Бегунки

I
Привет. Меня зовут Лев. Сразу предупрежу -- это мое не настоящее имя, я его сам придумал для того, чтобы стать другим человеком, чтобы меня никто не нашел. Вы должны были видеть такое в фильмах: когда шпион приезжает на задание, ему делают новую личность -- новые документы, новую семью, работу, он уже не он. Что-то такое случилось и у меня. Только я боюсь, что совсем забуду, кем я был до. Ведь если я забуду свое прошлое, то у меня останется только то, что я придумал сам. А если я придумал себя сам, то есть ли я вообще? Ладно, философствовать будем потом, а сейчас мне надо рассказать тебе (или себе, если в старости захочу перечитать) о том, кто я и что со мной случилось.
Несколько дней назад я проснулся и понял, что хочу бежать. Так продолжаться больше не может. Они (мы называли их ведьмами, потому что они были страшные, с желтыми зубами, почти лысые, и с руками, на которых так сильно выступали старческие вены, что, казалось, они лежали на коже, а не под ней) постоянно нас избивали. Ты что-то не так сделал? Получи книгой по голове. Повысил голос? Также. А не дай бог ты случайно разобьешь стакан или тарелку. Ведьмы сразу же начнут вопить, как поросята, которых режут. Они схватят тебя своими ручонками и станут трясти, как дерево, на котором спелые сливы вот-вот должны упасть. Заставят тебя руками собирать осколки, сопровождая это все оскорблениями, и еще на весь день без еды останешься. В общем, там не самое лучшее место для такого свободолюбивого человека, как я. Мне хочется образование получить хорошее, работать, в приключения вляпываться во всякие, как было раньше, когда я еще не был Львом.
Жил тогда я в небольшом городе, незачем вам знать в каком, я же не о стране своей рассказываю, а о судьбе, так что назовем этот город С -- по  первой букве слова «собака». Почему? Все просто: раньше у меня тут была собака, ее звали Топа, и она единственная, по ком я скучаю. Правда, не знаю, что с ней стало после того, как меня забрали в дом с ведьмами. Надеюсь, и ей нашли хозяев -- хороших, добрых.
Так, что-то я отвлекся. Наступало лето, а значит, что на улице уже не пропадешь, тепло даже ночью. Решили мы уехать в столицу: Мира, Влад и я  -- как вы могли догадаться, имена моих приятелей тоже были выдуманными. Весь план составила Мира, она была утончённой натурой и начала умирать от постоянной злобы ведьм, вот и решила себя спасти, а заодно и нас. Мы надеялись, что в столице будут другие дома, где нас приютят. Надеялись, что там относиться будут ко всем по-человечески, с уважением и заботой, а большего нам и не надо.
Ночь. Около двух часов. Все уже давно спят: и дети, и ведьмы. Нам подфартило: вообще, спальни находились на втором этаже, но сейчас там перекрашивали стены -- из противного голубого в еще более противный зеленый. Зачем? Непонятно. Так вот, кровати переместили на первый этаж, пока краска не выветрится. Естественно, все возможные входы-выходы держали закрытыми, но Влад скоммуниздил ключ, за что мы были ему безмерно благодарны, так как первоначальный наш план был разбить стекло и при этом надеяться, что никто не услышит. Ну а что еще оставалось делать? Ведьмы старые, пока бы они поняли, что произошло, наша шайка уже успела бы убежать на несколько километров. А к тому времени, как появились бы полисмены, мы были бы в поезде. А там, в столице, кто же нас искать-то будет -- там своих проблем хватает. Но все обошлось по-тихому: Мира, Влад и я выскользнули из дома так, что до самого завтрака нас никто не хватится. Без каких-либо проблем мы дошли до вокзала, купили билеты и стали мечтать.
 А-а-а, мои ноги ступают по мокрой траве, голова кружится невозможно! Мы это сделали, Я это сделал! Вот она -- свобода, теперь я свободный человек, могу идти куда хочу, делать что хочу. Даже не верится, кажется, что это все сон, сейчас опять проснусь от крика ведьмы -- и все начнется сначала. Но я сижу на скамейке, смотрю в лица, которые светятся от счастья. Влад и Мира о чем-то безумно весело и громко болтают, глаза горят, а улыбка… Боже, как же мы сейчас счастливы! А мне даже говорить ничего не надо было -- я знал, что они чувствуют то же самое. Это же и есть жизнь! Теперь все будет по-другому, все будет хорошо.
