Записная книжка 3

                Записная книжка № 3
             (23 мая 2000 г. – 4 сентября 2000 г.)



    Демонстрация. Руководящие товарищи в галстуках и добротных пиджаках на трибуне, а внизу текут колонны. Над головами транспаранты: «Хорошего помаленьку!», «Излишество вредит!», «Не уверен – не обгоняй!» (в смысле – Америку). И снизу громовые вопли: «Ура!».

    Ничто не дается так дешево и не ценится так дорого, как халява.

    - Вот этого лучше не надо, и того – тоже!

    В конце жизни близкого человека хочется увидеть приписку: «Продолжение следует».

    - Жить со мной ей нравится, она так говорит. Только бы не опомнилась раньше времени.

    На всякое «Ура!» довольно простоты.

    На заводе кадровый голод. Рожающие женщины не могут поспеть за расширением производства!

    Дайте хоть чем-нибудь закрепить восторг! Ну, хоть какой-нибудь трудовой победой, самой завалящей!

    27 мая поехали на рыбалку с ночевкой – Степа П., Федоринов и я. Выбрали отличное место на берегу, начали разгружаться. И вот смотрю: Степа П. идет от мотоцикла, несет в руках весла и деревянную седушку и говорит: «Лодку резиновую я дома забыл. Только весла взял». Ну, и какие претензии могут быть к поэту?

    Возможности мои расширяются: прежде в сон тянуло после обеда, а теперь еще и с утра.

    Отчего так: события мирового масштаба перестали впечатлять. Пробовал я пару раз впечатлиться, да что толку время терять – никак не впечатляюсь!

    Строчка для стихотворения: «Горечь водки запоздалой».

    Свежие мысли появляются исключительно с утра. И после обеда иногда приходят, но уже без свежести.

    Чистосердечное признание: «Читать я пока не научился, но книги писать могу».

    До чего в литературной среде подозрительно, если человек талантлив и не пьет. Очень подозрительно!

    «В редакции сидит неимоверная сволочь…» Это не я про городскую газету, это М. Булгаков про редакцию «Безбожника».

    От Бога можно отвернуться. Стать атеистом и отвернуться. Но глумиться над Богом? Над своей когда-то верой в него?... Нет, не понимаю.

    Блеск и нищета партизанок.

    Мое писательство – без читательства.

    Ломать традиции в литературе – это публике нравится. Какой был восторг, когда появился Маяковский!

    Сомнительный статус, кроме слова «голубой», приобрело еще одно: «член». Даже «член городской Администрации» и то режет слух.

    Волосы на голове начинаешь беречь, когда их почти не осталось.

    Лысым гражданам снятся бывшие у них прически.

    Если в тексте полно рассуждений – текст, как правило, тягомотный.

    Ну, не забавно ли – Булгаков сам был недоволен «Дьяволиадой» и «Роковыми яйцами», а критики хвалили обе повести. И все-таки прав был, по-моему, Булгаков.

    Вчера, 29.06., исполнилось сто лет Экзюпери. Я не нашел в доме французского вина и выпил водки.

    При всем даровании Вен. Ерофеев слегка манерничает. Однако его манерничанье не раздражает, уютное оно какое-то.

    Тьмы писателей говорят о серьезном – а все пустяки; а Вен. Ерофеев говорит о пустяках – а получается о серьезном.

    Колян:
    - Себя надо морально вздрючивать. Вздрючил – и настроение поднялось!

    - У нас с этим типом мировоззренческая пропасть. Он – портвейн и пиво, а я только беленькую. Зато Генка может и то, и другое, вот и болтается между нами.

    - Это правильно, что чекушку в продажу вернули! Не всегда же пол-литра на грудь поднимать.

    После чтения «Братьев-писателей» Бориса Зайцева еще раз убедился, с кем живет одиночество. Одиночество живет с писателями.

    В тексте должны быть игра и дурачество. Лучше переулыбаться, чем перехмуриться.

    Последнее десятилетие прошло не впустую: роман «Аукцион», повести «Сказки», «Салим» - кое-что все-таки сделано.

    Дожить бы!

    В городской жизни так много обаятельной провинциальной дури!

    Скучный я, скучный. И согласен на это, лишь бы тексты мои скучными не были.

    День с утра шипит и пузырится, как бокал с лимонадом!

    Вот Анатолий Зверев рисовал обитателей зоопарка. Отправлялся в зоопарк и рисовал. Время было чужое для него. Кого ж еще ему оставалось рисовать?

    У любой книги с годами теряется свежесть. Нет вечных книг, кроме, пожалуй, Библии.

    Лето, жарко, бабочки над травой порхают, коза за окном кабинета пасется… И ты, наполнившись благодатью, тихо смываешься с работы.

    Небо светло-голубенькое, два облачка у горизонта повисли рядом – вот бы о чем мне записывать! А я о чем? О необходимости приобретения новых противогазных коробок!

    Только на пятом десятке начинаю кое-что соображать. А что будет на шестом? Подумать страшно!

    Познакомился – куколка! Оглянуться не успел – бабочка.

    Только брак может излечить от запущенной любви. Только брак!

    После праздников молодости я научился радоваться без громкой музыки, распевания в компании песен и прочих шумовых эффектов. Это уже какое-то перпендикулярное веселье.

    Вася Д. – мужик добрый, но не развитый и тянется к слову. Он пишет много. Он одолевал меня скверными стихами, когда я в редакции работал – приходил и требовал, чтобы его печатали, и при этом жаловался на геморрой. Интересно, у него возникала мысль: свои стихи себе в зад засовывать? Вместо геморроидальных свеч?

    Вася Д. похож на птицу. Он также сидит на яйцах, правда из них ничего не проклевывается.

    Помню начало мая: как хороши, как свежи были грозы!

    Игра с кривым зеркалом иногда увлекает. Но коверкать чужие строки ума много не надо. Ерофеевское: «Бродяга к бокалу подходит» - тоже не бог весть что.

    - А у вас вдохновенье не продается? Только рукопись?

    Отчего в Ямало-Ненецком автономном округе так много мифов и легенд? Гораздо больше, чем, допустим, в Краснодарском крае! Холод, что ли, этому способствует?

    Мы – люди окрыленные. Нас – хлебом не корми – дай чем-нибудь повосторгаться!

    Поселок городского типа: Бодуны.

    География иногда ставит мучительные вопросы. Эти вопросы неразрешимы. Если, к примеру, насмерть разругаются Монголия и Центральноафриканская республика – как они воевать-то будут? Обе в глубине разных материков и нет выходов к океану!

    Летом в природе главенствует зеленый цвет, осенью – серый, грязный. Зато облака в любой сезон меняют лишь оттенки одного цвета. Может, поэтому приятно на них смотреть?

    Скверно, если автор начинает кривляться перед читателем. Оттого и символизм быстро умер – из-за манерности.

    Бездарность тоже бывает яркой! Чего только в литературе ни случается.

    У графомана Г. есть ученик. Самый настоящий ученик! Какой-то двадцатитрехлетний лоботряс. Все-таки Асинск – удивительный город!

    Есть разные способы счета: Г. пишет стихи пудами, печатает килограммами и широко известен в радиусе двух Суворовских переходов.

    Я свое невежество не выпячиваю, мне стыдно за него, а графоманы невежеством гордятся – мы, мол, натуральные, как сама природа, мы прямо от земли растем!

    Графоманские вирши – это тоже литература, но другая. Здесь в основе, вместо таланта, какая-то иная закваска.

    От Камчатки до Курил
    Некто рогом шевелил.

    Серега Пилипенко, Мишка Орлов, Вадим Шафиков… Скольких друзей и ровесников уже нет – десятки! Поневоле ощущаешь себя долгожителем.

    М. Булгаков написал в дневнике в 23-м году: «…Теперь я полон размышления и ясно как-то стал понимать – нужно мне бросить смеяться». Каких только помрачений с людьми не бывает. Даже с великими.

    М. Булгаков: «Я буду учиться теперь. Не может быть, чтобы голос, тревожащий сейчас меня, не был вещим. Не может быть. Ничем иным я быть не могу, я могу быть одним – писателем».

    Простодушие тоже должно иметь пределы. Ведь простодушие в крайней степени это – идиотизм.

    - Граждане, внимание! За «Долой!» очередь не занимайте. Остались только «Да здравствует!» - этого на всех хватит.

    Между мной и ими – что-то вроде Рубикона. Только переходить его нет желания.

