Синьмао

        Синьмао проснулся от внезапного приступа тошноты. Он слез со своей крохотной кроватки, небрежно опираясь босой ногой на промёрзшую доску, составлявшую узор пола. Кроваткой это, в сущности, трудно было назвать. По существу, его спальное место представляло собой вытянутый серый мешок, под завязку набитый соломой и уложенный на полусгнившую дощечку.
Всё непобедимо тёмное пространство комнаты пронзал единственный, гордый от своей неповторимости лучик света. Он смело выползал из щели между дверью и полом и рассеивался неведомо где. Синьмао сориентировался и сделал три твёрдых, отчётливых шага. Он вспомнил, что в двух метрах спал его старший брат, и движения Синьмао сделались робкими и аккуратными, будто он хотел стащить рисовую лепёшку с прилавка. Синьмао на ощупь открыл дверь, проклиная её за раздавшийся скрип.
Из кухонного окна на Синьмао упал яркий поток света. Солнце еле-еле выползало над горизонтом, и, если бы дерево во дворе росло на три-четыре метра правее, то его вообще не было бы видно. Синьмао преодолел кухню, усилием вытолкнул входную дверь и ступил на мокрую от росы траву. Он сделал два глубоких вдоха холодного и влажного воздуха и почувствовал облегчение. Синьмао повернул голову налево и пристально посмотрел на предгорную равнину примерно в восьмистах метрах отсюда. С высоты на неё открывался чудесный вид. Синьмао часто доводилось её наблюдать. Он любил всматриваться в суету расположенной на равнине деревни. Синьмао приметил странное. По всей деревне не ходило ни одной пары ног, а ведь уже рассветало. Синьмао простоял в ожидании, как ему показалось, целый час. Тень, отходящая от дерева во дворе, успела за это время отклониться примерно на пятнадцать градусов. В деревне так никого и не появилось. Синьмао распирало любопытство и страх одновременно. «Как такое могло быть?» - думал он, - «всегда тут были люди. Они ходили, таскали что-то с места на место. А теперь их просто нет. Ни одного». В конце концов, чувство голода одолело любопытство, и Синьмао побежал  побежал на кухню. Он не мог вспомнить, остался ли вчера кусочек лепёшки или нет. Синьмао окинул взглядом стол, и, ничего не обнаружив, упал на живот и начал тщательно обыскивать глазами каждый сантиметр плохо освещённого пола. Синьмао, однако, приметил только пробегавшего мимо полудохлого таракана. Встретив его, Синьмао проследил, с какой стороны он выползет, встал и начал погоню. Тут же Синьмао осознал, что у него не хватит сил угнаться за тараканом, и остановился с выражением грусти на лице.
Синьмао смирился с тем, что сегодня завтрак не предвидится и стал собираться на работу. Странно, но его брат всё ещё спал. Синьмао схватил цепко и уверенно небольшую плетёную корзинку, направился через двор к тропинке, вытоптанной среди высокой, густо растущей травы. То, что тут вообще есть тропинка, можно было заметить только тогда, когда ты по ней шёл. Синьмао шагал уставшей поступью, и, хотел было иногда сбить ради смеха паутинку с низко свисающих листьев, но ему всё время мешала слабость. Наконец, Синьмао очутился среди большого (как ему показалось) и плохо пахнущего рисового поля. Синьмао перевёл свою корзинку в горизонтальное положение и стал перебирать ряды рисовой травы. Когда корзинка наполнилась почти наполовину, Синьмао стало трудно её держать, и он решил вернуться. По пути домой ноги у Синьмао невольно заплетались, из-за чего он чуть не выронил всё с трудом добытое, но в последний момент сохранил равновесие и продолжил неуверенный шаг.
Вернувшись, Синьмао робко поставил корзинку на стол. Синьмао почувствовал нечто странное. Он медленно повернулся на месте, внимательно осмотрел всю кухню и понял, что в ней нет ничего, кроме окна, стола, двери в комнату, двери на улицу и корзинки с рисом. Синьмао пробрала лёгкая дрожь. Синьмао вспомнил, что не видел брата ни на дворе, ни в поле. На кухне его тоже не было. Выходит, брат всё ещё спит. Синьмао, нарочито звонко топая, подошёл к двери комнаты. Он хотел разбудить брата, но поймал себя на мысли, что не помнит его имени. Синьмао распахнул дверь с ужасным скрипом и, впустил в пространство океан света. В комнате никого не было. Синьмао охватила паника. Он с размаху ударил себя ладонью по правой щеке, закрыл глаза, затем открыл. Синьмао заметил, что в комнате только одна кровать – та, на которой он спал. Синьмао выбежал из дома и, так же, как и три часа до этого, повернул голову налево. Его там ждала чудесной красоты предгорная равнина. Она была тем красивее, что не была тронута человеком. На ней не стояло ни единого домика. Всё вокруг там было усеяно травой, о высоте которой Синьмао было сложно судить с расстояния. Да и его это не волновало. Синьмао попытался вспомнить, что с ним было вчера, но у него ничего не получилось. Затем он пытался вспомнить позавчера, позапозавчера и так далее, пока не понял, что не помнит вообще ничего.
У Синьмао помутнело в глазах. Он заплакал и упал сначала на колени, а затем на живот. Громко рыдая, он пополз на кухню. Пока он полз, на его тело накручивались мокрые отдавленные травинки, из-за чего он вскоре «позеленел» спереди. Синьмао еле привстал, чтобы открыть дверь. Из последних сил он потянул её на себя. Дверь поддалась. Синьмао пополз дальше по кухне, не вытирая слёз и оставляя сначала солёный и прозрачный, а затем горький и зелёный след. Синьмао нащупал на кухне корзинку, задел её одним пальцем, потянул на себя и высыпал около своей головы всё содержимое. Синьмао думал, что собрал не меньше килограмма, но на полу валялась жалкая белая горсточка маленьких перезрелых рисинок. Синьмао принялся  жадно зачерпывать их грязными пальцами и класть себе в рот. У него не хватало сил, чтобы жевать и подносить пищу одновременно, поэтому он делал это поочерёдно. Когда горстка кончилась, Синьмао заплакал с большей силой, однако почти бесшумно. Слёзы просто текли из его глаз, а рот и нос оставались совершенно безразличны к его чувствам. Синьмао почувствовал приток сил и ещё раз попытался выдавить из себя хотя бы крупицу воспоминаний. Хотя бы о чём-нибудь. Оказалось - напрасно.
Синьмао встал, отошёл к краю кухни, начал бег. Он разогнался со всех ног и прыгнул прямо, сильно ударившись головой о кирпичную стену. Синьмао ударился ещё раз и ещё раз. Синьмао чувствовал, что у него ещё есть силы. Он встал, с дрожащими коленями подошёл к столу, и упал головой на его угол. Стол оказался непрочным и моментально развалился. Синьмао взял острую ножку и вонзил себе в шею. Он почувствовал облегчение и даже пережил мимолётное ощущение радости, какое наступает обыкновенно после освобождения от долгого пребывания в одиночной камере. Синьмао закрыл глаза и остался лежать в красной лужице и щепках.


............................
P.S. Рассказ по большому счёту представляет интерес лишь тем, что был написан мной в двенадцатилетнем возрасте. Около часу назад, разбирая шкаф, случайно наткнулся на рукопись среди стопки бумаг - и вспомнил (на пятом, кажется, предложении), что это, чьё и когдашнее. Каждому, думается, приятно порой заглядывать в детство - вот и я себе не могу отказать; а для памяти сюда сохраню - чтобы рукопись уж точно не сгорела.