II
Мы стояли на платформе с небольшими торбочками. Толпы людей проносились взад-вперед. Все куда-то спешили, а для нас время остановилось. Теперь мне стало чуть-чуть страшно, как-то раньше, мысли типа: а куда идти? а что мы будем делать? а что, если нам откажут в приюте? а где нам спать и что нам есть? -- в голову не приходили. Раньше была только цель – вырваться. Но Мира с Владом были так веселы, что и у меня из головы ушли какие-либо намеки на переживания. Мы начали просто гулять по вокзалу. Какой же он был огромный, как много всего там было!
Глаза, как у шального, не могли остановиться. Женщины, мужчины, дети, -- все проносились мимо, будто поток буйной реки. Иногда среди этой массы вспыхивали огоньки: чей-то красный берет, яркая футболка или цветные волосы, но тут же исчезали. Как компьютерная игра: дотронься своим взглядом до чего-либо, и оно в тот же миг испарится. Огромные белые колонны, как в Древней Греции, держали грузный потолок. Кажется, он находится под самым небом. Яркая реклама как-то несуразно выделялась на фоне всего сооружения, но это же столица! Город контрастов! Мы маленькими шажками плыли в сторону главного входа, завороженно глядя на все. Все дороги и пути вокзала вели к этой площади. Стеклянные двери, вращающиеся, как крылья мельницы, казалось, никогда не останавливаются, впуская и выпуская массу людей, я никогда в жизни столько не видел. Мы стояли в центре, пытаясь за что-то ухватиться взглядом, но все так быстро менялось. Эскалаторы, высоченные цветы, магазинчики и киоски будто тоже двигались.
-- День добрый! – из ниоткуда перед нами выросла фигура парнишки, может, на несколько лет старше нас. – Откуда будете?
-- Из С, -- настороженно ответила Мира. (Помните, это наше с вами сокращение, она-то назвала истинное название города, но это опять же неважно).
-- Интересно, интересно. И куда сейчас путь держите?
От его язвительной, приторной ухмылки мне стало не по себе. Весь обтесанный, в одежде, которая была намного больше, чем он сам, держа руки за спиной и сутулясь, он ходил вокруг нас кругами. Как хищник, готовый напасть.
-- Мы маму ждем, – резко ответила Мира, он ей тоже не понравился.
-- Чепуха! – со злостью, сквозь зубы прошипел беспризорник. Он так впился взглядом в нашу принцессу (мы с Владом любили так называть Миру, потому что она и правда очень была похожа на принцессу), что та вся сжалась и начала судорожно искать глазами помощи.
Но тут незнакомец выпрямился, принял статный благородный вид и совсем уже дружелюбно начал:
-- Меня называют Серым, я сразу вас приметил, у меня на таких глаз-то наметан. Пошли за мной, – Серый начал идти, но мы не двигались.
-- Пошли, живо! – прежним тоном зашипел он, и мы, от страха или от незнания, повиновались. Куда нам идти, если не за ним?
Минут семь или восемь мы молча шагали за незнакомцем. Как бы я ни старался запомнить дорогу назад -- все было бессмысленно. Вокруг все было одинаковым, а Серый так петлял дороги, что казалось, будто мы по одному и тому же месту шестой раз проходим. Но тут он резко свернул в узенький проход между двумя зданиями, потом в еще более узкий туннель.  И через мгновение мы в каком-то всеми забытом дворике: повсюду валялся мусор, оконные рамы, двери, шины.
-- Слышь, сейчас мы пойдем к Боссу, чтобы без фокусов, а иначе…
После этих слов Серый шмыгнул в кучу этого старья. Мы не двигались -- не поняли куда.
-- Ну! Шевелитесь, олухи.
Наш проводник вылез и ткнул в незаметный проход. Внутри этой горы мусора было просторно -- снаружи она казалась куда меньше.
-- Вот, новенькие, – голос Серого изменился, теперь он был такой мягкий, даже не сравнить с тем, как он говорил с нами на улице.
