барышней,
и двое пожилых –  неприметные, так сказать, собутыльники-заместители.
Вончара наезжает на Евгения:
- Ты на чьи грошики тут, метроном?
(За соседним столом веселится чета немцев с детьми: притихли, уловив по тональности, очевидно, накал страстей.)
Беленькая пассия Евгения, глядя на мужчин, догадывается о серьёзности момента
и стирает с губ улыбку бумажной салфеткой – вместе с помадой.
Вончара нагнетает:
- Ну и чего?! Тебе трудно ножкой шаркнуть?..
- Вы о чём, Асмолыч?
- Не Асмолыч, а Вениамин Асмолович!
Антоний пробует вмешаться:
- Брось…
Вончара шипит в сторону:
- Шёл бы ты... спать!
И притихшим немцам:
- Чего зенки пялите?!
Подымается и, покачиваясь, удаляется, уронив пару стульев.
Один из неприметных замов хохотнул, другой поперхнулся и тут же запил из рюмки.
“Тётки” каким-то образом поблекли: яркие цвета будто сменились на выцветшие – осуждающе взирают на Евгения.
Откинувшись на спинку стула, тот зло скалит превосходные зубы,
его пассия торопливо прикуривает от свечи длинную коричневую сигарету.
Инна, чуть кривя губы в усмешке, глядит на закат, говоря всем своим видом, что её ничто не касается.
Антоний, улыбнувшись, – немцам:
- У нас так: двое дерутся, третий не лезь.

Ночь. Перестук колёс, поезд замедляет ход.
Бава вываливается на полустанке. Обретя равновесие, потягивается.
- Подышем! Чё такое? Ну! Всё знакомо! Луна на месте. Где-то читал… или видел... в кино?.. Не, ну посмотри на неё! Круглая какая!
Поезд медленно уходит.
Бава стоит, покачиваясь, пялится на Луну.
- Поднимите скорей глаза… Вспомнил! Учили, точно Гоголя… Щас…
Становится в позу декламатора:
- Внимание: классика! Подымите скорей глаза… Видите, какая Луна? Н-нас-сыщенного цвета… желток… яичный! И оранжево сияет лысиной! Застреёт…  лунной поясницей своей. И превращается в Лунец! Новоявленный Лунец – оборотень… Во! – видали? – какая метаморфоза!.. Как нам посчастливилось!.. узреть оборотную сторону спутника… Да, собственно, так оно и есть – увидели то, чего раньше не видали!..
Классика, короче!
Так! Слышали, чё я сказал? Разуйте глазки…
Сбоку уже давно стоит милиционер:
- Вы мне?
Бава поворачивает голову:
- Да! Тебя-то как раз… смотри, давай внимательно… за порядком.
- Да я гляжу-гляжу…
Бава хлопает его по погону:
- Молодец, сержант! Слышь, а где моя бетономешалка? В смысле… посудомойка…
Сержант снимает руку Бавы со своего плеча:
- Разберёмся, лунатик.
Ведёт лунатика, придерживая под локоть, по платформе, тот не упирается, хотя на голову выше.
Утро. В отделении милиции.
За столом капитан, спрашивает равнодушно:
- Где деньги, где вещи?
Бава пытается навести резкость в глазах – смотрит в дырочки через кулаки:
- Какие деньги, братан?.. Лучше скажи, где мой полоскательный агрегат?
Сержант из угла запальчиво:
- Ты нам дурочку не гони! Говори, куда деньги заховал? Вещички офицера советской армии кому сбагрил?
Поворачивается к капитану:
- Отличное представление. Натурально играет. Пьяного.
 Голова у Бавы кружится.

В каталажке. Бава бубнит:
- Х-ханыги!
Их четверо, и подкрадываются одновременно,
Бава лежит, веки прищурены, вздрагивают – настороже:
двоих вырубил сразу – левой, правой…
Получает табуретом по затылку.
У следователя:
- Передовик я, орденоносец! Не верите? Позвоните в управление!..
Капитан – ему:
- Ворюга ты забубенный! И рожа нам твоя очен-но знакома!
Показывают фоторобот.
Бава с интересом разглядывает:
- Похож.
Сержант с угрозой:
- Не отдашь краденого, повесим на тебя всех глухарей.
Через неделю.
 Следователь, лысый мужчина с равнодушными глазами:
- Скажи спасибо, проводница твоя прокололась за сбыт краденого. Ты зачем с поезда сиганул?
Бава пожимает плечами:
- Почём я знаю. Полнолуние сработало…
Следователь передразнивает:
 - Полнолу-уние…
Бава спохватывается:
- А тот парнишка?
Следователь непонимающе:
- Какой?
Бава, надувая щёки:
- Лейтенантик. Шибзик такой.
Следователь хмыкает:
- Утка.
Бава непонимающе:
- А?
Следователь терпеливо:
- Утка подсадная. Он подписал, что ты обокрал его.
Бава возмущённо:
- Так у него ж ничего не было!
Следователь усмешливо:
- Ты совсем тупой? Твой лейтенант с проводницей заодно работал. Ещё и к брату твоему подкатил. Адресок ему, телефон сам дал? Кстати, братишка твой не такой лох, как ты.
Бава лупает глазами.

