На скользкой лыжне

Фото.1. Литератор, Лауреат Гос.Премии- Майлен Аронович Константиновский.Фото 2. Поздравление с днём рождения. Текст - М.Константиновский. Рисунок его жены О.Ливенок.
  Фото 2. Поздравление с днём рождения И.Ракше:
  "Жертвы ИРА-диации.  19 ноября 1986 г. 
 От Чукотки и до Парижа/ Нет подобной тебе, Ириша!/  От Парижа и до Чукотки/ Подают ежегодно сводки:/Сколько жителей данной страны/Безнадёжно в тебя влюблены -/ До безумия, до обалдения!/ И особенно в твой день рождения!".. Майлен Константиновский".
 Фото 3. Страница рукописи М.К. "ЮРЕ РАКШЕ. "Вот художник. Портретами Ани/ Не один он украсил лист,/ Заслужив почётное звание-/ "Художник - Ани-малист"... ИРЕ РАКШЕ "То, что придумала наша Ирина/Не встретишь в морских романах Грина,/ И даже в новеллах МэримЭ:/ Свой торс прикрепить к судовой корме!/  Плавать на судне с подобным ростром/ Весьма интересно, но очень не просто:/  "Прямо курс!"-капитан орёт -/ И мчится корабль кормою вперёд...."  АНЕЧКЕ РАКШЕ.  "Спросили Анечку папа и мама: /"Скажи, кто сильнее любим тобою?"/ Ответила дочка, играя гаммы:/ "Конечно, сильнее люблю я обоих."/ Юношей двое, любовью источенных,/ К ней обратились с той же мольбою./ Анечка кротко потупила очи, молвив:"Сильнее люблю я обоих..."   ЗАГАДКА.  Дочь прелестная Ирины/ Исполняет Бакерини/ Мой любимый менуэт./Поцелуй ей шлёт поэт!/ А кому это "ей"?/ Догадайся-ка, сумей!.. ОТВЕТ: (И той, и другой.".
 Фото: 4.5.6. Ирина РакшА, разные годы...А это не сигарета, а пустой мундштук. Я не курю.
               
НА  СКОЛЬЗКОЙ   ЛЫЖНЕ
   
                эссе

  Я хотела назвать это- "рассказом". Но нет, это не рассказ. Тут нет того, что  требуется рассказу. Нет  интриги. Нет сшибки добра и зла. Нет борьбы и победы. Нет вывода, потаённого или  явного То есть нет  главного - позиции автора. Так что это скорей зарисовка, заготовка к рассказу. Как обычно я говорю - "Пара штрихов к недописанному портрету". Но в будущем  пригодится может. Впрочем, именно  так это и было.  Эту "Лыжню" я извлекла из своих блокнотных записей "Разные разности". Там эти "штрихи" были  тяжеловаты, великоваты  - и я извлекла их, поставив  отдельно, лёгкой "скользкой лыжнёй" в "Содержание". Так что, можно назвать это просто "эссе". Или "Вольной памяти полёты".   
                *   *   *
         В соседнем подъезде жил у нас удивительный человек.  Майлен  Аронович Константиновский, худой такой дядечка,  щедро одарённый с небес Он, как казалось,  глубоко  любил нас с Юрой. Ценил наш тандем и наше продолжение - дочку Анечку.
Он был некрасив, тускл, невыразителен, лыс как яйцо. И стандартно, как семит, горбонос. Но...  совершенно удивителен.  Я бы сказала, странно обворожителен. Повезло тем, кто  знал его раньше и больше.  Имя его - Май-Лен - состояло из двух слогов, из  двух слов, популярных у нас в СССР в 20-е,  30-е годы, когда он родился  (Май -  то есть, 1 мая - день всех на свете  трудящихся (Помните?: "Пролетарии всех стран соединяйтесь!"),  и  Лен...то есть  Ленин, вождь всех этих трудящихся.  Но это имя Майлену  совершенно не подходило. Ну. как корове седло. Однако  его одинокая маленькая еврейская мама, опытный  врач-акушер, которая ежедневно  принимала в руки новорожденных  ленинградцев, была женщина современная. И по моде тех лет, дала малышу, явившемуся на свет прямо у неё на работе в операционной (малый  её живот долго не был заметен  коллегам), это странное имя - Майлен. Хорошо ещё, что не Трактор или, например, не Порос (Помни решения съездов), или Лелюд (Ленин любит детей). И не Роблен (Родился быть ленинцем) или Троленбух (Троцкий, Ленин, Бухарин). И уж тем более не Персострат (первый советский стратостат), а гораздо проще - Май-Лен. Про отца же его, в отличие от "милой мамы моей", мы от Майлена никогда, ничего  не слышали. 