-- Чудесно, – ответил ему грузный человек, которого мы не сразу заметили.  Он подошел к нам. Грязный, вонючий, он слишком широко улыбался, из-за чего все четыре его подбородка казались еще больше, а щеки совсем расплылись. Одетый в куртку и шапку болотного цвета, он тяжело дышал. (Естественно, было же лето, ему, наверное, было очень жарко.)
-- Я Босс, я тут главный на этом вокзале. Смотрите, дела такие: я разрешаю вам здесь жить. Вы будете в безопасности, в дружном коллективе, одетые, сытые, я даже клей дам. А вы всего-то будете это отрабатывать, как, собственно, везде. Поверьте, в этом городе вы никому не нужны. Так что молитесь на меня за то, что я вас приютил, не бросил подыхать. – Босс с минуту нас разглядывал. -- Вы, парнишки, пойдете попрошайничать, Серый вам все расскажет и покажет. А ты, моя голубочка, -- он своими черными от грязи руками дотронулся до подбородка Миры, -- будешь помогать мне кое в чем другом.
Я от возмущения изо всей силы ударил по его жирной руке, он тотчас же отпустил личико Миры, а потом так посмотрел: казалось, еще чуть-чуть --  и заплачет.
-- Мы будем работать только все вместе, – твердо ответил я.
Но тут вместо ответа Босс не по-детски отвесил мне пощечину рукавом своей сальной куртки. Я упал в кучу мусора.
-- Ладно, -- тихо захрипел Босс. – Знайте, если вы попробуете меня обмануть, заберете хоть копеечку себе, я вас убью, уничтожу, изуродую! У меня везде глаза и уши, везде! Вздумаете бежать, еще хуже будет, я вам клянусь! Сколько таких было, множество, множество! А теперь выметайтесь отсюда, твари! -- И он запустил чем-то в стену. – Вон!
Мы в ужасе выскочили обратно в заброшенный дворик. Переглядывались, но заговорить никто не мог.
-- Тэк-с, сегодня у меня нет времени вас учить, так что начнете работать с завтрашнего дня. Пойдем, покажу, где вы будете спать.
Мы опять плелись за Серым по непонятным тропинкам. Казалось, что он специально ходит такими зигзагами, чтобы мы никогда назад не выбрались. От вокзала мы отошли достаточно далеко. Перед нами стояла стена, в которую вонзались громадные трубы тепловых сетей.
-- Лезьте.
-- Куда? – подал голос Владик.
-- По трубам, дубина.
И правда, между стеной и трубами было небольшое расстояние. Мы друг за другом легли на трубу и стали ползти. Внутри стена оказалась полая.
Серый, Владик, Мира и я забрались в это скрытое от чужих глаз пространство. Кто вообще догадался, что тут можно жить? Ладно, чтобы вы понимали всю картину, я кратенько опишу это место. На полу, между трубами, были раскиданы всякие картонки, тряпки, старые вещи. Жители этого трубного царства рассказали нам, что какие-то парнишки играли тут в догонялки или что-то вроде того, и один из них запутался ногами в тряпке и упал головой о трубу. Так и умер. Помещение это было узенькое, зато длинное, но дети не заходили дальше 10 метров от выхода -- это было без надобности.  Сами трубы были теплые, местами даже горячие, видимо, подкладка там была не очень. На трубах спали зимой. Когда «работа» на вокзале кончалась, голодные, уставшие и в край замершие ребята бросались на огромные трубы, охватывали их, обнимая, как теплую маму, и засыпали. Впрочем, так спали и летом, потому что ночью было прохладно, да и другого места не было. 
Еще пару слов о наших соседях. Встретили они нас радостно. Правда, я так и не понял почему. Мы у них только площадь отобрали, сделалось еще теснее. Наверное, такое бывает только у детей, в особенности у тех, кому в жизни очень тяжело пришлось. Они идут вперед, а на их спине тяжелые мешки боли, несправедливости. Вот они и радуются, искренне радуются всему, что бы ни происходило, а иначе совсем умрешь. Просто сил не хватит бороться с отчаянием. А так, через призму оптимизма, в жизни очень много хорошего: новые соседи, а значит, новые друзья; лето, а значит, тепло; какой-то добрый человек дал много монет, а значит Босс будет доволен, принесёт клея. Тогда уже совсем все наладится. Красивый жучок, городские салюты, найденная недоеденная булочка, кошка или новая вещичка, которую кто-то выкинул, -- вот и все, что им (нам) нужно, чтобы быть счастливыми.  Неплохой подход к существованию, правда? Сразу забывается, что живешь ты на улице, терпишь постоянные унижения и побои, что никому ты не нужен и тебя некому спасти.