Антоний у причала.
Служащие поспешно уносят кресла, столики и прочие пляжные аксессуары в кладовые помещения неподалёку.
На берег накатывает чудовищной высоты вал и сносит крайние щиты настила пристани, бегут люди в зелёных комбинезонах, торопливо стаскивают оставшийся пляжный атрибут за каменный парапет, через который уже перехлёстывает пену.
Где-то завыла сирена, Антоний оглядывается:
согнувшиеся пальмы в парке у отеля.
Подымается из кресла, но садится вновь, увидев,
как на мол выбегает девушка, придерживая на голове шляпу. Она озирается в поиске кого-то, останавливает взгляд на одиноком Антонии, он прикладывает к груди пальцы – меня, что ль?
– и также стремглав бежит назад к парку.
Антоний оборачивается  к разбушевавшемуся морю.
- А не покачаться ли на волне?
Решительно стягивает с себя сырую футболку.
Поднырныривает под накатывающую волну, изо всех сил загребает, ныряет под следующую,
доплывает до буйка, но железный бачок так опасно швыряет и вертит!
Плывёт не спеша вдоль берега,
открывающегося то широкой панорамой, то исчезающего, будто и нет его вовсе.
 Облюбовав волну покруче, Антоний взмывает и несётся на гребне, что есть мочи загребая,
достигает мелководья и, перескочив откат, стремглав бежит –
к пенистой полоске на песке.
Следующая волна накрывает его с головой и
шмякает о дно.
Только вскочил, оглоушенный, как уходящая волна опрокидывает и волочит навстречу набегающей.
Всё же успевает нырнуть под неё и отчаянным усилием выгребает на глубину.
Ещё три безуспешные попытки выбраться,
и паника в лице…
За мысом, куда уносит течение, берег положе,
волна растекается дальше и мельче, грунт под ногами твёрже,
Антоний успевает убежать. Падает на самой полоске пены и, перевернувшись на спину, долго глядит
на клочья бешено несущихся туч
и хрипло… не то хохочет, не то квохчет.
Вид сверху: зигзагообразная линия следов на песке.
 У пляжа Антоний останавливается,
спасатели наперерез ему несут от берега человека
с вывернутой в плече рукой – болтается как плеть.
 Вдруг Антоний испытывает щемящий восторг – даже подпрыгивает:
 - И чего я лез в пучину? Уж не покончить ли счёты... ха-ха!.. с жизнью?! Не-ет, погоди-им!..
 И шагает к оставленной под спудом булыжника одежде.

На двери кабинета табличка: «Начальник участка Скучный Леонид Павлович».
Бава двигает челюстью – вроде как собирается с духом. Стучит. Входит.
- Вот же справка! Никого я не грабил. Передо мной извинились даже.
Скучный, развалившись в кресле, пожимает плечами:
- На доску почёта глядел?
Бава сводит брови.
Скучный нетерпеливо:
- Ты там есть?
Бава догадывается:
- Уже нету?
Скучный выдвинул ящик стола, посмотрел в него и опять задвинул.
- Вот. Локомотив учухал. Это как в политике: пока до нас с тобой дойдёт, запустившие процесс уже на лошади. На коне. И не важно, чем он подкован, конь ихний, – правдой ли, кривдой. Анекдот слыхал – про верблюда?
Бава  ресницами хлоп-хлоп.
Скучный подводит итог:
- Давай теперь заново завоёвывай авторитет, раз вляпался.
Бава вспоминает о справке и потрясает ею:
- А куда я вляпался?!
- Откуда я могу знать. Молва сильнее справки твоей. Не-ет, не только мне, ты каждому в глаза загляни.
Бава ошеломлён:
- Каждому?
Скучный невозмутимо:
- А ты как думал! Общественное мнение! Ему возникнуть – одного плевка хватит, а чтоб исправить – тыщи слов понадобятся. Да и то сомнения останутся. Шагай работай. Не то за невыполнение плана ещё чего-нибудь навесят на твой забор.

Бава энергично ходит по комнате перед сидящей на диване матерью.
- Ма, я сам не понял, а! За что меня попёрли? Я туда, я сюда, все отворачиваются. За что?
«Ма» смотрит на него, подперев кулачком подбородок, показывает в улыбке железные зубы:
- За всё хорошее.
Бава хлопает себя по бокам.
- Ма-а, ты хотя бы…
Старая женщина передразнивает:
- Ма-ме-е.
Бава пучит глаза, надувает щёки:
- Разве не ты отправила меня в путешествие?! Мне, что ль, понадобилась бетономешалка? Я этим бетоном на работе по горло сыт…
- Хо-хо, ма-альчик, я ли тебя не знаю. Не там, так тут обязательно учудил бы чего-нибудь. Период наступил у тебя такой – шебутной. Так лучше там – подальше от семьи.
Бава рычит:
- Да-а? Из партии – вон, загранку – по боку. Скатился в самые низы! Чё делать-то?
Мать умащивает подбородок на соединённые пальцы рук:
- Придумай.
Бава возмущённо:
- Вот и придумай! Зачинщица!
Мать будто ждала этого:
- Хорошо.
Бава смотрит на мать подозрительно.
Она показывает ему свои железные зубы в саркастической улыбочке.

Бава взбирается на кран, входит в кабину.
Напарник за рычагами оборачивается:
- Задерживаемся, сменщик.
Бава закрывает за собой дверь.
- На сколько сегодня сработал?
Напарник посмотрел в окошко
На махавшего стропальщика.
- А чё? Думал, на пятнашку натяну, да самосвал на другой полигон, бляха-муха, свернул! Надо с ними разобраться – что за хрень?!. Так что на червонец всего.
Бава достаёт из кармана четвертной, разворачивает, дышит на выпуклый лоб вождя. Напарник заворожено моргает:
- Ишь ты, какой заначкой располагаешь! Расскажи, как от жены прячешь.
Бава назидательным тоном:
- А я не прячу.
Сменщик недоверчиво:
- Да-а?
Бава сочувственно:
- Устал?
Сменщик заподозрил подвох:
- А чё?
Бава облегчённо:
- Тады продолжаешь трудиться. За меня. А заначку тебе оставлю.
Напарник растерянно:
- А ты куда?
Бава потёр большой палец об остальные четыре:
- Тебе не всё равно?
Сменщик упёрся взглядом в четвертной:
- Ну, в общем…
Бава протягивает ему купюру.

