Метаморфозы

     I
      
     На свете немало людей, питающих искренние чувства привязанности и нежности к четвероногим друзьям – братьям нашим меньшим... Вот к такой категории людей относился и Валерий Александрович Коровин, сорока лет отроду, разведенный и имеющий самую свободную из всех существующих на свете профессий – профессию художника.
     Он свернул лист ватмана в рулончик – фор-эскиз рекламного проекта, опоясал его резиновым колечком и положил на полку в шкаф. Время работы в проектной мастерской подходило к концу, а он, как всегда, спешил. Бросив на ходу коллегам «бай», он устремился в свою трехкомнатную квартиру, где в прихожей, привязанная на коротком поводке, томилась его любимица немецкая овчарка, Джиппи.
    
     Приблизительно в это же самое время обладатель такой же профессии, Вадим Григорьевич Плетнев, – абсолютно равнодушный к собакам, кошкам и прочей живности, «завернув» эскиз молодого дарования, напутственно бросил:
     – Ищите...
     Освободившись от посетителя, Вадим взглянул на часы. «Пора...»
      Плетнев Вадим, имеющий за спиной тридцать шесть лет жизни, жену и ребенка, располагал недурной внешностью. Однако при всей своей галантности и респектабельности он страдал двумя пороками – тягой к алкоголю и необузданной страстью к женщинам.
     Педантично осмотрев кабинет, Вадим, у зеркала поправил галстук, и прикрыл за собой дверь с табличкой «Главный художник». Два раза щелкнул ключом в замке и поспешил по известному ему адресу, где в этот час в трехкомнатной квартире томилась в ожидании его, облаченная в отороченный лебяжьим пухом красный халатик, не совсем молодая, но вполне эффектная, дама.

– Ах ты, сука!.. – Отперев входную дверь своей квартиры, не удержался от возгласа собачник. 
Джиппи в ответ радостно повизгивала, прыгала на задних лапах, виляла хвостом.
– Смотри, что ты наделала? – продолжал хозяин. – Что это?! Смотри, смотри, – восклицал он, бессильно разводя руками, и с ужасом разглядывая прихожую.
Обои на стенах, были разодраны в клочья и свисали как паруса на знаменитой картине Айвазовского «Синопский бой». Каким-то образом собака открыла дверь в ванную, и добралась до пакетов с реактивами для обработки фото. Разорвав и разметав их по прихожей, она добралась до белья, приготовленного для стирки. Теперь оно, разодранное и перепачканное, валялось в огромной луже со специфическим запахом.
Валерий Александрович искренне любил свою питомицу, а потому устыдившись своей внезапной вспышки гнева, принялся высвобождать ее, приговаривая:
– Это я, дуралей, виноват. Оставил свою маленькую на целый день, а ты же у меня еще совсем глупенькая, совсем, совсем маленькая. Потерпи, дорогая. Потерпи. Сейчас «папа» сделает уборку, покормит свою «доченьку» и выведет погулять. Потерпи, потерпи маленькая.
               
