Глава VI. Эрот

Международный аэропорт мог вместить в себя более тысячи человек. Но в глубокую осеннюю ночь, когда большинству людей не так уж и удобно путешествовать, он практически пустовал. Огромный зал ожидания с сотнями скамеек был слишком хорошо освещен, что мешало уставшим путникам немного вздремнуть в ожидании самолета. На каждой стене зала висели огромные табло с информацией о ближайших рейсах, а под ними расположились несколько киосков с товарами на любой вкус и цвет: мобильные телефоны, еда, журналы и прочее. Правда, сейчас большая их часть была закрыта на ночь. Давид стоял у кассового окна, ожидая, пока кассирша — молодая неуверенная в себе девушка, по-видимому, работающая здесь совсем недолго — искала для него ближайший рейс. На его голову был натянут капюшон недавно постиранной черной ветровки, безуспешно пытающийся скрыть лицо. За спиной висел рюкзак, наполненный едой, которую сложил для него заботливый Улисс. На следующее после обряда утро он предложил Давиду довести его до аэропорта, на что тот с радостью согласился. Однако дорога заняла весь день, из-за чего до аэропорта они добрались только к поздней ночи.

— Ближайший рейс только в полвосьмого утра. Извините, но раньше никак. — В голосе молодой кассирши чувствовалось искреннее раскаяние, будто вина за отсутствие более близких по времени рейсов действительно лежала на ней.

— Получается, мне придется сидеть здесь пять часов. — Давид вздохнул, предчувствуя грядущее бессонное уныние. — Оформляйте, что поделать.

Девушка принялась энергично стучать по клавиатуре, а Давид достал из рюкзака поддельные документы и стопку купюр. Он разглядывал лицо кассирши. Под коротко стриженными светлыми волосами из стороны в сторону бегал взгляд больших голубых глаз. Ее круглые выпуклые щечки отдавали блеском из-за света ярко горящих ламп. И хотя она сидела на стуле, Давид был уверен, что он выше ее как минимум на две головы. Из компьютера кассирши послышался звук уведомления о входящем сообщении в соцсети. Девушка проигнорировала уведомление, будто вовсе его не услышала, и продолжила вбивать данные Давида в программу. Он увидел отражение рабочего монитора в зеркале, стоящем у стены за ее спиной. От скуки он незаметно подглядывал за рабочим процессом кассирши, попутно умиляясь девчачьей невинности, которую она излучала. По ее неуверенной речи, резким взглядам и движениям создавалось впечатление, будто за кассу посадили работать восьмилетнюю девочку, которая выглядит старше своих лет. Когда девушка отправила готовые билеты печататься, у нее появилось немного времени для просмотра пришедшего сообщения. Однако она не знала, что ее молчаливый клиент подглядывал через зеркало за монитором, на котором вместе с браузером открылось диалоговое окно с каким-то человеком, чье имя и фотографию было не разглядеть. Зато Давид заметил, что в пришедшем сообщении была фотография эрегирующего детородного органа собеседника девушки. Увидев фото, девушка резко свернула браузер, ненароком взглянула на Давида, но тут же, покраснев, опустила взгляд. Просидев так какое-то время, она снова развернула браузер и несколько секунд рассматривала фото, не переставая смущаться. Она ответила на это сообщение улыбающимся смайликом с красными сердечками вместо глаз, после чего свернула браузер, попросила у Давида деньги, отдала ему билеты и поблагодарила за покупку. Отходя от кассы, Давид бросил на нее последний взгляд и не увидел в ней ни капли наивной невинности, которая буквально только что пропитывала все ее естество. Вместо этого он увидел лишь потенциальный сексуальный объект, которым, теоретически, можно эгоистично воспользоваться для удовлетворения своих потребностей. Давид подавил в себе эти животные, как ему показалось, мысли и занял место на одной из пустых скамеек в зале ожидания.

Заметив, что мысли подобного рода не приходили в его голову уже давно, Давид немного напугался. Он открыл рюкзак и достал всю сложенную Улиссом еду. Среди кучи фруктов, шоколадок и бутербродов он выбрал несколько шоколадных батончиков и пару сэндвичей, положил их обратно в рюкзак, а остальное выкинул в урну. «Прости, Улисс, — думал он, — но легкость важнее голода». Оглядев зал, Давид увидел спящего на скамейке бездомного, которому предстоит покинуть здание при появлении полицейских. Недалеко от бездомного сидел пожилой мужчина, тихо читающий газету, устроившись на подоконнике. А напротив Давида на одной из скамеек перешептывалась влюбленная пара. Стройная девушка в джинсовой куртке положила голову на плечо парня, а он гладил ее покрашенные в синий волосы и говорил на ухо что-то, вызывающее у нее тихое хихиканье. Девушка рукой убирала с уха парня его сплетенные в косички волосы и отвечала ему так же тихо. Казалось, им было лет по шестнадцать, не больше. Давид оглядел зал, но нигде не увидел ни родителей, ни учителей. Подростки — парень с девушкой — летели куда-то вдвоем поздней ночью. Найдя в этом нечто странное и интересное, Давид продолжил незаметно за ними наблюдать. Парень накручивал на указательный палец волосы девушки и залипал в мобильник. Девушка продолжала лежать на его плече, закрыв глаза в попытке уснуть. Когда Давид решил более детально рассмотреть ее лицо, она неожиданно открыла глаза и встретила его взгляд. Он поспешил отвести взор куда-то в сторону. По телевизору в одном из открытых киосков показывали клип какой-то популярной певицы, в котором десятки моделей обмазывались грязью и эротично друг друга ласкали.

— Грязь, — тихо сказал Давид, вспомнив празднество в клубе «Лотофаг».

Он вновь посмотрел на пару подростков. Сначала ему показалось, что парень вновь шептал что-то своей подруге, но взглянув внимательнее, Давид увидел, что он целовал ее шею. Девушка закрыла глаза и экстатично прикусила нижнюю губу. Бедра девушки скрывала лежавшая на них куртка. Под курткой, ближе к поясу, пряталась рука парня, динамично повторяющая быстрые круговые движения ладонью. Правая рука девушки в этот момент вцепилась в волосы парня, а левая сжалась в кулак на скамейке. Когда девушка открыла рот, чтобы стонами выразить свое удовольствие, ее парень не позволил ей сделать это, заткнув рот своим языком. Давид закинул за спину рюкзак, нащупал в кармане сигареты и поспешил выйти на улицу.

С козырька над входом в здание аэропорта лениво капали остатки недавно закончившегося дождя. На таксофоне, который остался здесь с доисторических времен, сидела ворона, стучащая клювом по крышке аппарата. Давид прикурил сигарету и рассматривал уходящее в ночную темноту шоссе. На другой стороне дороги, напротив аэропорта светилась неоновая вывеска придорожного бара с оригинальным названием «Бар». На парковке возле этого маленького одноэтажного заведения скопились фуры дальнобойщиков и несколько байкерских мотоциклов, собранных в аккуратный ряд. В окнах горел свет, что послужило Давиду своеобразным знаком. Он докурил сигарету, застегнул куртку и перебежал дорогу. Подходя к дверям бара, он бросил взгляд на кабины многочисленных фур и заметил спящих в них водителей.

В баре было неожиданно людно. Спрятавшиеся здесь байкеры расположились по всему заведению. Одни сидели на диванах за столами, другие у барной стойки, еще четверо собрались у бильярдного стола в центре помещения, где они медленно орудовали киями и попутно обсуждали игру. Большая часть байкеров выглядела вполне канонично: черные банданы на головах, длинные бороды и кожаные куртки с изображением черепов. Помимо них у барной стойки засыпал пожилой мужчина в ковбойской шляпе и синем комбинезоне, а за некоторыми столами с байкерами сидели маняще накрашенные и вызывающе одетые проститутки. Из колонок в баре тихо играло аскетичное кантри, которое не слушал никто из присутствующих, а по беззвучному телевизору шел репортаж о волнениях в краях Давида: радикальная оппозиция прорвалась к зданию парламента и оцепила со всех сторон, не позволяя власть имущим покинуть его. Стремительные кадры со всех уголков страны показывали горящие здания муниципалитета, разбитые окна и перевернутые машины. Сотни тысяч протестующих, переступив фазу мирных митингов, требовали изменений любыми доступными средствами.

Когда Давид зашел в бар, некоторые из посетителей повернули к нему головы, бросая оценивающие взгляды. Он в свою очередь не наградил тем же никого, вместо чего молча и уверенно прошел к стойке, усевшись на стул между окончательно заснувшим дедом и пожилым байкером с залысиной посреди седеющих волос. Лысый пузатый бармен явно не знал о правилах поведения с клиентами. Он неспешно и без желания подошел к Давиду и спросил, что он желает выпить.