Мебельный магазин.
По залу бродят покупатели со скорбными минами.
К одной паре – мужчине в дублёнке и ондатровой шапке, да под локоток женщину в аккуратной шубке поддерживает – тихо подходит невзрачного вида дядечка в замызганной кепчонке, и мягким голосом:
- Интересуетесь импортом?
Женщина смотрит на спутника, тот:
- Допустим.
Мужичок с прищуром:
- Расценки знаете?
Ондатровая шапка сдвигается слегка на затылок:
- Приблизительно, драгоценный.
Кепчонка, наоборот, надвигается на лоб:
- Объясняю.
После переговоров драгоценный медленно направляется к выходу. Клиенты, обождав минуту, следуют за ним.
Во дворе. Фургон. У фургона Бава. К нему драгоценный подводит пару.
- Наши клиенты.
Бава кивает.

Антоний смотрит видеозапись.
Рядом на стуле – невзрачный мужчина в сером пиджаке, поглаживает себе лоб подушечками пальцев.
На экране: Вончара с Инной в постели.
Невзрачный:
- Ну, я, наверно, пойду.
Антоний вынимает из кармана запечатанную пачку денег, кладёт на край стола:
Невзрачный засовывает деньги во внутренний карман, встаёт, уходит.
Антоний выключает запись.
Поднимается, видит своё лицо в трюмо,
Хватает нотбук и кидает в отражение.

Вончара (в трусах) глядит в глазок:
За дверью смутно маячит что-то рыжее.
Вончара, помедлив, открывает.
За порогом рыжий мужик в больших солнцезащитных очках и с потёртым чемоданчиком.
- Газовое хозяйство.
Вончара досадливо:
- И чего?
Газовщик равнодушно:
- Ничего. Посмотрю ввод и пойду к вашим соседям. Разрешите? Минута на всё про всё.
Тряхнув чемоданчиком, в котором громыхнуло железо, шагнул,
Вончара едва успел убрать босую ногу из-под его башмака.
- Слепой, что ли?! Очки бы снял.
Газовщик обернулся, приспустил на нос очки, открыв здоровенный фингал.
Вончара кивнул.
Пока газовщик на кухне мажет мыльной кисточкой газовые соединения и вертит ручки плиты, мимо двери в ванную промельком Инна в халатике, с голыми ногами, босиком.
Газовщик глянул, отвернулся.
Женщина вошла в ванную, обернулась –
в её глазах отразилась настороженность.
Она сказала, когда  Вончара защёлкнул за газовщиком дверь:
- Странный тип.
На лестничной площадке газовщик развернул бумажку, постоял, вперившись в неё, затем медленно стал спускать по лестнице. Прежде, чем выйти из подъезда, вынул из кармана платок, снял очки и вытер под глазом синяк. Снял шляпу и взялся за рыжий парик, но передумал снимать и вновь нахлобучил шляпу.
Инна смотрит из окна: через двор идёт газовщик.

(Через год...)
Антоний с Инной сидят на скамье в уютном сквере лечебного учреждения.
Он поглядывает на её замкнутое лицо.

Три девчонки смеются у водонапорной колонки…

Антоний поглядывает на замкнутое лицо Инны.
«…она просто в моём вкусе?.. Что такое надо предпринять? Что люди в таких случаях делают?.. вернуть былое?.. Как?»
- Ты знаешь, на днях звонил мужик какой-то… Голос приятный. Спрашивал, как тебя повидать.
Инна поднимает глаза, в них некий проблеск интереса:
- Когда?
- Что? Чуть громче.

Антоний перед нотбуком, голос с экрана:
 «Я не собирался записывать. Просто когда он возник  в дверях и я увидал его глаза… глаза уверенного в себе человека, верящего в свою правду, в  своё право быть по отношению к другим неумолимым. Впрочем, не моё это дело – его судить. Не такой ли я сам?.. Я лишь сообразил, что не могу разобраться сразу – как поступить? Потому решил включить камеру, посмотреть после, подумать…»
На экране: Вончара проходит в комнату, раскрепощено устраивается в кресле, кладёт нога на ногу, неопределённо улыбается.
- Итак, чего хотел?
Антоний усаживается напротив, за столик, лицо его вполоборота.
- Спасибо, что пришёл.
Вончара морщится.
Антоний всматривается в Вончару, говорит:
- Инна в психушке.
(Вончара прищуривается.)
Как только она поправится, я подготовлю её… всё объясню, она уже не будет так болезненно реагировать. Как только поправится, я…
Вончара перебивает:
- Чё надо-то? Конкретно!
Антоний просительно:
- Пообщайся с ней. Скажи: по-прежнему любишь, ждёшь…
Вончара удивлённо вздёргивает брови:
- Ты уверен, что я на такое способен?
Антоний твёрдо:
- А почему нет?
Вончара язвительно:
- А знаешь, сколько у меня таких Ин?
- Но все остальные бодры и здоровы. Речь о другом… вернуть её к жизни. Неуж трудно навестить женщину, которую ты… любил?
Вончара вздыхает:
- Любил?.. Можно вопрос?
Антоний с надеждой:
- Давай.
Он, придав лицу бесстрастность:
- Зачем ты женились на ней?
Антоний смотрит на Вончару, покусывает губы.
Он успокаивающе как бы:
- Хорошо, не напрягайся. Но вот что я, сударь, скажу. Поговорили и всё – на этом закончим. Она – твоя жена, поступать или не поступать как-либо – твоё право. А меня уволь. Мне скучно играть в подобные… сказки.
Он поднимается из кресла, оглядывает сияющие носы своих башмаков:
- Пока, друг мой. Не поминай лихом. Дело ведь житейское. Ну а если потребуются деньжата, не чинись, обращайся. Чем смогу».
Антоний выключает запись.

