Горький и Шаляпин

Нам немного известно об отношении А.М. Горького к музыке, о роли музыки в его жизни. В необъятном литературном наследии писателя не нашлось, к сожалению, места для воспоминаний о замечательных музыкантах, окружавших его. Нам доступны лишь воспоминания друзей Горького и письма Алексея Максимовича. Но и эти немногочисленные свидетельства представляют собой интереснейшие для изучения документы.

Наиболее близкой дружбой Горький был связан с Ф.И. Шаляпиным. К величайшему русскому певцу он относился с огромным уважением. «Ты в русском искусстве музыки первый, как в искусстве слова первый – Толстой… В русском искусстве Шаляпин – эпоха, как Пушкин» - восторженно писал он Шаляпину в одном из писем.
Дружба с Шаляпиным была для Горького, в некотором роде, школой, которая помогла ему – самоучке приобщиться к шедеврам мировой музыки, научиться понимать и ценить их. Конечно, Шаляпин начинал делать это не на пустом месте. Горький, не зная многих произведений великих мастеров, тем не менее, прекрасно чувствовал музыку; в музыкальных сочинениях его привлекали не легкость и доступность, а глубина мысли и искренность чувства. Алексей Максимович обожал народную музыку и поэтому предпочитал русских композиторов – Глинку, Чайковского, Бородина, Рахманинова, с восхищением слушал «Бориса Годунова» Мусоргского. Любил Алексей Максимович, да и больше всего ценил в этой музыке истинно русский стиль. Именно поэтому он недооценивал произведения, в сюжете или музыке которых ощущалось влияние «чужой» культуры. Так, например, свое отношение к «Ивану Сусанину» Глинки он выразил однажды в нескольких словах: «Я не поклонник таких русско-немецких сюжетов…».
Эту любовь Горького к народной музыке, к национальной культуре, разделял с ним и Шаляпин. Часто, находясь в гостях у Горького, Шаляпин пел ему русские народные песни, пел широко и захватывающе, проникая своим пением в самую душу. Недаром все признавали, что Шаляпину как исполнителю народных песен нет и не было  равных.
Одной из любимейших песен Горького и Шаляпина была знаменитая «Дубинушка». Трудно сказать, что больше всего привлекало Горького в этой песне: изумительная по своей силе и красоте музыка или мятежный дух ее слов, зовущих русский народ к свободе, так близкий по своему настроению Горькому. Эту песню друзья особенно часто пели вместе, несмотря на запрет, лежащий на ней.

Замечательный певец, друг Горького и Шаляпина Александр Михайлович Давыдов вспоминал: «Мы… поехали в ресторан, чтобы отпраздновать освобождение любимого писателя (Горького). Засидевшись далеко за полночь, мы, набравшись храбрости, затянули «Дубинушку». Запевали Горький и Шаляпин, а мы подтягивали. Блюстители порядка не преминули тут же явиться… и потребовали прекратить пение…». Но никакие запреты не могли помешать. Вскоре Шаляпин публично исполнил «Дубинушку» в Мариинском театре и даже сделал несколько граммофонных записей песни.
Истории о дружбе двух  великих людей часто обрастают всякого рода легендами. Дружба Горького и Шаляпина не стала исключением. Каких только историй не придумано об их отношениях! Несколько случайных совпадений в биографиях дали повод для появления легенды о том, что Горький и Шаляпин дружили с детства. Шаляпин по этому поводу писал: «Многие думают, что я с Горьким проводил вместе отрочество и юность, что вместе с ним работал на Волге, что мы вместе будто бы экзаменовались как хористы, причем его приняли, а меня не приняли в хор, как безголосого. Все это неверно… Мы встречались, не будучи знакомыми, в ранние годы… Жизнь наша похожа, а в некоторых случаях текла рядом».