— Чашку кофе, пожалуйста.

Доныне оглядывающиеся байкеры потеряли к Давиду всякий интерес и продолжили заниматься своими делами. Некоторые из них подначивали своего подвыпившего товарища, который уселся за столом с проституткой в отдалении от своих друзей. Он был довольно юным, его лицо наполняли многочисленные прыщи, а над губами медленно прорастали забавные усики. Он старательно заигрывал с проституткой, будто бы по-настоящему был в нее влюблен, что стало хорошим поводом для шуток и подколов. Другой байкер — бородатый полный мужик с раскрашенным татуировками лицом — тоже сидел с проституткой, но при этом не забывал и про друзей. Он крикнул своему юному товарищу: «Смотри, как с ними нужно!» и сильно схватил свою спутницу за грудь. Все, включая проституток, рассмеялись, однако Давид заметил в лице спутницы байкера неловко прячущуюся грусть. На ней был парик из длинных ярко-рыжих волос, ее скромные темные глаза прятались под тонной косметики, а тонкие, почти невидимые губы неискренне улыбались. Она пробовала убрать руку байкера с груди, но почувствовав его крепкую хватку, оставила эту затею и продолжила натягивать на себя фальшивую улыбку. Байкер у бильярдного стола сильно ударил кием по шару, промахнулся мимо лузы, тихо выругался и обратился к своему татуированному товарищу, который горделиво лапал проститутку.

— Ты бы осторожнее, Феб. А то жена узнает, и конец тебе, — подначивающие смешки остальных присутствующих пытались по-доброму уколоть Феба.

— Да перестань. У нас с женой свободные отношения… — весело отвечал Феб, продолжая держаться за грудь девушки. — Правда, она об этом не знает.

Байкеры посмеялись.

— Ну, поступай как знаешь, конечно, — продолжал бильярдист. — А то потом получится, как с Карпом.

— Сплюнь! — Крикнул Феб и принялся целовать проститутку.

Стареющий пьяный мужлан колол бородой ее маленькое лицо и просовывал язык глубоко в рот. Девушка закрыла глаза, в попытке спрятать свое отвращение, но это было вовсе не обязательно: ее чувства мало кого здесь волновали.

— А что случилось с Карпом? — спросил кто-то из байкеров.

— Неужели ты не слышал? — отвечал бильярдист. — Это же всем известная история.

Кто-то крикнул, что тоже не слышал эту историю и попросил бильярдиста рассказать. Давид хотел было попросить тоже, но вовремя вспомнил о своей роли никому неизвестного невидимки. Один из байкеров назвал историю Карпа глупыми слухами, но первый все-таки продолжил.

— Да бросьте, это же просто нелепые выдумки, — перебил еще один. — Че, мы теперь сплетничать будем как бабы?

Однако его недовольство осталось незамеченным. Пожилой байкер, сидевший около Давида, раздражающе постукивал стопкой о стойку.

— В общем, ладно. — Бильярдист решился-таки на рассказ. — Когда Карп пропадал на несколько месяцев, или даже на год, это никого не удивляло. Он же с занозой в заднице — постоянно ищет, где бы поднять бабла. Но вот когда он однажды вернулся женатым, мы все конкретно удивились. Потом он рассказал, как так произошло: его женушка, когда они только познакомились, страшно в него влюбилась. А он, сами знаете, какой хитрожопый: решил срубить из этого выгоду.

Большинство байкеров понимающие закивали, подтверждая смекалистость Карпа.

— Помню, занял ему тысячу, — крикнул один из них. — Он обещал через неделю вернуть. В итоге отдал только когда я с псом к нему вломился.

— А мне Карп однажды предложил провернуть одно дельце, — вступил Феб, оторвав бородатый рот от проститутки. — Угнать дорогущий байк для какого-то богатого обсоса. Ну я, как дебил, повелся на его обещания, и теперь на мне висит уголовка.

Пока он говорил, его рыжая спутница отвернулась в сторону и наслаждалась каждой секундой временной свободы. Она поймала на себе взгляд Давида и долго смотрела на него, будто надеясь на его помощь. Однако договоривший Феб вскоре вернул ее обратно.

— Да все понятно с вами! — один из байкеров прервал многочисленные истории своих товарищей о хитроумности Карпа. — Что там дальше-то с невестой?

— Карп уговорил девицу обналичить карточку ее отца, забрать деньги и свалить вместе с ним куда подальше. — Байкеры уважительно кивали головами, одобряя смекалку Карпа. — Она без особых возражений согласилась. Провернули они эту аферу, уехали на другой конец страны и собрались жить вместе долго и счастливо.

— Ну так история же со счастливым концом, — сказал соперник рассказывающего бильярдиста. — А ты обещал, что будет дерьмо, которое врагу не пожелаешь.

— Во-первых, я такого не обещал, а во-вторых, будет тебе дерьмо, только заткнись и дослушай. — Бильярдист выпил из кружки пиво и продолжил. — Когда они здесь устроились, жена Карпа нашла работу, они взяли дом в кредит и родили дочурку. Но вскоре прохвост Карп загорелся новой девицей, дочерью фермера, и совсем положил болт на свою женушку. Через какое-то время он вообще перестал появляться дома, а если и приезжал, то только за деньгами. Когда его жена наконец обо всем прознала, у нее конкретно снесло чердак. Она сама пригласила Карпа на беседу и сказала ему, что все понимает и не будет насильно держать его возле себя. Ему-то было насрать, но он сделал вид, что благодарен ей, и свалил, прихватив самые ценные вещи. Потом говорили, что его жена пропала: ее долгое время никто не видел. Но когда прошло уже до хера времени, какие-то знакомые завалились к ней на хату и увидели там такую картину…

Байкеры отвлеклись от своих дел. Все они внимательно слушали рассказ бильярдиста, попутно распивая алкоголь. Все равно было только двум из них. Пожилому байкеру за барной стойкой, который сидел рядом с Давидом, медленно попивал виски и почему-то недовольно похрипывал, будто бы он чувствовал себя здесь некомфортно. Другим не слушавшим рассказ о Карпе байкером был Феб. Он расстегнул ширинку на своих грязных кожаных штанах и засунул туда руку проститутки. Она медленно ублажала его, опустив взгляд в пол, но пьяный Феб приказывал ей работать динамичнее. Она без энтузиазма ускоряла темп. Давид находил в ее лице смиренную грусть.

Один из слушателей, который сразу счел историю Карпа простым слухом, на протяжении всего рассказа скептически мотал головой.

— Да хорош уже! Это же просто чьи-то выдумки, — сказал он.

Другие не согласились с ним, попросив рассказчика продолжить.

— Ну, это уже не мне решать, — покорился их просьбам бильярдист. — Я просто рассказываю, что слышал. А слышал я, что, когда на хату к этой телке вломились какие-то ее знакомые, они сразу почуяли там запах мертвечины. Потом увидели в детской тело ее дочурки, которое лежало там хер знает сколько дней. А ее мамаша сидела обдолбанная под столом на кухне и лепетала себе под нос херню типа: «Это ты ее убил! Это ты ее убил!» Как потом оказалось, она перебрала с каким-то химическим дерьмом, запила это дело алкоголем и в таком состоянии порезала девчонку ножом. А когда отошла, вконец поехала кукухой и заедала горе наркотой, пока ее не нашли и не забрали в дурку.

— На хрена она это сделала?! — удивленно спросил кто-то из байкеров.

— Когда санитары ее откачали, она продолжала кричать эту херню: «Это ты ее убил! Ты, а не я!»

— Наверное, захотела, чтобы ребенок не достался Карпу, — сказал один из бильярдистов.

— Тогда она могла бы просто не отдавать его ему, — вступил еще один.

— Да она просто хотела сделать Карпу как можно больнее, — вернулся к рассказу бильярдист. — И можно догадаться, что у нее это получилось. Лично я уже несколько месяцев не видел этого ублюдка.

Другие подтверждали, что и они не встречали Карпа уже очень давно. Все, кроме байкера, считавшего всю историю байкой сплетников.

— Да вам, придуркам, любую сказку расскажи, вы и поверите. Лишь бы звучало люто и невероятно. Вон, лучше историю Вита вспомните. Там хоть и без жести, зато реальная жизнь!