Несколько месяцев спустя. Инна дома. Внешне вполне здорова. Разбирает видеокассеты, на одной из них нет никакой наклейки, она вставляет её в гнездо видеомагнитофона.
 «Приложение. Глухой баритон Антония:

Не желаю возврата я
к прошлому.
Не хочу ничего от тебя
теперь.
Почему же ты вдруг
воротилась на круг
наших общих с тобой 
потерь?
Я не верю тому –
никому, ничему, –
что возможен возврат
той любви.
Лишь себе одному
непременно верну
те часы с тобой,
те минуты с тобой,
когда буду готов
вполне.
Оттого ли, что ты,
оттого ли, что я
путь совместный
прервали давно,
и разнятся теперь
наши души и ум,
и сойтись им уже
не дано?
И, однако ж, поверь,
я, как загнанный зверь,
нашей той любви
не предам.
Потому что одна
в моём сердце звезда.
Остальное же всё
от потерь.
И усталость и хворь,
и занудство и боль
не должны омрачить
той любви.
Так оставь же надежду
на прошлое.
Осмотрись же вокруг себя.
Я твой преданный друг,
я твой истинный друг.
Но не более
этого.

- Инна. Эту запись я сделал давно. Когда только ещё узнал о твоей связи с…
Антоний на экране делает паузу и минуту-другую устало глядит, покачиваясь из стороны в сторону.
- Теперь это не имеет никакого значения. Мне кажется, что ты ко мне вернулась…»

Инна открывает створки окна, некоторое время стоит неподвижно, затем подвигает к подоконнику стул…
Смотрит вниз… голова кружится.
Звук упавшего тела.

Машина остановилась в тени деревьев.
Луна светит, как днём – солнце.
Антоний выходит из машины, тихо закрывает дверь.
Перед входом в офис прохаживается охранник, огонёк сигареты то вверх, то вниз.
Антоний пробирается полусогнувшись среди постриженных кустов – к затенённой стороне здания.
Вот он в кабинете, осматривается.
По одной стене дорогие картины. По другой – золотые статуэтки на полках.
Шёпотом:
- Не худо живёшь, Вонч.
Наводит палец как дуло пистолета на кресло с высокой спинкой:
- Пиф.
Прислушивается. Тихо. Опускает руку.

Антоний у себя дома. Преображается перед зеркалом,
из которого на него смотрит знакомый персонаж: рыжая чёлка, рыжие усы, позолоченные очки…
Антоний подмигивает отражению.

День. Кабинет. Картины в позолоченных рамах, статуэтки на полках.
Вончара в кресле с высокой спинкой, поднимает трубку:
- Слушаю.
Антоний, приятно грассируя:
- Это из налоговой.
- Из налоговой обычно обращаются к моим директорам.
Антоний терпеливо:
- Я как бы из налоговой.
Вончара несколько секунд размышляет:
- Как это как бы? Вы где?
Антоний – себе: «Я сразу его застрелю или?..» Вслух:
- Поблизости. Уверен, вам будет не только любопытно со мной познакомиться, но и не бесполезно.
В кабинет Вончары входит опрятно одетый пожилой господин в дымчатых очках (и чёлка, и нависшие на оправу очков брови, и усы – всё рыже-золотистое, ухоженное). 
Вончара, развалившись в кресле, с интересом разглядывает незнакомца.
Приглашающий жест присаживаться:
- Мы нигде не пересекались?..
Легкое пожатие плеч визитёра.
Вончара пальцами ерошит чёлку:
- Ну-тес, в чём ваша полезность?
- Видите ли, в моём положение – да и привык уж – лучше сразу быка за рожки. Так… хочу я того или нет, но существует организация, которая…
(У Вончавры глаза сужаются в прищуре.)
- …которая, помимо государственных служб, обслуживает, так сказать, почтенных господ. Суть сводится к тому, чтобы уговорить их поделиться…
- Можете не продолжать! Это опять же не ко мне.
- Я человек подневольный, милейший Вениамин Асмолович. Стоящих над собой в глаза не видел, но уверяю вас, они могущественны. Вы можете выбросить меня в окно… но сиротами останутся трое детей и жена-инвалид. Да и потом… собственноручно, зачем? Кнопка ж есть.
Вончара, приподнявшись было, снова садится и поправляет бриллиантовую запонку.
- Иногда и самому размяться охота.
Визитёр переплетает пальцы рук у подбородка.
- Когда-то в молодости, эмоционально невоздержанной, я проявил легкомысленность и – поплатился. А им, промежду прочим, требовалось от меня – и за хорошую плату, – всего лишь моё умение общаться с людьми. Нет, меня они не тронули… однако моя дочь лишилась рассудка.
- Ну а ко мне какие санкции могут быть применены? Вы уж не стесняйтесь.
- Да что вы – что вы! Сами посудите, где им найти человека, способного так успешно управлять капиталом. Что есть капитал, мёртвым грузом если… Они весьма и весьма разумно подходят к проблеме замены кадров. К примеру, они позволяют своему клиенту зарыться. Понимаете?
Вончара делает указательными и большими пальцами сердечко.
- Нет.
Визитёр подсказывает:
- Девочки, кутежи, блеск славы, да мало ли что. Потом разнообразное деликатное давление.
Лёгкий поворот головы:
- Уточните.
- Предположим, вашим коллегам, таким же удачливым, талантливым бизнесменам может стать обидно, отчего это они платят, а вы – увы – нет.
Уже с интересом:
- И сколько они платят?
Визитёр делает левой рукой жест кивающего гуся:
- Сущие пустяки. Полтора процента с прибыли.
Вончара приподымается:
- И всё же мне хочется выбросить вас.
- Вы просто оскорблены, хотя по вас этого не заметно. Потому что все, кто ранее предлагал вам так называемые крыши, успешно оставили сии попытки, и вдруг…
У хозяина кабинета в лице появляется сонливость.
Визитёр смотрит на него вопросительно. И как бы переключает голосовой регистр:
- Но видите ли, в чём дело. Вы взобрались на олимп. Благодаря выше названным достоинствам. И – рано или поздно это должно было случиться – вами заинтересовались.
Сонливость слетает с лица хозяина. Визитёр продолжает:
- Да и, кроме того, почему вы решили, будто вам никогда не потребуется их помощь? А это уже не за горами. Вы честолюбивы, начинаете поглядывать на самые вершины. За вами недюжинный ум, неиссякаемый азарт, клокочущая энергия, холодный и трезвый взгляд на вещи, безукоризненный расчёт…
Вончара грозит пальцем:
- Без комплиментов давайте.
Визитёр кивает:
- Хорошо. Вам необходимо подумать, это естественно. Я позвоню вам и при согласии сообщу номер счёта. Взвесьте, как говорится. Те суммы, кои отбирает у вас государство, значительно превышают крохи, которые… Разве нет? Ими…
(Визитёр поднимает палец кверху.)
- …также руководит страсть игры, кураж, а не какой-нибудь там голый меркантилизм. Деньги  сами по себе – пшик, как уже сказано, не так ли?
Рыжий посетитель встаёт, делает лёгкий поклон и направляется к двери. Взявшись за ручку, оборачивается на слова:
- Почему бы вам не поработать на меня?
Посетитель делает лёгкий поклон:
- По совместительству?
Вончара выдыхает шумно носом:
- Подумайте.
Уже на выходе из подъезда фирмы, рыжий визитёр оглядывается, достаёт носовой платок.
- Ну и почему я его не пристрелил?.. Поработать вместе, говоришь?.. Не-ет, есть идея получше.
В кабинете Вончары раздаётся звонок:
- Он уходит.
Вончара несколько секунд молчит.
- Пусть. Занятный экземпляр. Таких надо беречь.
Голос в трубке с сомнением:
- Ну не зна-аю.
Вончара окончательно уверившись в своём решении:
- Дерзость надо культивировать.
Из трубки:
- Как скажете.
Вениамин Асмолович кладёт трубку.
- Кого-то мне он всё же напомнил… Кого?