    Э. Хемингуэй:
    «…Я видел, страдал и пережил достаточно, поэтому не берусь никого проклинать…»
    «…Вымысел – замечательнейшая штука, но нельзя выдумывать то, что не может произойти на самом деле…»
    «…Что иссушает писателя… так это неумение слушать. Именно это источник наших знаний – умение видеть и слушать. Видишь ты хорошо, а вот слушать перестал…»

    М. Булгаков: «Только через страдание приходит истина… Это верно, будьте покойны! Но за знание истины ни денег не платят, ни пайка не дают. Печально, но факт».

    Хемингуэй, оказывается, стрелял не только в зверей, но при этом как-то умудрился не потерять человечности. Это – важно. Дави в себе зверя, дави!

    Злостью ничего не докажешь.

    Черпать силы можно и у Бродского: «Но пока мне рот не забили глиной, Из него раздаваться будет лишь благодарность». А перед этим: «Только с горем я чувствую солидарность».

    Усталый вид послушного раба.

    Время у тех, кто затеял Перестройку, расписано по минутам. Но что-то остается и для души – воровство, например.

    Вот так, ****ь, и живем – не ждем тишины.

    День похож на день, как одна муха на другую. От тех дней, что миновали, только жужжание в ушах. Только жужжание.

    Э. Хемингуэй: «…во всех своих рассказах я пытаюсь передать ощущение настоящей жизни – не просто описывать или критиковать жизнь, а перенести ее на бумагу. Так, чтобы, прочитав мой рассказ, вы действительно пережили все сами. Это невозможно, если писать только о прекрасном, опуская плохое и уродливое…»

    Если во всем уверен – зачем писательством заниматься? Писательством надо заниматься, когда сомнения одолевают.

    Привередливый народ эти девушки. Подумаешь – у Скуратова мягкий. Зато у него убеждения твердые, прокурор все-таки.

    Как бы нам, заботясь об укреплении власти, вместе с Мих. Леонтьевым в тиранию не перескочить.

    Попробовать, что ли, пожить по заветам работников НКВД? Чтоб ноги холодные, а сердце горячее?

    Родиться – это уже до конца своих дней повод для ошеломления и восторга!

    Я удивительно везучий: мне досталась думающая голова!

    Безысходность и восторг, отчаянье и окрыленность. И так – из состояния в состояние, как маятник: слева направо, справа налево.

    Люби и помни! 

    Надо все делать по графику: с 8.00 до 17.00 – горький плач о напрасно потерянном времени.

    Дождь, слякоть, холод. И, однако же, посмотришь вокруг – жить все равно хочется!

    Ну, это ли не повод для гордости: человек десять читали мои тексты внимательно!

    - И тут он ка-ак с левой кинется обнимать, и давай прижимать к себе, да прямо к сердцу!

    Был бы художником – написал бы картину: «Прощание первого секретаря горкома с рабочим кабинетом. Август 91-го».

    За мимолетную подаренную улыбку, за теплое слово – за все отвечай признательностью.

    Скрюченный на земле побежденный был такой маленький, что победители смогли уместиться позади него только в три ряда.

    Еврейки могут быть гармоническими. Не все, но могут. А вот как обстоят дела с барышнями других народов – этого я не знаю.

    Если вы что-то заметили и замерли от восторга – прошу вас: подвиньтесь, дайте тоже полюбоваться!

    - Создать с ней совместное предприятие?? Да ни за что!!

    Разве обязательно в уши свистеть и пыль по дороге гонять? Нет бы сразу дождичком!

    Как тут не изумиться: грязь, серость, убожество, названия улиц черт знает, какие; и неожиданно контуры города – на карте – образуют гордую фигуру животного с короной на голове! Откуда, что? Ведь никто специально так улицы и районы не выстраивал. А вот: само образовалось!

    Только бы сдержаться, только бы «Ура!» не закричать!

    - Такая роскошная задница. Жаль, что живот опередил ее в развитии.

    - Он хотел иметь трех детей. Своих. А судьба пожадничала и не дала даже одного.

    - Я долго склеивал семейную жизнь и вот сам разжал руки, и только осколки под ногами. И нет желания по новой что-то склеивать.

    Ничего не получается. И это превратилось в норму.

    Надо фиксировать свежие мысли. Это как у хорошего хозяина: ничто не должно пропадать.

    Я законопослушный, но три четверти моих желаний противоправны.

    Печали и радости – все вперемежку.

    Туч набралось на целое небо, а на землю упало пять капель. И там, похоже, без показухи никак?

    А, может, он не глупец? Может, он, до времени, сберегает свой ум и живет пока чужим?

    Некоторые только смертью умирают естественной. А все остальное – и жизнь, и слезы, и любовь у них неестественны, даже противоестественны. 

    Что я в себе ценю – это неустойчивость и падкость на официальную пропаганду.

    В женской консультации фамилия гинеколога: Харин. Вставь гинеколога с такой фамилией в свой рассказ, скажут: пошлость, надуманность.

    Сочинять абсурдное неинтересно. А вот обнаружить его в повседневной жизни – совсем другое дело.

    Пересматриваю «Забег неудачников» и думаю: если ты такой умный – почему строем не ходишь?

    - Девушки, я такой безотказный, почему ни одна из вас случаем не воспользуется?

    Подозреваю в себе наличие ума, пытаюсь обосновать подозрение, и вот тут – осечка.

    Народная примета: если туман – то дождя не будет. А тут сразу и туман, и дождь – и ничего, уживаются как-то.

    Вот если бы ящики моего рабочего стола были забиты набросками повестей и рассказов! Но нет у меня стола с ящиками; может, потому и набросков нет?

    Что сказать о Васе Д.? Ему покажет какашку кто-нибудь, а он думает: не иначе – конфетка, не иначе - «Мишка на Севере»! И радуется, как дитя.

    - Машина подъехала, грузите компромат!

    Пушкина перечитывать трудно. Мешает восторженный гвалт, которому почти два столетия. Однако если вообразить, что это и не Пушкин, а какой-нибудь Алексей Слаповский или Петр Алешковский (на худой конец – Юз), тогда все встанет на место: «Да, пишет довольно увлекательно. В «Знамени» его, пожалуй, напечатали бы, да и в «Нашем современнике» - тоже».

    Читаю прозу и вижу: автор вместо шариковой ручки орудовал оглоблей.

    Жду славу. Прямо с утра жду. Два раза в окно выглядывал – не появилась ли?

    Смерть избавляет от повторений. А больше никто не избавляет.

    Пить запоями не научился, курю – с перерывами. А все туда же, в первые ряды норовлю.

    Одинокий человек лучше чувствует такую фразу: «Они жили долго и счастливо и умерли в один день».

    Высокое имя: изгой!

    Как освежают и взбадривают хорошие новости! Всего двадцать минут телефонного разговора с Т. Ф., а до сих пор на душе праздник.

    Если долго идешь к цели – цель становится навязчивой. Этак и психику повредить можно.

    Лучший вариант письма – если пишешь для себя. Сам себя подначиваешь, самому себе устраиваешь подлянку, и сам при этом удивляешься: ну надо же!

    События каждого дня фиксировать в блокноте. Интерес к дневникам сохраняется долго.

    Есть только одно оправдание, почему судьба вгоняет человека в одиночество: чтоб помехи ему никто не создавал.

    Ненужное исчезнет, а нужное не пропадет.

    Зла во мне много. Хотя в неудачах никого не виню. 

    А, может, не всегда надо побеждать в себе зло? Надо же и ему иногда брать верх.

    Хорошо бы собственное зло держать, как собаку – на цепи.

    Какие благостные мысли иногда посещают! Например: яичко вареное скушать и квасом запить!

    У него подвижные брови. Удивление, непонимание – они тут же ползут вверх, правая опережает.

    У города, который располагается над подземными выработками, нет прочности. Он, как бы, намазан на тонкий слой земли и однажды готов исчезнуть.

    Одиночество заметно. Даже в автобусе рядом с одиноким человеком садятся тогда, когда другие места уже заняты.

    Если любят нас мало, мы перестаем быть интересными.

    - Ура! В Россию скачет…
    - А тут его ***чат.

    О России плачут сытые. У голодных заботы другие.

    - Разница сразу видна. У них: говори быстрее, в каком ухе звенит! А у нас: говори быстрее, по какому уху врезать!

    Россия – бабья страна со всеми вытекающими отсюда.

    Бродский уличает тебя в невежестве.

    Многолетняя беда: замыслы в голове не теснятся.

    Бродскому нравилось определение: «литератор» больше, чем «писатель» и «поэт».

    - Чтобы я в себе сомневался? Да за кого вы меня принимаете!

    Прочитал три рассказа Ю. Олеши. И деталей много, и быт выписан, но все как-то мимо. Ответного отклика не получается. А вот Булгакова читаешь – получается, Ерофеева читаешь – получается.

    Был в городском театре, прошел мимо большого зеркала. Глянул: сутулый, лысый, пузатый. И это, называется, литератор?

