17. Все в мире сем мгновенно

ВСЕ  В  МИРЕ  СЕМ  МГНОВЕННО

Пятница. Полдень. Через три часа я покидаю Старую Ладогу, первую столицу Руси. Пришел попрощаться. Сижу на диванчике в парке под липами на берегу Волхова. Не Днепр, конечно, но, как у Гоголя, так же «чуден... при тихой погоде... Ни зашелохнет; ни прогремит... и чудится... будто голубая зеркальная дорога...» не «без меры в ширину» и длиной не сравнится, но — глаз от нее не в силах оторвать. Невесом и плавен в недвижном эфире лет пуха трав заречных лугов над безмолвными, словно застывшими, водами его,  волнуемыми изредка тут и там сонной игрой рыбок.

Как мне с погодой повезло, - дар Божий! Вся неделя — денек к деньку: солнце, небо голубое, ни ветринки! И сегодня с утра, сейчас вот теплый, светленький, серенький, безветренный — этакий лирично-задумчивый денек, располагающий к отдыху и неге. И мозгу после метаний в веках вольно отдаться уж отдыху и лени в сферах высоких — над кронами лип, откуда земные дела наши, богам нашим видятся...

Да, - как подумаешь...
Как подумаешь...
Впрочем, земному - о земном.

Справа от меня — Успенский женский монастырь. Высокая, белого камня, длинная ограда территории с угловой башенкой у самой воды. Слева, по отлогому скату к воде, среди дерев, сопка - языческий могильный курган, насыпанный веков двенадцать назад или более в память о безвестном герое.  И сопка эта, и липы за спиной, и сам я на диванчике, и все вокруг — в недавнем прошлом парк Алексея Романовича Томилова, которому от русского искусства, а теперь и от меня, недостойного, — глубокий земной поклон!

Как писал во второй приобретенной мною книге «Ладога князя Рюрика» кандидат искусствоведения Глеб Павлович Райков, герой Отечественной войны 1812 года, военный инженер Алексей Романович Томилов принадлежал к выдающимся деятелям русской художественной жизни первой половины ХIХ века. Оставив после ранения службу и приехав в здешнее имение жены Успенское, он основал в Волхове завод по производству кирпича. Скоро свободные средства и давняя любовь к русскому искусству родили в нем   истинного мецената отечественной школы живописи — качества, унаследованного сыном Николаем Алексеевичем Томиловым и другими родственниками их «фамильного древа».

Именно с Томиловыми и их селом Успенским связали жизнь и творческие судьбы многие художники середины и второй половины ХIХ века. Сюда приезжали, месяцами и годами жили и творили: Рерих, Кипренский, Боровиковский, Брюллов, Пименов, Тропинин, Венецианов, Айвазовский, Лагорио, Заболотский, Максимов, Кустодиев...

Какие имена!
Какие вехи в русском искусстве!
Какая история!

Как писал в очерке о Старой Ладоге «Заповедное место России»  Анатолий Кирпичников, в мае 1809 года сюда приехал статский советник Н.М. Бороздин с художниками А.И. Ермолаевым и И.А. Ивановым. Они предприняли путешествие по историческим местам России, чтобы едва ли не впервые последовательно описать и зарисовать «остатки отечественных древностей».

Старая Ладога произвела на путешественников чарующее, хотя и несколько грустное впечатление. «По вечерам я хожу, - писал К.М. Бороздин, - по живописным берегам Волхова; восхищаюсь приятными видами или на развалинах (крепости) размышляю о приятном; между тем товарищи мои спешат окончить свою работу. В сию минуту один из них с лестницею и веревками лазит везде по стенам и меряет. Другой возле меня рисует лежащий перед нами вид…

Против меня течет величаво Волхов… легкий ветерок едва струит его поверхность, на которой суда, нагруженные произведениями внутренних стран России, несут дань гордой ее столице. Протяженные песни судовщиков раздаются по воде и повторяются отголосками в пустоте развалин (крепости). Смотрю на лежащие около меня предметы; все в них представляет вид разрушительной войны, а еще более, разрушительного времени…

Виден весь Николаевский монастырь, во многих местах развалившийся. Слышу в нем унылый продолжительный звон колокола, призывающий окружных селян на вечернюю молитву и напоминающий мне, что все в мире сем мгновенно. Где теперь водвизавшиеся здесь герои!.. Где витязи, которых даже имена до нас не достигли и которых прах, сокрытый, может быть, под холмами, разсеянными в окрестностях, попирается теперь ногами нелюбопытных прохожих?»

Подытоживая свои впечатления, К.М. Бороздин заключал:»… если бы я имел более времени, то остался бы еще пожить в этом месте. Прекрасныя расположения и великия воспоминания делают его равно замечательным».

С той поры минуло поболе двух веков! И гость Старой Ладоги, подобно мне, погуляв по улицам, берегу Волхова, подышав не столь воздухом, сколь духом истории не может не признать, что мы, потомки, явили пусть в скромном пока виде, но все же — благодарность исторической памяти и людям составившим славу Отечеству. Дай Бог нам!

...Теплый, светлый, задумчивый денек!
Невесом и плавен в недвижном эфире лет пуха трав прибрежных лугов над безмолвными водами Волхова...
Вернусь ли когда сюда?
Вот  бы славно!..

(Окончание следует)