Октябрь-убийца

1
Ненавижу октябрь.
Промозглый ветер, вечно моросящий дождь, серые мокрые улицы…
Этот месяц напоминает мне облезлого бездомного кота, промокшего до нитки, который взялся не известно, откуда, и настырно трётся мне о ноги, мурлыча при этом неприятно и жалобно. Я хочу прогнать его, говорю «брысь!», раздражённо пинаю по серной спине с мокрой слипшейся шерстью, но он и тогда не уходит, а трётся о ноги всё настойчивее, и его голос звучит всё жалобнее и пронзительнее, и маленькие чёрные глаза поблёскивают, как тёмная вода в осенних лужах.
Зачем он вообще существует, этот октябрь?! Почему между роскошно-золотым, спелым, солнечным, похожим на летний закат сентябрём и умиротворённым, холодным, посеребрённым инеем ноябрём каждый год появляется этот странный, завораживающе неприятный месяц? Отчего именно в октябре небо становится грязным, низким, песни дождя звучат односложно и уныло, природа умирает, на душе поселяется тоска и разочарование?..
К тому же, в середине осени меня часто посещают необычные мысли, и я совершаю странные поступки. Я уверена, что это тоже проделки октября. Он будто насмехается надо мной, зная мою нелюбовь к нему, подбрасывая эти мрачные раздумья, такие схожие по настроению с его тёмной злой сутью. Он будто играет со мной, этот облезлый и промокший серый бездомный кот, не по-доброму прищуривая маленькие глазки и грозя во влажном воздухе лапой с растопыренными в разные стороны коготками.
Когда-то я читала книгу об упадке древних прекрасных цивилизаций. Во время своего заката они уже не были величественными и притягательными, как несколько десятков лет назад. Руины былого великолепия казались страшными и уродливыми, особенно в контрасте с тем, чем они раньше были. Мне, без сомнения, даже трудно было бы смотреть на них. Я бы вспоминала расцвет этого старинного мира, все сокровища которого уже безвозвратно нами утеряны, превратившись в пепел, прах, пыль, разметённую ветром по всей земле. А вид горстки бесформенных камней, лишь отдалённо напоминающих очертания древнего храма, вызвал бы у меня в душе чувство горечи, жалости и досады за то, что всему в этом мире когда-нибудь приходит конец, и даже человек, каким бы он ни был мудрым и сильным, никогда не сможет победить время…
Мне кажется, октябрь – это период упадка прекрасной цивилизации, которая называется Природа. Это очень печальное и горькое время, и я не понимаю людей, которым оно нравится. Как можно любоваться умирающими цветами, желтеющими и увядающими листьями, зная, что этот фейерверк красок – лишь неистовая и бессмысленная агония, после которой обязательно наступает смерть? Как можно спокойно смотреть на дождь, который срывает с деревьев последнюю листву, бросает её на землю, в грязь, в мутные лужи? Это всё равно, что с интересом наблюдать, как умирает древний и великолепный мир Эллады или цивилизация Майя…
Ненавижу октябрь. А он, как всегда, приходит вовремя – аккуратно после сентября, ещё ни разу не замешкался. И как только на осеннем горизонте начинает маячить этот насмешливый мокрый кот, сверкая хитрыми чёрными глазками, в моё сердце заползает глубокая меланхолия, а на душе становится тоскливо и неприятно.
И, к тому же, хочется совершать абсолютно непредсказуемые поступки…

2
Я ехала домой из института. Маленький старый троллейбус, набитый до отказа, холодные металлические поручни, забрызганные грязью стёкла. А за окнами – октябрь, его самая середина.
Заканчивается ещё один день, и это замечательно. Чтобы время не тянулось очень долго, я всегда ставлю перед собой очень маленькие цели, как бы дроблю задачу: доехать вовремя до института, как-нибудь выдержать первый семинар, прогулять второй, сидя в буфете, заставить себя прийти на две последние лекции, после занятий поскорее уехать домой. Всё! Дома я буду уже в безопасности: задёрну плотные шторы, включу всюду свет, и ненавистный серый октябрь не сможет даже просто заглянуть в моё окно.
Правда, есть одно маленькое «но». Это Фишка, девушка, с которой мы вместе снимаем квартиру. Она обожает раскрывать настежь окна, наполняя комнаты сырым октябрьским дыханием, впуская в дом его унылые меланхоличные сумерки. Ей нравится осень, она любит, чтобы в вазе стояли красные и жёлтые листья, засушенные октябрьские цветы… Ей приятно любоваться их мёртвой красотой.