    Привыкнуть к одиночеству? Это как? Смириться, что ли?

    Неунывающий неудачник.

    В маленьком городке граница между абсурдом и обычной жизнью подвижна и размыта!

    Не ищу красивых мест. Меня мое место устраивает.

    Замираю и прислушиваюсь к Асинску: шорохи какие-то, потрескивания.

    Городом управляют неталантливо. Но где наберешься талантливых чиновников?

    И волосы на голове страдают склерозом! Они забывают расти там, где раньше, и появляются в неожиданных местах – на ушах, в носу.

    «Константин Леонтьев всю жизнь был неудачником, неудачником он и умер. Ему все не удавалось: карьера врача, дипломатическая служба, литература, любовь, дружба – все. Материальные невзгоды вечно его разбирали…». Умный человек редко бывает удачлив. Видимо, это плата за ум.

    И. Тосунян: «…почти нетронутыми остались тридцать с лишним записных книжек и блокнотов, заполненных мелким почерком и разноцветными чернилами. Цитаты из разных авторов – одним цветом, собственные конструкции и заготовки к пьесам и прозе – другим, события прошедшего дня – третьим. Ерофеев писал аккуратно и безупречно – всю свою жизнь, ничего не скрывая, ни плохого, ни очень плохого, он заносил в блокнот и автобиографические сведения, и штрихи к будущим произведениям, и подробные отчеты о погоде, о цветах, которые выращивал на балконе…»

    В привычный ряд вставить что-нибудь непривычное – это всегда вызывает интерес.

    Когда скверно тебе – улыбнись. Улыбнись через силу. Душа нуждается в улыбке больше, чем в сострадании.

    И опять скажу: за некоторые свои тексты не стыдно.

    Покушать бы мне чего-нибудь вкусненького. Лазанью бы с креветками и трюфелями покушать, ризотто с морепродуктами. И запить белым вином «Пино делль Ольтре По Павезе».

    У Натальи Ильиной прочитал: «Этот сорт людей любит громкие слова». И сразу Степу П. вспомнил: «Мы, поэты!».

    На вопрос Шукшина: «Что с нами происходит?» еще недавно можно было ответить: дичаем. Сейчас допустимо сказать и так: выбираемся из дикости.

    Наступила счастливая пора для тех, кто пишет: плати деньги, и весь свой словесный мусор издавай под обложкой в любом количестве.

    Во времена смуты балаганный шут легко может стать шутом кровавым.

    Не забить пенальти в ворота итальянцев?? Какое мракобесие!!

    Даже у горячо любимых мной Ильфа и Петрова не все страницы в «Двенадцати стульях» выписаны одинаково. Есть эпизоды – просто блеск (диалог в гостинице между отцом Федором и Кисой), а есть, хотя и высокого уровня, но проходные.

    Первый день после отпуска. Так знакомо поманило в сон в родном кабинете.

    И я был на этом празднике – трезвый, как свинья. 

    В траве сидел кузнечик
    По внешности – еврейчик.

    Постепенно утверждаюсь в мысли, что моя родина начинается от побережья Антарктиды и кончается где-то возле Северного полюса.

    А вот интересно: поднялась бы Москва против коммунистов, если б не горбачевский «сухой закон»?

    Нельзя отнимать у жителей России самое дорогое – водку.

    Если нас напоить вусмерть – мы мирные, приткнемся где-нибудь и заснем. А вот если не додать – тогда мы страшные. Отчего бойцу перед боем всего сто грамм наливали? Чтобы обозлить мужика такой малостью.

    Хер Рувим.

    Можем ли мы? – спрашиваю себя. И отвечаю: можем!

    Жаден до жизни тот, кто умеет радоваться на всю катушку. Скучный тип до жизни не жаден.

    Мы любим инструкции. По любому поводу – куча инструкций! Есть ли инструкции для первой брачной ночи? Наверняка имеются.

    Думал, что нетерпелив. Но запасы терпения не истощаются.

    «Народный суд Фрунзенского р-на освободил Голованова Ярослава Кирилловича от обязанностей мужа Головановой Натальи Борисовны в связи с переходом на другую работу».

    Семья распалась, и все, что было связано с ней, теперь позади. А жить надо вперед.

    Пусть расцветают водоканал и сто цветов!

    Продержусь ли я в этой благословенной организации еще хотя бы года два?

    Семейное положение – без положения.

    Как говорил Бродский, не так уж и важно: печатают тебя или нет.

    В душе у меня все-таки не ранняя старость, а предпоследняя молодость.

    Сейчас столько всякого добра предлагают, выбирай – не хочу! И каждый отыскивает свое. Только совесть и порядочность не найти: не ходовой товар, потому на продажу и не выносят.

    Напечатайте меня, я – хороший!

    Мы с моим шефом Рыкуновым в командировке на острове Рейнеке. Июль. Мне двадцать семь, я недавно развелся. Другой женщины рядом нет, меня греет летнее солнце. Вечером после работы я подолгу торчу в воде и высматриваю на песчаном дне трепангов. Они похожи на огурцы с пупырышками. Мы варим их возле базы на костре. Вывариваем долго, часа три. В городе, на Ленинской, в кафе «Океан» можно недорого пообедать скоблянкой из трепангов. У нас она получается лучше. Из морских ежей добываем икру и засаливаем. Рыкунов уверен, что икра обновляет кровь. Не знаю, для чего мне это, но я намазываю на хлеб масло, сверху, ножичком, ежовую икру и – ем. Я обновляю кровь.

    О своем одиночестве уместно кричать в тайге, если заблудился.

    Девушки все-таки практичнее нас. Они сами назначают себе цену.

    Здешние чиновники всегда серьезны. В оправдание можно сказать, что население желает видеть их серьезными. Если бы градоначальник Ившин в трусиках прыгал с ракеткой по корту, да еще хохмил, как Лужков – асинские пенсионеры его бы не поняли.

    Это хорошо, что вождь на постаменте повернулся спиной к филиалу университета. Стоял бы передом – следил бы за теми, кто сбегает с занятий. А студентам это надо?

    До тех истин, над которыми в Москве сейчас копья ломают, Асинск доберется еще не скоро.

    При, при, гран-при! 

    Провинциальность и неразвитость – близнецы сестры.

    «Не понимаю я Бродского!», - заявил Гена Г., как припечатал. И что, в таком случае, делать Бродскому? Бродский утерся.

    Хороша художественная библиотека на стекольном заводе. Там еще выписывали пару-тройку толстых литературных журналов. Городские же библиотеки обнищали настолько, что и этого не могли себе позволить.

    Веллер все про всех знает. Есть козлы и дураки, мешающие жить умным и хорошим. На этих козлах и дураках Веллер постоянно оттягивается. Вместе с ним можно посмеяться. Козлы – они и есть козлы, чего их жалеть. Веллер – блестящий, но холодный писатель. Из тех, которых после смерти быстро забудут.

    Ничего не понимаю: то ли это уже старость, то ли я где-то неосторожно подставился, и болячки на меня навалились?

    Мне стекольный завод, как будто, судьба подсунула. Сейчас понимаю, что заниматься прозой по-настоящему я начал, работая там.

    Я не сторонник больших компаний. И с каждым годом людей вокруг остается все меньше.

    Проскочить мимо главного в своей жизни легко: достаточно замельтешить, засуетиться.

    - Обожаю скачки!
    - Где ты мог видеть скачки?
    - Я их не видел, но все равно обожаю.

    Ветер дул не так, чтобы сильно, но огромные волны уже бежали по Алчедату, и озеро, как бы, вскипало.

    Темнота запирала окраинные улицы. Редкие прохожие двигались осторожно, пробуя ногами дорогу, как слепые.

    Н. Горланова засветилась в московских журналах. Она отвечает почти за всю российскую глубинку.

    С появлением барабашек сюрреализм превратился в часть быта. Стулья стали летать по комнатам, стекла лопаться в окнах, шкафы опрокидываться. Российские барабашки ведут себя, как повздорившие пьяные мужики после третьей бутылки.

    Завод обветшал. Он сделался похожим на потрепанную дырявую одежду, которая не спасает уже ни от холода, ни от ветра. 

    Культура начинается с элементарного. С того, чем народ жопу вытирает: салфеткой или пальцем.

    А что, разве судьба не благосклонна ко мне ко мне? Еще как! А если я ворчу иногда – это для порядка.

    Доплывший, добежавший до финиша уже победитель: он смог преодолеть расстояние.

    - Кто сказал, что мы не любим начальство? Еще как любим! А вот ответной любви добиться не можем. Уж мы ему и улыбки шлем, и слова хорошие говорим, а оно смотрит исподлобья, пыхтит и щеки надувает!