Так вот, встретили нас две девочки. Милые, веселые болтушки. Одну звали Катя, а вторую Ася. Минут через десять, пока Серый объяснял нам, как будет выглядеть завтрашний день, пришли еще двое парнишек.  Один высокий, огненно-рыжий, все лицо в веснушках, увидев нас, широко улыбнулся, оголяя все свои кривенькие округлые зубы, а возле глаз появились солнечные лучики -- сразу внутри так легко стало, будто это твой давний и родной друг. Его тут так и прозвали -- Рыжик. А второй, что пришел, коренастый подросток с большим лицом, окинул нас беглым, незаинтересованным взглядом, вполне дружелюбно поздоровался и ушел в свои дебри.
III
Доброе утро! Не хочу описывать все разговоры прошлой ночи.  Их было слишком много, и большинство бессмысленных. Для вас, читателей, бессмысленных. Так как вам этот опыт не нужен, а мне все то же самое предстоит пройти. Оказалось, что жизнь на В (сокращение от «вокзал») куда сложнее. Возможно, вам, моим опытным друзьям, все было понятно с самого начала: мол, не может же банда, состоящая из двух одиннадцатилетних пацанов и одного двенадцатилетнего Владика, приехать в незнакомый город и сразу найти счастье. Мне же все виделось именно так, тырли-мырли, тем более, что самый сложный этап мы прошли, когда вырвались из когтей ведьм. Кстати, интересно, как они нас там ищут? Уверен, дошли до забора, посмотрели вправо-влево и с чистым сердцем продолжили мучить оставшихся ребятишек. 
Только мы начали слазить с труб на пол (от непривычного положения во время сна тело все ныло и ломило), как пришел Серый. Он резким движением головы позвал нас наружу. То ли из-за эффекта неожиданности, то ли из-за вечернего света, но вчерашние впечатления о нашем проводнике были куда приятнее, чем сегодняшние. Уделю сейчас ему минутку, чтобы потом никогда не возвращаться к описанию этого ужаса.
Давайте начнем с макушки. Сальные волосы казалось, он не мыл их лет сто) были темно каштанового цвета. Осмелюсь предположить, что в лучшие свои дни они красовались на голове обильными русыми кудрями. Однако сейчас блестящая, прилипшая растительность была зачесана назад. Пара прядок сосульками падала на лоб. Лоб... Но я бы предпочел называть это «кунжутной булочкой». Небольшой округлый верх лица был щедро обсыпан прыщиками. Там было еще много чего: красные пятна, черные точки, небольшой шрам слева. Но все равно внимание привлекали только маленькие белые головки, которые готовы вот-вот взорваться, залив физиономию гноем. Редкие бесформенные брови переплывали в полуоткрытые глаза. Глаза, взгляд которых то полностью отсутствовал, то загорался страшным холодным огнем, без согласия хозяина постоянно дергались. А правое свое око Серый беспрестанно тер рукой и оттягивал нижнее веко, будто туда что-то попало. Мешки под глазами особо не выделялись, так как они были тут у всех, но вот ярко-алые от акне щеки еще долго будоражили мысли своей жутью. Небольшой нос, острый кончик которого смотрел вверх, был в том же состоянии, что и лоб. Губы почти отсутствовали -- вместо них были две тоненькие линии. Когда Серый скалился улыбкой, она была настолько бескровная, будто принадлежала мертвецу. Дальше, слишком торчащий вперед подбородок резкими линиями очерчивал голову от тонкой шеи. Тело, которое было размера на два меньше потрепанной одежды, сутулилось и вжималось в себя. На темных из-за грязи руках блестели на солнце детские золотые волоски. Они были, как напоминание: «Привет, я все еще ребенок. Маленький мальчик! Я просто спрятался за всем этим, чтобы взрослые не смогли меня обидеть. Я не хочу пить грязную воду и спирт -- я хочу какао. Я не хочу спать на улице -- я хочу иметь кроватку. Но если мне никогда не суждено быть любимым, нужным, защищенным, то уж лучше жить на В свободным, чем в детских домах – вещью». Такие напоминалочки о том, что это все еще дети, были у всех уличных жителей. У Рыжего – каштан, с которым он никогда не расставался. У Аси – мечты, что она все-таки найдет свою маму, которая бросила ее несколько лет назад. У грузного мальчика, которого, кстати, зовут Миша, -- все еще наивный, добрый взгляд. Такой бывает только у самых маленьких детей, потому что они еще не верят, не могут поверить в то, что мир ужасен, -- их розовые очки еще не разбились стеклами внутрь.  Ладно, что-то я отвлекся от Серого. В остальном он был непримечателен: худое тело, одежда, больше похожая на лохмотья, несуразно большие ботинки. И запах! О, эту вонь я не забуду никогда -- смесь пота, мочи, сырой ткани, грязи и гнили.