Один из байкеров, видимо, не знал историю Вита, поэтому попросил других рассказать ее. Тем временем Феб, не ограничиваясь рукой своей спутницы, опустил ее голову к своему тазу. Девушка принялась медленно ласкать его своим накрашенным ртом, спрятав эмоции под руками Феба, крепко схватившими ее за фальшивые волосы. Остальные никак на это не реагировали.

Пожилой байкер, сидящий у барной стойки рядом с Давидом, до этого лишь молча пил и недовольно кряхтел, а сейчас обратил на себя внимание остальных.

— Если хотите обсуждать мою личную жизнь, то делайте это без меня, — холодно и громко произнес он.

Давид и остальные обратили на него свои взгляды. Он выглядел гораздо старше других. Казалось, кожаной курткой и цепями он хотел вернуть себе молодость, но тем не менее усталостью и опытом от него так и веяло. Он выпил залпом стопку виски, встал со стула и направился к выходу из бара. Когда дверь за ним захлопнулась, любопытные слушатели принялись еще больше расспрашивать об истории с Витом.

— В общем, — бильярдист принялся за новый рассказ. — Несколько лет назад Вит еще не колесил с нами. Он жил с женой и сыном от первого брака. Малой заканчивал школу, жена хозяйничала по дому, а Вит батрачил на местной фабрике. Как-то раз он пришел с работы домой и обнаружил, что жена уехала, забрав все свои вещи. При этом она оставила ему письмо, где говорилось, что ее пасынок — сын Вита — долгое время домогался ее и хотел склонить к интиму. В итоге она устала от этого дерьма, не выдержала и свалила. Вит с горя набухался, и когда сын пришел домой, избил его до полусмерти. Парнишка потом еле ходил. Он доказывал отцу, что его мачеха врет, типа он никогда ее и пальцем не трогал, но Вит отказывался слушать. Он пообещал сыну убить его, если он не уйдет из дома навсегда. Сынок его, понятно дело, помирать не хотел, поэтому по-быстрому собрал вещи и свалил в неизвестном направлении… Вит остался один, бухал как собака, пока не присоединился к нам. И вот уже пару лет колесит с нами по стране. Походу, пытается забыть это дерьмо.

В баре царила мертвая тишина, которую нарушала только тихо играющая музыка. Проститутка продолжала ублажать Феба, который крепко держал ее за рыжие волосы и резкими толчками прижимал ее голову к себе. Его лицо медленно искажалось наслаждением, превращаясь в уродскую физиономию с закатанными глазами и приоткрытым ртом. Прижав ее голову в очередной раз, он на несколько секунд задержал ее в таком положении, после чего отпустил совсем. Девушка поправила парик, поспешно взяла свой бокал с пивом и залпом выпила его содержимое. Феб застегнул ширинку, прикурил сигарету и обнял девушку. Она в ответ на его объятие положила голову на его плечо, и на долю секунды влюбленно улыбнулась. Феб нарушил тишину, вернувшись к разговору:

— Как-то раз мы с Витом набухались, и он мне кое-что рассказал. После ухода сына он однажды случайно столкнулся с подругой жены и поведал ей об этой херне. Она нефигово удивилась, перебила его и сказала, что все это вранье. Типа сынок Вита никогда не приставал к мачехе, а, наоборот, она сама загорелась желанием потешиться в кроватке с молодым птенцом. Постоянно лезла к нему, халат расстегивала и все в таком духе. Пацан долго терпел, но, когда это уже вконец его задолбало, он решил рассказать обо всем отцу. Тут-то она запаниковала и решила, что иного выхода, кроме как уйти — нет. Ну а дальше вы сами знаете.

— Интересно… — отвечал бильярдист. — Мне он никогда об этом не говорил.

— Да и мне только по пьяни рассказал! — оправдывался Феб. — Он просто сам не хочет в это верить, поэтому и не разглагольствует. Не может признать, что просто так выгнал родного сына.

Он гладил свою спутницу по волосам, на что она с умилением мурлыкала и ответно поглаживала его колено. Вновь поймав на себе взгляд Давида, она больше не искала в нем помощи. Разве что понимания.

— Непонятно только, зачем эта сука мальчишку подставила? — спросил кто-то.

— Отомстить хотела, — спокойно отвечал Феб, прикуривая сигарету. — Он же ей так и не дал.

Один из бильярдистов громко ударил кием по полосатому шару, который быстро прокатился через весь стол и залетел в угловую лузу. Картина размышлений внутри головы Давида, только начавшая четко складываться, стремительно разлетелась по швам. Он начинал нервничать. Допив свой кофе, он нашел глазами бармена.

— Можно вас? — Давид шепотом попросил его подойти к нему. — Подскажите, пожалуйста, где у вас туалет?

Бармен недовольно вздохнул.

— Дверь слева от стойки.

Давид поблагодарил, отдал деньги за кофе и пошел к указанной двери. За ней была темная лестница в подвал. Спустившись по ней, он попал в длинный узкий коридор, конца которого почти не было видно. Коридор не отличался дорогим ремонтом: его голые стены были из простого цемента, лишь внизу их прикрывала дешевая плитка, а на потолке образовалось множество трещин. Помещение отдавало сыростью заброшенных подвалов. Страдающему клаустрофобией пришлось бы здесь нелегко, потому как низкий потолок был ненамного выше головы человека среднего роста, а между узких стен с трудом бы уместились и двое. Коридор освещался многочисленными неоновыми лампами, что были развешены по левой стене и придавали ярко-красный оттенок всему проходу. В самом начале коридора, после лестницы, была дверь с нарисованным на ней унитазом. Давид прошел внутрь.

В маленькой комнатушке кое-как умещался единственный унитаз и раковина с зеркалом. На зеркале ярко-красной губной помадой было нарисовано огромное сердце. Давид подошел к унитазу, расстегнул ширинку и посмотрел вниз. Там плавала куча использованных контрацептивов. Постоянно сбрасываемые туда, они давно загрязнили канализацию и не позволяли отходам человеческого организма уплыть по трубам, из-за чего в туалете сконцентрировался мерзкий запах. Опорожнив мочевой пузырь, Давид застегнул штаны и повернулся к зеркалу. Его оголенное до костей лицо оказалось в центре нарисованного помадой сердца. Давид тихо усмехнулся. Когда он только закончил мыть руки, за дверью послышались чьи-то шаги. Сначала они спускались по лестнице, потом прошли мимо двери в туалет и двинулись дальше по коридору. Слух Давида четко отслеживал их движение. Когда шаги наступили на жесткий пол в коридоре, от них послышалось звонкое цоканье.

— Каблуки, — прошептал Давид.

Он беззвучно вслушивался в их медленное передвижение по коридору, не в силах сдвинуться с места. Когда звук шагов стал тихим и далеким, Давид заставил себя открыть дверь и выйти в коридор. Он посмотрел в его конец и увидел там, в свете красных неоновых ламп рыжую проститутку, которая десять минут назад ублажала байкера Феба. Подойдя к двери, она открыла ее, повернулась назад и посмотрела на появившегося Давида. Они молча пялились друг на друга какое-то время, пока проститутка не услышала чей-то голос за дверью и тут же не скрылась за ней. Давид продолжил наблюдать за захлопнувшейся дверью. Разочаровавшись в надеждах, он принял решение пойти за проституткой.

Пока Давид шел по коридору, он слышал лишь громкое эхо собственных шагов. В его глазах все мерцало красным неоном. В конце коридора, идти до которого пришлось несколько минут, была массивная железная дверь. Он хотел было постучать, но передумал и молча открыл ее. За дверью оказалась большая квадратная комната, напоминающая зал букмекерской конторы. На стенах по бокам висели высокие зеркала, некоторые из них были покрыты трещинами. Зал делило на две части цепочное заграждение, установленное поперек комнаты чуть дальше ее середины. Через несколько метров после заграждения параллельно ему почти на всю дальнюю стену растянулась длинная, похожая на кассовую, оконная дыра. Лишь в левом углу дальней стены была еще одна железная дверь. С потолка на длинном проводе свисала мерцающая лампа. За исключением перечисленного, здесь не было никакой мебели: комната была абсолютно пустой. Давид перешагнул через цепь и подошел к оконной дыре, за которой никого не оказалось. Он выгнулся вперед и посмотрел внимательнее: за окном было узкое, не больше метра, помещение со стулом, но ни одного человека.

— Есть тут кто-нибудь?! — громко крикнул Давид в оконную дыру.