Почему людей так тянет смотреть на обломки древнегреческих скульптур, на египетские мумии, на японские икебаны, на осыпающиеся с деревьев засохшие листья? Почему их так привлекает мертвечина? Почему у них вызывает восхищение именно закат цивилизаций? Почему, чтобы порадовать глаз, цветы должны не расти на клумбе, а быть убитыми, срезанными и поставленными в уродливые вазы?..
Мне было больно смотреть за окно троллейбуса, и я закрыла глаза. Почему человек всю жизнь должен совершать то, что ему не хочется? То, против чего протестует всё его естество, но он обязан это делать из-за каких-то формальностей, условностей, обстоятельств. Так поступают все – и даже не пытаются бороться с таким положением вещей. Им кажется, что так должно быть. «Никуда не денешься, такова судьба…».
Нет! Для меня не подходит такая отговорка. Я не собираюсь терпеть то, что мне не нравится. Я не хочу больше, придя домой, дышать удушливо-влажным, гнилостным октябрьским воздухом, не хочу, чтобы в мои окна залетали мелкие капли октябрьского дождя, чтобы октябрьским ветром раздувались шторы, чтобы качались возле подоконника чёрные, мокрые, мёртвые деревья. Я не хочу впускать в мой дом октябрь, когда он и так уже почти поселился в моём сердце!
Я не хочу этого делать. И не буду. Да-да, не буду, прямо начиная с сегодняшнего вечера. Сегодня будет замечательный вечер. Я впервые за столько времени задёрну шторы, закрою окна… Я буду сидеть и думать о своём, и мне не будет мешать Фишка, болтающая какую-то ерунду или слушающая отвратительную музыку.
Фишка вообще мне больше никогда не будет мешать!..
Зачем терпеть что-то, что тебе неприятно, если можно сделать так, чтобы этот раздражитель навсегда исчез из твоей жизни?
Если б я была в силах, я бы убила ещё и октябрь. И тогда моя жизнь стала бы по-настоящему счастливой.

3
Её зовут Анфиса, но ей больше нравится вариант «Фишка», мы с ней приехали из одного города, учились в одной школе, хоть и не были подругами. Поступив в институт, я поселилась в общежитии, она сняла квартиру. На выходных мы обе ездили домой и часто встречались на автостанции, разговаривали. Мне было невыносимо тяжело в общежитии, меня угнетало коллективное сосуществование с сотнями неинтересных, неприятных мне студентов. Анфисе было скучно одной в большой двухкомнатной квартире. Новые институтские друзья ей не особенно пришлись по вкусу, она была очень рада мне – человеку, напоминавшему ей о родном городе, о школе, о детстве. Её родители были очень состоятельными людьми, поэтому сняли для неё здесь большую хорошую квартиру, заплатив за пять лет вперёд. Но Фишке было в ней одиноко, и она начала подыскивать себе «компаньонку».
Жить на квартире, а не в общежитии, было моей мечтой. Но у меня не было на это денег. Когда Анфиса предложила мне переехать к ней – абсолютно бесплатно, ведь всё было уже оплачено её родителями – я была очень счастлива и очень благодарна ей за доброту. Первое время я просто отдыхала душой после грязного старого общежития с кучей вечно слоняющихся туда-сюда людей, с одной-единственной кухней на весь этаж, с маленькими тесными комнатушками. Меня даже не расстраивало то, что теперь приходилось добираться в институт на троллейбусе, а не, как раньше, пешком.
И ещё – я очень восхищалась Анфисой. Даже в школе, не общаясь с ней лично, я всегда знала, что она учится лучше всех, занимается спортом и выступает на соревнованиях, замечательно поёт и танцует на школьных вечерах. Но больше всего меня привлекало в ней то, что она казалась очень весёлой, общительной, дружелюбной и покладистой, благодаря чему её всегда окружали верные, любящие друзья. Они всегда были рядом с ней, ходили за ней преданным эскортом… Они, я думаю, тоже чувствовали по отношению к Фишке уважение и восхищение, однако она никогда не относилась к ним высокомерно, пренебрежительно, была со всеми ласкова и приветлива. Может быть, они смотрели на неё, как на королеву, но она никогда не видела в них своих подданных.
