Любаня. Отрывок из романа Ловушка для Гарри

«Синенькая юбочка… Ленточка в косе…»
Фраза из детского стишка про любовь

Поселок городского типа, в котором повезло родиться девушке Любе, при Союзе был достаточно процветающим центром цивилизации. Работали совхозы, вокруг были свинофермы, яйцефабрики и поля, на которых советский народ боролся за урожай. Родители Любы, в общем, не бедствовали, имели хозяйство, коров, поросят и автомобиль Москвич 412 с прицепом. Как и все, Любин отец периодически уходил в непродолжительный запой, мать с этим боролась, шмонала его на входе и выходе (без толку - прятал бутылки по всему дому). Мать работала на местном предприятии бухгалтером, денег в семье всегда хватало. С приходом капитализма сельская идиллия начала разрушаться, но в целом, перестроечная лихорадка в колхозах и ПГТ рядом со столицей ощущалась не так сильно. Близость мегаполиса сгладила переход к рыночным отношениям, работники колхозов быстро включились в рыночную экономику, выезжая в город с продуктами и обеспечивая голодную городскую интеллигенцию картошкой, творогом, домашними яйцами и мясом. Любина семья не бедствовала даже в самые худшие годы. Хозяйство выручало.

Сложности с воспитанием Любы возникли еще в школе. Учителя отмечали, что девочка была явно не по годам развита, как-то не очень по-детски вела себя с мальчиками, заигрывала слишком по-взрослому. В шестом классе она была несколько раз замечена за неприличным баловством с пионерами-ровесниками в школьной раздевалке. Вызвали родителей, те разводили руками. Ситуация повторилась, на этот раз уже со старшеклассниками. Отец, в сердцах, избил Любу ремнем, крики слышны были на весь поселок. Долго еще ругали... думали что забудется, перерастет.

Но уже ближе к старшим классам все стало совсем нехорошо. Однажды Люба ушла утром в школу и обратно не пришла, пропала. К вечеру забили тревогу, пошли в отделение милиции. Там выслушали, посоветовали «поискать у подружек», но, в конце концов, приняли заявление. Через неделю, когда родители уже были уверены в том, что «Любочку маньяк забрал», ее подобрал патруль в Дарницком районе столицы на одном из путепроводов, где любят устраивать стоянки дальнобойщики. Мать не верила, плакала. Ну не могла Люба, которая всегда была девочкой послушной, заниматься таким нехорошим делом – проституцией, да еще и с мужиками, которые ей в деды годятся!
Ревущую дурным ревом Любаню посадили под домашний арест, в то время как вся семья обсуждала варианты спасения ее честного имени и девичьей репутации. В конце концов, решили отвезти к знаменитой бабке Меланье, которая избавила племянника от алкоголизма. Бабка заговаривала, помогала людям убрать сглазы и порчи. Отвезли. Знаменитая знахарка, похожая на Бабу Ягу из детских мультфильмов, долго завязывала узелочки и колола иголками тряпочки, катала по Любиной спине яйцом, шепча не то молитвы, не то заклинания... Не помогло.

Мать бегала в милицию, ругалась, убеждала всех в том, что их прямая обязанность – ловить Любу при каждой ее попытке выйти на большую дорогу. Ей сочувствовали, но помочь ничем не могли. В условиях начавшейся перестройки всем было уже не до путан - малолеток. 