    Если город к тебе хорошо относится, он улучшает твое настроение чириканьем птиц в парке, клевом карасей на Алчедате. И только сказать ничего не в силах. А если придет к тебе, сядет напротив, ты ведь и сам не найдешься, о чем говорить. О чем? О налогах и сборах? А вдруг ему это не интересно?

    На могильных табличках имена и даты жизни. От большинства из нас только это и остается.

    Лето прохладное. С частыми дождями. Это специально: чтобы от жары не расслабиться, не размякнуть.

    Вот, из Курицына выхватил, а он откопал у Андрея Битова: «танатомания – болезненное пристрастие к чтению некрологов». Болезненного пристрастия нет, но читаю.

    Сегодня (9.08.2000 г.) по телевизору сообщили о нелепой смерти актера Анатолия Ромашина – спилил на даче дерево, оно упало и придавило его. Бывший у меня Степа П. заявил: погиб от склероза – не соображал, что делал.

    Ржавые панцири гниющих в металлоломе грузовиков, из-под капотов которых слесари выклевали их механические сердца.

    Последний день августа как будто решил выплакаться за все лето.

    Безделью радуешься недолго.

    Обаяние текста Стругацких («Понедельник», «Сказка») в мелочах, в деталях. Убедительные детали заставляют поверить в реальность нереального.

    Название озеру Титикака придумал ненавистник женской красоты.

    Вчера по телевизору чей-то остроумный афоризм. Дословно не помню, но суть такова: жизненный путь мышей усеян упавшими в обморок женщинами. Каково, а?!

    Одиночество не страшно, но к нему трудно привыкнуть.

    - Женщина нужна. Только где ее взять, единственную – ту, которая нужна?

    Из под «зиловского» капота кто-то выдрал механическое мясо.

    Жидкий суп повседневности с годами не становится наваристей.

    Вчера ходил по старому кладбищу (на Гагарина) и не нашел могил бабушки и дяди. Постороннему трудно догадаться, что здесь кладбище. Крестов нет, тумбочек нет, все растащено живущей поблизости сволочью. Видел могильную плиту с уничтоженным именем умершего. Первые слова «Здесь покоится…» - читаются хорошо, остальное сбито. Безнаказанным такое не остается, придет время ответить за кощунство.

    Кто город уродливыми пятиэтажками испоганил? Кто все это сделал?

    У Дудинцева: «Мое сознание уже исторгло из себя способность страдать от оскорблений…»

    Римский император Марк Аврелий: «Там, где можно жить, можно жить хорошо».

    Мыслей нет – засуха. Как в природе при отсутствии дождей.

    Уверен ли я в прочности моего положения в водоканале? Нет, не уверен, совсем даже не уверен.

    Прозаику не сюжеты нужны, а идеи.

    Удивительные люди! Они только вчера узнали, как пишется «жи-ши», и до сих пор ходят потрясенные!

    Дм. Бавильский: «Для создания чего-то качественно нового необходим новый подход к изображаемому». Все так, но литераторов к новому подходу приманивать надо. Чем-нибудь сладеньким приманивать. Желательно шоколадными конфетками «Подойди по новому».

    - Да нешто мы мериканцы какие-то – в субботу по баням шастать? У нас вон, на болоте: хлюп-хлюп, чох-чох! Нам бы разобраться: кто хлюпает? Кто чохает?

    - Умоляю вас: вы раньше времени обомлеть не вздумайте!

    Почему об умных вещах надо говорить обязательно с гримасой серьезности? А нельзя ли повеселее?

    О нас, разумеется, забудут. И что – трагедию из этого устраивать?

    Вот, может быть, когда не останется ничего, совсем ничего, кроме пера и бумаги – тогда и возникнут бессмертные слова?

    Публикаций нет. Сделанное накапливается.

    Три-четыре последних года были плодотворными. Кое-что я все-таки успел.

    Сострадания в моих текстах маловато. Сострадания!

    Подвижник и малоподвижник.

    К концу сумбурного десятилетия мы превращаемся в предсказуемую страну.

    Родину продать за миллион – это не по-русски. А вот за бутылку – другое дело.

    Гашек на слушателях выверял свои тексты. Довлатов на слушателях выверял свои тексты. А я никого, кроме себя, не слышу. Это надо прекратить.

    Что значит «писать хорошо»? Юрий Трифонов отвечает: думал сначала, что главное – сюжет. Потом – слово, потом – мысль. Но понял: если есть, что сказать, слова придут. Оттачивать свою мысль – этому пишущий учится всю жизнь.

    В августе городская газета сообщила, что водоканал взял на обслуживание 60 тысяч километров (вместо метров) бесхозных сетей! (Циркунова С., пресс-служба города). Вот так рождаются сенсации.

    Защитное свойство женской психики: быстро забывать то, что не хочется помнить.

    Она мне: «Не было, не было». А я говорю: было!

    Все помнить. Ничего не забывать.

    Похоже, Шукшина сейчас почитают больше, чем читают.

    Странно: в сборник рассказов пятнадцати лучших юмористов мира попал и Эфраим Севела. Но то, что я читал – «Моню Цацкеса», «Остановите самолет – я слезу» - представляет собой всего лишь антибольшевистскую агитку. Этого мало для лучшего юмориста.

    Э. Севела: «…я обожаю смешные вещи, даже если случаются они в самом неподходящем месте». И это юморист? Наиболее смешные вещи и случаются в самом неподходящем месте.

    Несколько раз по громкой связи: «Клопов, зайди в диспетчерскую! Клопов, зайди в диспетчерскую!». А он все не заходит и не заходит!

    Когда вокруг много людей, то с собой и поговорить некогда.

    Колян, под хмельком, в автобусе:
    - Нам – да чтобы обойтись без кредитов Международного валютного фонда?! Да ты что! Уссаться легче!

    Замечание: «Вы чересчур интеллигентный…»

    Колян (возвращались в одном автобусе с открытия ипподрома в День шахтера):
    - Для меня сейчас все бабы на одно лицо. Я сказал дочке: сама выбирай себе мамку. А ей никакая не нравится. Познакомился с одной, договорились встретиться на ипподроме, да где ее там было найти – народу столько!

    Моей памяти есть, куда вернуться.

    Все дни одинаковы, только пятница длинная.

    - Строй свою обезьянью рожу!

    Зрители расселись по трибунам, и соцсоревнования начались.

    Ну – все. Съем сейчас сосиску, выпью компот и пойду выбивать командировочные.

    Я стал ближе к детству. Вчера я подстригся «под расческу». Так коротко  не стригся класса, примерно, со второго.

    Характерная черта множества литераторов: любование средой, из которой они вышли. Сельских – селом, городских – городом (как правило, маленьким, захолустным). И сплошная благостность в описаниях! А все плохое – то не наше, то из Москвы пришло.

    Всегда ли писатель должен быть с народом, если народ вытворяет что-нибудь непотребное?

    Иногда обстоятельства так тебя в угол загонят, что выхода нет, тупик. А проснешься утром – небо голубое и солнце в окне. И, слава богу, хватает ума понять, что пока солнце в окне – все решаемо, все в твоих руках.

    Пиво к человеку относится критически – в организме долго не задерживается.

    Малоисследованная область: канцелярское творчество бюрократов. А ведь там изумительные словесные обороты возникают!

    Если – по Станиславскому – каждый поступок на сцене должен быть мотивирован, а – по Мейерхольду – вначале сделал, а потом подумал: «зачем?», то русская жизнь ближе к Мейерхольду. Это француз или англичанин пусть наперед думают, а нам это ни к чему.

    Я – вдумчивый невезунчик, я свои невзгоды старательно подготавливаю.

    В Рязанской области народ грибами травится. Нажарит грибов и травится ими. А ты чем себя травишь? Надуманной безысходностью?

    И этот человек сорока четырех лет смеет впадать в уныние? Бред какой-то!

    Надежд у меня немного, зато иллюзий – хоть отбавляй.

    Память изумительная, а воображение заурядное.

    А вот если страницы заполнять до того момента, пока у самого не пропал интерес? А как только интереса не стало – сразу бросить, хоть на полуслове. И на этом считать текст законченным.

    Воспоминания об острове Рейнеке – как о чудесной, нереальной земле. Приключенческую сказку «Салим» задумал на этом острове.

    Какие-то внешние обстоятельства постоянно мешали, но разболелся зуб, и куда все обстоятельства подевались.

    У Б. Колымагина в статье о Сапгире есть примечательные строчки: «Для него куда важнее отдельных удач и поражений был поэтический путь. У которого, как известно, есть свое направление и длина. И ширина: ближе к обочине тексты фифти-фифти, зато в центре – на все сто. И высота – как ее ни называй: внутренним озарением, магической силой слова или знанием человеческого сердца». А мой поэтический путь, вероятно, из тупика уже не выберется.

