Неумный

     У Ивана Петровича не было никаких талантов, не было уверенности, смелости в поступках, но самым тяжким его недостатком было то, что он неумен. Уже в школьные годы одноклассники считали его неумным и дали ему прозвище «придурок», а учителя, бывало, открыто высказывались о его глупости. Иван Петрович переживал, протестовал, пытался сделать, сказать что-либо умное, но всегда выходило неуклюже, неумно, и над ним смеялись.
     Кое-как окончил Иван Петрович девять классов, поступил в ремесленное училище и выучился на газосварщика.
     Иван Петрович был некрасив, не имел своего жилья, получал скромную зарплату газосварщика, но как-то сумел обратить на себя внимание простой, доброй девушки. Он не знал, за что его полюбила девушка, но было ему приятно думать, что и его можно любить.
     И скоро молодые поженились, и у них родился сын Вася. А судоремонтный завод, на котором трудился Иван Петрович, выделил им десятиметровую комнату в семейном общежитии. И жили молодые дружно. Но сын Вася в пятилетнем возрасте погиб, утонув в речке. А вскоре, не пережив горя, умерла и жена Ивана Петровича.
     И Иван Петрович остался жить в семейном общежитии в комнатке, похожей на четырехугольную каменную коробку, из единственного окна которой можно было видеть кусок городского грязного неба, старый высохший тополь и ворон, сидящих на его ветках.
     Как и большинство простых людей, Иван Петрович не задумывался о своей жизни, в будущее свое не заглядывал, на прошлое не оглядывался и принимал жизнь как факт, с которым приходится мириться.
     Иван Петрович был трудолюбив, но работу свою не любил. А время было такое, когда приходилось много работать, выполнять и перевыполнять государственные планы то ко Дню революции, то ко Дню Конституции, партийным съездам и многочисленным юбилеям.
     Но, сколько бы ни работал, Иван Петрович постоянно находился в состоянии безденежья.
     Никогда не имевший денег, Иван Петрович верил, что деньги – огромная сила, и могут освободить его от подневольного труда, дать ему свободу, любовь и счастье.
     И надеялся Иван Петрович на чудо, которое сделает его богатым. И как-то незаметно для себя сделался он мечтателем.
     В своих мечтах Иван Петрович представлял себя то ученым, открывшим какой-то мудреный закон и получившим государственную премию, то художником, картины которого приобретает Третьяковская галерея, то оперным певцом, гастролирующим по зарубежным странам, и даже неотразимым красавцем, за которого мечтают выйти замуж богатые невесты.
     Но когда Иван Петрович сталкивался с безжалостной и суровой правдой жизни, мечты его быстро улетучивались, и было ему стыдно за свои наивные грезы, и появлялось трезвое понимание того, что для него, бесталанного, неумного, робкого, некрасивого, все пути к деньгам закрыты.
     И, бывало, Иван Петрович, отчаявшись разбогатеть, восхищался смелостью чиновников-казнокрадов, воров, мошенников и, понимая, что сам он, робкий и слабый, не способен на преступление, завидовал их свободной от подневольного труда жизни.
     И проходили годы. Иван Петрович жил одинокой, безрадостной жизнью и уставший, измученный непосильным трудом, нуждой и болезнями уже не мечтал о богатстве, а думал только о том, как выжить. И это ему удавалось. Он пережил перестройку, «лихие девяностые», был свидетелем крушения Союза и перехода страны на капиталистический путь развития. Но Ивану Петровичу было уже под шестьдесят, и чувствовал он себя дряхлым больным стариком. И новые хозяева судоремонтного завода отправили Ивана Петровича на заслуженный отдых, с пенсией, равной установленному государством «прожиточному минимуму».
     Так бы и жил Иван Петрович, не задумываясь о своей жизни, принимая жизнь как факт, дожил бы до девяноста лет и тихо, смиренно исчез из этого мира, как исчезают миллионы таких же безвестных стариков.
     Но когда Ивану Петровичу перевалило за восемьдесят, он вдруг задумался, и стала его беспокоить мысль, чуждая ему, появившаяся как бы ниоткуда, никогда ранее не посещавшая его вялый мозг. Задал он себе вопрос: «Для чего я родился и так долго живу?»