Люба стала пропадать из дома регулярно, школу она постепенно забросила, так ее и не окончила. Через некоторое время родители к этому привыкли, мать только плакала иногда, видя на Любиной спине и ногах ссадины и синяки непонятного происхождения. Что с ней происходило, Люба объяснить толком не могла. Иногда она сама приходила к матери, плакала ей в подол, клялась, что больше никогда-никогда… и все такое. Ревели вместе, сидя в обнимку на кухне. В тот же вечер, намазав губы яркой помадой и надев каблуки (на которых едва могла ходить), походкой нетрезвой цапли выбиралась на дорогу. Подобрав юбку повыше и выставив из кофточки не по годам внушительный бюст, ловила попутные машины. Быстро договаривалась с «водилами» про оплату, заезжали в лесок «повтыкать на природе», после чего Люба, поправив чулки и намазав заново помадой губы, шла дальше «покорять мужские сердца».
Местные пацаны ее хорошо знали и очень быстро дали ей прозвище, полностью характеризующее Любино умение скрасить досуг любого провинциального джентльмена. Пацаны прозвали ее коротким, но емким словом – Люкс.

Девушка свою работу делала самоотверженно и, главное, сама получала от процесса большое удовольствие. Иногда во время работы она устраивая шумную кульминацию точно так же, как это делали барышни из немецких фильмов интересного содержания, на просмотр которых не пускали школьников (в видеосалонах крутили порнуху после 11-ти). В отличие от накачанных силиконом порноактрис, Люба не только имела натуральный почти третий размер бюста, но и не притворялась, устраивая шумное представление. Иногда она сама не отпускала клиента (шокированного таким неожиданным темпераментом), работала до тех пор, пока самой не надоест, доплату не требовала. Столь редкие для девушек подобной профессии качества были быстро оценены по достоинству мужским населением. Местные старшие пацаны старались Любу не обижать, не торговались, иногда покупали ей в качестве бонуса сигареты и алкоголь. Одноклассники же старались ее игнорировать, побаивались и брезговали ее присутствием.

В младших классах, когда у Любы еще не было привычки подолгу пропадать из дома, в ее жизни появился Богдан. Богдан (все звали его Бодя) учился в параллельном классе. Жил недалеко, часто они вместе шли из школы домой, Бодя (как было и положено в таких случаях у пионеров) тащил тяжелый портфель девочки. Разговаривали о том, о сем. Люба рассказывала ему про свои девичьи переживания, делилась радостями и тревогами. Богдан внимательно слушал, учил ее всяким штукам, например,  свистеть, засунув два пальца в рот. У Любы не получалось… смеялись.
В школу ходили тоже вместе.

Через некоторое время Богдан уже каждый день ждал Любу возле калитки утром, по дороге доставал из рюкзака шоколадки (мама работала на фабрике, там давали). Школьники их дразнили. Бывало, обзываясь, бежали за парочкой… но в общем еще в пятом классе все знали, что у Любы есть «парень», с которым она «встречается». При их виде вдвоем одноклассники хихикали понимающе, а одноклассницы гордо отворачивались (мол, подумаешь… у нас тоже кавалеров хватает). Тогда еще к Богдану относились нормально в классе. Когда широкую огласку получили первые неприятности с участием девушки, все бурно обсуждали различные варианты того, что будет дальше с их отношениями. Но, вопреки всем нехорошим прогнозам, на отношения Богдана с Любой школьные секс-скандалы никак не повлияли. Он все так же ждал ее каждое утро возле калитки, так же по дороге внимательно выслушивал ее истории, сам что-то рассказывал, дарил шоколадки.

Зная про подмоченную Любину репутацию, одноклассники над Бодей начали шутить, а затем, видя его странную реакцию (всегда улыбался и молчал), стали издеваться в открытую. В конце концов, авторитет школы Ваня Рыбчук, который был всегда главным зачинщиком всех нехороших школьных происшествий, просто избил Бодю в раздевалке спортзала. Бил жестоко, пинал ногами даже тогда, когда тот упал и закрыл голову руками уже не сопротивляясь. Перепуганные такой агрессией со стороны школьного авторитета, его друзья едва уговорили оставить в покое всхлипывающее дрожащее тело, лежащее в позе эмбриона на полу. Богдану не повезло, неумело закрываясь от Ваниных, хорошо натренированных на многих одноклассниках кулаков и кроссовок, он неудачно упал и подвернул ногу. Пришлось физруку организовывать его транспортировку домой на личном автотранспорте. Был скандал.

