История моего деда

               
Дед мой, 1893-95 г.р., был родом из местности Хойто-Ага, что сейчас село в Агинском бурятском округе. Звали его Самбу, Цыднэ Самбу, т.е. Цыденов Самбу. Был он высок ростом, строен и силен. Рукастый, мог и плотничать, столярничать, кожу выделывать, шорничать. Самое главное уменье, которое ценится у бурят, было у деда: разбирался он в лошадях. С первого взгляда Самбу, молодой еще парень, выделял в табуне лучшего жеребца или кобылу. Тут же мог заикрючить и объездить выбранного скакуна. Из-за этого умения, да из-за недюжинной силушки, и оказался Самбу в банде Тапхаева Дугара, когда началась гражданская война. Силком забирал Тапхаев мужчин-бурят в свою банду, угрожая уничтожить родных и близких. Неженатый Самбу был, но росли два младших брата. Были ли живы их родители на тот момент, неизвестно. Сейчас пишут, что Тапхаев не брал из семьи старшего сына, опору родителей в старости?
Кто-то воевал за идеи белых или красных, а Тапхаев был националист. Ему думалось, что русские поубивают друг друга, и можно будет жить без «старшего брата».  Для него ещё важен был момент анархизма, когда можно творить, что душа пожелает: убивать, грабить, измываться над слабыми и безграмотными сородичами. Кроме всего, можно набивать свою мошну абсолютно безнаказанно, чего не упускал Тапхаев. Служил он под руководством атамана Семенова и барона Унгерна.  Семенов и  дал Тапхаеву звание есаула. Пришлось скрываться и ему за границу, когда окончательно пришли к власти большевики.
Решил Тапхаев бежать в соседнюю Монголию. Прибыл он с остатками банды в Акшу, переправившись на пароме через Онон. Оставалось до границы день перехода с обозом. Ну и загулял, на последок, на родной земле кровавый есаул. И вся банда с ним тоже перед неизвестностью, ожидавшей  их на чужбине.
Пока вся банда гуляла – дым коромыслом – обоз с награбленным добром охраняли Самбу да еще два бурята. Никому из троих не хотелось бежать в Монголию. Что их там могло ждать? Ни денег, ни добра  награбленного у них нет. Продолжать служить опостылевшему атаману за кусок мяса, да стакан молочной водки? А дома остаются у кого-то жена с детьми,  у кого-то старые родители, младшие братья-сестры. Да и родину покидать не каждый хочет и может. Вот и сговорились три вояки бежать, от Тапхаева, пока не поздно.
Как по заказу, ночью началась какая-то стрельба: то ли тапхаевцы что-то не поделили, то ли кто другой устроил разборки. Но три охранника обоза вскочили на коней и пустились в галоп в разные стороны.  Наш Самбу рванул  в сторону границы. По темноте пересёк границу, а когда наступил день, он на своём бегунце был далеко от Акши. Дня три ехал парень по степи вглубь  Монголии. Издалека высматривал летние стоянки скотоводов, разбросанные друг от друга на расстоянии нескольких дней пути верхом на коне. Наехал, наконец, на одиноко стоявшую юрту, вокруг которой паслось несколько голов скота. Заехал к хозяевам, которые напоили и накормили усталого, почерневшего с дальней дороги путника. По степному обычаю ни о чем не расспрашивали, пока гость не поел и не отдохнул.
Так и остался Самбу в этой скромной юрте монгола-арата. Поняли хозяева, что некуда деться молчаливому, рукастому нежданному гостю. Не сидел без дела парень: то сбрую конскую чинил или арбу хозяйскую, то тарбаганов ловил, умело скрадывая осторожных жирных зверьков. За любую работу брался чужак, помогая своим добрым хозяевам. Так прошла осень  тихая, благодатная, с журавлиным кликом в поднебесье, с короткими заморозками по утрам. Наступила зима бесснежная, какая часто бывает в монгольских и забайкальских степях. Без снега люто в степи, мороз жгучий, хотя и солнечно, но день короткий. Зато хорошо скоту и овцам без снега: пастбища открыты. Привычные животные  к стойбищу вечером подходят с туго набитыми животами. Всю ночь будут они пережёвывать ветошь, набранную за день в рубец. И это не даст им мёрзнуть в долгую зимнюю ночную пору. Конечно, пришлось кочевать одиноким аратам, меняя пастбища несколько раз за полгода. Легче было хозяину в эту зиму. Хорошо, когда в юрте ты не один мужчина. У них с женой была одна дочь, на тот момент девушка уже на выданье. Как же хотелось отцу с матерью, чтобы сладилось у молодых, да и остался бы жить с ними молодец-умелец! Бог с ним, с его прошлым, с тем, что от кого-то прячется молчаливый парень. По всему видно, что не сладко было буряту на родине, но тоскует душа у него по своим степям и сопкам. Заглядится работник на север прищуренным взором, застынет молча, вдыхая порывы прилетевшего с родины ледяного ветра. Кажется, что раскинет парень сейчас руки, взлетит над  стылой землей и полетит к своим кровным местам. Без оглядки на одинокую юрту, только будет развиваться, как крылья, подол потрепанного тырлика-халата.
