Ссыльный

Сидя в вонявшем ядрёной махоркой вагоне, который трясся как замёрзшая собака, погружаясь всё глубже в Сибирь, небритый, в рваном солдатском тулупе, человек мрачно озирался вокруг. Стылые, местами заиндевевшие стенки из посеревших от времени плохо сколоченных досок не примиряли с реальностью, хотелось закрыть глаза. Ссылка начиналась как-то неуютно. Радовало лишь то обстоятельство, что продлится она всего год – царская охранка выполняла свои обещания.
Предстоящее обустройство волновало его более всего. Год, целый год жизни, он вынужден будет потратить в этой сибирской дыре. А столько планов, столько желаний таилось в его незакосневшей  ещё душе.
Паровоз прогундел прибытие и пассажиры начали собирать вещи после изматывающего трёхсуточного пути. Его конвоиры вышли из мутной спячки и задвигались на кое-как обструганных топчанах. Наручники, прятавшиеся между рукавами тулупа и варежками из грубой шерсти, подаренными одной сердобольной вдовой, расстегнулись с сухим хрустом. Выйдя наружу, старший из конвоиров ткнул грязным пальцем в сторону и изрёк, борясь с туберкулёзным покашливанием:
- Туда… там эта деревня, версты две.

Мороз придавил с утра, вокруг не было ни движения, ни звука, и только пар поднимался над убогими избами деревеньки. Сидя на теплой ещё печке, ссыльный смотрел на свою женщину, суетившуюся у стола. Четыре месяца прошло со дня прибытия его на место ссылки, и он был уже доволен жизнью, и не хотелось ему уже возвращаться в суетливую столицу. Денег у него достаточно – остались с тех пор, как грабили коммерсантов и банки,благо, товарищи смогли переправить с оказией; хозяйство свое есть, баба молодая, девчонка ещё, но уже понесла он него. Так он думал, но какая-то неведомая сила влекла его обратно, канючила изнутри, нашёптывала сбросить семейные оковы.
Женщина повернулась, почувствовав на себе взгляд своего мужчины. Взгляд этих сильных черных глаз с прищуром. Какой же человек ей достался, молчаливый,  основательный, умный – умней его во всех близлежащих деревнях не сыщешь. Она любовалась им, ей уже была присуща женская гордость за своего мужчину, несмотря на свои шестнадцать лет. Она носила под сердцем его ребёнка. Всё будет хорошо у них – убеждала она себя, но чувствовала, как ноет где-то внутри, когда она проговаривала про себя эти слова. До конца его ссылки оставалось восемь месяцев, но он уже решил уехать раньше – его ведь ждали товарищи, дело, его ждала сама жизнь.
Потом, в последние годы, он часто задумывался – нужно ли ему было остаться в той, бесконечно далекой теперь, сибирской деревушке, с молоденькой женой.
Он вышел на полустанок затемно, когда красноватая полоска только осветила горизонт, неся через плечо мешок с пожитками. Достал папироску и, закурив, сел дожидаться поезда в свою новую опасную жизнь. Рождалось хмурое мглистое утро, рождалась и новая для России эпоха, кроваво-красная заря разгоралась – Иосиф ехал в Москву.