        Я собиралась было написать о нём очерк.  Перед смертью моего Юры (лейкоз) он немало  общался с ним, с нами. Приходил в студию. А с Юрой они даже    ходили гулять в Тимирязевский парк. (Пока Юра был в силах ходить). И потому Майлен мог бы написать мне что-то особенное о муже.  О их беседах в это  тяжелое для Юры последнее лето. Когда он работал  над известным, могучим триптихом "Поле Куликово", (который теперь в Третьяковке). Я приставала к Майлену, просила, увещевала, напиши ну хоть пару страниц, ведь  я  издаю книгу памяти о Ю.Ракше - художнике.  Майлен клятвенно обещал, мол, конечно, непременно напишет  "о друге",  и... лгал, лгал. Опять и опять.  Может,  как всегда из-за лени (лень раньше него родилась), а, может,  новая жена не дала, заревновала. . Шло время, месяцы, годы,  книгу я издала, но...навсегда отказала Майлену даже в контактах. Навсегда. Для меня он умер. Что он, я это знаю,  переживал болезненно.. Теперь его  самого давно уже нет. А я вот наткнулась на его книги для детей, КОАППЫ, когда-то  даримые нам, и сама решила кое-что повспомнить. Стала  искать фотографии с ним, что б капельку вдохновиться. Перекопала мой немалый  фото-архив, но нашла только одну чёрно-белую. Пытаюсь понять почему он не любил сниматься. Ну, во-первых, был очень уж не красив, (не дитя любви)  и прекрасно знал это.  Даже сам посмеивался над собой, что делало ему честь.  Во-вторых, не любил и опасался   советских властей. В-третьих, на всякий случай,  интуитивно,  как  двуликий политик Азеф. Не хотел оставлять на земле свои фото-свидетельства.  Вот  потому-то в руках  у меня  единственная его фотография.. На ней - Майлен и наш венгерский приятель журналист Ласло. Они стоят в толпе  возле афиши у входа в театр Сатиры. Хотят билеты купить. А ведь как мы тогда  все вместе плотно дружили! Он постоянно у нас бывал, и один, и среди друзей и гостей. И сам порой приводил кого-то.  В архиве есть масса  других фотографий тех лет. Но на них его нигде не вижу.
      Очерк об этом странном писателе  я хотела назвать  просто, например: "На лыжне судьбы" или  "Какая скользкая лыжня!"  или "О. Майлен, Майлен!" Он, и правда, достоин и памяти, и восклицательных знаков. В СССР такой Майлен был один. Или же - очень редок. Ну,  просто  человек-праздник. Якобы свободный, якобы ни от кого,  ни от чего независящий. При том никуда не желающий эмигрировать. Туда, где тепло и сыто. Даже репатриировать. (Там ведь надо трудиться, вкалывать.)
    Помню, он всегда  улыбался . Был  редкостно остроумен, вечно полон разных выдумок и идей, которые никогда не воплощались. Всегда голоден и без гроша в кармане. Но оживлён, подвижен и вездесущь. Плохо ни о ком  не говорил. На всякий случай. Легко во всё влюблялся и всем увлекался. Особенно в женщин и женщинами. И знал по имени чуть не пол света.   Он мог во дворе встретить малознакомого человека, и, взяв его за пуговицу, рассказывать ему что угодно. И говорить, говорить не уставая. А если тот вырывался, пытаясь уйти,  то не пускать, а говорить быстрее и громче. И этот его монолог не ьыл пуст, а был всегда интересен.