Откуда-то послышались шаги, звук которых постепенно становился громче. Вскоре за кассовым окном появилась женщина. Она выглядела статно: тело было плотным и широким, но не настолько, чтобы назвать ее полной. Длинные русые волосы были аккуратно расчесаны и падали на большую выступающую грудь. Верхние пуговицы темной рубашки были расстегнуты. Морщины стареющего лица прятались под большим количеством косметики. Ничем не примечательные глаза выделялись благодаря длинным ресницам, а и без того большие губы дополнительно подчеркивались розовой помадой.

— Что вам нужно? — В ее манерном голосе слышалась доля пренебрежения.

— Мне нужна девушка…

Женщина, не дослушав, недовольно вздохнула, попросила его подождать и вновь куда-то ушла. Ожидая непонятно чего, Давид начинал сомневаться и подумывал уйти отсюда, пока она не вернулась, но все-таки не решался. Из его головы не выходили истории байкеров. Он достал телефон и посмотрел на время: до самолета было еще три часа. Вскоре женщина вернулась. На этот раз она появилась не в окне, а вышла из двери возле него. Она остановилась прямо за дверью и прислонилась к ней задом, держа ее прикрытой.

— Выйдите за ограждение, — обратилась она к Давиду.

Он отошел назад и перешагнул через цепь, после чего женщина оторвала зад от двери и открыла ее нараспашку. Оттуда начали выходить другие женщины. Одна за другой они появлялись из-за двери и собирались в длинный ряд у стены с окном, от которой отошел Давид, лицом к нему. Всего вышли семь проституток. Когда последняя из них встала в ряд, женщина в рубашке презрительно сказала: «Выбирайте» и захлопнула за собой дверь.

Женщины были в одном нижнем белье, а некоторые и вовсе ограничились чулками. Почти все выглядели старше сорока. Давид подозревал, что на это повлияло продолжительное употребление тяжелых наркотиков. Одна из проституток и вовсе выглядела лет на шестьдесят. Половина женщин были полными, с обвисшей кожей и грудью. На их свисающих животах красными полосами закрепились стрии, а целлюлит ухабами распростерся по задницам. У многих на ногах были большие яркие синяки, на коленях царапины, а на руках черные дыры от инъекций. И тем не менее их лица были вызывающе накрашены дешевой черной тушью и огненно-красной помадой. Одна из наиболее молодых женщин напоминала скелет. Ее кожа будто насильно была натянута на кости, а желтеющее лицо страшно иссушилось. Еще одна, несмотря на небольшой животик и большие синие пятна на ногах, больше подходила критериям Давида. Он поднял взгляд на ее лицо и узнал в нем ту самую рыжеволосую проститутку из бара, однако парик исчез с ее головы и вместо него ему открылись недлинные черные волосы, собранные в аккуратное каре. Девушке было около тридцати. Ее маленькие темные глаза теперь отдавали снобизмом, а строгий короткий нос выдыхал сигаретный дым. Объемная, но не слишком, грудь девушки пыталась спрятаться под черным полупрозрачным бюстгальтером, а таз и ноги — под такими же трусиками и чулками. Высокие каблуки делали девушку более высокой, чем остальные проститутки. Она смотрела на Давида так, словно впервые его видит.

— Можно ее? — Давид показал на девушку пальцем.

Женщина в рубашке снова открыла дверь, через которую обратно ушли все, кроме нее и выбранной Давидом девушки.

— Можете идти, — сказала она, когда все проститутки скрылись.

Давид взглядом дал понять, что не знает, куда. Ему ответила выбранная им проститутка.

— Пошли за мной.

Ее голос, казалось, некогда был высоким, но из-за курения приобрел небольшую хрипотцу. Недостаточно сильную, чтобы это звучало мерзко, а ровно настолько, чтобы добавить ее образу сексуальности.

Она прошла через ту же дверь, что и остальные. Давид последовал за ней. За дверью была узкая круговая лестница, обвивавшая каменный столб в несколько оборотов. Поднимаясь по узким ступенькам, Давид думал, что попал в средневековый замок.

— Как тебя зовут? — решил он начать разговор.

— Можешь звать как хочешь, — равнодушно ответила девушка.

— Мне хотелось бы узнать твое настоящее имя.

Она вздохнула.

— Имя Градиска тебя устроит?

— Более чем.

Они поднялись из подвала в простоватый придорожный бордель, больше похожий на мотель с запутанными длинными коридорами и десятками дверей. Давид поднялся за Градиской по еще одной лестнице на второй этаж и прошел до конца темного коридора. Она открыла одну из дверей ключом и пригласила Давида внутрь. Номер был скромным и дешевым. Старенькая двуспальная кровать, накрытая потрепанным бельем в горошек, занимала большую часть комнаты. Напротив нее был низкий журнальный столик, небольшой шкаф-купе и запылившийся ламповый телевизор. Возле входа в номер была еще одна дверь, ведущая в маленькую уборную с душевой кабиной и ржавеющей раковиной. Около кровати на стене единственное окно открывало вид на бесконечное ночное шоссе, аэропорт, появившийся сбоку бар и другие окружающие сооружения.

Давид не спеша осмотрел номер, сел на край кровати и уставился на Градиску, остановившуюся возле входной двери. Он ожидал от нее проявления инициативы.

— Мне раздеваться? — спросила-таки девушка.

От непонимания в ее взгляде веяло раздраженностью.

— А это обязательно?

Градиска, закатив глаза, отвела голову вбок и усмехнулась.

— А как иначе?

— Ну… — Давид чувствовал себя охотником, боявшимся спугнуть добычу. — Можно ограничиться разговорами.

Девушка подошла к нему и положила руки на его плечи.

— Я же не психолог. — Она толкнула Давида на кровать, уселась на него в области паха, обхватив ногами по бокам, и начала медленно водить тазом, крепко прижавшись им к его телу. — Моя задача — доставить тебе удовольствие несколько иначе.

Давид не стал сопротивляться. Он сложил руки под голову и наблюдал за Градиской, которая расстегнула свой бюстгальтер, сняла трусы и принялась раздевать его. Она с трудом спустила его темные, плотно прилегающие к телу, брюки вместе с трусами, надела на него контрацептив и принялась, обхватив рабочий инструмент рукой, интенсивно массировать его. В это время Давид расстегнул ветровку, выкинул ее куда-то в сторону, оставшись в одной футболке, и старался получить хоть какое-то удовольствие. Градиска прижалась к его телу ртом и усердно двигала головой, прикладывая все усилия, чтобы Давид возбудился. Он же чувствовал лишь холодные прикосновения влажного языка, легкую щекотливость и непонимание. Когда девушка поняла, что ее старания напрасны, она отдалила от него лицо, вновь взяла объект ее деятельности в руку и попыталась объединить их тела в единое целое. Это давалось ей с трудом, ибо отстраненность Давида приводила к вялости его тела, что мешало легкому объединению. Когда ей все-таки это удалось, Градиска принялась ритмично водить тазом, надеясь возбудить его в процессе. Она целовала его шею, водила грудью по лицу, искусственно постанывала и сжимала пальцами его волосы. Давид же пытался мыслями заставить себя возбудиться: он представлял все свои потаенные фетиши, вспоминал прежние любовные акты и пытался вообразить что-то новое. Но все было зря. На секунду он представил недавний сон с участием молодого церковника, но, испугавшись, сразу же отстранил эту мысль. Неудачные попытки совокупиться продолжались минут пять, после чего раздраженная Градиска разрушила их целостность, слезла с тела Давида и села на край кровати.

— Что с тобой не так? — В ее голосе слышалось разочарование.

— Не знаю. — Давид отвечал бесчувственно. — Наверное, мне просто не хочется.

— А зачем ты тогда сюда пришел?

— Я не знаю…

Она вновь закатила глаза.

— Ты девственник, что ли?

— Нет-нет. Просто не самое удачное время.

Градиска, удивляясь странности происходящего, решила покинуть своего клиента. Как бы невзначай, она подняла с пола бюстгальтер и ловко его натянула.

— Ну, со всеми бывает. — Она встала с кровати. — Тогда может рассчитаешься со мной, и я пойду?

Давид не хотел ее отпускать.

— Нет, не нужно. Пожалуйста, останься. — Его слова были пропитаны мольбой. — Я заплачу за твое время, как если бы мы потратили его на секс, только не уходи. Мы просто посидим и пообщаемся, если ты не против.

Какое-то время девушка молча сомневалась.

— Зачем тебе это? — спросила она с нервным интересом.

— Я надеюсь, что твое общество поможет понять, чего мне не хватает.

Она закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Хорошо. Это странно, но ладно. Давай попробуем понять.

В последних ее словах Давид услышал насмешливое пренебрежение к своим переживаниям, что его самую малость обидело.

