Лысый и лохматый

     Дверь в студию приоткрылась, и в нее просунулась голова человека на вид лет тридцати – тридцати двух. Голова представляла собой бильярдный шар, на котором находились слегка припухшие миндалевидные глазки, казавшиеся еще меньше, за стеклами сильных оптических очков. Уголки губ были приподняты в плутовской улыбке, от этого лицо напоминало собой морду бритого зайца. Глаза за стеклами скосили сначала влево, затем вправо, словно старинные «ходики» с кошечкой на циферблате. Глянув прямо, взгляд уперся в мужчину с лохматой шевелюрой, сидевшего за столом, сплошь уставленным коробочками с фотографиями.
     – Вы фотографироваться? – спросил человек, сидящий за столом. – Входите!
   Голова, вслед за собой, послушно втянула тщедушную плоть.
     – Я извиняюсь, я поличному... – всё с той же плутовской улыбкой произнес лысый, прикрывая за собой дверь.
     – Вы ничего не напутали? Здесь фотостудия, – откинув длинные волосы, падающие на глаза, заявил лохматый.
     – Нет, я ничего не напутал, более того, мне рекомендовали, обратиться именно к вам. Ведь ваше имя Олег Янович Штольц, я не ошибаюсь?
     – Совершенно верно! Так чем могу служить? Гм... простите...
     – Шамиль Маматказин, – упредив вопрос Штольца, отрекомендовался лысый, – можно без отчества. О вас говорят как об удачливом человеке, говорят, и раньше ваш бизнес процветал.
     – Но это было не «и» раньше, а раньше. Сейчас времена круто изменились, рынок, понимаете, конкуренция. Если в то время у меня был штат фотографов, то теперь, к сожалению, я один, не считая уборщицы. Все приходится самому: и в студии снимать, и выезжать по клиентам...
     – А я как раз с предложением по этому поводу, – мягко перебил Штольца лысый. – Ой, простите... – губы Шамиля подернула лукавая улыбка, – не с предложением, а с просьбой... Если у вас есть возможность зачислить меня в штат, на должность фотографа, то... в общем-то, с этим я к вам и пришел... Я...
     Монолог лысого прервал появившийся клиент – мужчина. Штольц выяснил, какого плана необходимы снимки, усадил посетителя в кресло перед камерой и принялся производить манипуляции, связанные со съемкой. Закончив, означил, когда можно будет забрать готовые фотографии, и распрощался.
   – Вот так: до обеда в студии, а после на выезде, – не обращаясь ни к кому, со вздохом произнес Штольц. – Не помню, кто сказал, но приблизительно так: «Первую половину жизни человек работает на имя, а вторую половину имя работает на него». Нет, я не собираюсь проводить параллели между приведенными словами и мной, – обернувшись к Шамилю, продолжал Штольц. – Но, тем не менее, меня тоже многие знают, и не только в пределах нашей республики. Я принимал участие в фото вернисажах таких городов, как Токио, Берлин, Франкфурт, Дакка... Это я к тому, молодой человек, что каждый снимок, сделанный мной, – это мое имя, – мое лицо. Поэтому я всегда всё делаю сам. А так-то, давно уже можно было набрать «отряд трубачей», пусть шуруют под моей эгидой, а ты шлепай факсимиле и живи в свое удовольствие на законные дивиденды. Но не могу. Вера утрачена, измельчал народ в наше время, положиться не на кого, нет ответственности, нет чести... Врут сплошь и рядом, и продают, что говорить, – вероломное настало время. Вот так то, юноша. Я, конечно, извиняюсь за панибратство, но, думаю, мой возраст дает мне это право. Полагаю, что лет на десять, на двенадцать, я старше вас...
     – Так, значит, нет никаких надежд? – Щелочки глаз перехватили взгляд Штольца.
     – А чем вы существовали до этого?
     – Случалось по-всякому: снимал в городе, у памятников, в парках, выдавалось детсад, школу. Но все это до такой степени нестабильно, а гонорары такие смехотворные, которых только и хватало окупить затраты по фотоматериалам. Зачастую в доме нечего было есть. А у меня жена и двое маленьких детей, младшему недавно исполнился год. Раз отчаявшись, совсем, махнул рукой на профессию, пошел вставлять стекла... а что делать, ведь жить как-то надо.
     – Прискорбно... прискорбно... – Штольц оперся локтями о стол, прикрыл глаза ладонями, а пальцы погрузил в косматую шевелюру. – «И не успеет три раза петух прокукарекать...» – пробормотал он под нос, что-то соображая. – Ладно. У тебя работы с собой? Покажи!
        – Хм, неплохо, неплохо... Кое-что есть вполне заслуживающее внимание. А профессию менять не стоит. Я беру тебя. Пиши заявление. Здесь я и директор, и фотограф, и отдел кадров.