    И вот при таком-то богатстве Майлен нигде и никогда не работал! Вы спросите: Как же так, в СССР емгде никогда не работать?  Разве мог человек  не трудиться?  А тунеядство? А этот наш строгий закон, по которому неработающих штрафовали. высылали, сажали.? Хоть того же Бродского вспомните? Но вот представьте себе, что Майлен Аронович мог , мог не трудится. Он мог всё.  А как? А вот так.  Он придумал "КОАПП". (Комитет Охраны Авторских Прав Природы). Хотя такие придурки  власти не считали за настоящий труд. Создание радио-книг, радио-спектаклей, или книжек малышек было вне поля их зрения.   Главным считалось - сколько прибыли книжка дала государству. Сколько стоила. И каков был тираж. А этим как раз Майлен не мог похвалиться.  Зато он книгу мог  по-да-рить. И с гордостью подписать. "Не то что первый том,/ Но все КОАПЫ в мире/ Я не сравню с одной лишь книгой Иры!/ И моя ли в том вина,/ Что у них одна цена? (87 коп.)"  Тут он не соврал. И моя очередная книга  прозы "Белый свет"  и его "КОАПП" были в одной цене. И для властей  мы ни ценности, ни опасности  не представляли. Но я была уже членом Союза писателей, а Майлен считался пока безработным. Правда, с этой книжкой "КОАПП", которая доступно говорили ребятам почему летучие мыши по ночвм всё хорошо видят, а перелётные птицы не сбиваютя с пути, он мог претендовать на членство в некоем "трудовом" единении "Драматуг". И тогда обвинение "безработный" как бы снималось. А в придуманном им КОАППЕ - (где правда и вымыслы о животных, о будущей науке бионике и прочих технических науках мешались  в одном котле), председателем Комитета назван  был  Кашалот. С правами и обязанностями вполне  "человеческими". Даже с личной печатью для документов, правда вырезанной Майленом  из школьной резинки-ластика. Птица-Секретарь была секретарём Комитета с гортанным криком "ко-ап" и  пером за ухом. А Сова, Мартышка-лгунишка, Гепард и прочие звери - были и членами Комитета и рядовыми. Но  с  правом голоса.  Держу в руках эту книгу с прекрасными иллюстрациями Володи  Зуйкова -  редкостного книжного гафика. Тоже выдумщика и фантазёра. Вот что здесь  на форзаце первого тома   написано аккуратным майленовским почерком. "Эту книжку преподносим мы Ракшам/ В знак того, что с ними мы по корешам,/ Ибо - ведает про то весь белый свет -/ Лучше них друзей и не было, и нет.../ Ну, а тех, кто скажет плохо про Ракшей,/ Искусаем мы и выгоним взашей! (и подпись)  Пред КОАППА  Кашалот. все коаповцы и примкнувший к ним автор М.Констант...ПодпЕси завИряю. Птица-сикритарь. (Все ошибки исправлены красным. И ниже печать Кашалота, в открытой пасти он держит пять букв "КОАПП".   
 Но всё-таки основным всепоглощающим свойством Майлена была ЛЕНЬ.  (Не будь ее , сколько за жизнь познавательных книгг мог бы он написать детям!)  Но его лень  была паталогически-неистребимая. Она, как говорят,  родилась раньше него.  Помещик Обломов Илья Ильич, известный каждому школьнику, рядом с ним  попросту отдыхает. Так что мама Майлена, врач-акушер, стоическая трудяга  с именем своего нежданного малыша  сильно ошиблась. "Мир, Труд, Май". Какой  такой "труд"? Какой такой "май"? - Не-ет. Это вовсе не про него.