Антоний обувается, одевается, выходит из квартиры.
По улице идёт неспеша.
У знакомого дома стоит минуту-другую.
Звонит.
Дверь квартиры открывает Евгения Петровна (женщина выглядит не по годам хорошо, бодро):
- Проходи. Я сейчас.
Антоний снимает плащ, скидывает башмаки, суёт ноги в шлёпанцы и проходит в гостиную, усаживается в кресло у камина.
Евгения Петровна приносит поднос с чашками кофе и вазочкой с печеньем, ставит на столик, садится напротив гостя в кресло:
- Ну-тес.
Антоний делает небольшой глоток.
- Так что, тёща дорогая, готовы принять на себя груз финансовой ответственности?
Евгения Петровна поглаживает крылья носа мизинцами?
- Уже?
Антоний поднимает правую ладонь:
- Процесс в завершающей стадии.
Евгения Петровна берёт свою чашку, но ставит обратно на блюдце:
- К Инне зайдёшь?
Антоний кивает.
Инна в  кресле у окна, в выражении её лица что-то от прежней детскости.
Антоний садится на диван, берёт её ладони.
- Ну, малыш, что сегодня читали?

Аэропорт.
Бава берёт такси, показывает адрес на листочке водителю.
Катит за собой по тротуару баульчик с выдвижной ручкой. Поглядывает на номера домов и время от времени озирается. Останавливается перед вывеской фирмы «Масмоторс», на лице разочарование:
- Мало, что на задворках, так ещё обшарпанная дверь! Притон! Во блин! Чьи же картинки вы налепили на сайте? Не, правда?! Чё тако-ое?
Топчется на месте, озирает тёмный двор:
- Может, я ошибся: смотрел одних, а срисовал других?.. Зря такси отпустил.
Однако, войдя вовнутрь, он забывает о своих претензиях – салон выглядит шикарно.
К нему подлетает сладко пахнущий духами молодой человек, глаза его признательно сфокусированы на клиенте:
- Менеджер та-та-та.
Бава невольно робеет: приоткрывает рот, разглядывая бейджик на лацкане бардового пиджачка: пытается прочитать «та-та-та», достаёт из кармана очки.
Менеджер продолжает ласково и напористо:
- Я внимаю вам, дорогой наш клиент, с абсолютным отречением от всего личного и общественного. С этой секунды я в вашем полном распоряжении, готов осветить вам всю нашу продукцию под разными ракурсами и дать исчерпывающие ответы на все ваши вопросы.
Бава сглатывает слюну, лезет в карман, протягивает лист, сложенный  вчетверо.
Менеджер разглядывает ксерокс внедорожника:
- Восхитительный выбор! Микро секунд!
Бава в ответ улыбается самодовольно.
Молодой человек, пригнувшись, в мгновение ока перемещается в противоположный конец помещения, откуда доносится квохтанье и щёлканье, наподобие того, что производит попугай своим клювом.
Выпрямив спину в момент испарения менеджера, Бава приобретает сосредоточенность:
- Спокойно.
К нему  уже подтанцовывает менеджер рангом повыше: и костюм с галстуком шикарней, и башмачки – фирма, и лик не подобострастный, а с печатью королевского достоинства. Через бархатные ресницы заглядывает в глаза покупателю:
- Итак, наш дорогой клиент сделал свой выбор. Это священное его право. Однако полагаю, он готов выслушать и другие предложения, дабы помочь себе утвердиться в правильности выбора. Я не ошибся, уважаемый Владимир Геннадиевич?
Бава, зажав коленями свой баульчик, разводит ладони.
- Валяйте, чего ж.
И в руках солидного менеджера, откуда ни возьмись, очутились проспекты, списки цен с льготными акциями, вслед за тем он, мягко ухватывает  покупателя под локоток и увлекает к парадному блеску разнообразных авто на подиуме.
Бава вытер о брючину левую ладонь, перехватил ею ручку от баульчика, вытер правую и скомандовал себе вторично (на этот раз мысленно):
«Стоп!.. Замри, малыш!»
И вслух, кашлянув:
- Вот что, милейший гранд милорд. Мою машину, будь добр, покажи для начала. Чтобы я воскресил её в памяти перед встречей с другими красавицами. А то затруднюсь сравнивать. И потом,
(Бава ткнул ногтем в бумагу. И тряхнул за ручку свою поклажу.)
у них цена, посмотри, в два раза!.. Ты что? В моём чумодане стоко нету! Менеджер чуть ли не по-дамски присел в реверансе.
