Принцип участковости

Три года работы участковым терапевтом оставили в моей памяти неизгладимый след. Следовало бы, задним числом, мысленно поблагодарить администрацию городской больницы за своевременный перевод на должность заведующего терапевтическим отделением поликлиники. А иначе мои графоманские замашки вылились бы в бесконечные жизненные истории: «А ещё был случай…».

На портале «Стихи.ру» зарегистрирован почитаемый мною автор – Лада Мали. Мне нравится всё её творчество: стихи, в том числе, «хулиганистые», гражданская лирика, прозаические миниатюры. Перечитывая стихотворение «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины?» и миниатюру «Баллада о русском», ощущаю ком в горле.
 
Мои очередные воспоминания о начале своего профессионального пути каждый раз ассоциируются с заключительными строками иронического стиха Лады Мали «Задолбала»:
 
 – Ну как ты задолбала, Лада,
 Я говорю сама себе.

Мысленно я, разумеется, меняю славянское имя Лада (милая) – богиня любви и красоты – на своё: замену никак нельзя признать равноценной. Тем более, что по сюжету Лада, кроме всяких других «веселушек», варит «щи на белене».

Разве же сравнится такое увлекательное занятие с описанием каждодневных будней скромного труженика самого передового в мире, бесплатного советского здравоохранения?

Признаюсь откровенно: мне никогда не нравилась работа участкового врача.

 По одной основной причине – медицинское обеспечение на дому. В самом словосочетании – вызов на дом, была какая-то двусмысленность. Особенно для молодой женщины. Особенно в те, ещё достаточно пуританские, времена.

Старшее поколение докторов употребляло более импонировавшее мне слово «визит». К концу восьмидесятых годов посещение больного на дому имело только одно выражение – вызов.
 
Люди пожилого возраста вызывали врача на дом, когда действительно было невмоготу. Молодёжь не церемонилась, предполагая, что такая тактика: «я очень болен, даже на приём прийти не могу» – гарантия получения листка нетрудоспособности.

Отчасти количество вызовов регулировалось невысокой обеспеченностью населения средствами связи: часть пациентов, дойдя до телефона-автомата, находила в себе силы продолжить путь и добраться до поликлиники.

Вверенный мне терапевтический участок относился к категории «машинных» – для посещений пациентов на дому полагался автотранспорт.

 В один из осенних (или весенних) дней мне захотелось продемонстрировать принадлежность к элите нашего общества; своим нарядом я превзошла «самоё себя».
Идеального кроя тёмно-коричневое пальто болгарской фирмы «Рила», шляпка-таблетка (небольшая, невысокая круглая шляпка без полей с плоской тульей). Довершали «неповторимый» образ светло-бежевые демисезонные сапожки с наборным каблуком и ослепительно белой опушкой.
 
В тот день удача отвернулась от меня. Я и раньше знала, что она, фортуна, не очень-то благоволит красоте; мой вызывающе элегантный наряд (по канонам красоты тех лет), не оставлял никаких шансов.
 
Придя в поликлинику, узнала, что автотранспорта сегодня не будет, все машины на техобслуживании. Мысленно пожелала добра и процветания службе технического обеспечения городской больницы, своевременно не уведомившей руководство поликлиники о «профилактическом» дне». Городским транспортом, с интервалом движения автобуса сорок-пятьдесят минут, отправилась на свой, территориально удалённый, участок.

 В тот день в оказании медицинской помощи на дому нуждалась только одна работница ПХБО (производственное хлопчатобумажное объединение).
 
 Добравшись до искомого второго переулка Тараса Шевченко, пошла по чётной его стороне. Нумерация строений начиналась примерно с десятого дома. Тут и выяснилось, что я ошиблась в выборе: нужный мне объект располагался на противоположной стороне переулка. Состояние его дорожного покрытия напоминало кадры «реалистических» сериалов из жизни российской, да и не только российской, глубинки. Переулок оказался очень протяжённым: визуально не определялось его окончание; обойти колею «по суше» не представлялось возможным.
 
Но к пациентке нужно было добираться. Полагаясь на свой спортивный опыт (член сборной института по баскетболу), сделала попытку преодолеть полосу препятствий.