    Правда, в Москве в те далёкие годы, он всё-таки стал членом "самодеятельного" объединения под названием "Драматург". У нас в Союзе Писателей была своя мощная секция драматургии. А это образовалось как бы возле Союза писателей. Такая сбоку-припёка. Для неудачников. Но всё-таки выдававшая членские удостоверения. Они позволяли  нигде не работать.  (Кстати, СП был тогда в стране Союзом единственным , государственным).  И вот это объединение взялось строить для своих "недочленов" жилой дом,  кооперативный, за деньги вкладчиков. Что было тогда большой редкостью. Председателем его стала  некто Маркина "Зина Семённа" Дама активная, слывшая даже  "драматургом". За свой  единственный в жизни сценарий документальной короткометражки "Почему  вреден аборт". Семь страниц. Конечно, на фоне Маркиной  Майлен был просто трудяга. Ведь порой он всё же садился за стол и продолжал свой "КОАПП". Но гонорар от КОАППА был редок и полностью шел на погашение квартирного пая, а есть требовалось ежедневно.  И для повседневности  он порою писал заметки. И сдавал их в газету "Известия". в какую-то рубричку. Был у него там  приятель. Заметки были грошовые и исключительно  о повадках животных. Он эверей знал и любил. (Конечно, издалека.) Поскольку у него с детства сохранился от  питерской мамы  многотомный, весь  в ярких картинках, справочник - "Жизнь животных". Конца "золотого века". На нём он возрастал и...  вырос. Справочник был захватывающе интересен  и просто неисчерпаем. И вот наш Майлен всё же накопил-таки, назанимал, наскреб  денег (да и покойная мама что-то оставила) на самый первый квартирный взнос . На  однокомнатную квартирку - "гнездо  холостяка", как классик сказал: "приют убогого чухонца". И  стал он нашим счастливым соседом. Стал жить в соседнем подъезде.  Правда, наша семья (я, дочка и муж) жила на последнем,  семнадцатом этаже, под крышей, а  он на третьем  у лифта.  Но это не мешало ему постоянно бывать у нас, даже  проще сказать - одно время почти что жить. Он высоко ценил и художественный талант моего Юры, и послушную дочку Анечку, прилежную ученицу и музыкальной, и английской  школ.  А особенно... мою кухню и фирменные пирожки. В шутку писал на клочках бумаги. "Я принёс тебе подсолнечное масло,/ В знак того, что наше чувство не угасло. / Пусть же таковым останется и впредь,/ Чтобы не пришлось его на масле греть!"  Его Муза была легка, незатейлива и послушна. Он везде и всегда шел с ней рука об руку. Приходящие свыше строки,  писал походя,  на полях газет, на случайных брошюрах, на аптечных рецептах. Иногда что-то кидал в наш почтовый ящик. Вот читаю ещё запись красным карандашом :" Славному триптиху/ Анечке, Ире и Юре,/ Прочно оставившим след: А.) в музыкальной культуре/ И.) Литературе,/ Ю.) графике, живописи, скульптуре. / А главное (А.И.Ю.) - а архитектуре.!!!" Это он по поводу того, что мы (в основном Юра, конечно) в нашей квартире-студии возвели из фанеры в углу одной комнаты, так называемый "Итальянский дворик" . С декоративными арками и колоннами из картона. Всё красиво оклеили и покрасили.  Для уюта и питья "кофею по утрам". Вышло очень красиво. Друзья восторгались. Соседи завидовали.
Вы скажете, всё это наверно фантастика? Возможно. Но, тем не менее, это факт.
  А ещё Майлен при своей некрасивости был  жутким бабником. Если мягче сказать,  дамским угодником. Который, на удивление,  нравился почему-то дамам.  При том самым разным, простушкам  с лыжни и рынка, и интеллектуалкам. Актрисам  и редакторшам с радио.  Он был психолог и жонглёр слова. Одних  просто  заговаривал, ворожил, обвораживал словом. Других ошеломлял редкостью всяческих знаний. Третьих - редкостью памяти. А когда знакомился ближе, то непременно и беспардонно вёл сперва этих  дам не к себе, а к нам в гости. По разным  причинам. Во-первых, показать, представить их нам. Похвастать. Во вторых,  услышать нашу оценку. В-третьих, его холодильник  всегда был пуст. А я всегда обеды готовила, даже пекла порой  пирожки. Румяные, вкусные, по фамильному рецепту, от бабушки. И знала, конечно, "когда класть в суп лаврушку". Юре  эти приходы, конечно,  мешали работать, но он  терпел. А я стеснялась сказать: "Доколе?"
Иногда зимой Майлен с Юрой отправлялись покататься на лыжах, так сказать - "проветриться на лыжне",  в соседний Тимирязевский парк. Однажды вернувшись с прогулки, холодный от ветра, Юра сказал раздеваясь: "Ну. всё. Больше я с ним в лес  не пойду. С каждой встречной девахой по часу стоит на лыжне.  Прилипнет --  не оторвать. Я даже замёрз. А кстати лыжня нынче совсем неплохая".