     Перед многими людьми вставал этот трагический вопрос, и отвечали на него все по-разному. Верующие люди объясняли рождение и жизнь человека волей Господней, атеисты обращались за разъяснениями к какой-либо из многочисленных философских концепций. А были и такие, кто считал возникновение разумной жизни на земле случайностью, биологическим казусом.
     Будь Иван Петрович верующим человеком, то сразу и ответил бы на свой вопрос. Но Иван Петрович был далек от веры и богословия и незнаком с философскими концепциями, а потому обратился за ответом к самой жизни и стал смотреть вокруг себя и на себя.
     И когда Иван Петрович вглядывался в свою жизнь, смотрел на людей, то охватывало его отчаяние и жгучий стыд. Вдруг кто-то неведомый открыл ему глаза, и увидел он свою жизнь как бы со стороны, ясно и отчетливо. А открылось Ивану Петровичу то, что жизнь его, с которой он так долго мирился как с фактом, – подлый обман, непонятный и до ужаса простой. И было ему удивительно и до слез обидно от того, что ранее не замечал, что жизнь его была бесправным и унизительным рабством.
     И понял Иван Петрович, что он, как миллионы ему подобных, бесталанных, неумных, несмелых, появился на свет, чтобы жили и получали от жизни удовольствие немногие избранные.
     И горько и больно было осознать Ивану Петровичу, что жил он не для собственного счастья, а для того, чтобы своим рабским, тяжким трудом создавать для людей избранных, смелых, свободных, умных богатство, славу и счастливую жизнь, отдавая им свой последний рубль.
     Иван Петрович читал о таких людях в газетах, видел их самоуверенные, веселые лица на экране телевизора, ими восхищались, их прославляли, а когда они умирали, ставили им памятники, на домах, где они жили, вешали памятные доски, называли их именами улицы.
     И было Ивану Петровичу удивительно, что эти избранные, получившие право повелевать людьми, решать вопросы жизни и смерти, так же, как и он, рождены от мужчины и женщины, и у них такие же, как у него, органы, сердце, легкие, желудок, и они дышат, едят, спят, как он. И казались они ему какими-то загадочными, неземными существами, непонятно откуда появившимися.
     И открыл Иван Петрович для себя то, о чем ранее только догадывался. Он нужен миру избранных не как равноправный, полноценный, уважаемый человек, а как безмолвное «некто», и полезен как некая человеческая особь, которую можно наблюдать, упражняться на ней и использовать как материал в своих корыстных интересах.
     Так политики и генералы придумывали для него идеологии, принуждали жить и умирать во имя идей; ученые и историки изучали на нем законы народонаселения, прогресса; писатели изображали в своих романах таких, как Иван Петрович, жалкими, никуда негодными, чтобы сытые и богатые жалели их и плакали над их несчастной судьбой; а экономистам и социологам он был нужен как условная человеческая единица для рынка, планирования производства продуктов и товаров; а докторам как объект для наблюдения и изучения на нем болезней и создания эффективных лекарственных препаратов.
     И жизнь ужаснула Ивана Петровича своей несправедливостью и непонятностью. И охватило его отчаяние и стыд за свою бесполезно, бесплодно, унизительно прожитую жизнь.
     И понял Иван Петрович, что никогда уже не сможет быть ни сильным, ни свободным, ни счастливым, а рождение и жизнь его предназначены только для того, чтобы счастливо жили немногие избранные.
     Иван Петрович получил ответ на свой вопрос. И было ему горько и обидно, и всё возмутилось в нем против мира богатых и сильных людей, превративших его в послушного, бесправного раба и уничтоживших его жизнь, дарованную ему природой.
     И впервые Иван Петрович произнес фразу, которая уже давно блуждала в его слабом мозгу: «Я – человек, а не подопытная лабораторная мышь, и имею право на собственное счастье».

     Я знал Ивана Петровича и, бывало, видел его, сидящим на скамейке у своего дома.
     Как-то я подсел к старику на скамейку и поинтересовался его здоровьем.
     Иван Петрович помолчал и сказал: «Я уже стар, и дни мои мелькают один за другим, но в этом мое утешение и надежда, что скоро всё для меня закончится».