-- Вот картонки, на них будете сидеть. Пошли, по ходу буду рассказывать.
Вечер. Конец рабочего дня. Я не знаю с чего начать, а главное – чем закончить. Голова пустая, к тому же еще и болит. Попрошайкой быть куда сложнее, чем казалось. Вроде бы сидишь себе с картонкой «На еду» -- и все. Но еду-то ты на эти деньги не покупаешь, так что не ели мы уже два дня, отойти никуда нельзя -- каждую минуту Серый то с одной стороны, то с другой появляется. Увидишь милицию – беги. Начинает прохожий ненужные вопросы задавать, угрожать – беги. Ладно, хорошо, если просто спрашивают, так Влада (он крайний сидел) пнули ногой под дых изо всей силы с воплями, чтобы мы убирались. И мы, напуганные, голодные, обиженные, уползаем прочь. Я никогда не пойму, зачем же так? Что людьми движет, когда они бьют других людей, которые слабее их, которые и без того в невыносимо тяжелой ситуации? Не нравится, что кто-то просит помощи? Так пройди мимо. А вся эта жестокость, злоба, агрессия…Ты-то придешь домой, сядешь за стол, съешь теплый ужин, что жена приготовила, и забудешь эту ситуацию на В. А мальчик, скрутившись от боли, будет что-то невнятно бормотать, но, пересилив себя, он вернется на картонку и просто будет надеяться, что ты не вернешься, и что нет больше людей, похожих на тебя.
Не знаю, сколько мы заработали, -- каждые минут двадцать приходит Серый и все забирает.
Вечер. Трубы. Мы сидим и чего-то ждем. Потихоньку собрались все наши сожители -- последним вползает Рыжий с пакетом (наконец-то!) еды. Он раздает пайки, только всем почему-то разные, а нам самые скудные.
-- И по каким критериям ты делил? – спросила Мира, глядя на два пирожка с капустой, которых явно не хватит, чтобы заглушить крики китов из живота.
-- Ребят, это не я -- мне все Серый передал. Смотрите, какая тут система: чем больше ты заработал, тем лучше еда. Вы все на одной точке были? Ну вот поэтому так и вышло, что ваш доход на три разделили. А вы возьмите себе по животному -- вон как раз котятки по местной свалке бегают -- и расходитесь по разным углам В.
-- А котят-то зачем?
-- Как вы вообще до двенадцати лет дожили? – хихикнул Рыжий. – Люди видят, что нужно накормить и себя, и животное, вот и дают больше денег. Ну и веселее с ними, с котятками-то. Вы только кормите их, когда Серый днем принесет что-нибудь, а то это нечестно будет --  они же тоже работают.
-- Днем еду? А нам не приносил… Это потому, что мы вчера еще не работали?
-- Да. Не волнуйтесь, завтраки у нас тоже есть. Больше голодными не будете, если достаточно подавать будут.
Ребята поделились с нами едой, и мы все мирно уснули.
Новый день! По сравнению со вчерашним он уже не был страшным. Чувство, что попрошайничество -- это дело, которым я занимался всю жизнь, кружило голову уверенностью. Серый пришел с завтраком, но сказал, что свободное место есть только в переходе на Кулиского. В одиночный бой с улицей был отправлен Владик. Мы с Мирой командой оставались примерно до двенадцати. Когда солнце начало приближаться к зениту, опять ниоткуда появился Серый, сказав, что еще одно место освободилось.