— Не хочешь выпить? — спросил он у нее.

— Можно. Я напишу старшей, она принесет нам бутылку.

Давид кивком согласился, после чего Градиска достала телефон и, быстро водя пальцами по экрану, написала сообщение. Потом они оделись, и Градиска включила древнее радио, стоявшее на прикроватной тумбе. Из него тут же заиграла резвая и веселая акустическая гитара. Вскоре ее догнал легкий французский напев Жоржа Брассенса. Он расслабленно исполнял свои остроумные и нарядные стихи, подпевая самодостаточному в своем одиночестве инструменту, пока не послышался стук в дверь. Градиска открыла, взяла у кого-то бутылку с двумя стаканами и вернулась, поставив взятое на столик возле Давида. Он тут же поднял бутылку, наполнил стаканы алкоголем и протянул один из них Градиске, после чего они стукнулись и принялись медленно пить.

— Ну, рассказывай. — Она сделала глоток виски и перелезла на сторону кровати, где сидел Давид.

— Что рассказывать?

Резкий глоток огненного напитка обжег его изнутри. Он поставил стакан обратно на стол.

— Что-нибудь. Это же ты предложил разговаривать, а сам теперь молчишь.

Он жестом руки попросил ее спрашивать о том, что ей интересно.

— Скажи, почему ты такой странный? — Градиска вела себя более раскрепощенно. — Заказываешь проститутку и говоришь ей, что не хочешь трахаться.

Давид сделал более медленный и аккуратный глоток. В этот раз напиток согрел его, но не обжег.

— Когда я увидел тебя, мне казалось, что секс — именно то, в чем я сейчас нуждаюсь. Но потом почему-то засомневался в этом, и у нас ничего не получилось. Вот и все.

Градиска рассматривала Давида, будто искала что-то на его лице.

— Только не говори, что ты влюбился, хорошо?

— Что? Нет… — Он чуть не поперхнулся от удивления. — Конечно, нет.

— Слава богу. — Градиска перестала разглядывать его, найдя искомое в его словах. — А то бывали случаи…

Она первая допила свой стакан, после чего показательно поставила его на стол, громко стукнув донышком. Давид налил ей еще и постарался пить чуть быстрее, чтобы не отставать.

— Клиенты влюблялись в тебя?

— Да, пару раз. — Ее глаза светились алкогольным блеском. — Как ты мог убедиться, выбор девушек тут небольшой, а в честной конкуренции за сердца клиентов я выигрываю чаще остальных. И среди мужчин попадались такие, которые потом признавались в чув-ствах.

Она проговорила последнее слово по слогам, вложив в это высокомерную насмешку над этими самыми чувствами.

— Адрес мой узнать пытались, поджидали за углом возле борделя. Ужас, в общем.

— Почему ты не отвечала им взаимностью?

Она недоуменно посмотрела на него, надеясь услышать, что это было шуткой. Давид выражением лица дал ей понять, что спросил серьезно.

— Во-первых, потому что они конченые. Скажу по секрету, не всех захаживающих к нам мужчин можно назвать нормальными.

Она задумалась о чем-то и замолчала.

— А во-вторых?

— Во-вторых? Во-вторых, мне самой это на хер не надо.

Давид опустошил свой стакан, открыл бутылку и налил себе еще. Градиска поднесла свой стакан к глазам и смотрела сквозь его стекло на стену номера.

— То есть ты недовольна своей профессией?

— С чего ты это взял? Нет, тяжелые случаи бывают, но ведь не всегда. Обычно людям просто нужна помощь, им не хватает физической близости. Никто не хочет делиться с ними интимным теплом, поэтому они покупают его у нас. Мы в этом смысле любим сравнивать себя с частными докторами, психоаналитиками или типа того.

Она по-доброму улыбнулась.

— Мне казалось, людьми, которые пользуются вашими услугами, двигает только похоть и не более. Желание удовлетворить свой животный инстинкт. — Давид не хотел уколоть ее, поэтому старался говорить мягче. — Если сравнить, только не обижайся, вашу работу не с частными докторами, а с покупкой еды в супермаркете, это не будет честнее?

— Нет, не будет. Разве что отчасти. Ты смотришь на это слишком, как бы сказать, по-черно-белому. Конечно, когда человек снимает шлюху, он хочет унять свои инстинкты, но, блин, когда ты доставляешь им удовольствие и они в благодарность раскрывают перед тобой душу… Нет, они нуждаются в самой простой человеческой близости.

Давид умилялся ее растянувшемуся в поддатой улыбке лицу, которое преисполнилось какой-то милосердной радости по ходу разговора.

— Ты именно это чувствовала, когда была сегодня с тем байкером? Вроде как он не раскрывал перед тобой душу.

Градиска изменилась в лице, вспоминая, о чем он говорит. Наконец она поняла.

— Наверное… — Она неловко скрывала свои мысли. — Я уже не помню.

— Лично мне показалось, — настойчиво продолжал Давид. — Что ты переборола свое отвращение к этому похотливому животному, и сама начала получать от этого удовольствие.

Она посмотрела на него как на идиота.

— А ты не похотливое животное? — спросила Градиска со злобой.

— И я похотливое животное. Гораздо более мерзкое и уродливое.

— Ах да, ты же хотел получить от меня не просто секс, а что-то там понять… — продолжала она, не слыша его слов. — Ведь твои проблемы не знакомы остальным, ты же у нас особенный.

Давид не мог разобрать, что она вкладывала в эти слова: искреннюю злобу или ироничную издевку. Он достал из кармана ветровки сигареты, встал и открыл окно. С улицы повеяло приятным холодом. Ночной осенний воздух прощупал каждый уголок их душного номера. Давид высунул голову в окно и закурил, повернувшись спиной к Градиске.

— Пойми. — Она обратилась к нему только когда половина сигареты уже была скурена. — Все мы в какой-то степени похотливые животные. Я тут вспомнила своего дядьку, земля ему пухом… Он был немного не от мира сего. Ну как немного: половину жизни он провел в лечебнице. Но, как бы странно это ни звучало, он всегда создавал впечатление человека высоких нравов, которому неинтересны всякие плотские утехи. Про книжки рассказывал постоянно, норовил в шахматы меня научить играть. — Она улыбнулась. — А как-то раз мы собрались на какой-то семейный праздник за городом. Веселились там, танцевали… Мне и десяти лет тогда не было, но этот день я запомнила хорошо.

Давид, докурив сигарету, повернулся и обнаружил, что Градиска с ног до головы укуталась в одеяло. Он поспешил закрыть окно.

— В какой-то момент празднества дядя пропал. Сначала этого никто и не заметил, только чуть позже папа пошел за дом — что-то ему там взять нужно было — и обнаружил дядю сидящим на большущем дереве. Непонятно как, но он забрался на самую его вершину, сидел там и кричал куда-то в поле: «Женщину хочу!» — Давид рассмеялся и заразил смехом Градиску. — Его умоляли спуститься, но дядя всех игнорировал. Когда отец полез за ним наверх, дядя отрывал с дерева ветки и кидал их в него. Он сидел там битых два часа и повторял эту фразу: «Женщину хочу!» В итоге за ним приехали санитары. Тогда его, по-моему, впервые и забрали лечиться.

Неловкое молчание вскоре прервалось обоюдным смехом.

— И какая мораль у этой истории? — спросил Давид, просмеявшись.

— Что человек, о котором вообще невозможно подумать что-то подобное, может оказаться, как ты выразился, похотливым животным. И сюда такие же тоже приходят… профессора какие-то, семейные мужики. — У нее заплетался язык. — Не понимаю, что в этой похоти плохого, чтобы ты говорил о ней с такой неприязнью?

— Да нет никакой неприязни… — задумавшись, отвечал Давид. — Разве что к самому себе. В какой-то момент я заметил, что меня ужасно страшит такая близость… Как будто за ней последует какое-то ужасное наказание…

— Да брось ты… Она помогает, Давид!

«Разве я называл свое имя?» — подумал он на секунду, но позабыл об этом, когда увидел бутылку с виски. Бутылка постепенно пустела.

— «Миром правит секс» — что еще я мог услышать от пьяной проститутки? — Алкоголь отключил его вежливость.

— Эй, я такого не говорила! — Она не услышала в его словах ничего обидного, сочтя их колкой шуткой. — «Миром правит любовь» — вот так я бы сказала!

— Это уже вопрос терминологии, хотя суть все равно одна: две главные жидкости человеческого рода — это сперма и кровь. И всегда одна становится следствием другой. — Он заканчивал свою речь на повышенных тонах. — Эрос и Танатос, мать их, больше нам ничего не нужно!

