Письмо из Японии февральское
Накануне я сходил на источники, дав передохнуть разуму от политических и любовных терзаний а телу от мук ровного сидения, которое нервирует меня пуще прочего, так как люблю я на восточный манер, откинувшись на подушки, а не часами недвижно подогнув под себя ноги. Ну и от томления плотского тоже. Потому как зазноба моя местная дичится и чудна в своих прихотях, а обращаться к переводчику я с таким делекатным не смею. На источниках же славно, пар поднимается от горячей воды, природные ванны огорождены кустарниками и валунами, ветер охлаждает, а небо являет всю свою дивность прямо у тебя над головою. После можно сидеть в традиционном халате, который подвязывается ниже живота, пить чай из перетертых листьев или рисовую водку, наблюдать за тем, как раскрасневшиеся после вод, разномастные посетители источников играют в го, или маджонг или даже в простой чет-нечет, успокаивая перестуком фишек свой разум и примиряясь с разностью облика друг друга. На меня даже почти не смотрят, хотя я иногда на мгновение - другое задерживаю взгляд на эльфоподобном, прекрасном создании, возлежавшем с широко раскинутыми ногами на бамбуковом настиле во влажной парной. Или на болотного демона, из за которого все прочие покинули мою любимую деревянную кадку с горячей водой, именуемую офуру. В тот момент засуетились служки в коротких бордовых халатах, которые меняют полотенца, следят за чистотой, соблюдением правил и проверят на горячесть воду. За таким грех не понаблюдать. Иной мир, а бани и здесь есть. Простите, к слову, сердечный мой, что пишу я вам не достаточно и о традициях здешних, и о своих похождениях, о кухне, о быте, и столько всего происходит, а не могу сосредоточится и расписать вам необычности моей зимы в краях этих.
Еще, например, перед празднествами упомянутыми мною выше был странный обряд, в котором принимала участие и моя зазноба, из за чего мог я лицезреть, как прекрасно распахивается в ночи, оголяя тело особый ритуальный костюм, под бой барабанов, мерцание звезд и особое объезжание чудовищных размеров кабана, источающего душащий и дурманящий одновременно смрад да бряцающий навешанными бусами из нарядных детских гета. Зазноба была пьяна до изумления под конец вечера, и распаляла меня пуще обычного, традиционно, при этом, ничего не доводя до действий.
Поэтому начинающаяся весна (к слову, с обещаным похолоданием, что нанесет сюда с нашей стороны) ознаменуется для меня неясностью в мыслях, даже после спасительных источников и томлением плотским, даже после шумного вечера в сопровождении оригинальных, специальных для отдыха обученных особ что всегда веселы, ведают с сотню игр, с тысячу историй и с век готовы с тобою встречать утра, только плати. Одеты они обычно не дорого но ярко. Внимательны, заботливы, выказывают уважение но при этом не требовательны и безотказны. Безотказностью я не пользуюсь, ограничиваюсь общением, курением дивных смесей из длинной трубки, пока мне массируют свободную ладонь да слушаю песни. Внезапно ожившее сердце перестает болеть и мне кажется что я вполне протяну еще день. Но потом просыпаюсь с похмельем, хожу смурной, пью жасминовый чай с молоком, снадобья для печени, резко собираюсь на прогулку, оставляя своего серого, серьезного помошника и растерянного переводчика за главных.
Люблю гулять. Иногда, конечно, это опасно, и не раз я встречал тэнгу, которым не счесть разновидностей, забредал на закрытые рынки, поднимался в горы по влажным тропкам, оказывался на кладбищах и пуще прочего попадал в храмы, почти заброшенные, украшенные или полные народа. К обычаям вроде приучился, так что знаю как благодарить, и сколько раз ударять в омытые при входе ладоши перед засаленным, толстым шнуром колокола. Как нибудь обязательно соберемся с вами за накрытым скатерочкой столом, попьем чайку с баранками да покажу вам диковинные маски, таблички, свертки, шкатулки, шелка, и главное, мое вновь заштопанное сердце.
Свидетельство о публикации №220021500910