Казахстан Мамины воспоминания ч. 12

   Проштрафилась я у Габбас Касымовича ещё один раз по такому же поводу. В палате вместе с «дружинниками» лежал ещё один больной. Его фамилия была Грошев, а имени не помню. У него был, как и у Хаира, туберкулёз тазобедренного сустава. Состояние его было очень тяжёлое. Он был очень истощён, ослаблен и в проделках ребят,  конечно, никогда никакого участия не принимал. Время от времени его приезжали навещать из сельской местности родители – мать и отец, тоже старички. Выходить на беседу с родителями Габбас Касымович всегда поручал мне. На этот раз состояние Грошева действительно резко ухудшилось. Мы подозревали у него осложнение – туберкулёз почек,  вот Габбас Касымович и поручил мне сказать родителям это и предупредить о возможном скором летальном исходе, что бы родители могли подготовиться к похоронам. Но вот на это у меня не хватило духа и, сказав об ухудшении состояния больного, о  возможности летального исхода я не сказала.
 Вернувшись в ординаторскую после беседы с родителями, я честно призналась в этом Габбасу Касымовичу. Он очень ругал меня за это, упрекая в бездушном отношении к бедным старикам, для которых устройство похорон не простое дело. Но надеялась я на чудо не зря. Через несколько лет, когда я уже была замужем за Хаиром, выходя однажды с ним из кинотеатра, меня окликнул стоящий у входа инвалид с палочкой: «Тамара Николаевна! Вы меня не узнаёте?!» Это оказался тот самый Грошев, который напомнил о том давнем случае, когда я ослушалась Главного врача. Оказывается, когда он стал поправляться, больные рассказали ему о происшествии.

Но, вспоминая сейчас о своей работе в костнотуберкулёзной больнице, можно сказать, о моих первых шагах в медицине, я должна отметить, что работалось мне под руководством Габбаса Касымовича неплохо. Он был сильным администратором. Персонал его слушался беспрекословно. Он был очень строг. Может быть, поэтому мне не нужно было быть очень требовательной, и моего в общем-то мягкого отношения к персоналу было достаточно, чтобы поддерживать в отделении должную дисциплину. Персонал был ко мне доброжелателен и всячески помогал в работе. Особенно много помощи в этот период я получила от перевязочной медсестры Полины Григорьевны. По существу именно она лечила больных, меняя назначения по своему усмотрению, но каждый раз делая вид, что действует по моему совету, показывая мне очередного больного при перевязках. Ещё в первый день моего прихода в больницу, отказываясь в беседе со мной от помощи консультанта Тюпиной, Габбас Касымович посоветовал прислушиваться к мнению среднего персонала, имеющего очень большой опыт практической работы и не вдаваться в амбиции. Может быть, следуя этим советам, мне работалось с персоналом легко, я чувствовала их уважительное отношение к себе.
Когда кончились четыре месяца моей работы в больнице, и я должна была оставить её, передав больных вернувшейся после окончания курсов усовершенствования врачу Волох, персонал тепло провожал  меня и продолжал интересоваться моей дальнейшей судьбой.

 Помню, какой приятной неожиданностью была переданная мне передача в роддом, когда у нас с Хаиром родился сын. Санитарка Маша принесла мне баночку густых сливок (у неё была своя корова). В тот период, можно сказать ещё довольно голодный год (1949), такая передача была очень кстати. Тепло прощались со мной и больные, просили навещать их. Чувствовалось, что они беспокоились о дальнейших отношениях между мной и их другом Хаиром.
 
А Хаир незадолго до этого совершенно неожиданно для меня встретил на чужих костылях у входа в палату, хотя никто ему не давал разрешения встать. Как он объяснил свой поступок,  ему хотелось узнать, как я проявлю к нему отношение, увидев воочию, что он калека. У него одна нога была значительно короче другой. Я, конечно, была очень взволнована, но не его внешним видом, к этому была готова, а страхом за ранний подъём на ноги. Думаю, он втайне от меня уже заранее тренировался, потому что стоял довольно прочно. 
Приехавшая Мария Анатольевна, чувствующая себя после курсов специалистом, со знанием дела просмотрев снимки, которые мы сделали, увидев Хаира с совершенно зажившими свищами, успокоила, что ему действительно можно подниматься. Вскоре был заказан специальный корсет и ортопедическая обувь. Стали готовить Хаира к выписке из больницы.
 
  С работой в костнотуберкулёзной больнице у меня связано ещё одно очень яркое воспоминание – об очень быстро наступившей весне в марте месяце. Когда быстрое таяние снега заставило меня ночевать в больнице, так как в валенках, в которых я пришла на работу утром, в конце рабочего дня было невозможно уйти. В последующие дни меня спасали высокие резиновые сапоги. Быстрое таяние сугробов превратили улицы в сплошной поток. Особенно впечатляющий вид имела наша улица Белинского: вода стояла от забора до забора. Было настолько глубоко, что нас вывозили и привозили на телеге. Правда, вода стояла недолго. Помню, чтобы ускорить спад воды, посредине улицы выкопали яму, прокопав замёрзший слой земли, и вода стала уходить буквально потоком. Места ям обозначили вешкой.
После возвращения Волох я снова стала работать в диспансере. Полдня в детском, а с обеда работала во взрослом отделении. Мои начальницы были недружны между собой. Свою нелюбовь друг к другу демонстрировали на мне: одна упрекала, что я слишком тороплюсь уйти из детского отделения, а другая в том, что я там задерживаюсь. Эти упрёки меня, конечно, тревожили, тем более, что на этот переход требовались буквально минуты. Оба отделения находились в одном здании, только вход был у каждого свой.