    Сейчас, по прошествии семнадцати лет, я могу сказать, что тот месяц на Рейнеке был наполнен экзотикой. Вокруг стерлись границы прекрасного и уродливого: крыса верхом на сохнущей камбале, отваренные неаппетитные на вид трепанги в кастрюле, икра морских ежей на куске хлеба, капитан МРС по фамилии Мудрый, убежавший к любовнице на остров Попов, и команда суденышка, которая застряла на два дня на Рейнеке, матерившая его…

    Опять призывы жить ради следующих поколений. А поколения, которые приходят на смену, смотрят в нашу сторону, позевывают и говорят: на хрена вы вообще нужны?

    Есть что-то неестественное в том, как постаревший мальчик, отдалившись от своих ровесников, становится кумиром у молодых. Смотришь на веселого живчика, который прыгает по сцене и трясет седыми волосенками, и неловко за него.

    Жизнь переметнулась от драмы и трагедии к кухонной склоке. Подлость стала заурядным бытовым явлением. Она возникает не от сильной ненависти, а от скуки и мелочного характера.

    Развалины поселений – вовсе не результат варварских набегов. На деревни вокруг Асинска никто не нападал, а сколько их кануло в лету? Новые татаро-монголы действуют изощренней.

    Талантливая проза – как проветренная комната. В такой прозе легко дышится.

    Николай Заболоцкий скучный был в общении. И правильный. В очках, с портфелем в руках походил на бухгалтера. А стихи сочинял нескучные и неправильные. Чтобы достичь результата, не обязательно быть приятным для окружающих.

    Чиновники из Администрации своими действиями, как будто, зарывают Асинск в землю.
 
    Трагедия атомной подлодки «Курск» обнаружила трусость руководства страны: каждый думал о своей шкуре, и тем самым затянули с обращением к международной помощи. Гибель людей на совести подлых политиков и адмиралов.

    За годы Советской власти крестьянство растворилось в колхозах, потеряло навыки труда на земле. В фермеры пошли единицы.

    Одно из качеств нынешней интеллигенции: истеричность.

    От скуки спасает перемена мест. И перемена мыслей. За второе я цепляюсь чаще.

    Не расслабляйся!

    1985 год. Владивосток, лит. студия «Мастерская». Таня Вассунина сказала мне, что один молодой и талантливый поэт поделился с нею – мол, мы тут все такие независимые и одаренные; не может быть, чтобы за нами пригляда не было. Уж хотя бы один стукач здесь есть, и, скорей всего, это Подгорнов, слишком он какой-то правильный. Я, помню, изумился. К тому времени у меня было за плечами несколько длительных командировок в море, женитьба и развод. Имея такой опыт, подглядывать за 17-20 летними пацанами, у которых «ни крестов, ни кустов, ни идей», было бы дико. И все-таки некоторое время эти засранцы относились ко мне с опаской.

    В «Забеге неудачников» лишнего – с избытком. Чистить, чистить и чистить!

    Собаки тоже не все верны своим хозяевам.

    Еще о Коляне. Ему сорок четыре. Отсидел десять лет за убийство. У него маленькая дочка, он ее нежно любит и по утрам отводит в детский сад. Живут они вдвоем: жену-****ешку выгнал. Сам ведет дом, у него огород, кролики и еще какая-то живность. Пьет. Иногда до потери рассудка. Но в водоканале его ценят – хороший работник. Балагур и хохмач, но в пьяном виде зануден. Издевается над своим начальником, но исполнителен. Вот как это все умещается в одном человеке?

    На Асинск надо смотреть через цветные стеклышки. Это не улучшит реальность, но придаст ей дополнительную окраску.

    Проходил по улице мимо стада гусей. Один побежал в мою сторону, вытянул шею и зашипел. Так и у людей. Шипят не на тех, кто потом в суп отправит.

    От слащавости, от слащавости надо беречься. Она проникает в текст незаметно.

    У Павича такая образность – можно задохнуться от зависти. Пусть даже кое-где вычурно. Вот первое, что под руку попало:
    …В тот день он желал женского хлеба.
    …Она была похожа на цаплю, которая во сне видит себя женщиной.
    …Человек, лежавший с ним рядом в темноте, вообще-то не пел, пел кто-то в этом человеке, кто-то, кого этот человек видел во сне.
    …Огромный сон, засыпанный песком, не защищенный от дождя и ветра, населенный дикими собаками и мечтающими о воде верблюдами.
    …В одном из углов сна сидел человек и мастерил лютню из куска дерева.
    …Они остановились на ночлег, мрак кружился красноватыми хлопьями, и Масуди глубоко дышал у себя в постели.

    Одолел «Родственников» Сола Беллоу. Неужели занудство необходимый признак ума?

    «Журналистику» В. Курицына надо перечитывать для прочищения головы, чтобы серое вещество не закисало.

    Во все века начальству с живым гением было хлопотно: сочиняет не то, мысли крамольные высказывает, людей занятых нервирует. А потому надо шлепнуть его, уложить в могилу и экскурсии приводить к памятнику. И еще аттракционы разные поблизости устраивать – в таком виде гений начальству полезен.

    Надо сочинять сказки. Вдруг какая-нибудь станет былью.

    Одного карася вытаскиваешь – он трепещет, бьется; другой неподвижен, как лист тополиный в безветрие. И хоть общий у них удел – сковородка, трепещущие караси симпатичней. Те, кто бьется – они и с крючка чаще срываются.

    Газетное объявление: «Продаются плавки, б/у».

    Если я стесняюсь напоминать женщинам о себе, чего в этом больше: смущения или глупости?

    Все происходит само собой. Допустим, живет девушка. Одна. В ожидании чуда. И вот это чудо однажды появляется. Скидывает в прихожей сандалии на ремешках, проходит в комнату и спрашивает: «А пожрать есть?».

    Вокруг хватает чужих людей. Поэтому жить под одной крышей с чужой женщиной – это, конечно, непозволительно.

    Временами, как в детстве, закипали слезы, и я думал только одно: «За что?».

    В черную полосу дней лучше всего нырять, как в воду: набрав воздуха и не дыша. 

    Тучи любят Асинск. Город лежит в яме, да еще и росточком не вышел – деревянный, в основном. Плыви над ним, куда хочешь. Ни обо что брюхом не зацепишься.

    Парень я простой. Но мне трудно представить себя забивающим целыми днями «козла».

    Июнь не сулит ничего хорошего. Сплошное холодное высокомерие. Нет бы – тепла, солнышка подпустить.

    - Если б меня захотели орденом наградить – какой бы лучше подошел к моему пиджаку? Никак не могу выбрать.

    Чего тополя такие овации устроили ветру? Что у них за восторги, по какой причине? Ветер не поит, не кормит их, только ветки ломает.

    Интуиция подсказывает, что выпить и закусить можно даже с политическим противником.

    Чего ждать от человека сорока с лишним лет? Уже почти ничего. И все-таки  надеюсь.

    А еще бы я спросил сурово у прежней власти: куда чернозем из нечерноземной полосы девала?

    Зачем женщинам кушать? Они должны быть легкими и воздушными, как шарики.

    Твоей малой родины больше нет. Она, словно бабочка, выпорхнула из кокона и улетела. На ее месте теперь что-то другое.

    Литератор похож на зрячего среди тех, кто плохо видит. Всматривайся и говори, что открылось твоим глазам.

    Асинские предприятия для меня, безработного, были, как перевернутые пустые ведра: сколько я ни пытался в них влиться – никак не вливался.

    Березки здесь растут, тополя да одуванчики. А больше здесь ничего не растет. Совсем. Огорченным ботаникам хоть вешайся от такого однообразия.

    Надо ценить простые радости. Например, сидеть возле окна, за которым идет дождь, и пить вино.

    Ну, нельзя нас всех под одну гребенку! Мне, допустим, гребенка уже несколько лет ни к чему.

    Зачем боятся банальностей? Их незачем бояться. Банальности – это пот размышлений. Бояться надо, если банальностей много.

    Драматург Александр Володин сказал, а потом несколько раз повторил: «Стыдно быть несчастливым!». И еще добавил: «И каждый раз, когда я несчастлив, а я то и дело несчастлив, – я твержу себе это: стыдно, стыдно…»

    Из-за холодного климата здесь каждое событие происходит гораздо медленнее, чем, скажем, на юге, в Краснодарском крае.

    Они толкуют про какой-то фонд солидарности. Я бы лучше на деньги из этого фонда выпил и закусил.

    Главное – не увлекаться. Водки надо брать ровно столько, чтобы прийти в гармоническое соответствие с остальным миром. А если увлечься – мир  потом норовит куда-то уйти.