Давид залпом осушил стакан и хотел налить себе еще, но бутылка оказалась пустой. Градиска разлеглась на кровати и, улыбаясь, наблюдала за ним. Какое-то время они провели в молчании.

— Почему ты здесь? — Он посмотрел ей в глаза.

— В каком смысле?

— Почему ты стала проституткой? Это не самая солидная профессия.

— Зато самая древняя. — Ее улыбка была максимально добродушной. — Просто так получилось.

— Как «так»?

— Как это получается обычно. Приехала в большой город в поисках хорошей жизни, несколько раз обломалась и потеряла все. Назад возвращаться было стремно, поэтому нашла такой простой выход.

— Как нужно обломаться, чтобы потерять все?

— Связалась не с тем человеком… — Она сделала паузу, обдумывая, стоит ли с ним откровенничать. — Полюбила не того человека. Вместе снимали квартиру, планировали всякое, мечтали. А потом он взял да и кинул меня. Причем не просто кинул, а выгнал из квартиры. И вот я без денег, без работы. Искала себе удачное место… И нашла этот бордель. — В ее словах не слышалось ни толики разочарования.

— Почему нельзя было вернуться в родной город?

— Потому что гордость. Когда уезжаешь от родителей, ты весь такой уверенный, хочешь доказать им что-то. Раз уехала, значит, должна справиться, и никакого пути назад.

— Лучше работать шлюхой? — Его начало пошатывать.

— Не говори об этом так. — Его слова обидели ее. — Меня устраивает моя работа и жизнь. Мне хорошо здесь. И у тебя не получится пристыдить меня.

— Да я и не старался.

Давид снова подошел к окну и прикурил еще одну сигарету. Где-то вдали сверкнула молния. Одна из многочисленных фур медленно выезжала с парковки, стараясь не задеть другие машины. На фонарях устроилась группка ворон, почти невидимых в ночи. В тени у бара сидел пожилой байкер Вит. Он грустно смотрел на выезжающего дальнобойщика. Давид гадал, почему он до сих пор не возвращался к остальным.

— Эти байкеры в баре такие истории рассказывали, что поверить трудно. — Он прервал тишину волнительным шепотом. — Мать убила свою дочь, чтобы отомстить мужу за измену…

— А, Карп! — Градиска перебила его. — Мне еще раньше кто-то из девочек рассказывал… Не верю я в эти бредни.

— Да не важно, сколько в этом правды. — Давид выкинул окурок в окно, продолжая смотреть на Вита. — Если подумать о самом мотиве, заглянуть в корень этого дерьма… Черт, да ты сама все понимаешь.

Она не понимала. Градиска лежала на спине и смотрела в потолок, погруженная в свои мысли. Ее ноги скрывало толстое одеяло, а прикрытая бюстгальтером грудь поднималась в глубоких вздохах. Она улыбалась, видимо, вспомнив что-то хорошее. Ее глаза периодически смыкались на несколько секунд, выдавая сильную сонливость. Давид закрыл окно, подошел к ней и скинул с ног одеяло.

— Что ты делаешь? — Она с удивленной улыбкой посмотрела на него.

Давид, ничего не ответив, снял с себя одежду, лег на Градиску сверху и начал целовать ее в губы. Он атаковал ее страстными поцелуями, будто пытался съесть. Она, улыбаясь, справлялась с удивлением и отвечала его поцелуям взаимностью. Давид стягивал с нее трусы и медленно соединялся с ее телом, чувствуя себя воином, сражающимся в многотысячной битве. В этот момент он желал либо победы, либо смерти, идя навстречу врагу и пронзая его сердце копьем. Градиска открыла рот и почти беззвучно постанывала, пока он медленно приближался к ней. Давид чувствовал отвращение, видя в ней слабость, и пытался уничтожить этот презренный образ. Схватив ее за волосы и бойко тараня своим телом, он сжигал дотла Илион, мечтая забрать себе и придать тягчайшим мукам прекрасную Елену. Градиска кричала, вцепившись когтями в его спину, пока он пробирался в горящий Берлин, не гнушаясь осквернять его былую красоту, и ровнял с землей Рейхстаг. Градиска взывала к Господу, но Давида смешили эти мольбы: он сам был богом в эти минуты. Она кусала его плечи в попытках прервать свой крик. Он смотрел на ее прикрытые глаза и с размаху ударял ладонью по щеке, прогоняя с ее лица любой намек на хрупкость. Градиска хмурилась от ударов, но никак не реагировала: удовольствие было сильнее боли. Каждый последующий удар был сильнее предыдущего, а каждый последующий рывок и столкновение тел становились все слаще. Когда тело Давида готовилось к завершению акта, ему казалось, что он отправляет сотню ядерных бомб на территорию всех самодовольных сверхдержав. Тысячи людей умирали на его глазах в момент наивысшего физического экстаза, который на время парализовал все тело.

Вскоре Градиска уснула, используя грудь Давида в качестве подушки. Он лежал на спине и размышлял о приходящих образах. Через окно подглядывал ранний утренний свет. Давид посмотрел на время — шесть утра. «До самолета еще полтора часа», — подумал он, глядя в окно. Грузовые фуры, скопившиеся ночью возле бара, в большинстве исчезли, оставив парковку почти пустой. Вывеска «Бар» перестала светиться ярким неоном. По пустому шоссе, которое больше не казалось бесконечным, бегала свора собак. Среди пяти громких резвых дворняг, трое были еще щенятами. Они лаяли друг на друга, ловили пролетающий с ветром мусор и кусались в борьбе за него. Давид наблюдал за ними, пока появившееся солнце не ослепило его глаза. Он перевернулся на бок, спиной к окну, но вляпался в собственное семя, оставленное до этого на простыне. Холодная склизкая жидкость впечаталась в его тело, доставив этим глубокий дискомфорт. Он отправился в ванную комнату. Походка от усталости была неуклюжей и, проходя в узком проеме между кроватью и тумбой с телевизором, он случайно задел ногой эту тумбу. На телевизоре стоял небольшой глиняный горшок с землей, в которой только начал прорастать маленький зеленый стебель. От удара тумба пошатнулась, и горшок упал на пол, громко разбился и рассыпал землю вокруг. Давид тихо выругался, взглянул на Градиску, которую не потревожил звук разбивающегося горшка (она, будучи в крепком сне, только повернулась на другой бок), и продолжил свой путь в ванную, оставив все как есть.

Теплая вода лилась на тело из отверстий душевой кабины, укрывая его мягким мокрым пледом. Принимая душ, Давид почувствовал приходящую сонливость: глаза начали слипаться, а сознание тормозить. Когда он засыпал, облокотившись о стену душевой кабины, его пробудил громкий детский плач, появившийся в молчаливом номере с небывалой громкостью. Давид подумал, что чей-то ребенок проснулся в соседнем номере, но страшная истерика слышалась гораздо ближе и громче. В воображении возникла жуткая картина Рубенса, висевшая в клубе «Лотофаг», на которой Сатурн с бешеной яростью пожирал своего маленького сына. Лицо ребенка на ней было пропитано болью, из его открытого рта вырывался беззвучный крик, когда его божественный отец цеплялся зубами за кожу в области сердца младенца. В воображении эта картина приобрела движение: сумасшедший Сатурн медленно прожевывал плоть, вонзив свой безумный взгляд в Давида. Сон сразу ушел. Давид поспешил вытереться и вернуться в комнату, надеясь, что оттуда детский плач не будет слышен. Однако это не помогло: жуткий крик изнемогающего ребенка продолжался и там. Давид увидел все ту же распластавшуюся на кровати Градиску. Во сне она скинула одеяло на пол и в наготе лежала на спине, широко раздвинув ноги. Давид рассматривал тело девушки и увидел что-то необычное на ее груди: из больших розовых сосков тонкими струйками текла плотная белая жидкость — ее грудное молоко. Давид поначалу решил, что засыпающие глаза обманывают его, но, подойдя поближе, он убедился в реальности увиденного. Массивные капли белой жидкости заполняли собой ареолы девушки и медленно стекали по ее груди. Давид почувствовал резкий приступ тошноты. Он добежал до туалета и выплеснул в унитаз все содержимое желудка. Крик ребенка не умолкал, голова начала раскалываться. Давид как можно быстрее оделся, взял рюкзак, достал из него кошелек и оставил на столике деньги за услуги Градиски, алкоголь и номер. Он собрал вещи и тихонько покинул номер.