II

Майя Яковлевна, заслышав звонок в прихожей, поспешила отворить входную дверь. На лестничной площадке, выглядывая из-за букета цветов, расплывалась в широкой улыбке физиономия художника Вадима Григорьевича Плетнева. Майя улыбнулась, ее аквамариновые глаза красноречивее слов говорили о радости встречи после томительных дней ожидания. Плетнев шагнул в гостеприимно распахнутую дверь, впустив за собой шлейф запахов коньяка и дорогого одеколона.
– Опять напился?! – констатируя очевидное, воскликнула Майя.
Её мгновенно преобразившееся лицо, ничего хорошего не сулило. «Всё кина не будет...» – сокрушенно, подумал Вадим, вслух же выдавил:
     –  С-с-а-мую малость, дорогая, исключительно для настроения.
     – Эх, Григорич, Григорич... – сокрушаясь продолжала Майя Яковлевна. – Сколько тебе можно говорить об одном и том же? Теряешь ты себя как личность, как человек. Попомни, утопишь в рюмке всё и авторитет и талант.
     Плетнев, развалившись в кресле и прикрыв глаза, внимал, нравоучениям Майи, пытаясь поймать рукой дефилирующую вдоль кресла обладательницу пурпурного халатика.
     – Ты вообще в состоянии слушать? – отстраняя руки Вадима, вопрошала Майя.
     – Безусловно, я весь внимание, моя дорогая! Завтра ни-ни, а сегодня исключительный день.  Пойми! Ведь каждый день, не сдают заказы, и не каждый день приходят в гости к своим любимым женщинам, – ответствовал Плетнев, поймав наконец хозяйку.    
     – Ну и аромат! – воскликнула она, успев увернувшись от губ Вадима. Затем досадливо продолжила: – Никогда, слышишь, никогда, не приходи ко мне в подобном состоянии. Э-эх, хотя бы раз увидел бы ты себя со стороны в подобном состоянии. Сдается мне, что я знаю двух совершенно разных людей. Один – умный, талантливый, нежный, другой – циничный, мерзкий и грубый.
     – Е-ру-н-да, – по слогам произнес Вадим. – Все это ерунда. – Затем, воздев указательный палец к потолку глубокомысленно изрек: – Умный человек, выпив, на время поглупеет, глупец же, сколько ни пей – всегда остается глупцом. Завтра, милая, наступит утро, и я вновь, как птица, возрождающаяся из пепла, трезвый как стёклышко, полный творческих идей, устремлюсь в круговерть грядущего дня. Эх, женщина!
     Плетнев окинул взглядом с ног до головы фигуру Майи. В голове, наперебой фальцетом стрекотали мысли: «Н-н-на-л-лей... н-н-на-л-лей...»
     «Потерпи, – урезонивал себя Вадим, – потерпи Вадим Георгиевич. Сейчас кончится тягомотина с наставлениями, найдешь подходящий предлог и сделаешь тёте ручкой...»
               Майя о чем-то еще говорила, когда Плетнев, хлопнул себя ладонями по коленкам и встал.
     – Спасибо за «прекрасный» вечер, – не без издевки раскланялся он.
     – Уходишь?
    – Да, моя, славная Ма-й-я! – чеканил слова Вадим Григорьевич. – Время уж, да и как говорится, труба зовет. Семья, долг...
     Майя Яковлевна застыла перед широко распахнутой дверью, не проронив ни звука. Плетнев, так же молча шагнул за порог. Подъезд оглушил звук захлопнувшейся металлической двери.

III
               
     – Э-эй! Мужик с собакой! – гулко прозвучало на лестничной клетке. 
   Коровин огляделся по сторонам.   
    – Вы мне?.. – обернувшись, и упершись взглядом в фигуру незнакомого мужчины, спросил он. 