    Удовольствие редко бывает полным: выпьешь хорошей водки, а заедаешь, чем придется.

    Странно: я не помню, каково быть стройным. Ну, совершенно выветрилось из головы!

    Мои мысли струились на ветру, точно волосы.

    Сны отличаются друг от друга, и каждый имеет свой порядок. Это был захватывающий сон четвертого порядка.

    Ну, что ты, как маленький – все бы тебя на девушек тянуло!

    Почему я днем на работе сплю? Чем я ночами занимаюсь?

    Здесь абсолютное отсутствие любых связей. Здесь даже параллели с меридианами не скрещиваются!

    Одно и то же слово, а вес разный. Если, допустим, оно у Вен. Ерофеева – то один вес; а если у какого-нибудь Иванова-Петрова-Сидорова, то куда, что подевалось.

    Теперь-то, наверно, даже коммунистам стало понятно, почему Советская власть испустила дух: труд за гроши ничего, кроме отвращения, не вызывает.

    Интересно, кто первый додумался до словосочетания: «дикая природа»?

    У Платонова: превращение надежды в вещество.

    В автобусе:
    - Только жить соберешься, а тут уже и в ящик пора.

    Срочно убрать из «Забега» все обличения. Где невозможно – заменить  изумлением. А еще попытаться понять логику абсурда. И без ерничанья, без ужимок. Победительность надо вытравлять, заодно с высокомерием и всезнайством.

    Я только иду к Богу, к вере в Него. Если очень повезет, то дойду. Можно ли всерьез воспринимать вчерашних атеистов, что сегодня со свечками в церкви осеняют себя крестом? Нельзя!

    Хлопья сажи летают над «Забегом». И я – с дымящейся авторучкой наперевес.

    После первого, неудачного варианта «Забега» надо отдышаться и набраться сил.

    «Нас не надо жалеть, Ведь и мы никого не жалели». Эта революционная романтика очень пригодилась мерзавцам 20-х и 30-х годов. Сталинизм поднялся не на пустом месте.

    - Сколько раз к начальнице собеса попасть не могу, отдыхает она. А тут, как назло, дожди замучили. Сплошные препятствия: то в отпуске, то сыро.

    Японцы считают нетактичным смотреть в глаза другому человеку. Я, кстати, тоже так считаю.

    Мы, оказывается, единственная страна антигитлеровской коалиции, где до сих пор полностью не опубликованы материалы Нюрнбергского процесса. Значит, была причина их не публиковать?

    В кабинете на стене висит карта города. Городские районы – по контуру – напоминают гордого зверя с короной на голове.

    Мнительность необходима, как же без нее.

    У них потрясающе развит нюх. Они сразу почуяли во мне чужака.

    Странная вещь: несмотря на простецкую физиономию артиста У., ему редко удаются роли людей «из народа». Интеллект, что ли, изнутри давит?

    В Чечню сбегаются зверьки со всего света – жаждущие русской крови арабы, негры, украинцы. Охотничий сезон на зверьков продлен.

    Бросает в сон… Нет, чтобы в талант бросило – хотя бы в маленький.

    Он, как помесь Буратино с Железным дровосеком: и в огне горит, и в воде тонет.

    А вот еще вопрос: если в раю от райских яблок диарея начнется – прописывают ли там райское укрепляющее?

    - Придет время, и вы умрете.
    - Это уж наверняка.
    - И какую память вы о себе оставите?
    - А что – оставлять обязательно?

    Отчаянье, плавно переходящее в восторг.

    Не поиск «своих» словечек, не расстановка слов определенным образом в предложении, а интонационное разнообразие, когда текст то взрывается эмоциями, то вяло опадает – вот что может оказаться перспективным.

    Мы народ спокойный, добродушный, но привычка к бунту у нас никуда не делась. Если захотим усадьбу какого-нибудь «нового русского» подпалить – подпалим, за нами не заржавеет.

    Жириновский – это увеличенный в тысячи раз вирус русского бунта. Орущий вирус.

    От мира людей, создающих материальные вещи – стулья, телевизоры, машины – меня отделяет пропасть. Я честно пытался создавать что-нибудь материальное. Бесполезно.

    Как посмотрю на Жириновского – смех берет, а как вспомню, что за ним миллионы избирателей – плакать хочется.

    Отсутствие событий у любого человека равносильно отсутствию жизни.

    Наши девушки и в пятьдесят тянутся к знаниям.

    Чтобы сочинить веселый текст, надо перелопатить массу скучного материала.

    Актер, убиваемый в фильмах, ездит по заграницам, дает интервью для газет. И такой, прямо, шустрик! А тут – тридцатые годы, документальные кадры расстрелов. Бородатые мужички, «враги народа», которые толком не понимают – за что их. Оператор гэпэушный был старательным, в упор снял конвульсии одного из таких «врагов». Для кого это предназначалось? Кто собирался смаковать последние мгновения угасаемой жизни? Время торжествующих людоедов.

    Стихи:
        Вместо воспарения
        Только испарение.

    Судьба милостива ко всем. Она каждому подбрасывает шансы. Одни используют свои шансы, а другие нет.

    Сидит в яблоке червяк. Вокруг него сплошная еда. А ведь тоже чем-нибудь недоволен.

    Я сейчас поравнялся годами с Экзюпери. Не потому ли с большой охотой перечитываю «Маленького принца»?

    Сижу на работе и одновременно прогуливаю, отстранившись от дел.

        Жизнь есть товар на вынос:
        торса, пениса, лба.
        И географии примесь
        к времени есть судьба.
                И. Бродский

    Волосы на голове перезрели, осыпались и где-то, возможно, проросли.

    У молодости есть завидное свойство: вначале что-нибудь сотворишь, а потом сам же и удивляешься.

    Сегодня хоронят Гр. Горина, мудрого нестарого еврея. Он был по-настоящему талантлив. Может быть, поэтому ощущение потери. 19.06. пн.

    Строй из себя!

    Вот так сидишь, поглощаешь кефир с булочкой, и вдруг что-то в тебе взыграет: то ли простодушие с желчью, то ли ненависть с любовью.

    Никак не получается пустить пыль в глаза с первой попытки – только с третьей или с четвертой.

    Друзья мои, забавен наш союз.

    Шила в заднице не утаишь.

    Икрометная женщина!

    Я уже запросто могу вступать в теоретический спор с марксистами. Например: не труд делает свободным, а приличная зарплата.

    Если каким-нибудь художником будет написана картина: «Кабанова, совершающая донос на автора романа «Аукцион»», я к такой картине и не подойду вовсе. Что я там нового не видел.

    Замечательно у А. Платонова: «…истощение людей во взаимной истирающей суете».

    Сорок лет я говорил себе: не возникай! Сорок лет. Теперь я говорю обратное: возникай!

    С утра не клевало, а потом и вовсе, как отрубило.

    Нахальство должно предшествовать таланту. Не будет нахальства – и талант не проклюнется.

    В терминах тридцать седьмого я – враг народа. А если разобраться, ну какой я враг? Что я – толченое стекло в столовские борщи подсыпаю?

    И Зощенко проехал по Беломорканалу. Не зря его поездку сейчас пытаются замять. Чем бы ни был мотивирован такой поступок – не красит он его. Совсем не красит.

    А ту когорту большевиков, что рубили правых и виноватых в Гражданскую и которых Сталин позднее перестрелял, как-то даже не очень жаль.

    Будем мы с тобой два светленьких старичка, а что было плохого в наших отношениях – смоет время.

    В девятнадцать лет так: чем голоднее, тем веселее.

    И только на стекольном заводе, который скоро развалится, еще выдают к праздникам почетные грамоты.

    Советский Союз показал на своем примере: даже государство с мощным аппаратом и всей его атрибутикой может исчезнуть в одночасье.

    С. Беллоу: «Принужденный выбирать между сетованиями и смехом, я выбираю смех, потому что в нем преобладают энергия, мудрость и мужество».

    А ведь мне сочинять не интересно, если это не о себе.

    Не ново, но дельно у того же Беллоу: нельзя ни от кого зависеть, надо твердо стоять на ногах.

    С кем вы, делатели культуры?

    - Если ей не нужен ребенок от меня, значит, скоро выгонит.

    - В жизни надо быть немножко «сам себе режиссер». Не все же на судьбу взваливать, а то надорвется она.

    Александр Пороховщиков: «Высоцкий был очень одинокий человек. Это, наверно, свойство таланта – талант всегда одинок».

    Недавно обратил внимание: на Высоцкого почти нет пародий.

    Алла Демидова: «Для актера главное не слово – интонация. А в интонации очень легко соврать». Да! И в писательстве – то же самое!