-- А что случилось с тем, кто там раньше сидел?
-- А тебя это касается? --  прошипел сквозь зубы Серый.
Все вместе встретились мы только вечером. До безумия уставшие, но счастливые из-за того, что выполнили норму, да и просто, что этот день подходит к концу, мы ждали Серого. Сегодняшний ужин был для нас как диплом, подтверждающий наши способности в попрошайничестве и дающий квалификацию на… на жизнь. Как-то раньше я по-иному воспринимал фразу «Жить – работать» -- она казалась не столь объективной. Появился Серый, он начал раздавать еду -- каждому, что положено. И вот момент истины! Пока худая рука тянулась в пакет, все остановилось. "Тыдых-тыдых-тыдых" -- я  слышал, как у Миры стучит сердце, чувствовал, как сердце стучит у меня. Шелест пакета, рука вылазит наружу. Пожалуйста. Пока наших соседей уже наполняла еда -- нас наполняли тревога и страх о крушении надежды. «Держи». Да! Так же, как и у остальных. Мы справились, у нас получилось, мы -- молодцы!
Наступила пятница. Все вокруг как-то неестественно резво носились.
-- Вы пойдете за котятами?
-- Да. А зачем?
-- Сегодня начитаются самые активные дни. Если мы хорошо поработаем эти три дня, то Босс принесет клея и немного денег на карманные расходы. В выходные людей в два раза больше, а животные нужны, чтобы давить на их жалость. Мы же вам рассказывали. Пошли!
Куда уж больше людей! Там и так не пройти!
Зрительно посетителей вокзала не прибавилось -- все тот же бесконечный поток, но глухой звон монет об картонку звучал все чаще. Все чаще появлялись полисмены, все чаще шаркающим шагом подползал Серый, забирая добычу. Вернувшись к трубам вечером, я никого не обнаружил, как будто там никто никогда и не жил.
-- Лев, Ле-е-е-ев!
-- А?
Вдалеке стояла Мира и махала руками, подзывая меня к себе. Я побежал.
-- Давай быстрее, все собрались у Босса.
Мне не хотелось возвращаться к этой свинье, но делать было больше нечего. Когда я и Мира дошли до свалки-резиденции, картина была страшная: дети судорожно скрючились с целлофановыми пакетами в руках, и дышали в них так, будто у всех разом случился приступ астмы, а прозрачный кулек -- ингалятор.
-- Что с тобой?
-- Кле-е-ей! Лев, ты должен это попробовать, – надрывно глотая, промямлил Владик.
-- Спасибо, в другой раз.
IV
Почти месяц мы жили на улице. Каждая наступающая неделя повторяла сюжет предыдущей, а каждая будущая будет повторять сюжет нынешней. Разве об этом мы мечтали? Разве к такой жизни мы рвались? Влад пристрастился к клею, а потом и к более серьезным веществам. Наш друг прекратил быть нашим другом, он вообще перестал быть кем-либо, кличка у него тоже стала новая – Ржавый. Он теперь работал в паре с Серым, жил с ним же.
За это время появились новые дети -- наивные, с мечтами -- дети, а не рабочие, не жулики, не попрошайки, чистые и невинные искатели. Миша исчез -- просто не вернулся с работы. Серый сказал, что его забрали. Кто? Куда? Мы не знали. Асю убили. Однажды, когда она попрошайничала, к ней подошел мужчина. Он сказал, что даст ей много денег, если она пойдет к нему домой. Ася пошла. Так ходила она к нему часто, один раз вернулась вся в синяках, с разбитым лицом, а еще через некоторое время ее тело нашли в кустах, все изуродованное. А ведь ей было всего 11 лет, как и нам. 
После этого случая, мы с Мирой решили, что пора бежать, не хотим больше жить на вокзале. Сегодня как раз суббота -- день, когда все тусят с клеем у Босса. Мы туда после первого раза не ходили, потому в ближайшие часы пропажи не заметят и искать не будут.
Сумерки. Все рекламные вывески вспыхнули неоновым пламенем. До сих пор мы не выходили за пределы В -- не было необходимости. Куда идти, мы не знали, потому пошли прямо, куда глаза глядят. Приошло мнут тридцать. Я и Мира болтали, смеялись, широко улыбались друг другу оттого, что снова осмелились бежать.