    – Простите, ради бога! Простите за фамильярность! – Спохватился мужчина. – Я отнюдь не собирался вас оскорбить, простите. Просто, увидев вас, я подумал, что вы тот самый сосед, живущий этажом выше квартиры Науменко Майи Яковлевны. Я часто слышал собачий лай, и сейчас, увидев вас с псом, заключил, что вы, – это вы, и окликнул, как знакомого. Ведь, кроме Майи Яковлевны, я здесь, никого не знаю. Плетнев, – спустившись с лестницы и протянув руку, представился мужчина, затем добавил: – Вадим.
   – Валерий, – отозвался Коровин.
   – Есть контакт! – пошутил Плетнев. – Я вот о чем хотел спросить вас, Валерий. Где здесь поблизости может быть более или менее приличный бар? Время еще детское, домой рано, а выпить хочется. Если вы составите компанию, будет просто прекрасно. О деньгах не беспокойтесь, я угощаю!
     – Вряд ли я смогу составить вам компанию. А до бара мы вас с Джиппи проводим – потрепав холку овчарке, отозвался Коровин.
     Выйдя из подъезда, он отстегнул поводок, и Джиппи с радостным визгом скрылась в теплых сумерках.
          – Молодая еще, – указывая рукой в сторону, где исчезла собака, по-отечески нежно промолвил Коровин. –  Глупая, ей еще и года нет. И я никак не могу её приучить к тому, чтобы не гадила в квартире. Вот такая закавыка! Как бы долго её ни выгуливал, сколько бы ни вбивал в ее собачью голову, все бесполезно. Терпит она, терпит на улице, а стоит попасть в квартиру, как тут же справляет свою нужду. А я, естественно, вынужден убирать за ней.  И так изо дня в день. Перепутала она дом с улицей, прямо уж не знаю, что делать?               
          – Не знаю ничего о собаках, у них своя природа. Но человек, наделенный разумом, дающий отчет в своих действиях и поступках, до такой степени порой бывает неадекватным, что диву даешься. Был такой философ, Кей-Кабус. Он оставил назидательные писания своим потомкам. Книга называется «Кабус-намэ», там прописано как подобает человеку вести себя в обществе. Кстати, и о вреде излишеств тоже много чего понаписал. Правилам пития мудрец вообще посвятил целую главу. Ведь как наставлял Кабус: – «Человек не должен злоупотреблять вином, пить в меру, ровно столько, чтобы быть веселым и не терять разума». – Заметьте, веселым, а не смешным. – «А уж если получилось, что выпил лишнего, сиди дома и не показывайся на людях. Пьющий человек – перепутает день с ночью...»
          –  Хм, занятно...
          – Лично я считаю так, что пьющий человек вообще все путает: совесть с беспринципностью, галантность с хамством, – продолжил философствовать Плетнев. –  Иной так надерется, да так начнёт куролесить на людях, что диву даёшься. Пока не свалится где-нибудь, хорошо если до дому доберется. Вот это метаморфоза... Вот это ситуация! А вы, говорите собака. Вот так-то, брат, Валерий. Порой терпишь, терпишь, а потом, как загудишь, – вот тебе и метаморфоза, и думай, кто есть кто? Скотина – человек, или человек – скотина? Такого сфинкса, сотворишь, что ни одному сюрреалисту не пригрезится.
     – Вы это о себе?
     – И о себе тоже...
     – Джиппи!
     В свете уличного фонаря показалась морда овчарки.
     – Ко мне! Ко мне, девочка моя! – ласково подозвал пса хозяин. – Попрощайся, красавица, мы пришли. Вот неплохое кафе, – Коровин указал на светящуюся за деревьями вывеску, на которой было начертано лаконичное название, «Утолись». – Мы еще погуляем, может, сегодня удастся сделать собачьи дела не в квартире. Желаю всего наилучшего, прощайте! 
      Плетнев театрально раскланялся, поблагодарил Коровина, выразив надежду на скорую встречу, затем развернулся и устремился к манящему свету...

