Лев Толстой и йоги

Андрей Витальевич Миронов

Читаю рассказы самостоятельно и с "выражением":
https://www.facebook.com/profile.php?id=100049139389819

Лев Толстой и йоги

Лев Толстой любил думать. Про все, что придет в голову. Например, про буквы.

Великий писатель земли русской знал более чем три слова на и-краткий: «йод», «йог», древнегреческую букву «йота», графство Йорк и таинственный город «Йошкар-Ола». Всего получалось их общим числом пять. Зачем он это знал, не знал даже Лев Толстой. Он несколько раз пытался слова забыть, но как Софья Андреевна на пороге дома, его ждали «йод», «йог», древнегреческая буква «йота», дурацкое графство и таинственный город «Йошкар-Ола».
Скажем, слово «йод» было связано с маленькой баночкой, которой красили в коричневый цвет порезы и ссадины в детстве, а когда подрос, давали в стакане полоскать горло. Дмитрий Иванович Менделеев, который мог поспорить роскошностью бороды со швейцаром Михалычем из «Националя» и самим графом Толстым, однажды прочитал лекцию о чудесных свойствах йода, придуманного монахом-философом Флоренским. Но Лев Толстой не любил монахов, хотя и придумавших слово на и-краткий. Еще он не уважал химиков, считая, что химия вовсе не может быть занятием порядочного человека.
О йогах расскажу позже. А древнегреческая буква йота была использована им в качестве словосочетания «ни на йоту» в одном из сочинений. Как сочинитель романов Лев Толстой уважал букву, нужную и древним грекам и ему лично – великому писателю земли русской. Про английскую землю думать вообще было лениво, но нужно и скучно.

А вот в город Йошкар-Ола хотелось попасть, посмотреть, как там живут люди и узнать их быт и труд, но он все откладывал на потом, а когда это потом настало, со всей определенностью и неисправимой неизбежностью оказалось, что он даже до Липецка доехать не успевает не то, что в Йошкар-Олу заглянуть на неделю. Последняя мысль графу Льву Николаевичу не понравилась и он начал думать про самое хорошее слово «йог».
Это слово, внезапно пришедшее в ум, было невообразимо приятно. «Йог», да вспотеют наборщики в поисках «Й» – прописное, хотя как-то они выходят из ситуации с городом Йошкар-Ола, который всегда нужно печатать с редкоупотребляемой литеры. Льву Толстому показалось смешным, что при наборе рассказа про город «Йошкар-Ола» запас больших букв «Й» - краткий может закончиться, и наборщики побегут по другим типографиям с просьбами одолжить горсть «Й» - краткий заглавный.
Но Лев Толстой был добр и решил оставить забавы с «Й» большого размера, дабы не заставлять наборщиков бегать в его поисках.
Йог был приличного роста мужчиной – индийским мыслителем Рабиндранатом Тагором, который, как и махатма Ганди, слал ему поздравительные телеграммы и наполненные раздумиями о смысле жизни длительные письма.

О существовании этого индийского йога Лев Николаевич узнал совершенно случайно. В его усадьбу Ясную Поляну нагрянули ходоки, да в таком количестве, что Чулков не успевал проводить экскурсии. Был среди прибывших и седобородый старец из московских старообрядцев, таких, что носят ложку, запрятанную где-то за голенищем сапог, обильно смазанных дегтем. От его посещения в доме запахло вокзалом, романтикой дальних странствий и философом Соловьевым, чей хохолкатый образ и утонченное всеединство будут источником суесловного поклонения. Чулков, показывая усадьбу, видел, как старик всюду крестился двумя перстами и говорил обидные слова «нехорошо» и «срам». Пользуясь впечатлением, произведенным старообрядцем, Чулков сунул в карман пару серебряных приборов, надеясь свалить пропажи или на гостей, или персонально на яркого старика. Но Софья Андреевна была настороже и все видела.
Пока толпы туристов бродили по дому, в уголке прихожей, где все одевали ноги в огромные музейные тапки 102 размера, задержался робкий посетитель, то был Иван Иванович Яндекс из немцев, коими богата русская земля. У себя в городе он был земским доктором – единственной защитой от любых болезненных напастей. Бойкие посетители расхватали всю обувь, сшитую самим графом Толстым, и ему досталась самая что ни на есть наибольшая. Не решаясь двигаться в такой виде, он смиренно стоял в углу, ожидая возвращения супруги. Здесь с ним и пересекся граф Лев Николаевич Толстой собственной персоной, придя домой в неурочный час общественного поклонения. Видя этот малоподвижный образ жизни, Толстой хитро прищурился и спросил с лукавой усмешкой на устах:

– А как вы относитесь к йогам, батенька? – вопрос сопровождался странным движением рук, защепивших с двух сторон толстовку, а произнося его Лев Толстой, искривился непривычным для себя образом.

Иван Иванович, будучи внимательным человеком, не только запомнил позу и странную ухмылку, но и стал ее применять к месту и не к месту. Заинтересовавшись политикой, несмотря на откровенно миролюбивый характер, примкнул к социал-демократам и пообщался как-то раз в Париже по одному крайне важному делу с их лидером. Поэтому он не постеснялся и ответит вопросом на вопрос:

– А Вы, граф, Рабиндраната Тагора читали? – Столь удивительные речи были вызваны внезапно вставшим перед его внутренним взором фиолетовыми корешками собрания сочинений, вышеназванного индийского мыслителя и существа загадочного, возможно бывшего йогом не только по стране происхождения, но и по своей потаенной сущности.

– А разве он – йог? – усомнился Лев Николаевич Толстой, в библиотеке которого не только было собрание сочинений в фиолетовых корешках, но и отдельное издание его переписки с обозначенным Рабиндранатом Тагором на русском и параллельным санскритским текстом. Но к стыду своему, а это чувство было обострено у писателя земли русской до необычайной чрезвычайности, Лев Николаевич не читал переписки, хотя Чулков, ведению которого она была поручена, утверждал, что все ответы написаны Толстым собственноручно и скопированы его помощниками со всевозможной тщательностью.

– Вам бы, Лев Николаевич, за этим вопросом к Мохандесу Карамчанду Ганди обратиться, он точно все знает.

– К Ганди, – в задумчивости произнес писатель, – а вот это дело! – Точно, к Ганди! – ткнул он пальцем в живот Ивана Ивановича и ушел в Комнату со сводами в полной уверенности, что в очередной раз помог человеку разобраться в трудной жизненной ситуации.

«И никакой Фройд, тут не поможет, психоанализ – дрянь!» – подумалось графу безо всякой связи с происходящим.

25 февраля 1915