любовь и проза продолжение

  - С кладбища народ расходился тихо и не по одному. Горемиха идя рядом с Пятровной, больше думала о своем покойном муже Грише. И вздыхая шептала: - скоро Гриша, я к тебе приду, не тужи. Здесь тоже Гришенька не рай… а новый ад. Сколько столетий стоит Россия? Небось с десяток… столетий. Из праха постоянно возрождается она,- Россия. Как птица Феникс с орлиным клювом, взглядом волка с демоническими когтями. В России так видно испокон заведено…  Власть в России сначала все продаст, раздаст, пропьет… прости господи, проебёт нажитое народом, а потом Россия Фениксом из пепла возрождается. А винят кого? - Ивана Грозного, Сталина. А нынешних упырей не тронь,- они святые. С пьяна, да с похмелья все законы ими писаны, жадностью, корыстью пропитана гербовая печать. От слабоумия, все продано, аль отдано задарма… а народу кукиш. Продано: - за гражданство и новое гей царство. Мудями на ковре трясут и сказывают. Вот раньше все плохо было, одно гомно. А сейчас рай. Только этот рай для них, продажных туземцев. Пришли все поделили, распродали, под покровителей жопу подставили, стали раком в поклоне… а народу объясняют, как им хорошо. А народу и того лучше. Народ х…й сосет и будя.
На патриотизм напирают. А у самих: - деньги в офшорах и три паспорта в кармане. Для них Россия, соринка планетарного масштаба. Они на виду и ни в одном глазу. Прорабы перестройки словно жабы квакают из-за бугра, а здесь? Временщики, наместники. Срут там, где живут. Хотя вражины живут в золотых хоромах…
И обращаясь к Пятровне: -Вот ты Пятровна заметила, чем вороватей человек, тем громче твердит о патриотизме, совести и чести. А у самого честь не в том месте, коростой стала аж немца испужала.
-У России соринка на виду, а в Явропе? - пиз…а в глазу. И они ее не замечають…души не чають.
- Да! Россия мать! Свет не в ночь, звезда в аду. Полуфинал в игре событий внешних и невнятных. Финал народу непонятный.
-Вино и уксус пьем… напиток яда в сосудах греческих- трех амфор. Средь троицы живем и ждем, когда душа покинет плоть… освободится… и ждем, когда помрем… а нам сулили еще когда журавля - синицу?
-От новой веры,- скверно. А веру, надежду, любовь храним. Она нам от родителей досталась… как же без нее. Гриша мой с сумой ходил, а веру, надежду, любовь в душе хранил.
-Россея страна Есения. Здесь миллионы нас, не сомкнули глаз в просторы молча глядя. И как поеть Марина Влади: - Загнанных коней пристреливають на переправе.
-  Время людоедства. И пожирают с потрохами нас, жирные рыжие крысы.
-И с окаменелостью в сердце. А я тоже думала, что достойно заживем.
- Человек хочет всегда, чего-то нового,- витает в облаках.
-Упаси бог, жить с ними в их новом.
-Бог им судья. У самих рыльце в пушку. Как вороги живем, друг дружку все грызем… а власть через своих вещателей, подливает яда. И напирает: -вот кто мы, и кто вы. Если надо мы с бандой, вас в рог согнем… мы Иуды еще те.
-Тем людям еще позавидовать надоть. Иуда предал Христа. А эти господа растлили целое государство…- народ.
-И даже церковь… оказалась в их табакерке. Господи прости, хотя есть еще крупицы здравого смысла… есть еще среди людей божиих крупица всхожего зерна… в которых теплица душа и разумна мысль.
- Виновников нет! Все бездоказательно.
- А я скажу, как говорил Дед Пупсик…-герой войны: - «Суки они все…- там в Москве.
-Где-то он был прав. У нас все бездоказательно… были бы деньги.
- Честные правители в гробу перевернутся.