IV               

     Спустя некоторое время, будучи в самом веселом расположении духа, присев у барной стойки, Плетнев вдруг заметил своего недавнего знакомого.
      – Добрый вечер, – кивая бармену и протягивая руку Плетневу, с улыбкой заявил о себе Корвин.
      – Добрый вечер, Валера! – отозвался Плетнев, встал с места и похлопал рукой Коровина по плечу. – А я думал о тебе, хотел поболтать, пропустить с тобой, одну, вторую рюмку...  Где твоя собака?    
      – Вы мне показались интересным собеседником, хотелось продолжить общение, тем более, как мне показалось, у нас есть общие интересы. Да и скучно дома одному. А Джиппи я оставил на поводке в квартире.
            – Валера!  Не надо больше «выкать», мы теперь друзья и переходим на «ты»! Выпьем за знакомство! – Бармен! Две по сто и что-нибудь запить.
            Чокнувшись, Плетнев привычно выпил залпом, Коровин, слегка пригубив, поставил свою рюмку на место.
             – Валера! Я художник, понимаешь – художник!.. – тыча себя в грудь, восклицал хмелеющий Плетнев. – У меня ранимая, нежная душа! Я выпиваю... извини, я впитываю окружающий мир со всем его совершенством и несовершенством. – Плетнев поперхнулся, затем продолжил: – Выплескиваю эмоции в своих произведениях, будь то рисунок, живопись, графика, – разумеется, в силу своего переосмысления, а уж насколько это получилось, судить не мне. В двадцать четыре года я закончил графический факультет в Ленинградской академии. В самый разгар «застоя», ты же знаешь сам: – «Мы там, где ребята толковые, мы там, где плакаты вперед...» Какие строились грандиозные планы, сколько всего намеревались сделать, хотелось созидать, создавать...  В то время надо было быть обязательно полезным членом обществу. «Членом» я стал, а вот насколько полезным, и насколько художником, не-зна-ю.
     Вадим, взял рюмку Коровина, и отлил в свою.
     – Ты, хоть что ни говори, но не приемлю я, нынешнее волчье время. Я остался там... Там, – где плакаты вперед... – и со словами: – Давай, – Плетнев мигом выпил.
        Коровин вновь пригубил и поставил.
         – …Эх, как давно это было. Сейчас я работаю главным художником в издательстве, распределяю заказы на оформление книг, затем довожу с художником до нужной кондиции. Попадется интересная вещь, делаю сам. Привык работать на заказ. Понимаешь, мой друг Валера, я не в силах сделать этот мир лучше, скорее наоборот, я сам способствую его растлению, своим поведением в нем, главное я сознаю это, но поделать ничего не могу. Выяснение отношений с любимыми женщинами, бесконечные попойки, – я бреду в каком-то замкнутом пространстве. Впереди я вижу барьер – черту, за которую нельзя преступить, за которой пустота апатичность – безразличие ко всему окружающему и в первую очередь к самому себе. Порой я уверен, во мне есть силы сказать «нет»! Возвратить жизнь в русло добропорядочности... А зачем? Может, то, что происходит, и должно происходить? Может, это моя участь, фатальная неизбежность?..  Бармен! Ещё пятьдесят!
         – По-моему, Вадим, вы... извини, ты очень сгущаешь краски. Сам я, как видишь, не первый год живу на свете. Взлет, падения, жизненные перипетии и неурядицы меня тоже не обошли стороной. Еще со школы я определил для себя, что обязательно стану художником. Занимался в изостудии, затем поступил и окончил наше художественное училище, далее ВУЗ и...
       – Что? Что – что? Старик, ты тоже художник?! – перебил Коровина Вадим. – Не может быть! Бармен, два по сто! И никаких отговорок, до дна, старик, до дна! Так не бывает, чтобы, случайно встретились два человека, и оба служили одной музе. Давай, старик, до дна, иначе обижусь.
         Оба залпом выпили. Окутывая себя клубами сизого дыма, молча выкурили по сигарете. Каждый собирался с мыслями к дальнейшему разговору.
       – Ты давно знаешь Майю? – возобновил разговор Коровин.
       – А что?..
       – Просто как сосед я ее знаю много лет, я и мужа ее знал. Не сложилось у нее с ним. Учились они в университете вместе, на одном факультете, получили дипломы филологов. Вскоре поженились. Поначалу, как у многих, все складывалось прекрасно. С детьми не торопились. Сергей Науменко, – муж её, с головой ушел в журналистику, светили большие перспективы. Майя работала редактором в издательстве и.., как должно добропорядочной супруге, любила мужа.
     По долгу службы и своего карьерного роста, Сергей принимал участие в различных презентациях, форумах. Словом, вертеться на глазах у сильных мира сего. Для достижения особого положения он не гнушался ничем. Майя, как часто бывает во многих семьях, пребывала в неведении относительно дел и планов мужа. На одном из раутов Сергей встретил миссис «Х» – гражданку Соединенных Штатов Америки, и, вскоре оформив развод с супругой, он уехал на ПМЖ в один из штатов. Майя очень болезненно перенесла измену, замкнулась в себе, заметно похудела. Скажу откровенно, мне она нравилась еще тогда, когда жила с Науменко. Я хорошо помню день их свадьбы.
     – Ты, я вижу, и сейчас любишь ее? – ощерился Плетнев.
     – После развода с Вадимом, – игнорируя слова Плетнева, продолжал Коровин, – я несколько раз пытался открыться Майе в своих чувствах, но она вежливо пресекала все мои попытки сделать это. Сейчас я для нее сосед, в лучшем случае друг, но не более того.
      – Трогательная история, – не без цинизма в голосе резюмировал Плетнев. – Представь себе, что кое-что из жизни Майи, я тоже ведаю. Женщина разделяющее с тобой ложе, непроизвольно делится и воспоминаниями о своей прошлой жизни. Только, старик, я уже давно не сентиментален, весь вышел! Нет во мне возвышенных чувств, утратил! Бывает...
     Плетнев встал, мутным взглядом окинул Коровина и, рассчитавшись с барменом, натыкаясь на посетителей и столики, неровной походкой, зашагал проч.
 