Темный коридор мотеля теперь освещался утренним светом из окон, однако из-за длины прохода свет не доходил до его середины. Давид не запомнил, где была лестница, поэтому просто побрел в случайном направлении, держась руками за голову в надежде справиться с болью. Крик невидимого ребенка продолжал преследовать его. Пол коридора был спрятан под темно-зеленым ковром, который делал всякий шаг беззвучным. Наткнувшись на поворот, Давид воспользовался им и попал в точно такой же длинный коридор, в конце которого было точно такое же окно. Он шел по проходу, оглядываясь по сторонам в поисках лестницы, но вокруг были только бесконечные двери в номера. Давид наткнулся на очередной поворот и, надеясь, что за ним прячется лестница, сразу прибавил шагу. Однако за поворотом снова оказался коридор, один в один как два предыдущих. Голос кричащего ребенка становился все громче и больнее. Давид заткнул уши пальцами и почувствовал на них мокрую жидкость: из его ушей лилась кровь. Он что есть силы мчался по коридорам, но за каждым последующим поворотом скрывался все тот же бесконечный лабиринт с деревянными дверями на стенах и мягким ковром под ногами. Давид, изнемогая от жуткого крика, начал дергать дверные ручки, однако закрытые двери не поддавались его сильным рывкам. Он стучал по ним кулаками, но ему никто не открывал.

Пробегая по очередному коридору, он увидел в его конце человека у большого окна. Мужчина в камуфляжной охотничьей куртке и кепке с загнутым козырьком стоял, согнувшись у подоконника, и смотрел в окно. Увидев его, Давид ускорился и побежал к нему, игнорируя все встречаемые по пути повороты.

— Извините… — с болью в голосе говорил он, подходя к мужчине. — Вы не можете мне помочь?

— Да, да, — равнодушно отвечал мужчина низким голосом. — Иди-ка сюда.

Он подзывал его рукой, не поворачиваясь к нему. Давид подошел к подоконнику и встал сбоку от него. Оказалось, мужчина уставился в бинокль, направленный куда-то в сторону бара. Из-под кепки мужчины выглядывали курчавые светлые волосы, а под носом росли пышные усы.

— Посмотри туда, — сказал он Давиду и указал пальцем на бар.

Из этого окна открывался тот же вид, что и в номере: на освещенной утренним светом улице виднелось скромное здание бара, широкое шоссе и массивный аэропорт на другой его стороне. Вороны облепили вывеску «Бар». Палец мужчины указывал на байкера Вита, который переместился на свой незаведенный мотоцикл. Он сидел на нем, не перекинув ногу через сидение, и курил сигарету. Пепел падал на его седую бороду, которая развевалась на ветру. Напротив него стоял парень с заплетенными в косички волосами. Давид вспомнил его: этот парень ублажал свою юную подругу рукой в аэропорте ночью. Сейчас он скромно рассказывал что-то Виту, который внимательно его слушал, растянувшись в счастливой улыбке, и периодически похлопывал паренька по плечу.

— Сначала пацан был там. — Мужчина, не отнимая глаз от бинокля, показал на аэропорт. — Он вышел с молоденькой дамочкой, потом проводил ее обратно и пошел к старику-байкеру. Девка какое-то время подождала его, но потом вернулась внутрь. А эти двое до сих пор общаются…

В его голосе слышался исследовательский интерес.

— Зачем вы за ними наблюдаете? — спросил Давид.

Головная боль постепенно проходила.

— Изначально я наблюдал не за ними, а за подружкой паренька… Она показалась мне слишком юной и слишком свободной. — Он убрал от глаз бинокль и мечтательно вздохнул. — А еще у нее были синие волосы…

— Да, я видел… — начал отвечать Давид, но вспомнил о своих проблемах. — Вы слышите этот жуткий крик?

Мужчина непонимающе посмотрел на него. Давид прислушался и заметил, что детский плач исчез.

— Ладно, неважно, — отстраненно сказал он.

Мужчина усмехнулся и продолжил начатую им тему.

— О чем я говорил? — Он, задумавшись, чесал подбородок. — Ах, да, девица! Это такой редкий экземпляр… Мне сразу захотелось ее к себе в коллекцию!

Мужчина выпрямился во весь рост, явив свои внушительные размеры: он был широкоплечим, пузатым и на голову выше Давида.

— В какую коллекцию?

— В самую настоящую коллекцию! — Отвечая, мужчина экспрессивно прикрикивал и махал руками. — У каждого охотника должна быть коллекция. Ох, простите меня, я ведь так и не представился…

Он достал из кармана своей охотничьей куртки визитку и протянул ее Давиду.

— Доктор Грандус… Да, не удивляйтесь, в первую очередь я — доктор. Охота — это всего лишь хобби.

Давид разглядывал его визитку. На черном фоне была фотография мужского детородного органа в состоянии эрекции, на фоне которого было написано имя доктора.

— Это ваше настоящее имя? — поинтересовался Давид.

— В каком смысле?! — оскорбленно отвечал доктор.

Не успел он уточнить, как стекло перед ними затряслось в сильной вибрации. Одновременно с ним затрясся пол и послышался звук очень тяжелых шагов. Доктор резко спохватился и посмотрел по сторонам.

— Вот черт! Быстро за мной!

Он побежал по коридору, и добравшись до ближайшей двери, открыл ее и пригласил Давида в номер.

— Скорее! Он скоро будет здесь.

— Кто это? — спрашивал Давид, забегая внутрь.

Доктор захлопнул за ним дверь. Они оказались в большой прихожей, которая не уступала площадью всему номеру Давида. У стен прихожей стояли кожаные диваны, вокруг которых располагались многочисленные столики с различными скульптурками из самых разных материалов и цветов. Одни были из красного дерева, другие — из белого мрамора, третьи — из зеленого изумруда. Единственной общей чертой всех статуэток было то, что каждая из них представляла из себя фигуру фаллической формы. Десятки искусственно созданных мужских приборов самой разной длины и толщины украшали собой прихожую люкс-номера доктора.

— Ублюдок, с которым лучше не сталкиваться… — Доктор говорил с презрением. — Ходит тут, патрулирует. Ищет всех, кто хочет сбежать.

Давид ходил по комнате и рассматривал фигурки. Увидев его заинтересованность, доктор подбежал к одному из столиков и указал рукой на фигурку фаллоса из темно-красного металла.

— Вот этот достался мне с особым трудом: купил на аукционе, опередив одного богатого засранца. — Его взгляд излучал гордость. — Пришлось отвалить около ляма, представляешь!

— В смысле сбежать? Нам запрещено отсюда уходить?

Доктор посмотрел на него, как на сумасшедшего.

— Больной, вы в порядке? — рассмеялся он. — Может, вам двойную дозу прописать?

Давид пытался что-то сказать, но громкий смех доктора прерывал его.

— Перестань молоть чепуху, сынок! — менторским тоном продолжил доктор. — Лучше взгляни на это чудо.

Он обвел руками коллекцию искусственных фаллосов.

— Ни какой-то вонючий ренессанс, ни картины востока не сравнятся с этими честными и прекрасными творениями… — он уставился на Давида. — Ты хочешь спросить меня, почему я назвал их честными? Потому что они, в отличие от всего остального говна, не стесняются изучать истинную природу любого искусства…

Доктор с маниакальным выражением на лице приблизился к нему.

— …Изучать природу женщины, — прошептал он с нелепой радостью.

Давид еще раз взглянул на фигурки и вопросительно уставился на доктора.

— Женщины? — удивился он.

— Конечно! — уверенно ответил доктор. — Ведь именно они — прекрасные дочери Афродиты — вызывают самую сильную страсть! А что, кроме страсти, вообще достойно нашего внимания?!

Доктор взял его за руку, подвел к двойной двери в номер и, распахнув ее ногой, затолкнул внутрь. Оказавшись там, Давид замер от удивления. В длинной комнате номера у стен сидело на коленях множество обнаженных женщин. Под их ногами были постелены полотенца, чтобы жесткий пол не причинял им боль. У каждой стены — около десятка девушек. Их лица были опущены, а руки лежали на ногах. На них не было никакой одежды. Девушки не смели и двинуться с места. Среди них он увидел женщину в рубашке, предлагавшую ему проституток, и Градиску, оставленную им в номере спящей. Были там и проститутки, предложенные ему на выбор, и девушки, проводившие время с байкерами в баре. Все сидели в одинаковой позе, и ни разу не подняли на него взгляд. Стены номера были украшены многочисленными картинами с изображением половых актов и иллюстрациями из «Камасутры». В номере не было ни одного окна: его освещали многочисленные свечи, подвешенные под потолком. В конце бессчетных рядов сидящих женщин стояла огромная красная кровать, на которой, казалось, легко уместится половина присутствующих здесь людей.