    Оптимизм лишь тогда чего-нибудь стоит, когда он невзгодами и страданиями проверен.

    Я никогда не напишу текст, внутренним мотивом которого будет безнадежность.

    К государственным органам отношение, как к зубным врачам: есть понимание, что они нужны, и желание держаться от них подальше.

    Беспартийность и неприкаянность.

    А ведь Советскую власть угрохали именно интеллигенты, эти умненькие хлюпики в очочках. Ох, не зря партийная номенклатура не доверяла интеллигентам – чуяла в них своих могильщиков.

    За народом числится немалое количество грехов. Отсутствие исторической памяти – один из них.

    Обмануть государство – это святое. Никто и никогда с радостным криком не бросается платить налоги.

    Для одного и разбитая чайная чашка – трагедия, а для другого и развод – мелкая жизненная неурядица.

    Не противостоять, а просто стоять. Просто стоять на своем.

    Вряд ли у нас в газетах привьется журналистика западного образца, которая преподносит читателю только факты и ничего, кроме фактов. Нет, мне интересен комментарий пишущего, его выводы. Пусть такой журналист и не убедит меня, но я хотя бы мысленно с ним поспорю.

    На сегодняшний день два удовольствия: отпуск и сон до обеда.

    Когда мухи переносят яйца глистов – сами они глистами заражаются?

    Даже непроходимый тупица – и тот, как правило, не прост.

    Жара становится невыносимой. А если дождик прольет, чуть ли не праздник: наконец-то!

    Скажу по секрету, господа молодые литераторы: не удача нас ждет, а простатит.

    Не общественник я, не общественник. Поэтому бесполезно выдвигать меня в депутаты.

    В тексте обязательно должен быть сквознячок, чтобы плесень, упаси бог, не завелась.

    Слава еще не обнаружила меня, но такое предчувствие, что она шарит уже где-то поблизости.

    Посетил стоматологическую клинику. Сколько же у нас гнилозубых!

    Из предисловия к современным японским новеллам: «…никогда не требуется строгой законченности, если она ведет к высокой цели».

    Г. Ю. – охранник окружающей среды.

    При советской власти все прикормленные деятели культуры, от певцов до писателей, кроме как за построение коммунизма, еще должны были за что-то бороться. Им выделили охрану окружающей среды.

    Уходить тяжело, если дети общие. В остальных случаях надо уходить легко.

    Константин Райкин о своем отце: «Мой папа не был веселым человеком».

    Мне часто вредит, что я закрытый, что я не умею «распахиваться».

    Осудили, как террориста – за подрыв моральных устоев.

    Тело у нее беспутное, а душа… Душа идет своим путем.

    Казенное сострадание.

    Вот писательница Л. В своих рассказах она постоянно в чем-нибудь оправдывается.

    Какой наглядный раздел по книгам 90-го года! В одних еще партийная фразеология и партийные установки, но в иных уже намечается другой язык и другая проблематика.

    Некоторая часть населения желает того, чтобы ей давали в морду.

    Подумаешь – лес молодой поднялся. На голове волосы тоже росли, а чем все закончилось?

    Помня о прошлом и думая о будущем, вглядываться в настоящее.

    Смиренный малый, который питается одними хлебными корками, просветлен духом; но человека все же надо кормить, как следует.

    У Беллоу баритоны, напевшись в «Лирической», объедались ризотто. Я бы тоже не прочь объесться ризотто.

    - Что я вам – Дерсу Узала в тайгу за грибами шастать?

    По соседству с хлипкими казенными тучами коммерческая туча выглядела увесистой и дождливой.

    Был на кладбище, заметил рядом со старыми новые захоронения. Плотность населения здесь только растет.

    В мире интересного: если все работники асинского водоканала улягутся на зеленом лугу друг за другом, ухватив переднего за ноги, они смогут образовать окружность диаметром 120 метров.

    Из работников водоканала, включая женщин, можно образовать тридцать шесть футбольных команд. Несколько человек при этом останутся в запасе. Но запасных на все команды не хватит.

    Грешен: могу поддаваться искушениям.

    В. Смехов:
    «…Вот вам две точки зрения.
    Первая: режиссура Эфроса раскрывает душу образов, дает органное звучание там, где любой другой просто произносит текст. Его работы полны той одухотворенности, которая в спектаклях Таганки если изредка и присутствует, то не по желанию постановщика.
    Вторая: режиссура Ю. Любимова раскрывает через пьесу не только людей и их проблемы, она дает всякий раз картину мира. В его симфониях равно присутствуют конфликты частных лиц, страдания страны и история человека. В этой объемной картине есть место и для сухого репортажа, и для мощного хора страстей, и для детальной обрисовки эпизода, и для элегантных кружевных сценических изделий…
    Уверенные в первом тезисе не приемлют второго, и наоборот».

    И еще, о Любимове: «…Нет, он просто заигрался в революционера. Идей новых мало, а театр стареет…»

    Вот так и приходится жить: с ума, за компанию, сойти не с кем!

    Меня ругать некому. Всему, что пишу, рад. И уверен в своих способностях. А надо, чтоб ругали! Но – умно и содержательно. Поэтому полезно помнить о ругани Любимова. О той ругани, которой он ругал актеров театра на Таганке (воспоминания В. Смехова): «…во что превращается театр. Это – о растущей халатности у актеров в работе, о растренированности, о несоблюдении внешнего вида, о быстром старении актерских мозгов и совести, о вялых спектаклях, о бурном развитии концертной и прочей деятельности. Там, мол, на стороне, вы неутомимы, вы полны энергии. И заодно разоряете, амортизируете репертуар. Вас зовут всюду – и вы отлично знаете – за знак качества вашей фирмы. А вы, используя фирму, бесстыдно разваливаете свои роли, заштамповываясь, в погоне за рублем, хотя я совсем не против заработков – оклады позорные… Но растаскивать спектакли по халтурам – это воровать у самих себя. Помяните мое слово, через год-два к нам перестанут ходить приличные зрители…»

    Еще из того же В. Смехова: «…усталость от собственного энтузиазма».

    Мой сон вроде блуждающего форварда: нападает, когда захочет.

    Вспомнилось: Алешка маленький еще был, лет пять-шесть, приехали мы с ним из Владивостока, в гости. Сидим однажды, обедаем. Сын мечтает о настоящей машине. Матушка говорит:
    - Я старенькая, умру скоро, и тогда вы с папкой дом продадите и машину купите.
    - Бабушка, а когда ты умрешь? – тут же последовал вопрос.

    М. Павич: «В этом доме, как и в любом другом, далеко не всех встретят с одинаковой радостью. И не всем будут оказаны равные почести. Кого-то посадят во главе стола, будут предлагать ему самые изысканные блюда, он первым увидит все, что подносят к столу, и сможет выбрать, что ему по вкусу. Другой будет есть на сквозняке, где у каждого куска по меньшей мере два запаха и вкуса. Третий займет обычное место, где все куски и все рты одинаковы. А будут и такие, место для которых оставят у двери, где подают только жидкий суп…»

    Вот истинный критерий взрослости: взрослеть – значит платить за все. У Н. Горлановой сказано. (И до нее было сказано у многих.) Если подходить с этой меркой, то я давно уже взрослый. По меньшей мере – с семнадцати лет.

    Я, епрст, как какой-нибудь коммерческий банк: жизнь проводит через меня свои операции.

    Сдуру могут и напечатать. А вот прочесть сдуру – охотников не найдется.

    У жуликов прямой и открытый взгляд. Тогда всем, кто не жулики, надо хоть глаза в землю опускать, что ли.

    - Чтобы мне одному было не так противно – давайте приобщайтесь!

    - Не помню названий романов писателя Сартакова. И названий романов писателя Чаковского не помню. А вот название египетского вина «Абу-Симбел» - помню. И алжирскую бормотуху емкостью 0,7 литра, со львом на этикетке, – тоже помню.

    - Пошла полоса: облом за обломом.
 
    - Я могу объяснить: если жара, то цветы засохнут. И с работой должно быть так же! А тут и жары, вроде, не было, а работа засохла. Так засохла, что рабочие места сократились в три раза. Нет, даже в три с половиной.

    В студенческие годы вино было дешевле водки, потому и пили. Сейчас вино дороже водки, и я почти не помню его вкуса.

    По внутреннему устройству женщины ближе к воде: легко принимают  форму, к которой их принуждают обстоятельства.

    Не так уж и глупо – деньги копить. Только вот таланта для этого нет.

    И в подвешенном состоянии можно жить. И даже привыкнуть к подвешенному состоянию.

    Идти по нарастающей: вначале любовь к трем апельсинам, потом к четырем апельсинам, потом к пяти…

    Мы добьемся того, что восторгам не будет предела!