 V
      
     Утром следующего дня Вадим Григорьевич, гладко выбритый, источающий аромат французского парфюма, с незначительной примесью запахов вчерашних возлияний, восседал за своим рабочим столом и восстанавливал в памяти события вечерних похождений. Логическая цепь никак не хотела выстраиваться. Обрывки каких-то, коротких звеньев, а далее полный провал. «Так-так, Плетнев, чем дальше, тем хуже, – бичуя себя, размышлял Вадим. – Зачем, зачем пьяным потащился к Майе? Эти триста грамм с пивом сыграли свою роковую роль. Помнится, Майя выставила меня за дверь, ну и правильно сделала. Зачем было топтать душу женщине, которая открылась тебе, – призналась в любви... Что случилось? Прошли чувства? Утратилась новизна? Вадим, ты алкоголик! Нет же? Ерунда, сегодня же заеду к ней, извинюсь, и все встанет на свои места. Так-а-к, дальше... Дальше – какой-то мужик с собакой, собакой. О, отлично помню! Я ему нагородил что-то о превращении человека в скотину...  Затем кабак, барная стойка, и понеслась... дальше не помню. Все! Постой-ка, постой... Мужик, как его бишь? Валера! Что-то говорил о Майе, ее бывшем супруге и еще... Постой, постой припоминаю, какие-то взаимоотношения между Майей и этим Валерием... Что, ревнуешь? Глупости! Кроме меня она никого не любит».
     А вот как оказался у себя дома, Плетнев не помнил. Но поутру укоризненные взгляды жены красноречивее слов свидетельствовали о состоянии, в котором он явился.
     На работе все шло своим чередом, и этот день ничем не отличался от предыдущих. По окончании трудового дня Вадим Григорьевич поправил галстук, прикрыл дверь, провернул ключ на два оборота и.., на мгновение задумавшись, поплелся к Майе. По дороге строя различные версии – пытался угадать, что его там ждет. Вадим не без робости нажал кнопку звонка, в дверном проеме появилась Майя Яковлевна, в его любимом красном, отороченном лебяжьим пухом халатике. Она как будто излучала какую-то особенную ауру, пьянящую и пленяющую, Плетнев невольно подался к ней.
      – А, цветы? Букет? Или это атрибутика только человека подшофе? – пропуская его внутрь, иронично пропела женщина.  – Ладно, пришел – проходи.
      Вадим переступил порог, рассчитывая извинениями и лаской вымолить прощение.      
      – Проходи, присаживайся в кресло, – указала хозяйка поворотом головы в сторону гостиной. Вчера вечером заходил Валера Коровин, и рассказал мне о твоих вчерашних похождениях. У меня такое чувство, что ты многого даже и не помнишь. Знаешь, мне все это надоело! Мне уже тридцать семь, давно пора строить свою семью. От тебя же, кроме обещаний о разводе и бесконечной пьянки, я ничего не вижу!
      – Ну, насчет пьянки сильно преувеличено. Что же касается развода, я согласен хоть сейчас, хоть сейчас, моя красавица, – пытаясь перевести разговор в шутливое русло, возразил Плетнев, намереваясь посадить рассерженную женщину себе на колени.      
     – Брось юродствовать! – отстранив резким движением руку Плетнева, воскликнула Майя. – Я не шучу, Вадим! Всё, шутки кончались, я рву с тобой все отношения! Я знаю, мне будет больно, возможно, я всю жизнь буду сожалеть об этом. Но так надо!
     – Что, светит блестящая партия? – цинично осведомился Плетнев.
     – Да! А ты, наверное, считаешь, что я уже никому не нужна? Время ушло!? И мне остается довольствоваться только вариантами «а-ля Плетнев», и нет другой перспективы? Так ты думаешь?
     – Ладно! Довольно! – вскочив с места, гневно выкрикнул Плетнев. – На мой век, слава богу, баб хватит! А ты, – палец Вадима уперся в грудь Майи, – ты еще пожалеешь об этом. Как там у вас?.. «Гуд бай, май далинг»? – Посмотрим, время покажет.
      – Посмотрим... – прошептала Майя Яковлевна, в унисон хлопнувшей в прихожей входной двери.
      Выходя из подъезда, Вадим слышал доносившиеся сверху возню собаки и голос Валерия Александровича, отдающего команды своей питомице. «Сейчас не до него», – отмахнулся он.   
     – Не до него, настало время возлияний и разврата. Держись, Григорьевич, прочь мысли о грустном, это тебе не пристало. Вперед! Вперед, навстречу новым впечатлениям...