Пока перепуганного и бордового от переживаний авторитета Ваню водили по кабинетам завуча и директора, где ему угрожали детской комнатой милиции и прочими напастями, Люба посещала хромающего Богдана дома, где ему доктор прописал постельный режим. Заботливо мазала ему кремами ссадины, развлекала историями… Жалела. Вместе смотрели телевизор.
 
Как только Люба стала пропадать из дома, ее родители первым делом побежали к Богдану. Тот очень переживал, тоже бегал по городу, искал везде девушку. Не мог спать, даже еще больше похудел за неделю поисков. Когда же пропажа наконец нашлась, он первый примчался к ней с привычными шоколадками в карманах. Тогда его не пустили Любины родители, в доме были родственники, они держали семейный совет. Богдан до утра просидел под калиткой, уткнувшись лицом в коленки.
Вскоре к странным отношениям парочки все привыкли. Удивительным было то, что всем было очевидно – никаких других отношений, кроме чисто платонических, у них не было. Они никогда не уединялись в школьных раздевалках, никогда не целовались на скамеечках в парке и даже никогда не держались за руки, как это было принято у имеющих официальный статус «встречающихся» подростков. Это вызывало дополнительный поток издевательств в сторону Боди (то ли он импотент, то ли пидар). Одноклассники глумились над ним особенно жестоко после того, как стало уже доподлинно всем известно, чем занимается Люба в то время, когда пропадает из дома. Он не отвечал, отворачивался, закусив губу. Не реагировал даже тогда, когда пацаны били его ради смеха ногами под тощую задницу, оставляя на коричневых школьных штанах трудноудаляемые следы от паркетной мастики. Вскоре за Любиным кавалером прочно закрепилась репутация опущенного. Разговаривать и иметь дела с ним считалось у пионеров «западло». 

Однажды все тот же школьный авторитет Ваня, выходя из школьного спортзала позади Любы (которая редко, но в школе еще в то время появлялась) вдруг резким движением задрал ей подол коричневого школьного платья и стянул с нее трусы вместе с колготами. Его друзья, всегда шатающиеся вокруг и заискивающе ему поддакивающие, встретили Ванин подвиг дружным хохотом. Вдруг, с невероятной скоростью откуда-то сбоку на Ваню налетел Богдан. Никто так толком и не понял, что именно произошло. В памяти присутствующих осталась лишь картина лежащего на спине Вани и сидящего на нем верхом Боди, который с методичностью отбойного молотка и неожиданной силой бил лежащего на спине авторитета по лицу обеими руками, раз за разом насквозь пробивая вялые попытки защиты. Такую картину оцепеневшие школьники наблюдали секунд примерно десять, пока через толпу не прорвался, по удачной случайности проходящий мимо, завуч Петр Андреевич (по прозвищу «Винни»), и не оттащил Богдана за шиворот в сторону. Ваня так и остался лежать на натертом желтой мастикой паркетном полу в полубессознательном состоянии, растирая по лицу кровавые сопли.
Петр Андреевич отвел Богдана в кабинет, усадил на стул, налил воды из графина. Долго сидел, молча глядя на Богдана. Тот спокойно смотрел в окно на птичек и улыбался так, как будто ничего и не случилось. Тревожно поглядывая в сторону улыбающегося странной улыбкой Богдана, завуч набрал номер фабрики, в которой работала его мама. Попросил, чтобы та забрала сына домой в тот день. С тех пор Богдана считали еще и психом и стали его побаиваться. Чаще вообще старались к нему не приближаться.  Хотя вел он себя в дальнейшем все так же тихо.

Вечером он всегда шел к Любиному дому, сидел у калитки, обняв коленки. Ждал ее, как всегда пропадающую где-то в лесополосе с очередным кавалером.
Однажды, уже в свете фонарей, разглядел странное. Люба шла ненормальной походкой, падала, долго не могла подняться… Бодя побежал навстречу, подхватил ее на руки полураздетую, измазанную непонятно чем. Потащил ее на скамейку, замер, увидев на шее ожоги от сигарет, удивленно уставился на свои испачканные кровью ладони... 