Увы, она закончилась бесславно: я застряла в грязевой жиже.
 
Кое-как выбравшись из неё, критически осмотрела себя.

 Жалкое было зрелище! Сохранной осталась только шляпка. Изгвазданное пальто, пришедшие в негодность сапоги, быстрый переход из состояния «леди» в статус стажированной бомжихи, довершили мою готовность к диалогу с больной.

 Пройдя в дом, обнаружила лежащую в постели молодую девушку.
 
Быстренько достав из подмышечной впадины термометр, «больная» заявила:

 – Вот, со вчерашнего вечера держится такая температура. Горло болит, знобит. Не смогла выйти на работу в утреннюю смену!

 Градусник показывал тридцать восемь с половиной градусов по Цельсию.

Девушка не могла скрыть радости: с такой температурой тела больничный листок был ей обеспечен.
 
Не угадала: именно в этот день старшая медицинская сестра поликлиники выдала участковым терапевтам новые термометры.

 – Ну, это Ваш термометр показывает такую высокую температуру. Он же не проходил метрологической поверки? Нет? Тогда повторно измерим температуру тела поверенными государственными градусниками!

 И, предложив девушке раздеться до пояса, поместила два термометра в её подмышки, где они (термометры) находились примерно десять минут. За это время я провела физикальную  диагностику: прослушала, простукала и пропальпировала пациентку. Даже выполнила ритуал трёх «о»: осмотрела на педикулёз и чесотку; опросила на тениидоз . Посмотрела суставы и определила объём движений в них. И т.д. и т.п.

Мои наставники кафедры пропедевтики внутренних болезней Витебского медицинского университета в данном случае гордились бы своей ученицей. Я безупречно, так, как меня и учили, выполнила осмотр, несмотря на некоторое сопротивление пациентки:
 
— Но у меня же здесь не болит!

— Надо, так полагается осматривать больных!

 К моменту окончания осмотра «были готовы» и два термометра, показавшие температуру тела тридцать шесть и шесть десятых и тридцать шесть и семь десятых градусов.

 Пришло время выносить вердикт:

— Проведенное обследование не выявило никаких отклонений от нормы в состоянии Вашего здоровья. Показаний для выдачи листка нетрудоспособности нет.
 
 Мажорное настроение больной мгновенно сменилось минорным:

— А что же мне делать? Я сегодня не вышла на работу.

— Собирайтесь, ещё успеете. Опоздание – это не прогул, простят.

— И что, рецепта никакого не выпишете?

— Нет, конечно! Лечить здоровых людей – это преступление!

Попрощавшись, пошла в поликлинику. От грязи отмыться было невозможно, помогали и участковая медсестра, и санитарка. Пальто спасла химчистка, а пришедшие в негодность сапоги долго напоминали мне о «лёгком хлебе» участкового терапевта.

 А в тот дом по второму переулку Тараса Шевченко за три года моей работы на участке вызовов больше не поступало.

 В этой связи припомнился мне ещё один эпизод «о красоте», артистично рассказанный моей стажированной коллегой – участковым терапевтом Сударовой Яниной Иосифовной (литературная обработка автора):
 
«Стою я на автобусной остановке и замечаю неподдельный интерес к моей особе со стороны пассажиров, ожидающих общественного транспорта. Объектом этого внимания была моя новая чёрная фетровая шляпа с широкими полями. Вот, думаю, какой всё-таки молодец муж, настоял на покупке. Обязательно сегодня вечером его поблагодарю.

 Под постоянными заинтересованными взглядами я выпрямила спину; грудь приобрела привлекательную форму; несколько шагов до дверцы подошедшего автобуса я прошла «летящей походкой» (по выражению Ю. М. Антонова).

 На таком эмоциональном подъёме я и пришла в поликлинику, где первый же встреченный мною сотрудник, спросил:

— Янина Иосифовна, а что это у Вас на голове?

— Новая, подаренная мужем шляпа!

— Да-да, это понятно. А что на шляпе?