VI
            
       Плетнев заворочался и проснулся от нестерпимой сухости во рту. Открыл глаза, спросил себя: «Где я?»
     Рядом в постели, разметав волосы по подушке, лежала женщина. Плетнев пригляделся.
    – Людмила, Рыбонька, это ты?..
    – А кто же? – сквозь сон пробормотала женщина. Затем, открыв глаза, добавила: – Наконец вспомнил старую подружку.   
     – Как я попал сюда?
     – Об этом спроси лучше того таксиста, который еле втащил тебя на этаж. Я впустила, не оставлять же тебя на улице.
     – Который час?
Людмила потянулась, включила настенное бра. Свет выхватил из сумрака раннего утра ее обнаженное тело.
     – Без четверти шесть.
     – У нас ночью что-нибудь было? – окинув взглядом Людмилу, спросил Вадим.
     – Да успокойся, ничего не было. Что может мужик, который, даже не в состоянии раздеться без посторонней помощи?..   
     – Ничего не помню! Дай воды, трубы горят, и язык прилип к нёбу. Шевелись, шевелись, милая...
     Людмила накинула фланелевый халатик, прошла на кухню, хлопнула дверцей холодильника и появилась со стаканом газированной воды. Вадим с жадностью выпил.
     – С похмелья нет ничего желаннее холодной минералки! Спасибо, киса! Прости, пожалуйста, что я вчера забрел к тебе в таком состоянии, – извинялся Плетнев, натягивая брюки. – Мне надо успеть попасть домой, побриться и переодеться, ведь я же не могу в таком виде показаться на работе.
    – Конечно, у меня ты можешь показаться в любом виде. Знаешь, я, конечно, ко всему привычна...  Но не было тебя сто лет, и не надо, катись-ка ты, – куда, сам знаешь!

VII
 
     Всю дорогу домой Вадим Григорьевич ощущал себя в роли «великого комбинатора», терпящего фиаско за фиаско. Дома наплел жене про занятость на работе, – она сделала вид, что поверила. Знала: допытываться до истины бесполезно, а от скандалов уже давно устала. Превозмогая головную боль, Плетнев заставлял себя сосредоточиться на работе, мысли одна другой тягостнее, не переставая осаждали голову.
     «Тебе уже скоро сорок, большая часть жизни прожита, что впереди? Пора, пора оставить разгульное существование. Вспомни, сколько у тебя нереализованных планов, сколько невоплощенных идей. Что это? Обыкновенный похмельный синдром? Нет! Нет! Я найду в себе силы, я заставлю себя. Всё, с завтрашнего дня я буду совершенно другим человек!..»
       С трудом, дождавшись окончания трудового дня, Вадим Григорьевич с не покидающей его мыслью начать жизнь сначала, подошел к зеркалу, поправил галстук, повернул ключ в замке на два оборота и поехал домой к жене и сыну.
     Вадим серьезно взялся за реализацию проекта «Нового человека». После работы шёл только домой, на выходные дни брал работу на дом, и не выходил из кабинета, трудился. А на мольберте, ожидая своего часа, красовался безукоризненно натянутый холст, влекущий своей белизной и надеждой, что он превратится в его самое гениальное произведение...
               
VIII

     Все чаще и чаще, Валерий Александрович Коровин, проходя мимо квартиры Майи Яковлевны, замедлял шаг, потом вздыхал и поднимался к себе на этаж к радости ласкающейся Джиппи. Но однажды дверь соседки отворилась, и Коровин вздрогнул от неожиданности, – на пороге появилась Майя Яковлевна.
     – Добрый вечер, Майя, – растерянно произнес Коровин.
     – Приветствую тебя, Валера! – приветливо откликнулась Майя. – Как жизнь? Почему не заходишь?
     – Да так, дела... – ответил опешивший Коровин дежурной фразой.
     – А я вот решила пройтись. Работаю над переводом книги, устала безумно, голова что котел, просто необходимо хотя бы часик побыть на воздухе. Ты заходи вечером, попьем чайку, поболтаем. Ведь мы с тобой люди холостые, – грустно добавила она, махнув на прощание рукой.
     Выгуляв Джиппи, которая все так же упрямо совершала свои собачьи дела в квартире, и убрав за ней, Валерий Александрович пристегнул собаку в прихожей на поводок и поспешил к торговым рядам.
     Заслышав звонок в передней, Майя Яковлевна отворила дверь, ее взору предстал джентльмен: в костюме – тройка, с букетом красных гладиолусов, в одной руке, и бутылкой шампанского и коробочкой торта в другой.
      – Ну, входи, Валера – Майя с улыбкой приветствовала гостя.
     С этого дня Валерий Александрович и Майя Яковлевна почти каждый вечер проводили вместе. Сначала вместе выгуливая Джиппи. Потом, то у него, то у неё пили чай, кофе, болтали, смотрели телепередачи. Коровин делился идеями своих дизайнерских проектов, Майя внимательно выслушивала, и в свою очередь, читала свои переводы.  О Плетневе никаких разговоров не возникало, как будто его никогда и не было, хотя его тень незримо присутствовал с ними. Каждый мучился вопросом, что будет, когда он заявится, как его появление отразится на их взаимоотношениях?