- А наши здесь еб...ся,- как свиньи у корыта. А посмотри на их рыло. Вепри с белесыми, равнодушными глазами. Бродя по брошенным полям, я иногда и рада… Допусти Иродов Московских до наших зямель.  Пуще, чем Мамай прошел …- так будет. И нас на выселки батрачить отправять.
- Чтоб ее от вздутий разорвало! Грешно указывать пальцем на слугу народа… он совсем оборзел, что не слово, - то помет… и свежий…
-Да! Удивительная жизнь. Такие повороты, водовороты. Умом тронешься.
- И дед сволочь! Девку обрюхатил, и сам помер.
-Горемиха, - ты, о чем?
- Вероника от старого пердуна ребеночка зачала. Вот старый сатана. Как он девку уговорил? Хотя и мне он ноги в молодости красиво раздвигал, а я была, как под гипнозом. А ведь была уже замужем за Гришей.  Гришенька прости, бабу непутевую.
- Ты бы язык маленько прикусила…- мелешь, что попало. А вдруг Чалдон прознаеть … он тебе кудри вырветь… сиди и не пись. За столом не гу-гу.
- Не обессудь, я только тебя подруга в яд носом макнула.
- Тише! Мамон сзади напираеть… небось услышал… какие ты басни баешь.
-Вот не задача! От людей зад пряча, лежала бы я иначе, к солнцу мандолиной.
                *****************
Деда Пупсика, а по паспорту Семен Дмитриевича Селюкова пришли помянуть люди сельские, местные… в миру неприметные, на вид невзрачные, несклонны к лжи. Всегда при деле, и без узды. Сор не пни, в отстое человек земли. Сохраняя в душе своем покой, селянина настрой, плетет он сети для улова… а жизнь в селе- полова… все вопреки и во грехе. С уходом таких замечательных людей, мир станет чуточку бедней. Струна не звонче.
 Их юмор, проказы, добро и грешки, на поприще любви, любовных похождений, встреч- нюансов, выглядят мило, но не важно… их каламбур воспринимается легко, с чувством особой меры. Где? Кто? Что? Когда? Кого?
Бывшие ветераны беды, окопные свидетели войны…  познавшие все ужасы её, знали себе и жизни цену. Честь солдатскую не пускали на торги, а берегли. В селе живых осталось…- двое. Иван Озеров безногий, дядя Алексея. Он как колосс не спеша двигался на скрипучих протезах, опираясь на палку …мужчина старой закалки, торс ровен, в страсть напор. И Иван Спицын,- Чапля…  Семена Дмитриевича однополчанин. Он прихрамывал, в ходьбе чуть отставал…  при этом выбрасывал правую ногу при шаге вверх и вдаль как на параде…, топая всей ступней о землю кованным каблуком, как конь копытом.  Видимо    ранение в колено, которое он получил при форсировании Днепра… не по погоде давало знать. Его лицо при каждом шаге становилось комически неясным, в нелепости гримасы просматривалась боль, которую он переносил стойко, уж который десяток лет живя в отстое.
- Постой, посторонись и на него не зрись, он сам не свой сегодня.
  Все в черном, подходили вереницей местные особы, бабы и старушки невесть какого возраста с заплаканными глазами поберушки.  Неторопливо, уже под шафе последними явились: - Мамон с Нюрой, и Иван Чалдон с женой Любой.  Молодежь кучковалась около дома Чалдона, у нового колодца ожидая своего часа.