-- Смотри!
Вау! Мы остановились возле самой яркой витрины -- витрины с игрушками. Не знаю, сколько прошло времени и сколько могло бы еще пройти, если бы не резкий свистящий звук:
-- Где ваши родители?
Звук доносился изо рта старенькой женщины, чье лицо напоминало морду бульдога, заплывшее и морщинистое.
-- Где ваши родители? 
Как будто мы с первого раза не поняли.
-- Потерялись.
-- Что?
-- Мы потерялись. Видимо, она с первого раза не расслышала.
Бабушка сразу выпрямилась, выпятила грудь вперед, и даже измененным тоном, каким-то снисходительно-дружелюбным, сказала:
-- Во-о-от оно что. Как хорошо, что я вас нашла до ночи. Пойдемте, пойдемте со мной, я отведу вас в участок, там сразу найдут ваших родителей.
Идти нам было больше некуда, вот за старушенцией и пошли. Мы решили, что полисменам мы расскажем правду, и они нам помогут.
Поблагодарив женщину за то, что она соблюдает свой гражданский долг и помогает беспризорникам, девушка, которой мы рассказали обо всем -- о ведьмах, о городе С, о вокзале, о Боссе, о Сером, о том, как хотели найти дом, вернулась к нам с горячим чаем и печеньем.
-- Теперь все будет хорошо, я вам обещаю.
Нас почти сразу отвезли в детский дом -- он совсем не был похож на тот, где мы были раньше. Тут все было чисто, аккуратно, уютно. Большая женщина с запахом шоколада, розовыми щеками и такой теплой улыбкой познакомила нас с ребятами. И дети тут были другими -- они были счастливыми, они были детьми.
-- Здесь хорошо? – спросил я у какого-то сорванца, который сидел рядом.
-- Хорошо.
-- И кормят хорошо?
-- Хорошо.
-- И обращаются хорошо?
-- Хорошо. По выходным мы ходим в бассейн, иногда в цирк или кино.
-- Хорошо.
Большая женщина излучала тепло, которое ты ощущаешь сразу, как только  оказываешься в одной комнате с ней. Она улыбнется -- и все, ты сразу дома. Самая большая мечта любого ребенка-сироты -- обрести семью. Пусть в детдоме, но семью.  Очень хочется, чтобы на тебя обращали внимание, чтобы с тобой играли.

Зина (местная девочка) сказала, что хочет вырасти такой же. Вообще, если бы все дети вырастали в таких взрослых, мир было бы не узнать. У всех были бы теплые руки, чуткие сердца и добрые глаза, которые все понимают. Не было бы голода, войны, даже болезней, потому что все болезни от нелюбви; может, даже смерти бы не было.
Мира сразу подружилась с девочками -- они смеялись, вместе играли в куклы, что-то спрашивали, что-то рассказывали. А когда Мира смотрела на меня, ее глаза светились: «Мы смогли, мы сделали» -- вот, что было в них написано. Да, мы молодцы.
Я все время думал про Владика -- он там, где-то на улице, надо ему помочь, рассказать про это место, это же была и его мечта тоже, он пойдет со мной, он будет счастлив.
Кое-как я добрался до В, потратив на это не один час. Голову кружило от волнения -- сейчас я все расскажу Владику, он будет так рад.
-- Где ты был? Где Мира?!
О, это он.
-- Владик, мне надо с тобой поговорить.
-- А работать кто будет?
-- Я отработаю, не волнуйся! (Владик, нам потом не надо будет работать, сейчас ты все узнаешь).
И начался рассказ: про бабушку-бульдога, про полицию, про новый прекрасный дом, где всех примет женщина с запахом шоколада, про детей, про то, что там хорошо.
-- Ты рассказал про нас полиции? Где мы живем и где работаем?
-- Да, Владик, но это не важно... Новый дом…
-- Ах ты щенок! Из-за тебя нас найдут, я тебя ненавижу!
Я увидел блеск зеленой бутылки. Боль. Я увидел осколки стекла на земле. Я сел. Я увидел кровь на своей руке, когда дотронулся до головы. Я увидел кровь рядом. Я лежал. Я увидел испуганное лицо Владика. Я увидел, как он убегает. Я закрыл глаза.