IX 
      
     Несмотря на то, что Плетнев, пытался выстроить свою жизнь по-новому, его непрестанно преследовали мысли о Майе. Да и соблазн того, что можно было бы пропустить рюмочку, тоже не давали в полной мере сосредоточиться ни на работе, ни на творчестве. Тем не менее, Вадим Григорьевич олицетворял собой образец непреклонности и стойкости, гоня прочь соблазны прошлой жизни. Так длилось чуть больше месяца.
     Однажды, Вадим, как всегда, закрыв дверь кабинета, повернув ключ на два оборота, вышел на улицу, но какая-то неудержимая сила повлекла его в дом Майи. Воображение рисовало до боли реалистичную картину – она, такая женственная и желанная, в отороченном лебяжьим пухом красном халатике, непременно ждет его, тоскующая и всепрощающая. Купив по дороге букет алых роз, Плетнев буквально взлетел на этаж и нажал на кнопку звонка. Через мгновение дверь отворилась и в проеме, излучающая свет, появилась Майя Яковлевна.
     –  Святая... – прошептал Вадим.
     Как бы экзальтирован он не был, однако заметил, что на Майе вместо его любимого красного халатика красовался спортивный костюм. Ещё Плетнев понял, что улыбка была адресована не ему, его здесь не ждали. С верхнего этажа послышался звук шагов и радостное повизгивание собаки.
     – Привет, – произнесла Майя, повернувшись к спустившемуся вместе с овчаркой Валерию Александровичу. – Я уже готова, только обуюсь, – продолжила она, как будто не замечая Плетнева, нервно, сжимающего в руке букет.
     Оставшись одни, Плетнев и Коровин пожали руки, пристально взглянув друг другу в глаза. Джиппи, визжа и подрыгивая, пытаясь облизать их.
     –  Вы, я вижу, зря время не теряли? – кивнул в сторону двери Вадим, не то, вопрошая, не то, констатируя очевидное.
     –  Выходит, так, – парировал Коровин. – По-моему, обет вечного ожидания вам никто не давал, насколько мне известно?
     – Я смотрю, тебе многое известно? А может быть, это наше дело с Майей Яковлевной, – вспылил Плетнев.
     –  Теперь уже, и мое, – спокойно возразил Коровин.
     –  А-а-а, вот так... – не нашелся, что ответить Плетнев. Кровь прилила к его лицу, губы искривились и задрожали. Он резко развернулся, и стремительно начал спускаться вниз. Через несколько шагов обернулся, бросив Коровину:
     –  Приятного аппетита, господин – любитель доедать объедки с чужого стола...
     –  Хамство никогда не служило аргументом силы, это скорее свидетельство бессилия, – прогремел «выстрелом» Коровин вслед удаляющемуся Плетневу.
      Выйдя из подъезда, Вадим Григорьевич швырнул букет в палисадник, и полный гнева и разочарования, уверенно зашагал на манящий свет уже знакомой вывески.

X

     В этот вечер Майя Яковлевна и Валерий Александрович гуляли дольше обычного. Говорили о многом, да и было о чём. Появление Плетнева задало тему для разговора и вынуждено было поставить точку их отношений. Домой возвращались поздно. Спущенная с поводка Джиппи куда-то запропастилась и попытки найти её оказались тщетной. 
     – Объявится, никуда не денется, – отвечал Валерий Александрович на беспокойство Майи Яковлевны, и, взяв под руку, повел ее к дому.
     Повернув к подъезду, они остановились, как вкопанные – их взору предстала следующая картина:
   На газоне рядом со скамейкой распростерлось тело Вадима Плетнева. Галстук петлей свисал с шеи, некогда белоснежная рубашка и шикарный костюм, были перепачканы какими-то размывами и глиной. Джиппи бегала вокруг, то и дело обнюхивая лежащего человека. Куча фекалий рядом с ним красноречиво свидетельствовала о том, что Джиппи наконец-то решила свои собачьи проблемы.
     – Свершилось! – радостно воскликнул Валерий Александрович. 
     «Свершилось», – с легкой грустью, мысленно повторила Майя Яковлевна. Каждый из них вкладывал в это слово свой смысл...