Четыре стола, один подле другого стояли на траве среди двора. Сервированы просто, без лишнего изыска. Столы накрыты белоснежной скатертью. Для каждого гостя, на столе стояла   чистая тарелка, рюмка, ложка и стакан киселя. Во всю длину и ширь стола, разложены стопкой в тарелках блины, свернутые под солдатский треугольник. В салатницах винегрет. Кастрюля   на 4-5 литров с киселем и деревянный черпак расположена на подносе по   центру.  Закуски: - Селедочка пряного посола с лучком, балычок красной рыбы, порезанный тонко, приправленный зеленью и луком возбуждали   аппетит.   Свежие огурчики, помидорчики.  И одна тарелка с солеными огурцами. Над столом Алексей натянул выцветший, чистый брезент, создав тень. День жаркий, безветренный, несносно припекало голову. Ветераны попросили Алексея создать им хоть маленький тенёк. Алексей им угодил. И первое на что обратил внимание Иван безногий. Смотри тезка, обратился он к Чапле, какие нам создал хоромы  мой племянник. И подозвав Алексея, пожал ему руку, поцеловал в щеку… при этом шепнул: за мной присмотри, я сегодня свои ворошиловские выпью до дна. Принеси пожалуйста кочан   квашенный капусты из бочки, так желаю, аж слюнки текут. Алексей пригласил Веронику, которая подавала женщинам салфетки бумажные и полотенце… и шепнул ей. Вероника, кивнув головой исчезла в Валиной избе. Минуты   через две разрезанный на две части кочан капусты был подан ветерану. Это нам с тезкой пояснил он Пятровне.
Рассаживались не спеша, мужчины по одну сторону, женщины, напротив. Алексей внимательно следил… Валя сидела рядом с Пятровной и Горемихой. Валя подала знак Алексею. Он   откупорил бутыль с напитком крепкого разлива обошел стол и наполнил рюмки до краев.  Все в разбежку запричитали, беря рюмку в руку. «Пусть земля ему будет пухом!» и выпив, стали медленно вкушать еду.
                ***************
Прошло с пол часа… Речь за столом стала напористей и разнообразней.  Многие отошли дерзостно от темы.
-Дак он был пьян, как мы сейчас. Гремел голос Мамона. Вот я смотрю на тебя, и что я вижу.  Две Горемихи. Вот и он пьяный, что видел? - две страны. Вот одну он и пропил с друзьями. Утром очнулся, а той страны уж нет, она продана. Вот он и стал куцей лапой к себе все грести. И продавать все на х…й
-Мамон, грешно за столом ругаться,- успокойся.
Момон никого не слушал. - А енти,- рыжие…сорок лет воруют, качают нефть. Льют воду на свои лопасти. А нас в жернова. И на нас еще и лают. Мол народ работать не умеет.
- Мамон, у тебя и в годах двоиться… все перепутал. Небось и у Нюры две.
-А хрен с ними. Давайте за его доярку выпьем, которая всю страну доила и сейчас с внуками доит.
-Вот, вот! Свинарка и пастух!
Ивану безногому вся его болтовня надоела, и он вступил в полемику. –Момон, тебе сколько годков?
 -Нюр, мне сколько?
-Тебе дурню шестьдесят один.
-А мне Мамон 88 лет. Вчера один молокосос в электричке пьяный кричал, как плохо жить стало. А я ему задаю вопрос? Ты что хлеб с опилками жуешь? Или голый зимой и летом ходишь? Ты что видел в этой жизни? В окопе на трупах в осеннюю распутицу спал или голодным, раненым в степи замерзал? Что ты видел, и пережил? А он отвечает: мама денег на водку не дала, я очень на неё обижен. Вот таких обиженных, пол страны. А власть …она всегда сучья… туда честный человек попади…- Либо сожрут его живьем, либо он станет, как все они, сукой. Другого пути не дано. Сталин после себя страну не размотал, крепкую страну нам оставил. Себе ничего не прикарманил. А эти? – ты прав. Доят страну холуи продажные. Алексей наливай!
Выпили… Горемиха с пьяна запричитала…  «О горе мне! Гриша! Жди я вскорости приду … только рюмочку допью. Не обижайся, табе небось холодно. Я тебе рюмочку тоже налью, не серчай! В свою рюмочку налью. Выпей и квашенкой закуси… ах, как ты капусту любил. А он сука! … -Там небось квашенки, днем с огнем не сыщешь, как здесь правды… и совести.
Ложью Гришенька опутана страна. Куда не кинься, зятья и кумовья во власти… а нам куда податься? Бежать? Куда? Деток, внуков жалко. Они ведь дети Христа. А оные христопродавцы, дурят, дуют в три свистка…как иностранцы.