Пришел конец и этой зиме. Налетели и растаяли вешние обильные бураны. Изрядно намокла сухая земля, пропиталась талой снеговой водой, напилась досыта. Вернулись  перелетные птицы, пролетев извечный тяжкий путь к родным гнездовьям. Опять закурлыкали журавли в бездонной синеве, запели жаворонки, взмывая ввысь. Отцвели синие, желтоглазые ургуйки-подснежники, начала степь покрываться синим дымком первой зелени. Вот и лето приспело короткое, звонкое, как пенье кукушки. Наступили жаркие, томительные дни и короткие душные ночи. Не успеешь голову преклонить, а уже светает. Домой, пора домой!
Собрался наш Самбу, подпоясался стареньким кушаком, поблагодарил гостеприимных хозяев. За кров и стол монгол взял у парня скакуна-бегунца, дал ему своего старого мерина. И на том спасибо. Не дай Бог, в степи остаться пешему. Поехал не спеша на север парень-бурят.
Дней пять проехал Самбу. Закончились нехитрые харчи: вяленая говядина, сушёный творог, что положила в суму сердобольная пожилая монголка. Да и вода в бурдюке кончается. Пора бы подкрепиться. Поднявшись на очередную сопку, увидел Самбу большое стойбище. С десяток юрт белых, коновязь с большим количеством привязанных коней. Пахнет дымом аргала, сушеного навоза, которым топятся очаги около юрт. Снуют люди туда-сюда, заходят-выходят то в юрту, то из юрты. Варится, по всей видимости, свежая баранина - сушатся на солнце овечьи шкуры. Праздник какой-то: свадьба, рождение ребенка или пострижение волос годовалого сына. Надо заехать, покушать горяченького!
Приняли работники поводья коня у нового гостя молча, ни о чем не спрашивая, согласно обычая. Пригласили и проводили в почетную юрту. Заходит наш  довольный Самбу, здоровается и замирает на мгновение: на почетном месте напротив двери сидит собственной персоной сам Тапхаев Дугар! Спасает парня врожденное чувство невозмутимости, присущее всем азиатам-буддистам. Спокойно отдав почести приветствия и Тапхаеву и остальным сидящим,  присел на указанное ему место, Самбу.  Вынув свой нож, начинает кушать мясо-бухулер, отрезая куски мяса возле губ. Поднасытившись, чувствуя на себе взгляд есаула, начал он повествовать о том, как долго искал свой отряд и, наконец-то, нашел. Бурхан помог, не иначе! Поверил – не поверил Тапхаев, но пытать перестал.
Наевшись-напившись, откинулся к решетчатой стене юрты, Самбу.  Посидел, ковыряя ножом в зубах. Выждав должное время, пошел парень «коня посмотреть». Походил парень по стойбищу, как бы выискивая знакомых, с которыми нес совместную службу. А сам ищет глазами коновязь, к которой привязан скакун есаула. Несколько секунд у коновязи, прыжок в седло и тапхаевский жеребец наметом уходит в сторону границы, неся на спине чужого всадника! Брошена вслед за беглецом погоня, выстрелы вдогонку, но все напрасно. Знал наш Самбу,  какой конь унесет его от любой погони.
Вот и речка Ага, вот и распадки Тутхулта, левый и правый, места, где родился и вырос Самбу. В речке купался с детства, по этим распадкам пас стада овец и гурты коров местных богачей, с малых лет приученный зарабатывать себе пропитание. Вот и сопка родовая Пунцэк-обоо. Стоит, будто приветствуя блудного сына, качает двуглавой вершиной в вечерней дымке. Наконец-то Хойто-Ага, наконец-то дома!
Дома?  Хорошо, что приехал Самбу в родную юрту ночью. Оказалось,  ищут большевики тапхаевского бойца, да не его одного, конечно. Пришлось  в ту же ночь горемыке уходить из дому. Дал коню остыть, подправил сбрую после дальней дороги, собрался опять старший брат в путь. Такие горькие времена наступили. 
Поехал Самбу в неизвестность. Мать его была родом из Будулана. Её родственники кочевали за Ононом, по берегам речки Ималхэ, граничившей с Монголией. Вот к ним и направился наш парень.  До Онона день пути на хорошем бегунце, но нельзя ехать днем. Пока шли сопки, заросшие  березняком  да соснами, ехал Самбу. На закрайке леса переждал беглец светлый день, покормил коня, давая ему щипать траву на длинном  поводу. Впереди была переправа вплавь через стремнину Онона. Паромная переправа в Акше осталась далеко на западе, за двести километров. На ближний паром в тридцати километрах у Чинданта нельзя, ищут везде и всюду служивших в белой армии.   