- Сей момент!
И – пропал. Бава моргнул, почесал ногтем бровь:
- Во метеоры! Зря я ему про повозку… пусть бы думал, кредитка.
Тут заметил он кофейный автомат с табличкой «Совершенно безвозмездно!»
 и подрулил к нему.
После двух стаканчиков сумбур в голове поутих.
Как раз и менеджер воротился: со сложенными остриём ладонями под чисто выбритым подбородком, и елейным голосом:
- Ваша несравненная ласточка будет завтра стоять на подиуме – с бантом на крыше! Единственно, что необходимо вам сделать сейчас – закрепить её за собой, – внести залог. И завтрашним утром вас встретит марш Мендельсона – торжественно, как первый раз в загсе. Вы сколько раз побывали в этом учреждении?
Бава отступил на шаг:
- А?!
Менеджер улыбнулся:
- Неважно! Машина, как жена – субстанция субъективно-сугубая, безусловно интимная и не терпит поспешности! Итак, прошу, пане!
Жест в направлении «Касса» – золотом на матовом стекле.
Бава отсчитывает деньги, передаёт в пухлые ручки кассирши, проворные пальчики с нанизанными перстеньками прячут купюры в сейф.
Менеджер обеими руками указывает на выход:
- И славненько, и славненько. Завтра вы поднимете паруса своей блистательной каравеллы! По морям, по волнам! Мы вас ждём, а вы – нашего звонка!
На улице Бава встрепенулся, перечеркнул пальцем пересохшие губы, и некоторое время стоял в оцепенении. Затем встряхнул свою повозку, точно хотел убедиться, что та мал-мал отощала, и покатил по тротуару, слегка пританцовывая.
Перед тем, как свернуть за угол, он остановился и, присев на корточки перевязать шнурок на ботинке, замечает двоих крепышей, увязавшихся за ним от салона.
«Это чего?.. Дрянь!.. Дрянь!!. Дрянь!!!»
Через минуту, ускоряя шаг, шёпотом:
 - Да нет! То другие… Но как похо-ожи!.. Не одолеть – крепкая говядина! Двойняшки, хреном бы вас по лбу!..
И резво побежал, вприпрыжку спустился в метро, заскочил в поезд, обернулся:
двойняшки успели в последний вагон…
«Угу…» - пригнув голову вровень с плотной пассажирской массой, Бава протиснулся к другой двери, выскочил на перрон, стремглав помчался на эскалатор.
Двое преследователей не дремали.
 У милицейской будки Бава затормозил подошвами и задохнувшимся голосом толстенькому и с равнодушным выражением милиционеру:
- За мной! Гонятся! Двое! Громилы!
Дежурный посмотрел на экраны перед собой, где в разные стороны сновал спешащий люд.
- Покажь.
Бава впился в один экран, другой, третий…
Дежурный:
- Ну?
Бава растеряно:
- Да они такие!.. Наглые…
Дежурный:
- Да вы мне укажите, выводы я сам сделаю.
На пути к Савёловскому (перебежки аллюром из тенёчка в тенёчек, от милиционера к милиционеру, – не беспокоя их, правда) позвонил сыну, но тот находился «в недосягаемости». Набрал тогда Антония.
- Машина на ходу?
Антоний вредным голосом:
- Автобусом брезгуешь? Он в ста метрах от меня останавливается, между прочим. Забыл?
- Да я хотел на город взглянуть… древний, столько всего прочёл о нём.
- У меня, слышь, температура. Зимой так же вот поехал в аптеку, нарвался на большие неприятности. Ну ладно, не зима, как-нибудь встречу. С какой, говоришь, электричкой?
Антоний открывает багажник, но Бава, будто не замечает, задвиает чемоданную ручку, плюхается на заднее сиденье, багаж устраивает рядом, затем перемещает на колени.
Антоний оборачивается к нему:
- Да чо у тебя там?
- Чо-чо,  деньги! Едва не распростился.
Антоний назидательно:
- В таком разе, наоборот, привлекаешь внимание. Чего ты их взгромоздил? Небрежно бросил через левое плечо… Понимаешь?
- Понимаю. Давай к магазину. Чо-то выпить хоться.
У магазина Антоний выразительно поглядел на чемодан Бавы, тот отвернул лицо.
 Антоний хмыкнул:
- Нянчись тут с вами. Температура – не температура – им начхать! Денег гони! Вроде выпить хотел? Твоя инициатива  – сам и плати!
Бава выдул из себя утробный звук:
- У меня тут… а ключ куда дел, не вспомню!
Антоний округляет глаза:
- Во хмырь!