Пятровна одернув Горемиху назвав её по имени.
-Поль, ты успокойся, говоришь не в тему… здесь поминки.
Горемиха толи от удивления, что ее назвала Пятровна впервые по имени. Утерла ладонью губы… вертя как змея языком, лизнула языком кончик носа.
-Сема, пусть табе земля будет пухом. А всё-таки ты скотина! Горемиха подняла рюмку и с силой грохнула о земь. - Обрюхатил девку. Немного   помолчав…-бабу. И сам сдох. Это не по-нашему! Не по-людски! Сидевшие за столом, не все обратили внимание на вопли нерадивой пьяной бабы.
- Несет дура ересь, видно в жопе перес! Подвела в итоге Мамона жена, и выпила, занюхав-  закусив Мамоновым рукавом. Мамон с Пятровной переглянулись. Пятровна поняла: - Мамон все знаеть о похождении старика – петуха и милой лани. Пятровна притянув Веронику за подол, поманила пальцем. Вероника наклонилась.
-Дочка, -это правда?
-Да! Только не кому.
Боже упаси, стать к черту на вясы. Пятровна пригубила рюмку и прослезилась…
-Откуда эта проныра узнала? Постой, постой! Какая же я, дура. Что Вероника сказала тогда? Не умирай! Не умирай! У нас будет… и тихо прошептала ребенок. А подбежавшая Горемиха прочла по губам. Вот стервозная баба. Пятровна и сама по губам поняла превратное слово «Я, беременна!» Беременна и беременна. –Вон их сколько. Какая беда? Или потеря? - живи и радуйся.
  Вероника помогала подавать еду на стол. Меняла грязную посуду на чистую. Разливала компот, кисель, -двигалась легко и свободно. По лицу Пятровна определила, сочла нужным заглянуть к ней в душу. - Гласки слезливы,- это не спроста.
  И в очередной раз, когда Вероника подала ей тарелку с котлетой, придержала её за подол платья… и шепнула:
-Ты девка… того, чего убиваешься? Какой камар тебе в глаз попал? – сказывай.
-Баба, я к тебе забегу,- все обстоятельно обскажу…
- Я буду ждать. Коль усну, растолкай.
Горемиха воссидала за столом, как тамада. Выпив три- четыре рюмки…как гусыня, вытянув шею обозревала всех,-ища подвох. И видимо вела сама с собой беседу. На миг забылась:
-Хрен с тобой! На выкуси! И согнув руку в локте показала, что видела его на х…у. Кого? -народ не понял. Пятровна толкнула ее локтем в бок.» Ты чай не на именинах. Аль с хрена сорвалась, летишь навозно в кучу.
 Горемиха только сейчас поняла, где она и кто рядом. Наклонилась и чмокнула слюнявыми губами Пятровну в щеку. Люблю я тебя Пятровна… как нож порося… нет, как щука карася. Её неуемный пыл, подкреплённый крепленым…-плюс, язык без костей, делали оратором прекрасным …Не Плинием конечно. Но слюни её разлетались по столу, заставляя обратить на нее внимание, улучшая аппетит слушателей. Хотя для иных несносно и поносно, - она ведь с дыркой в голове. И ее несло…
- Сема, какой он был любовник.  Меда слаще. Руки мягкие, голос чистый. А ему 18 годков… и нате: - война. Весь изранен пришел. А жена голубушка… тонка, как тростиночка, люди сказывали,- болела. А он хлебнул горюшка. Весь изранен... ему уж сорок было, а я молода… отдалась герою. Какой человек! Грудь в медалях. А сердце ребенка.
Вот такие дела Валя! Я тебя, как дочку люблю. Дай я тебя поцелую.
Мамон шепнул Пятровне: Уйми дуру. А то она поминки превратит в вертеп. Пятровна ущипнула вставшую во весь рост Горемиху. –«Погодь подруга… ослабла ты, как та подпруга!»
                ************
Сидели долго. Замешкались, пока успокаивали Горемиху.