     Так началось сотрудничество лысого и лохматого. Лохматый предал лысому свою клиентуру, введя его в круг элитных заказчиков. Теперь Штольцу не надо было разрываться между студией и выездами по объектам, – Шамиль прекрасно справлялся с поручениями. Каждое утро он появлялся в студии, получал задание и, сверкнув стеклами очков, устремлялся по адресам. Теперь Штольц работал только в студии. Дела, как говориться, шли в гору. Лысый заметно поправился, округлилась тщедушная плоть, в осанке появилась степенность и респектабельность. Стал стильно одеваться, мог позволить себе пополнить гардероб. У лохматого больше времени оставалось для творчества.
      Их вдвоем нередко можно было встретить за столиком не роскошного, но вполне приличного кафе. Во время застолья, после двух-трех рюмочек, лицо лысого принимало тошнотворно-маслянистый вид. Он расточал дифирамбы в адрес лохматого, превознося его талант и человечность. Лохматому где-то в глубине души импонировала лесть лысого, но каждый раз, делая вид, что ему претит это, он переводил разговор на деловые качества своего нового друга. Они давно уже перешли на «ты» и держали себя как равный с равным.
     Всё, казалось, складывалось прекрасно, если бы не человеческая алчность и не вечное стремление одного человека возвыситься над другим. Наделенному врожденной завистью лысому не давали покоя лавры, на которых, как ему казалось, незаслуженно почивал лохматый. Откровенность и доверчивость лохматого, создавали благоприятную почву для культивирования вероломных планов лысого. Заискивая перед лохматым в приватной беседе, лысый при малейшей возможности наводил «мосты» прямого контакта, постепенно забирая клиентуру в свои руки. Со временем он, начисто ликвидировав «звено лохматого», он полностью замкнул цепь на себе. Если некоторые заказчики задавали вопросы относительно Штольца, – «Где, мол, он как?..» – Шамиль отвечал, не вступая в долгие разговоры: «Занят чистым творчеством». В основном клиентов удовлетворял такой ответ, тем более что лысый немножко снизил тарифы на услуги, и справки о Штольце как-то сами собой отпадали.
     На вопросы лохматого о заметном снижении прибыли лысый отвечал, что клиентов не устраивают цены, и многие просто переметнулись к услугам сторонних «подрядчиков».
     Лысый в полной мере ощущал себя «айсбергом», у которого лишь часть находится на виду, а остальное надежно скрыто под толщей воды. Дрейфуя видимой верхушкой на глазах у всех, скрытой же активно занимался обустройством своих дел. Оборудовал (на деньги, утаенные от компаньона) свою студию, приобрел необходимую технику.
     Как-то утром, войдя в фотостудию, лысый застал лохматого за разговором по телефону.
     – Привет! – пролепетала он, протянув руку Штольцу.
     Лохматый, как-бы не замечая протянутой руки, отстранил трубку, прикрыв микрофон рукой и взглядом попросил подождать, указал пальцем на стул. Закончив разговор, лохматый устремил взгляд Ивана Грозного на своего коллегу.
     – Ну, что ты скажешь? А?..
     Шамиль понял вопрос и по выражению лица Штольца догадался, о чем пойдет разговор. 
     – Был, казалось, друг, а оказалось – «попутчик». Звонил мне наш общий знакомый, который некогда предложил тебе обратиться ко мне по вопросу трудоустройства. Так вот, он случайно оказался в кругу наших общих знакомых, где разговор зашел о тебе... – взгляд Штольца буравил Шамиля.
     В лице Шамиля едва заметно что-то менялось: плутовская улыбка переходила в дерзкую, глаза сузились, ограничившись припухлостью век. Глядя на Штольца, он по-прежнему хранил молчание.
     – Короче, все твои махинации мне известны. Как же ты ловко «втирал», – пользуясь моим абсолютным доверием. Никогда еще никто так со мной не поступал...
     Шамиль встал. Теперь его лысая голова выражала самодовольство и беспредельную наглость. От тщедушного человека, который когда-то переступил порог этой студии, не осталось и следа.
     – Э-эм... – протянул он. – Господин... или как вас там называть: директор, фотограф, отдел кадров... Заявление я напишу завтра, подготовьте мне, пожалуйста, документы к тому времени... А сейчас у меня, к сожалению, дела, не буду более обременять вас своим присутствием.
     Штольц был явно обескуражен этаким хамством. Опешив, он не знал, как реагировать на подобную выходку.
     – Сволочь... – сквозь зубы процедил он, перекатывая желваки под бородой.
   На пороге лысый обернулся, посмотрел на лохматого, и флегматично заметил:
     – А насчет того, что еще никто никогда так с тобой не поступал, не переживай. Кому-то надо было начинать. Значит, я – буду первым!..