Действительно, их жизнь была очень схожа и здесь, может быть, кроется одна из причин их удивительного взаимопонимания, которое, в некотором роде, является феноменальным. Их характеры во многом были прямо противоположны. Удивительно, как могли сочетаться, например, титанически-сильная воля Горького и слабость, в некотором смысле, безвольность Шаляпина, горьковская простота и надменный нрав Шаляпина, привыкшего к славе и рукоплесканиям. Горький не был равнодушен к этим, весьма серьезным недостаткам своего друга, и, к своему огорчению, с годами он видел их все чаще и все отчетливее. Это прекрасно наблюдается в переписке Горького и Шаляпина. Горький со временем все чаще пишет Шаляпину письма довольно резкого тона и довольно неприятного содержания. Так, узнав, что Шаляпин в Мариинском театре, стоя на коленях, пел «Боже, царя храни», Горький с негодованием писал ему: «Если бы ты мог понять, как горько и позорно представить тебя, гения – на коленях перед мерзавцем, гнуснейшим из всех мерзавцев Европы».
В период эмиграции Шаляпина, Горький в письмах к нему доказывал певцу необходимость возвращения на Родину. Узнав о желании Шаляпина вернуться в Россию, он сразу же обратился к И.В. Сталину с просьбой разрешить Шаляпину сделать это, и, не встретив со стороны Сталина возражений, сразу же сообщил другу радостную весть. Но у Шаляпина не нашлось ни сил, ни мужества для того, чтобы разорвать выгодные и долгосрочные контракты в европейских театрах.

Отношения между Горьким и Шаляпиным осложнились. Для того, чтобы произошел разрыв, нужен был один небольшой толчок. В 1932 году Шаляпин опубликовал свою автобиографическую книгу «Маска и Душа», в которой он предъявлял необоснованные претензии в адрес Советской власти. Горький ознакомился с этой книгой в Сорренто. Он был возмущен и потрясен ею до глубины души. Слишком смелый и прямой для того, чтобы таить возмущение в себе, Горький написал Шаляпину письмо, в котором удивительным образом сочетается негодование и боль за судьбу Шаляпина, вынужденного жить вдали от Родины, в окружении ее врагов: «…Мне кажется, что лжете вы не по своей воле, а по дряблости вашей натуры и потому, что жуликам, которые окружают вас, полезно, чтобы вы лгали и всячески компрометировали себя… Они – ваши паразиты, вошь, которая питается вашей кровью… Зачем вам понадобилось писать это? Эх, Шаляпин, скверно вы кончили!»

На Шаляпина это письмо произвело огромное впечатление. Он понял, что произошло что-то страшное и непоправимое, чему он не в силах противостоять. Говорят, что, прочитав это письмо, Шаляпин произнес: «В лице Горького я потерял лучшего друга».
Годы преданной дружбы сменились годами холодного молчания. И Горький, и Шаляпин, конечно, не могли расстаться совершенно безболезненно. Обоих мучило чувство огромной потери. Для Шаляпина Горький все еще оставался самым близким и дорогим человеком, но на примирение у него так и не хватило решимости. Не хватило ее и у Горького…

Страшная весть о смерти Горького настигла Шаляпина неожиданно и явилась для него ударом. Позже Шаляпин так вспоминал об этом страшном дне: «На пути из Нью-Йорка в Гавр на «Нормандии», вместе с утренним кофе принесли издаваемую на пароходе газету. На первой странице крупным шрифтом было напечатано: “GORKY EST MORT”. Едва ли я смогу передать силу этого страшного удара хлыстом. Чтобы пить кофе, я встал, но, прочитав эти три слова, я снова повалился на кровать».
Конечно, не могло быть иначе. Горький тоже был для Шаляпина, не только близким другом, но и учителем. Горький был единственным, кто смог прямо сказать Шаляпину правду, понимая, что это может дорого обойтись им обоим. Горький тем, кто показал Шаляпину русскую жизнь такой, как она была, без прикрас. Горький высоко ценил шаляпинский гений и искренне желал ему лучшей судьбы.

Пожалуй, никто лучше не скажет о значении Горького в жизни Шаляпина, чем это сделал сам певец в статье, напечатанного после смерти Горького: «Тут не место говорить о том, почему я тогда отказался следовать увещеваниям Горького. Честно скажу, что до сих пор не знаю, кто из нас прав, но я знаю твердо, что это был голос любви ко мне и к России. В горьком говорило глубокое сознание, что мы все принадлежим своей стране, своему народу, и что мы должны быть с ним не только морально, но и физически – всеми шрамами, всеми затвердениями и всеми горбами».

1988