-А    я вас бабы на х… видела, подвела она итог, и лихо загнула матом, так, что видать Семен Дмитриевич в гробу перевернулся.
После её слов грянул гром и несколько капель упало на брезентовый полог. Гроза обходила село стороной.
-Траурный марш! Просипел Мамон, налил себе рюмку,-выпил, крякнул, и подцепив жену за седловину приподнял её.
- Ма… -мой, дурак! -  лифчик не порви.
-Мамон, переждал бы дождик. А то град залетить в мотню, расколет скорлупу. Пошутила Пятровна: - ущипнув Мамона за ягодицу.
-Пусть жену сполоснет, мягче будет. А коль мягче, тем и слаще.  И попрощавшись с Валей побежали к себе на сеновал.
 Горемиха расставив свои жилистые ноги. Опиралась рукой о стол. Женщины пытались ее успокоить и вывести из-за стола. Она упиралась. Ее с трудом отвели на десяток метров, постелили половичок на траву у забора, уложили спать.
Не прошло и пол минуты Горемиха разбросав свои мослы, спала похрюкивая. Во сне иногда выкрикивая всякие несуразные слова.  «Совратил девку! Рябоночка заделал,- и умер сволочь!»
Бабы гадали? - О чем она опять?
-Небось о своем. Тоже баба горя хлебнула. Сережка сын застрелился. Коля старший, в кузне повесился. Иван пропал во Владивостоке. Писали, что утонул, а тело не нашли. Как ей это все перенести. Гриша помер… Вот она сума и сходить. Пятровна перекрестилась… пущай отдыхаеть.
                ********************
Пятровна сидела, и зверела. В голове прыгали кузнечики. Овес в мозгу пророс…, и тошнота … небось Горемихи навоз воняет… и не зря. Она не знала, с чего начать разговор с Валей. Ах, была не была:/ Вероника, собрав посуду в пластмассовый таз отнесла в избу. И принялась очищать от остатков пищи. Вероника переживала, как объяснить Вале, что она не проститутка какая ни будь… а просто женщина, которая всегда хотела ребеночка. И бог дал. И не её вина, что отец её ребенка старец и теперь покойник. /
А Пятровна присела рядом с Валей, которая была вся погружена в свои траурные мысли.
-Вот и все, осталась одна, как перст в этом мире. Нет ни одной родственной души… поживу здесь до 40 дней. Хату продам или отдам нуждающимся и уеду в Донецк.

Пятровна отвлекла ее от горя мыслей. И начала без вступлений.
 -Девка! Я вот что тебе скажу: - Видела молодуху? –она указала на дверь. Так вот,- под серсем она носит ребенка... от твоего отца.
Не обессудь. Должна я тебе не к месту обсказать. А то, вдруг я, как старая кобыла скопытюсь, -кто тебе пояснит.
Валя, умом, не осознавая значения Пятровной сказанных слов. С пьяна баба, несет, как Горемиха… Но сердце подсказывало… затрепетало … да! Да! Это правда! В душе потеплело.
Пятровна подробно рассказала о судьбе Вероники, её мужа и жизни в семье. Об отношении Вероники с Валиным отцом. Что слышала и видела сама. И чьи догадки подтвердила сама Вероника.
 - Давай помянем Семен Дмитрича! - пусть земля ему будет пухом… пока душа его еще здесь- среди нас! От любви, ожидания сердце его не выдержало. Разорвалось на части. Бабы обнялись. Слезы бабьи, что вода в весенний разлив, смывает тяжесть с души.
- Ты девка с ней поговори.
В это время Вероника вышла из избы на крыльцо … Все поняла! И не сговариваясь Вероника и Валя сделали шаг … шагнули навстречу друг дружки.
- Я не виновата! Шептала Вероника.
- Ты только не сделай аборт… умоляла Валя. У меня в Донецке прекрасная квартира. Город красивый. Приезжай будем ребеночка растить вместе. Валя погладила её живот, целуя ей руки.
- Только не убивай!
                ******************