    Коммунисты, как брежневский журналист Зорин в Америке: клянут капитализм, не забывая на нем зарабатывать деньги.

    Случается, что победителей много, а побежденных нет. И тогда начинают лихорадочный поиск побежденных.

    Любовь ушла. Такое настало равнодушие, что даже ревности нет.

    Обман, как оружие, наделен поражающей способностью.

    Писать статьи о литературе, критиковать кого-то за ошибки, как будто сам семи пядей во лбу? Ну, нет.

    Вот бы оказаться там, где отсутствует хаос. Но одолевают сомнения: есть ли жизнь без хаоса?

    Не люблю переезжать: вызывает ужас мебель, которая приходит в движение.

    В этом городе мне не только жить, но и умирать. И хватит тешить себя иллюзиями о каких-то переездах.

    В молодости этот мой знакомый мечтал о том, чтобы состариться и умереть, и через много лет мечта его осуществилась!

    Не в сказке живем: хоть сто раз грянься об землю, а прекрасным царевичем обратно не встанешь.

    «От большого ума – большие печали». И вот не могу понять: неужели во мне столько ума?

    Редкое сочетание: неагрессивная бездарность.

    Есть женщины, которые хотят рожать. И я хочу, чтобы они от меня родили. Что нас разъединяет? Первое – возраст, второе – возраст, третье – все остальное.

    Надо приучить себя к мысли.

    Трахтенберг – это фамилия или желания ее владельца?

    Писатель пишет текст, а режиссер коверкает его по своему усмотрению. Даже написанное классиками всего лишь сырье для режиссера.

    В мире интересного: если поезд пошел на запад, то сколько ни беги через вагоны на восток – дальше последнего вагона не убежишь.

    Бунин не имел детей. Чувственные рассказы Бунина в преклонном возрасте – не отголосок ли бездетности?

    - На поминках он был такой оригинальный – всю скатерть облевал!

    Юмор – это не отходы интеллекта, юмор один из главных его составляющих.

    Авантюриста новое не только не пугает, но притягивает, как магнитом.

    Удивляюсь: как множеству сочинителей не надоело штамповать книги, которые никто не читает?

    Только такие тексты полезны, что дают толчок к размышлениям. Их и перечитывать надо регулярно.

    Забавно у В. Токаревой: праведные мужики и развратные бабы.

    Жены нет. Попугая, что ли, завести?

    Замечательное сочетание: Слава Горюнов. А еще: Лев Лосев.

    Как бы банальностей избежать? А то ведь пробираются в тексты.

    Булгаков неправ, говоря, что от постоянного вранья кто-то там глаза скашивает. Нет! Постоянно врущие смотрят, как правило, прямо и открыто. А скашивают глаза те, кому неловко за постоянно врущих. (Сумбурно написал, но мысль понятна).

    Наплыв графомании. В мутном потоке настоящую литературу еще найти надо.

    Как вспомнишь годы молодые, так снова по бабам тянет.

    Ничего нет, но зато какие иллюзии!

    Ох, как далеко зашли мои отношения с действительностью!

    Дом Советов снаружи весь покрасили желтым цветом. Он стал походить на одуванчик (по латыни - taraxacum offitinale).

    - Они мечтают о социальной справедливости. Как дети, ей-богу!

    Во времена горбачевской перестройки коммунистическая «Правда» за короткое время скатилась с уровня первой газеты страны до положения озлобленного бульварного листка. Удивительное – по скорости – было зрелище!

    Я схитрил: пьянство заменил сочинительством. Но совмещать иногда пытался.

    Религия – это красивая и немного печальная сказка о недоступном. Народы могут заменить одну сказку на другую, если прежняя им перестала нравиться. Поэтому Бог выше религий.

    На кладбищах воруют таблички с памятников, чтобы сдать их в цветмет. Каждая сволочь ответит за кощунство. Если не здесь, то – там.

    Любая жизнь по своему уникальна.

    Я как тень отца Гамлета – не оставляю следов.

    Мысли иногда приходят чередой: пока одну запишешь – другая забывается.

    Н. Горланова успевает схватить мысли и фразы, что летают вокруг, а потом солит и перчит ими свои рассказы и повести.

    Девять лет, кусок жизни отработан.

    Колян:
    - А где ты поблизости видел бабу с идеалами? Все они: плоть, дурь и мелкие расчеты.

    Не сюжет важен, не метафоры, а голос, интонации. Правильно выбранный тон – половина успеха. Другую половину составляют идеи: их свежесть, оригинальность.

    Благополучие – величина мнимая.

    И еще раз: не выпендривайся.

    Бывают дети, которые находятся за пределами моего понимания.

    Иногда пусть хуже, но по-другому.

    Развестись – это как умереть. Сразу за разводом начинается другая жизнь.

    Острота переживаний притупляется вплоть до следующей ее заточки.

    На редкость спокойные дни. Надо их с толком использовать.

    Если бы испугался покинуть привычное, то никогда бы не улетел во Владивосток, и не было бы у меня изумительных четырнадцати лет.

    Вполне возможно, что каждая семья себя изживает. Только у одних это происходит быстро, а другим и земного срока не хватает.

    Вертолет пролетел. Уж не Путин ли по дороге в Китай?

    Очки дважды спасали меня от потери глаза. Разве это не стоит того, чтобы носить их всю жизнь?

    Для будущей сказки необходимо живое зерно. Из него сказка и разрастается.

    М. Абашева пишет: «Случается, персонажи, узнав себя, обижаются (проблема прототипов, всегда болезненная, в провинциально тесном кругу приобретает особую остроту) и слегка побаиваются…»

    У П. жена – гинеколог. Она воздействует на клиентуру, клиентура воздействует на мужей-начальников, и те выступают спонсорами книжек П. Можно ли в таком случае сказать, что П. делает свои книжки из ****ы?

    Вчера, 19.07., хороший фильм о Гашеке в программе «Цивилизация». О многом попытались рассказать и многое объяснить авторы фильма. Одно непонятно – откуда у этого чеха такая живость и легкость слога? От постоянного пьянства, что ли?

    Несколько выдержек из В. Ерофеева:
    «Не смех со слезами, но утробное ржание с тихим всхлипыванием в подушку, трагедию с фарсом, музыку со сверхпрозаизмом, и так, чтоб это было исподтишка и неприметно. Все жанры слить в один, от рондо до пародии, на меньшее я не иду…»,
    «простодушие с желчью»,
    «загнанность, завербованность, проданность»,
    «не самоирония, а самоглумление, самоподтрунивание»,
    «в этой погоне за миражами, потребности забыться и уйти от обыденности к чему-нибудь, хоть ****кам etc., - будничность, еще более облезлая и тошнотворная».

    Вот примечательный факт: десять лет уже без Ерофеева, а бабы все успокоиться не могут, все ревнуют его друг к дружке и между собой какие-то отношения выясняют.
    Что бы сегодня ни творилось в Петушках, теперь мы знаем – это город, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин.

    Нина Горланова: «Если что и было общего у матери и дочери, то, конечно, та неискоренимая гидра оптимизма, которая неизменно поднимала свои головы, сколько бы их ни срубала жизнь».

    Сочинилось:
        Мы как крикнем: «Ура!»
        Да как кинемся бечь.
        Только версты мелькают
        И ветер навстречь.

    У В. Токаревой хорошо сказано: «Неинтересно играть в проигранную игру».

    Сорок четыре – это еще не все. Еще возможен последний бросок на женщин.

    - Зачем печалиться? Плохо или хорошо, но мы проживем эту жизнь!

    Вен. Ерофеев: «Не забывать о главном: трогательность».

    Вен. Ерофеев: «Ну, зачем им, сволочам, пить? Они без того постоянно качаются, ходят боком, движутся не так, как надо, говорят вздор и не стыдятся ничего. Самоувер<енны> и безошибочны».

    Из окружающего быта в эмпиреи с голой кочки не стартуешь.

    Запишем для памяти: «…<Ерофеев> всеми фибрами души ненавидел такие нравственные категории, как спесь, апломб, самодовольство, безошибочность, деятельная практичность, шустрая нахрапистость… Даже тени проявления этих качеств было порой достаточно, чтобы их носитель перестал для Ерофеева существовать. Как-то сразу каменел и замыкался в себя».

    - Я ведь на все способен. И даже больше того!

    Ну и звучат же некоторые имечки на русский лад! Пусть бы Мата, но без Хари.

    В комнате сгущалось ОРЗ. Сморкалось.

    Повторяться в текстах – а какой интерес?

    - Вот немного постарею – огородик заведу, начну редиску выращивать и говорить только глупости.

    Надоело быть одиноким волком среди чужих волчат.

    Вот и этой книжке пришел конец.