 Ещё бы! Лыжня. Сосны. Хвойный морозный ветер. На лыжне румяные дамы. Догоняют, перегоняют - все  в  ярко-пёстрых спортивных костюмах,  как цветы на снегу. Аж слепит, аж  в  глазах рябит.  И всё это чудо рядом, буквально в полукилометре от дома. И не важно, что нет ни гроша в кармане, а холодильник пуст (лыжня всё спишет). Но есть друзья. И тоже под боком. В соседнем подъезде. Да к тому же у них, как в музее.  По стенам  картины. этюды. И хозяин прекрасный художник! Всюду  рисунки, эскизы.  Дубовый мольберт у окна, подрамники. Пахнет красками, лаком, едой. Интересно аж жуть! Юрочке в день рожденья Майлен  писал:  "Чтоб мог на радость всем/ Творить ты неспеша,/ Живи и будь здоров/ Любимый наш Ракша,/ Ещё, как минимум, лет триста. / Твои поклонники: Ю-ристы. / Председатель КОАППА  Кашалот, все коаповцы и примкнувший к ним - М. Константиновский..."  И ниже, юморная печать ...
    В добавок в квартире "друга-хужожника" есть ещё и два балкона, с которых ширится весь город - "смотри не хочу".  Всё видно  как на ладони. Майлен и сам смотрел-наслаждался, и дамам (которые почему-то были сплошь "понаехавшие", иногородние) столицу показывал. (Балкона у него не было). А потом на бумажке  оставлял нам свои частушки, в подарок. Знал, мы давно собираем фольклёр   для моей прозы.  "Говорят, я девка дура,/ Но зато сильна фигура./ Выйду голой на балкон,/  Пусть посмотрят из окон." С наших балконов, и правда, всё хорошо виделось. И праздничные парады, в небе стройные ряды самолётов, и  вечернее многоцветье салютов. Слева Ленинградка, институт МАДИ, фонд Горбачёва и  много ещё чего .  Впереди - весь  район Сокола.  А справа темнеет  (на радость и зависть многим),  с могучими кронами сосен  наш  Тимирязевский парк. И зимой там обязательно прокладывалась лыжня. В этом-то  чудо-парке , на бесконечной, петлявшей по кругу, лыжне и решались порою очень беспечно людские судьбы   
    И вот однажды прямо с этой скользкой лыжни и появилась у нас чудо-брюнетка Агнес.  Крупная такая эстонка. В руках красные лыжи. И не просто Агнес, её имя было  двойное, как на западе - Агнес-Амалия. В Москве Агнес-Амалия  была на стажировке. В Таллине её ждали любящие родители и жених с квартирой. А на Стромынке в  общежитии  ждала соседка по курсам и любимый кот - Каро , то есть чёрный. Но по эстонски, конечно,  не Каро, а Ка-ар, тоже брюнет. И  надо было звать его  по-эстонски, медленно и протяжно. Словно бы ка-аркать.  Ка-ар, с двойной буквой "а", не иначе. Но обо всём  этом мы с мужем узнали потом, гораздо позже.  А пока Агнес, то есть  Агнес-Амалия,  (этакая западная экзотика!)  просто заворожила Майлена. Хотя оба они были, как лёд и пламень. Полная противоположность. (А может потому и заворожила?)  Майлен лыс, как яйцо,  горбонос, неудержимо болтлив и суетлив. А Агнес  величава, по царски медлительна. Любой её жест, любое слово, как  ценный подарок. Черные волосы томной капной  рассыпаны по плечам. Но взгляд при этом - блудливый, ищущий, ... И Майлен наш погиб! Пропал! Утонул! Такую даму (прямо с лыжни)  он ещё никогда не встречал. А заодно погибли и мы с Юрой, поскольку даме у нас понравилось. И к Майлену в соседний подъезд они ходили лишь спать. Иногда я, правда, давала им с собой пирожков. Как можно больше. И тогда они не являлись  ни на другой день,  и на третий, а то и позже.  А однажды Майлен, вздохнув как перед прыжком в прорубь, сказал мужу: "Всё, Юр, женюсь.  Предложение сделал. Это просто огонь, а не женщина. Просто  пожар." И  этот пожар продолжался  довольно долго.  Может, месяца два. Агнес-Амалия уже перенесла к нему из общежития все вещички и даже кота Ка-аро.. В новом пустом жилище  "приюте убогого чухонца",  стало уютней. Красивый-брюнет  Каро освоился, был так же величествен,  как и хозяйка. Квартиру превратил в дом. А я-то знаю: "Что такое пустота? Это дом, где нет кота". А у эгоцентриста Майлена ни детей,  ни кота сроду  не было.