В тот день она, как обычно, выбралась на дорогу в поисках интимных приключений. Стояла на обочине, игриво подвиливая задницей, ходила вдоль дороги, пока не услышала обычный визг тормозов и хруст задней передачи машины клюнувшего на Любины прелести клиента.

- Работаешь?

Приятный молодой человек предложил Любе развлечься, имел хорошее место для развлечений недалеко (Дом большой, хозяйки нет! Шашлык кушать будем, вино пить будем! Гулять будем!). Был он в Любином вкусе, широкоплечий, небритый, узкие джинсы основательно оттопыривались в интересном месте, на пальцах гайки золотые, в тонированной ВАЗовской семерке играла веселая музыка.

- А че… поехали!

По дороге молодой человек делал комплименты, развлекал анекдотами, Люба смеялась.
Парень привез Любу, и правда, в большой красивый дом с красивой крышей из красной черепицы. Часть дома была еще в строительных лесах. Вокруг красота, лес, пели птицы… во дворе было организовано действующее озеро с фонтаном, мангал из красного кирпича. Дача какого-то «нового русского».

В шикарном (правда, с недоделанным ремонтом) холле Любу ждал сюрприз в виде еще пяти молодых людей, сидящих на перевернутых ведрах за наспех организованным из гипсокартона и прочих стройматериалов столом. На столе стояли початые бутылки с водкой, нехитрая закуска. Двое играли в нарды, остальные выпивали  – закусывали. В углу играл небольшой магнитофон.

- Мальчики… я забыла мне же домой сегодня пораньше надо! – Люба сразу же поняла, что уже не хочет шашлыка. Попятилась назад к выходу, уперлась в широкую грудь парня, который ее привез.

 - Ой…

Один из мужиков, прожевав бутерброд, поднялся из-за стола и, раскачиваясь по-матросски, подошел к барышне с явным удовольствием ее осматривая. Посмотрел со всех сторон, хлопнул легонько по упругой заднице, многозначительно посмотрел на товарищей. Те возбужденно загалдели. 

- Э! Красавица… Давай, раздевайся! 

После этого случая Бодя уже всегда дежурил неподалеку, срисовывал номера машин, следил за ситуацией. Люба, оправившись от пережитого, была уже гораздо осторожнее. Брала деньги вперед, сразу отдавала заработок Богдану, чтобы соблазна не было у водилы выдернуть обратно кровные червонцы из Любиного бюстгальтера. Подозрительных избегали.

Один раз из остановившейся иномарки вылезли веселые пацаны, схватили Любу за волосы, хотели затащить в машину. Богдан выскочил из кустов, прыгнул на одного, быстро отскочил… пацан сперва бросился за ним, затем вдруг завертелся на месте, пытаясь достать руками спину...

- Порезал… сука!  Пацаны… где это он меня порезал?

На его спине по белой майке быстро расползалось кровавое пятно. В Бодиной руке было что-то похожее на отвертку. Люба вырвалась, вместе с Бодей они дернули в ближайшую лесополосу.   

Пока пацаны бегали с бесполезной аптечкой вокруг притулившегося к дорожному знаку прерывисто дышащего товарища и соображали где в округе ближайший офис доброго доктора  Айболита, Люба с Бодей отбежали на приличное расстояние, спрятались в большой водосточной трубе под дорогой. Вслед им неслись истеричные крики пацанов (найдем, постреляем, нахер!)

Отдышались. С другой стороны трубы вдруг посветили фонарем, послышался треск милицейской рации и голоса.

- Та он, у трубах воны хаваються!

- А ну давай… вылезай Дартаньян!

С того дня пришлось отдавать ментам приличную часть Любиного заработка…