За окном уже сумрак. Антоний опускает жалюзи.
- Так кто же тебя напугал?
Бава шевелит бровями, губами, трогает свой большой нос, говорит с неохотой:
- Во-первых, весь этот кордебалет салонный… Снаружи и не заподозришь, какая внутри обстановочка. Найти дом даже трудно, нарочно будто скрываются.  И никого, кроме меня. Не странно?.. И потом этот хвост  из молодчиков. Профессионально вели, между прочим!
Антоний невозмутимо:
- Померещилось. Ты и в школе мнительным был.
Бава возмущённо:
- То есть как?!
Антоний примирительно:
-  Да верю я. Наливай!
Бава уже выпил, Антоний же над своей стопкой точно окоченел.
Бава закусывает:
- Ты чего?!
Антоний положил ладонь себе на лоб:
- Температура ж, говорю. Тридцать девять. Да водочку сверху плеснуть – вспыхну сизым пламенем.
Бава подносит рюмку к губам Антония:
- Завтра должен быть как огурчик! Пей.
Тот отводит рюмку в сторону:
- Огурчик?
Бава кивает:
- Меня сопроводить надо? Надо.
Антоний откидывается на спинку кресла.
- Куда сопроводить?
Бава рассерженно стукает рюмкой по столу.
- В шалман этот! Я там хорошую денежку, между прочим, оставил. А бандиты? Они знают, небось, что завтра назначено. Так что пей – простуда выскочит.
Антоний машет кистью руки, но берёт рюмку:
- Шарики из твоей головы выскочили – вот что.
Бава, ничего не ответив, наливает себе ещё рюмку, залпом выпивает.
- После первой и второй… как говорится.
Антонию показалось, что с водкой и стопка улетела в желудок Бавы, и он трясёт головой.
- Н-да… Вот интересно: ты увидел всю комедь с захудалыми внешними атрибутами и чудесами внутренними и – раскошелился?
Антоний встаёт, проходит по комнате и возвращается обратно в кресло:
- Поехать бы надо, конечно, – интересно, потому что. Посмотреть своими зенками. Только фирму эту можно не застать на том же месте…
Бава цепенеет, губами едва-едва:
- То есть?
Антоний нагнетает дальше:
- Это, во-первых. Во-вторых: где квиток о приёме залога?
Бава бросается к своей баретке, вертит в руках чистый бланк, рассматривает на свет лампы:
- Какие-то бороздки имеются.
- Ну-ну. Утро вечера – как говорят? – мудрёнее?
Бава упавшим голосом:
- Чё-то я сомневаться начинаю.
Антоний подливает в огонь масла:
- Всего лишь начинаешь?..
Бава закрывает глаза.

Утро.
Звонков из салона нет. Бава то и дело смотрит на мобильник, нервничает, вышагивает по квартире.
- И что ты думаешь?!
Антоний греет под мышкой градусник, лёжа в постели:
- Пока не узнаю температуру, ни о чём думать не собираюсь. А чего ты хотел? Ещё вчера допетрили – нет больше твоей фирмы. С денежками таких лохов, как ты, растворилась в необозримом пространстве. Уже где-нибудь оформляют новое помещение.
Бава резко оборачивается:
- Ты нарочно меня заводишь?
Антоний успокаивающе:
- Сам-то позвони.
Бава набирает номера телефонов, без толку.
- Поехали! Лежит он!
Антоний рассматривает градусник, глубокомысленно:
- 38 и 7. Ты бы тогда уж не поил меня с вечера… на мои деньги. Сил нет. Не доехать.
Довозит Баву до автобусной остановки:
- Вот здесь пересекаются все линии автобусов. Мне дальше, извини, – ни-ни: ГиБэДэДэ держит в узде. Как тебе рифма? Да и чего мне ехать? Бутафорию твою смотреть? Папье-маше. Ищи теперь фирму под другой вывеской. Там ещё, обрати внимание, должен быть фонарь на столбе.
Выходит из машины, вытаскивает баульчик из багажника, подаёт растерявшемуся Баве.
- Бери, бери, чего глаза таращишь.
Видит через плечо Бавы, как
из-за поворота выруливает автобус,
видит также боковым зрением, как за пластиковой боковиной остановки долговязый парень вынимает из сумки ружьё.
Антоний шепчет Баве:
- Делай, что скажу.
Обнимает Баву за плечи и поворачивает к дверям подъехавшего автобуса.
Парень им в спину:
- Прочь с дороги, старьё!
Делает шаг в сторону для обхода «старья» и в открывшуюся дверь автобуса наставляет ствол на водителя:
- Руки с баранки! Живо!
Антоний бьёт ступнёй под колени нападавшего,
тот опрокидывается на спину, однако успевает наставить ружьё на «старьё»:
- Прочь!
Автобус трогается, двери закрываются. 
Парень, держа на прицеле «старьё», садится, затем поднимается на ноги, цедит:
- Помешали – заплатите!
Антоний – Баве:
- А с виду не дебил вроде.
Парень рявкает:
- Заткнись! Кто такой, учить будет!
Антоний спокойно:
- Я кто? Бандит.
Парень несколько раз открывает и закрывает рот. Затем:
- Врёшь.
Антоний пожимает плечами:
- Эт почему? Сроду никогда не врал.
Парень тряхнув ружьём:
- А где твой пистоль?
Антоний хлопает себя по поясу сзади.
Парень недоверчиво:
- Покажь. Медленно.
Антоний двумя пальцами извлекает из-за пояса пистолет:
Парень грозно:
- Давай сюда… на землю… ногой.
Антоний невозмутимо:
- Ещё чего. У тебя своё имеется.
Бава жалобным голосом:
- Послушайте, может, замнём это дело. Полиция сейчас подвалит!
Антоний вразвалочку идёт к остановке, садится на скамью. Пистолет засовывает за пояс.
- А ты чего с ружьём в автобус? Кого встречал?
Парень заметно растерян, водит стволом – с Бавы на Антония и наоборот.
Поворот к Антонию:
- Почему ты меня не кокнул?
- Кокнуть не проблема. Вот за жизнь поговорить – сложнее.
Парень  истерично взвизгивает:
- Он меня кинул! Я его всё равно убью!
Антоний резко:
- В автобусе сколько людей?! Почему они должны страдать?! Ладно, беру тебя к себе на работу.
Парень смотрит непонимающе.
Антоний, подмигнув:
- Убивать вовсе не обязательно. Научу тебя, кстати, как надо наказывать по-современному. Обидчик твой должен, во-первых, прочувствовать, а во-вторых – осознать  свои грехи. И раскаяться.
Из-за поворота выворачивает автобус.
Антоний – Баве:
- Доедешь – позвони. Да, слушай, а чего ты за машиной-то сюда? В Сибири разве нету? Раньше в Москву за песнями всё больше, а теперь, значица, за барахлом?
Поворачивается к парню:
- Садись в машину.
Тот медлит, затем переламывает ружьё, идёт к машине.
Антоний спрашивает:
- Как тебя величать?
Парень едва слышно:
- Виктор.
Антоний Баве:
- Ишь, какое имечко. Садись за руль, победитель.
Бава наблюдает за происходящим круглыми глазами.
Машина подъезжает к офису.
Антоний поворачивает голову к Виктору:
- Не отлучайся, я скоро
Выходит из машины, направляется к особняку.
Кабинет Вончары. В его кресле за столом Антоний.
Вончара на месте посетителя, с незажженной сигаретой в зубах.
Антоний кивает на листы «Договора». Достаёт из кармана пистолет, кладёт перед собой:
- Подписал?
Вончара, усмехнувшись, подписывает.
Антоний наводит на него пистолет и нажимает курок. Из дула возникает огонёк.
Вончара прикуривает, поднимается, идёт к двери, оборачивается, пристально смотрит.
Антоний смотрит на него.
Когда дверь закрывается, набирает номер телефона:
- Евгения Петровна?
Женщина перед зеркалом, перекладывает трубку к другому уху:
- Да, артист, слушаю.
Антоний заговорщически:
- Скажите Инне, зайду вечером. Я ей кое-что прикупил. А сейчас я жду вас у себя… в вашем кабинете. Машину выслал. Водителя Виктором зовут.
В кабинет заглядывает лысый мужчина:
- Прошу прощения. Вончара уходит… пардон, Вениамин Асмолович.
Антоний проводит указательным пальцем под носом:
- Куда уходит?
Лысый поджимает губы и дёргает плечом:
- Не знаю. По тропинке. Наверно, к машине.
- Да? Ну… пусть уходит.
Лысый, помявшись:
- А нам?
Антоний смотрит на часы:
- Время ещё рабочее. Трудитесь.
Лысый улыбается:
- Отчёты по бухгалтерии принести?
Антоний наставительно:
- Финансист у нас Евгения Петровна. Она сейчас подъедет. Так что в её кабинет.
Лысый попятившись к двери:
- Понял.