И, может, и дальше всё бы шло  хорошо, если бы не Юрин заказ. Вы спросите, при чём тут Юрин заказ? А при том, что надо было срочно  заканчивать живописное полотно для министерства. А писать серьёзную работу при посторонних маслом на мольберте  Юра не мог. И мне с печалью в голосе пришлось сообщить об этом Агнес-Амалии. И они тоже с  печалью на время пропали. В своём подъезде, на третьем своём этаже.
     Но спустя время  однажды она вдруг пришла к нам в смятении и одна.  Растрёпанная и растерянная. Куда девались всё величие, весь акцент?  Майнен из дому пропал! Совсем пропал, затерялся. Вот уж с неделю. Как говорится: "Ушел за спичками" или "Где-то залёг  на дно". Она нервничала, искала, звонила по телефонам. Его не было  ни в  больницах, ни в милициях, ни у друзей-знакомых. Нигде.. (Заметьте, тогда мобильников не существовало). И у неё кончились  свои последние деньги - заплатила, вернув  красные лыжи, которые брала напрокат, на зиму. И теперь не осталось ни на еду, ни на билет "Москва - Талллин". И кот голодный орал. Мы с Юрой переглянулись и поняли всё. Поняли главное,  ей никто не поможет.  Так что придётся нам, именно нам  что-то делать, что-то предпринимать. Больше не кому. И мы предприняли. Кота я оставляла себе. Я кошек люблю.  "Нет-нет-нет. -  твердила Агнес почти без акцента. Бледная и убитая, она старалась на меня не смотреть. -  Нет-нет-нет. Простите. Каро  я оставлю вам только на время. Только на время.- Мне было её очень жаль. Слёзы стояли в её красивых глазах. Она была просто несчастна. И прекрасна в этом  несчастье. -  Я позже, я потом его заберу. Обязательно заберу."
  И вот мой Юра,  дико расстроенный майленовой выходкой, отложил все дела и отправился на вокзал. Отстояв очередь, купил один  плацкартный билет в столицу Эстонии. Потом проводил её с вещами на поезд "Масква-Таллин". А я дала пирожков на дорогу. Побольше.
    Вот так  печально и кончилась лыжная эта история. А я  подумала, может  всё-таки  этой Агнес-Амалии  повезло?..  А женщина она была, и правда,  достойная, умная,  выразительная. Ничего не скажешь.
     Однако, спустя время,   наш хладносердый  бабник - Коапповский Кашалот, (с гаремом в 15 кашалотих), думаю, именно по этому поводу сочинил частушку: "От родителей тайком/ Я связалась с дураком./ И сама я дурой стала, / Вот бюстгальтер потеряла."  (И скверно, и не смешно)               
    Ну, а кот Каро стал просто Васькой из общежития на Стромынке. И прожил у нас в любви и дружбе  до самой старости.  (Лишь  видом своим напоминал Майлену его экзотическую любовь, которая  красиво звалась  "Агнес"). Умер Васька тихо-тихо, как всегда свернувшись в клубок под батареей, за подрамниками.. Как говорится, "умер в своей постели".
 
  Но "лыжная"  эпопея  в Тимирязевском парке ничему Майлена не научила.  Стареющий  друг наш очень ценил своё здоровье и лыжный спорт.  И очередной зимой снова попался. Но теперь девушек было сразу две. Две подружки-хохотешки, и ,конечно же, из провинции. Одна  восточная,  скуластенькая особа вроде "монголки",  с хитрыми  узенькими  глазами. Другая  русская, бесцветная,  востроносая. И хотя вторая вовсе была невидная, но свеженькая и смешливая. Из подмосковья. И обе они, конечно, были представлены нам. Но обжегшийся уже на экзотике,  Майлен, дул на воду - внимание остановил на русской. Очень уж она была  отзывчива на его  речи. Умело восторгалась его остротами и в ответ легко хохотала. И опять, шею Майлена захлестнула  скользкая петля лыжни. Возможно петля судьбы. И опять он однажды сказал Юре: "Всё, Юр. Женюсь. Пора уже. И знаешь, она оказалась такая  умница. И хорошо готовит, -   голос понизил.  -  А ещё, представь, рукописи мои печатает на машинке! -  и совсем шепотом, как секрет. - А ещё...ри-су-ет.  Мелко- мелко так, пёрышком, тушью. Картинки делает. Очень забавные, к моим текстам. Я тебе потом  покажу... Ну. так, что  скажешь, Юр?"  Но Юра ничего не сказал. И  картинок не видел. А Майлен вскоре расписался-таки в ЗАГсе с подмосковной этой простушкой-хитрушкой. И  "за спичками не пошел". И стала она в одночасье  столичной дамой, с квартирой в центре Москвы. Но теперь пускать мужа к нам в гости  уже  остерегалась. Тем более, прочтя его дарственные надписи  на его книгах. " Мужчина, стой!/ Замри в благоговенье!/ И сохрани на век в себе мгновенье,/ Когда возникнет пред тобой Ракша.../ На эту женщину - прости меня, Всевышний / За бурный пыл, / В моих летах  излишний,/ Нельзя смотреть, хотя бы в мыслях не греша..." Или вот ещё,  к 8 марта:  "Клянусь, нигде, пусть даже и в Париже,/  Ты не найдешь  другой такой Ириши - / Неувядающей, прелестной и лирической,/ И в то же время, безусловно, титанической!.. 8 марта 1990 г.