Давид ходил между девушек и заглядывал им в глаза, но никто из них никак на него не реагировал.

— Как тебе моя коллекция?!

Доктор, задрав голову, ходил за Давидом, гладил девушек по волосам и горделиво улыбался.

— Впечатляюще… — искренне отвечал Давид. — Но почему они такие… Неподвижные?

Доктор снова рассмеялся во весь голос.

— Опять ты говоришь какие-то глупости… — Он подошел к столику с напитками и налил себе виски. — Зачем им вообще двигаться?!

Он сделал глоток из стеклянной стопки, снял с себя камуфляжную куртку и кепку, из-за чего его светлые кучерявые волосы резко расправились. Доктор нацепил на себя пестрящий блестками пиджак. В это время Давид подошел к Градиске, сел на пол напротив нее и уставился ей в глаза.

— Ты слышишь меня? — тихо спросил он.

Градиска продолжала смотреть в пол, игнорируя его слова.

— Конечно, она тебя слышит! — отвечал вместо нее доктор. — Только что ты хочешь от нее услышать?

— Я не знаю, — замялся Давид, продолжая смотреть на безучастное лицо Градиски. — Что угодно.

Доктор вновь тихо посмеялся.

— Оставь это дело. — Он подошел к Давиду и положил руку ему на плечо. — Если бы ты нуждался в каких-то конкретных словах, поверь мне, ты бы их получил.

Давид встал на ноги и, сбросив руку доктора с плеча, продолжил блуждать по странной комнате.

— Что они все здесь делают? — непонимающе спрашивал он.

Доктор уставился на него осуждающим взглядом.

— Дружочек, с тобой точно все хорошо?

Его слова были сказаны голосом матери, застукавшей свое чадо за непристойным занятием. Давида обуял какой-то бессознательный стыд. Ему вспомнилось чувство, когда одноклассники с гордостью рассказывали о своем сексуальном опыте, а он, стесняясь, слушал и понимал, что самому поделиться нечем. Тогда он на ходу выдумывал байки, чтобы одноклассники его не засмеяли. Так же он поступил и сейчас.

— Я имел в виду, почему их так много? — с ходу оправдывался он. — Как вам удалось собрать такую кучу женщин?

Доктор звонко засмеялся и еще сильнее преисполнился гордости.

— Опыт, друг мой! Некоторые из них дались мне с таким трудом, тебе даже не представить. — Он подошел к зрелой женщине и, схватив за подбородок, поднял ее лицо вверх. — Например, эта сладкая принцесса… Ух, как же я с тобой настрадался…

Он с любовью погладил ее по щеке. Женщина, никак не отреагировав, снова опустила голову.

— Когда-нибудь, если будешь усердно практиковаться, и у тебя будет не менее внушительная коллекция! — ободрял он Давида, решив, что тот ему завидует.

Давид внимательно рассматривал девушек и находил их всех целыми и здоровыми. Он подошел к женщине в рубашке, которая предлагала ему на выбор проституток, и снова опустился на колени.

— Хотите, я заберу вас отсюда? — спрашивал он шепотом, чтобы не услышал доктор.

Женщина ничего не отвечала. Давид положил ладонь на ее руку и почувствовал в ней спокойствие и тепло.

— Если бы она хотела, давно бы уже ушла, — говорил услышавший его доктор, встав у женщины за спиной. — Ты же не думаешь, что я держу их насильно?

Он продолжил тихо посмеиваться, с насмешкой глядя на Давида, и медленно поглаживал лицо женщины.

— Давай лучше располагайся. Переодеться можешь в ванной.

Давид, вспомнив о самолете, тут же встал на ноги.

— Нет. Спасибо, конечно, но мне нужно идти.

Доктор с безмолвным убеждением посмотрел на него.

— Уверен, что не хочешь остаться? — Давид кивнул. — Тогда будь осторожен. Не попадись этому ублюдку на глаза.

— Я постараюсь… — Он подошел к двери и остановился, вспомнив, что не знает, где лестница. — Вы не подскажете, как отсюда выбраться?

Доктор, рассмеявшись, подошел к нему и проводил до коридора.

— Иди до окна, там свернешь направо, потом дальше по коридору, и на первом повороте увидишь лестницу. — Давид благодарно кивнул. — Все, беги!

Он вытолкнул его из номера и захлопнул за ним дверь. Давид побрел по подсказанному пути. Дойдя до окна, он вновь услышал громкие шаги невидимого охранника, сокрушающие пол. Давид аккуратно выглянул из-за угла и увидел, как в конце коридора за поворотом скрывается огромное мохнатое тело, а на ковре, под ногами Давида, отпечатались следы в форме широких копыт. Он проглотил слюну вместе со страхом, досчитал до трех и побежал по коридору. Спустя несколько секунд перед ним появился поворот, за которым блаженной надеждой поджидала лестница. Подбегая к ней, Давид увидел впереди огромные бычьи рога, появляющиеся из-за поворота. Страх прибавил ему скорости, и через долю секунды, спасенный, он уже спускался по лестнице вниз.

Он решил не возвращаться прежним путем — через туннель в подвале, а выйти прямо из борделя. На улице встретило холодное осеннее утро, где ветровка уже не спасала от почти что зимних морозов. Солнце, словно начинающий альпинист, медленно поднималось на небо. Собаки убежали за одиноко проезжающей машиной, и безлюдная улица выглядела так, будто совсем недавно произошел конец света. Немногочисленные здания, разросшиеся вокруг аэропорта, в совокупности казались одиноким фортом, который приютил выживших в огромной постапокалиптической пустоши.

Перед баром Давид увидел засыпающего Вита, который сидел в обнимку с тем же парнем из аэропорта. Пожилой байкер по-отцовски перебросил руку за его плечо и молчаливо засыпал. Парень же, также наслаждаясь компанией, тихо курил сигарету. Давид поборол свое любопытство и направился к аэропорту. Переходя дорогу, он услышал где-то рядом телефонный звонок. Остановился прямо посреди шоссе, достал мобильник и убедился, что звонили не ему. Звонок не прекращался. Давид блуждал взглядом по улице, пытаясь найти звонящий телефон, но увидел юную девушку с синими волосами, которая ночью была с парнем в аэропорту. Она стояла у входа в здание, пряча лицо руками, из-под которых ливнем текли слезы, и никак не реагировала на звонок. Давид увидел старый таксофон возле входа в аэропорт, уверенно подошел к нему, положил руку на холодную металлическую трубку, но засомневался, стоит ли отвечать. Он выждал десять секунд, надеясь, что звонок прекратится. Этого не произошло.

— Да? — тихо сказал он, сняв трубку.

— Ты уверен, что оно тебе нужно? — низкий мужской голос резко и с напором обратился к нему.

— Кто это говорит? — Давид отвечал полушепотом.

— Тот, кого ты ищешь. — Голос говорил уверенно, без промедления.

— Это какая-то шутка?

— Нет, Давид. Наоборот, все слишком серьезно. — Его тон казался не слишком серьезным.

Сердцебиение ускорилось, а слова не ложились на язык.

— Может быть, ты все-таки передумаешь и вернешься домой? Не многовато ли путешествий?

— Ты следишь за мной?

— Нет, это ты пытаешься меня выследить. А у меня просто хорошее зрение. Слушай, все это слишком далеко зашло. Пока еще не поздно, я предлагаю тебе в первый и последний раз: вернись домой. Хорошо?

— Ни за что. — Какая-то внутренняя уверенность вспыхнула в нем. — Я не остановлюсь, пока не получу ответы.

Голос какое-то время не отвечал.

— В таком случае я тебя жду. — В его словах слышалось разочарование. — Но предупреждаю, когда ты получишь свои ответы, ты очень об этом пожалеешь. Тогда ты поймешь, что благое неведение было истинным счастьем, которое ты не ценил. Но будет уже поздно, сынок.

Послышались короткие гудки. Давид не сразу отнял телефонную трубку от уха. Еще какое-то время требовалось ему, чтобы понять, что произошло. Его вернуло в реальность подъехавшее к аэропорту такси. Когда оно остановилось у входа, к машине направилась плачущая синеволосая девушка. Она садилась в машину, стирая руками слезы с лица. Ее парень, сидевший в обнимку с байкером через дорогу, наблюдал за отъезжающим такси никак не реагируя. Давид матернулся себе под нос и пошел дожидаться своего самолета.