Вспоминал беглец свою переправу всю последующую жизнь.  Если бы   не скакун, не жить бы парню на белом свете. Держась за хвост коня,   переплыл он Онон. Река Онон со множеством перекатов, омутов очень опасна для тех, кто не знает ее. Глубинное холодное течение запросто сведёт  судорогой ноги и уйдёт человек на дно и, вряд ли, скоро всплывёт труп несчастного. Но ожидала Самбу долгая жизнь, так что преодолел он успешно очередное препятствие.
Прибыл парень к родичам. Везде рыщут большаки, а у молодого нет никаких документов. Вот и вырыли в юрте, стоявшей на летней стоянке, под кроватью яму глубокую. В семье у родича три девчонки от пяти до десяти  лет. Им строго-настрого наказано никому не говорить про приезжего. Когда днем вылезет гость из ямы, чтобы покушать, девчушки на улице играют.  Внимательно смотрят они по сторонам, следуя совету отца. Стоит только показаться пешему или конному вдали,  тут же одна из девочек бежит  сообщить об опасности. Только глубокой ночью выходил на улицу беглец подышать свежим воздухом, размять-расправить свои длинные руки-ноги. Так и просидел два месяца Самбу у дядьки в яме. По прошествии этих  месяцев, сказал хозяин, что можно уж выйти из подполья. Никто не искал в  этих краях Цыднэ Самбу. Назвался наш парень Содномовым Балданом. Как уж документы получил, неизвестно. Но у кого батрачил парень, тех имя и носил. Все буряты держали круговую поруку, называли чужака своим племянником, братом.
Живя в бурятском улусе у Барун-Торея, сошелся наш Самбу-Балдан с девушкой Долсон. Откуда она с матерью прибыла в эти края, тоже никто не  знал. Как говорится в русской пословице, рыбак рыбака видит издалека. Родили они четырех девочек. Старшую дочь досужие языки считали Балдану  не родной. Только сейчас, в двадцать первом веке, спустя почти сто лет,  узнаются черты его в лице правнука. Недолго прожила Долсон с мужем. Похоронил Балдан молодую жену, за ней и пятилетнюю младшую дочку. Помогала растить дочек теща, мать жены.  Воевал в Великую Отечественную Содномов Балдан на Втором Украинском фронте сапером. Вспоминал, как восстанавливал мосты, взорванные отступавшими фашистами. Рассказывал о польских женщинах красивых, которые угощали яблоками. Демобилизовали пожилого солдата в 1944-м, отправили домой поднимать сельское  хозяйство. Успел солдат заработать медаль «За доблестный труд в Великой  Отечественной войне». Получал ее вместе со старшей дочерью, тоже награжденной такой медалью.
Тосковало сердце по родным местам все годы жизни по Ималке-речке. Но осмелился съездить на родину только в 1959 году. Но лучше бы не ездил?  Нашел он жену среднего брата. Та с упреками, укорами выставила его из  дома. Где был раньше, когда осталась она с четырьмя детьми на руках? Из-за него, мол,  сгинул в лагерях муж невестки. Наш Самбу назвался именем младшего брата – Балдан. Оказалось, что молодой парень, младший брат, подбил на воровство коней среднего брата Жанчипа. Поймали Жанчипа, а младший исчез в неизвестном направлении. Остались сиротами дети среднего брата. Тяжело пришлось несчастной женщине, одна  поднимала четверых детей. Вот она и высказала свою обиду, да не тому.  Сгинул младший брат без следа.
У Жанчипа тоже своя история была. Батрачил у местного богача с юных лет. У того с молодой женой не было детей. Наступили времена раскулачивания. Позвал хозяин батрака в дом однажды. И говорит тому, чтобы женился   Жанчип  на его жене. Выделил молодой семье кое-какую животинку.  Когда  женился Жанчип, была жена беременной. По улусу долго судачили,  что старший сын Жанчипа не его. Точь-в-точь повторилось, как у старшего брата в семье. Потому и отдал кулак свою жену батраку, что заметил их отношения,  решил не портить им жизнь. Ведь ему самому грозило раскулачивание и выселение из родных мест.
Не напрасно ездил Балдан на родину. Познакомился с племянниками  он. В тот ли первый приезд или позже. Но стали племяши приезжать к дядьке, да и его дочки гостили у двоюродных братьев.  Сейчас,  уже в  третьем и четвертом колене общаются родственники.
Когда в 1964 году, во время тяжелой болезни почуял близкую смерть, заказал дед Балдан приехать на телеге одну из сестер, которые в детстве караулили его вылазки из ямы в юрте. Приехав в юрту к сестрам, лег дед на кровать со словами: наконец-то я дома. А ведь была у него вторая жена, хозяйка собственной юрты, на которой женился в 1946. Были приемные сын и дочь, которых они с женой взяли у старшей из его дочерей. Но, как будто не было у старика сорока лет жизни под чужим именем, будто вернулся во времена своей молодости, когда его звали именем, данным ему при  рождении на этот горький белый свет.
                15.02.2020г