Или вот записка на клочке оберточной магазинной бумаги. Юра достал её из нашего почтового ящика. Видно, Майлен не застав нас дома, бросил в ящик свой  стихотворный привет. "Иришеньке.. Её увидев, я ликую,/ Потом страдаю вновь и вновь. / Но если я терплю такую,/ Тогда, действительно, любовь!  М. Конс..."
   А вот - на книжке "КОАПП" том 2. Привожу это, чтобы не были навсегда утеряны ценные его шутки, его всегда артистичные надписи:  Это вот, например, писано чернилами красными. : "Ирочке Ракше - в день ЕЯ рождениЯ... Её талант могуч, национален,/ Глубок...Ну, словом, Ира-ционален! 19.11.1977. М. Конст..." А ниже на том же форзаце писано черной тушью, от имени Кашалота: "В часы ночные, самые критические/ Меня виденья посещают ира-тические,/ И, нарушая нравственные нормы,/ В супругах Ирины я жажду видеть формы... КАШАЛОТ."
А ещё ниже - чернила лиловые: "На ближайшем заседани КОАППА  будет рассмотрено персональное дело об аморальном поведении председателя. Основание: заявление 15 кашалотих, соствляющих его гарем - каждую из них в интимные минуты он, забывшись, называл Ирой)."      
 Дарил Майлен порой свои "КОАППЫ"  и нашей дочке Аннушке. ("Книга - лучший подарок". А больше было и нечего). И вот что писал: "Милой Анечке Ракше - с благоговением в душе. ./  В сей лень великий, вопреки интригам, / Дарю тебе, о, Аня, эту книгу - / Раздумий и ночей бессонных плод.../ Надеюсь, что прочтешь её ты мигом. / Благославляю и целую... КАШАЛОТ. (далее чернила зелёные): И я! И я тоже!    М. Константиновский"
      Конечно, как можно было новой его жене с лыжни,  пускать к нам в гости мужа? А вдруг получится такой же грустный конец, как с эстонкой? Нет, уж лучше пускай сидит дома. А в парк на лыжню будем вместе ходить.  И ходили.  До тех пор, пока Майлен Константиновский не умер от рака легких.
    Позже по хлопотам и хадатайству Российского радио  его радио-спектакли  "КОАПП"  были выдвинуты даже на соискание Государственной премии. Но премии он не видел. Её получила "жена с лыжни". А жаль. Наконец он почувствовал бы себя богатым. С набитым доверху холодильником.
                *   *   *
     Если я в своём домашнем архиве найду ещё его стихи или рисуночки его жены ("мелко-мелко, тушью и пёрышком", а знаю, что они где-то были), то обязательно напечатаю, чтоб сохранить ценные эти дары Слова. Но и мы ведь тоже дарили ему к праздникам и мои новые книги, и Юрочкины рисунки,  акварели-пейзажи.  Может быть, и они где-то ещё сохранились. В общем: "Я дарю тебе подсолнечное масло,/ В знак того, что наше чувство не угасло... М.К." Или же: "Ну. а тех, кто скажет плохо про Ракшей/ Искусаем мы и выгоним взашей"... Председатель Комитета Кашалот. Все коапповцы и примкнувший к ним - М.Константиновский".