Пришлось снять и осмотреть подарок мужа. На самом видном месте, где обычно крепится какой-либо шляпный аксессуар, красовалось огромное белёсое пятно. Птица немелких размеров не долетела до нейтральной территории и выбрала из множества головных уборов элегантную шляпку врача».

 Три года спустя мне предложили заведование терапевтическим отделением поликлиники. Я бы не пошла, я просто бы побежала на эту должность, спасаясь ото всех «прелестей» участковой службы. Да и муж, с которым я всегда советовалась по вопросам моих возможных кадровых перемещений, дал добро:

— Иди, у тебя получится!

 Получится-то получится. А как молодому доктору строить отношения с врачами и медицинскими сёстрами, возраст которых вдвое превышал мой собственный. На помощь пришла Дёмина Александра Ивановна, один из самых опытных и знающих врачей отделения:

 – Соглашайся, Нэлла, мы тебя никогда не подведём. А то пришлют нам кого-нибудь чужого, кому от этого легче будет!

 – Ну, как же я пойду! Мне самой ещё учиться да учиться! Как же я смогу проконсультировать больного с неясным диагнозом?

— Да, надо тебе срочно съездить на курсы к Гиткиной Элеоноре Семёновне. Вот она и расскажет тебе, что консультируют не пациента, а врача, если он самостоятельно не может установить диагноз. А мы на первых порах оградим тебя от таких случаев, я уже переговорила со всеми нашими.
 
— Единственное, – продолжила Александра Ивановна, – тебе придётся взять на себя отказы в выдаче листков нетрудоспособности особо конфликтным пациентам, которые привыкли все вопросы решать на «высоком» уровне – уровне заведующего отделением или заместителя главного врача.

До начала приёма пациентов у меня ещё было свободное время, и я рассказала коллеге о первом опыте отказа в выдаче больничного листка, описанном выше.
 
 — Молодец, – похвалила Александра Ивановна, – перед тем, как отказать в выдаче листка нетрудоспособности, необходимо провести полный осмотр пациента. Впоследствии не будет никаких претензий.

Естественно, в присутствии третьих лиц, коллега обращалась ко мне только на «Вы» и не позволяла себе никаких «Нэлла».

Заведующий терапевтическим отделением Коваленко Тамара Сергеевна, опытнейший врач, достигшая к тому времени шестидесятилетнего возраста, сама приняла решение об оставлении службы. Тем не менее, передача дел мне была, своего рода, экзаменом. Доставая очередную школьную тетрадочку с анализом какой-либо деятельности, Тамара Сергеевна испытующе смотрела на меня, как будто спрашивая:
 
— Ну, что, хватит? Или продолжать?

 За этой процедурой внимательно следила старшая медицинская сестра отделения Говша Любовь Михайловна. Внутренний голос мне подсказывал:
 
 – Ждут, что «провалюсь», чем-нибудь выдам своё беспокойство или огорчение по поводу такого большого количества тетрадочек, которые мне придётся заполнять.
 
 Не дождались. Получив последнюю из них, с хорошо сыгранным удивлением, я спросила:
 
— И это – всё?!

Одним словом, бенефис не удался.

Работа в качестве заведующим отделением началась для меня довольно рутинно. Отложив «аналитические» тетрадки в «долгий ящик», принялась за амбулаторные карточки диспансерных больных. Проверяла пятьдесят карточек каждого терапевтического участка; качество их ведения разбирала без посторонних, в присутствии только участкового врача. На этот «гражданский» подвиг ушло около полугода, после чего «патронат» старших товарищей был с меня снят: мы начали общаться на равных.

Я не случайно обратила внимание читателей на возраст моей предшественницы и, самостоятельно принятое ею решение, об уходе с занимаемой должности: для современной системы здравоохранения характерен «синдром незаменимых» руководителей.

Моя институтская подруга Ирочка Король (в замужестве Шейна), заместитель заведующего Барановичской городской поликлиники №4, так описывает отношения женщины с занимаемой ею должностью.
 
 После пятидесяти лет: «Хоть бы доработать до пенсии!»

 После пятидесяти пяти: «Нет, я ещё ничего, ещё поработаем!»

 После шестидесяти: «Я даже и не представляю, кем меня можно заменить!»