Антоний у себя дома. Ищет мобильник:
- Ну, и где ты?
Под диваном нет, под кроватью, в сумке, в карманах – нигде!
- Хоть позвонил бы кто! Или разрядился уже, помалкиваешь?
Со скрипом проводит пальцем по стеклу серванта, видит в стекле вешалку в коридоре:
- Да вот он!
Мобильник торчит из башмака.
Читаются сообщения. Из Новосибирска – с десяток.
«Ва-аще! Ты не хочешь отвечать на мои звонки? Очень странно!»
Следующее. В добавление:
«И что всего страннее: чем лучше к товарищу относишься, тем хуже для тебя ж… Почему? Я тебе во многом благодарен, но… Мания величия обуяла? Жаль! У меня был друг…»
Антоний криво усмехается:
- Ну-ну. Пофилософствуй. К дождю? Или полнолуние? Раздухарился.
Подходит к окну.
- Если, конечно, Луна вышла на прогулку. Дождик.
Поглядел на часы. Позвонил.
- Ты чего записульки шлёшь мудрёные? Давай рассказывай: нашёл свои денежки?
Бава идёт по своему огороду, ковыряет землю лопатой, гарнитура в ухе:
- Нашёл. Сказал им (стукает пальцем по гарнитуре): «Твари! - говорю. - Еду – пусть ваш директор гроб себе заказывает! Сын собрал кодлу, один его кореш даже майор милиции. Заваливаем. Они там все быстренько обос…опростались, короче. Быстренько денежки отсчитали. И всё.
Антоний включает громкую связь, идёт с мобильником в ванную, начинает бриться, продолжает разговор:
- Больно лихо! Не свистишь? А с машиной?
Бава отставляет лопату, чешет в затылке:
- Тут купил. У того, с кем допреж договаривался. Позвонил ему после салона сразу: еду, мол – по делам-де отлучался.
Антоний едва не проболтался:
«Магазин этот Вончары был… до сегодняшнего дня».
В трубку:
- Да ты по всем фронтам успеваешь! Жук навозный.
- А ты думал! Да, я тут производство лопат наладил, собственного изобретения. А чё! Продавать в инете нормально. Приедут, заберут, аж по целому кузову. Перекупщики, правда, обнаглели. Думаю отказать: цены задирают, сами же, дурни, и сбивают покупательский спрос... Ну что, скоро в Сибирь переедешь?
Антоний вопрос игнорирует:
- На полигон больше не ходил?
Бава наклоняется, выдёргивает сорняк:
- У нас тут квартиры дешевле. Купишь получше прежней. И начнём с тобой шаманить на все стороны! На охоту, рыбалку, да мало ли… Ружьецо тебе, так и быть, подарю.
Зашвыривает сорняк за изгородь.
- На Алтай маханём.  Ты сова – ночью рулишь, я – днём. Машина – корабль космический, – напичкана всеми снастями, спи себе, как в невесомости… ни о чём не беспокойсь.
Антоний вздохнул:
- Подумаем. На досуге.
Бава не унимается:
- А чего откладывать? Как-то поднапряг я головёнку свою и соскучился сразу: невозможно завести дружбанов лучше, чем в детстве. Тебя не посещала така мысля?
Пауза повисает в эфире.