Иногда, стоя на перемене где-нибудь в уголке, я украдкой наблюдала, как по коридору проходила Фишка в сопровождении души в ней не чающих друзей. Она всегда чётко выделялась среди толпы благодаря яркой, бросающейся в глаза внешности. Медно-рыжие пушистые волосы, отблёскивающие так, словно в них запутались солнечные зайчики, озорно падали на лоб, норовили выбиться из-под заколки и волнистыми локонами спуститься к шее. Выразительные большие глаза, иногда кажущиеся серыми, иногда – зелёными, смотрели с интересом и немного прищурено, словно улыбаясь. На молочно-белых щеках, усыпанных редкими, едва заметными веснушками, играл ровный красный румянец.
Как я хотела тогда быть на неё похожей! Чтобы у меня были такие же яркие рыжие волосы, такие же симпатичные веснушки, такая же задорная, обезоруживающая улыбка, такие же верные друзья. Чтобы я училась так же отлично, как и она, чтоб у меня был такой же звонкий и мелодичный голос, и чтобы такие же оптимизм, жизнерадостность, веселье и вера в себя светились на моём лице!..
Когда я стала жить в Фишкиной квартире, то ловила себя на мысли, что на занятиях скучаю по ней, по её выдумкам, интересным рассказам. Я очень любила вечера, когда мы возвращались домой, поужинав, садились у меня или у неё в комнате и разговаривали, о чём только хотели. Мне казалось тогда, что она удивительно умна, рассудительна, тактична. Со всеми своими проблемами и вопросами я обращалась к ней, и она всегда помогала мне верным советом. На выходных мы гуляли с ней по незнакомому ещё нам городу, она всё время смеялась, говорила милые, ничего не значащие вещи, шутила. Я поражалась тому, как она могла быть такой разной – то серьёзной, то легкомысленной. Про себя я тогда очень переживала, что Фишкины сокурсники не восприняли её, такую яркую и интересную, и ей, привыкшей ко всеобщему вниманию и почитанию, приходится проводить своё время со мной.
Но, несмотря на проблемы с группой, на сомнения в правильности выбранного факультета и много других мелких неприятностей, Анфиса всегда излучала радость и оптимизм. Из неё словно исходил заряд ярко-рыжей всепобеждающей энергии, которая вселяла бодрость и силы в тех, кто был с ней рядом. Она казалась мне идеальной, умной, красивой, великодушной, жизнеспособной. Непотопляемой!..
Тогда я ещё не знала, что совершенство любить невозможно. Им можно восхищаться день, неделю, месяц, год… Но потом к этому чувству начнёт примешиваться привкус горечи оттого, что ты – совсем не такой, как это совершенство, и самое больное то, что ты мог бы быть таким, но уже никогда не станешь. Далее эта смутная, неясная горечь перерастает в раздражение, неприязнь и, наконец, в ненависть, которая только подпитывается новыми успехами и благородными поступками твоего идеала. Ведь они подчёркивают твою собственную ничтожность и мизерность!
На своём примере Анфиса, сама того не желая, показала мне, какой могла бы быть моя жизнь, если бы я не была такой, какой я есть. Глядя на неё, я понимала, что она совершенна. А я… Я была её противоположностью. И мне вдруг стало невыносимо больно просто находиться рядом с ней, слушать её, видеть. То, что раньше доставляло мне удовольствие, начало причинять мне тяжёлые страдания.
А тут ещё, как всегда, наступил октябрь.
И я поняла, что у меня есть только один выход.

4
Надо же, уже моя остановка! Мне всегда казалось, что троллейбус движется ужасно медленно, а сегодня я даже не заметила, как доехала.
Морось! Мелкая водная пыль, которую практически не видно, сыплется на меня со всех сторон, и я чувствую себя, как под обстрелом. Как назло, у меня нет зонта. На лицо падают холодные микроскопические капли, и у меня по телу идёт дрожь; мне неприятно, как от прикосновения к какой-нибудь земноводной гадине. Я вытираю капли руками, но на их месте появляются новые, и так – бесконечно. Это меня раздражает.
Ну зачем эта морось портит такой замечательный день?
Утром я сказала, что мне нужно уйти пораньше. Фишка только начинала завтракать, когда я выскочила из дому. Перед выходом я забежала к ней на кухню, сделала бутерброд, чтобы взять в институт.
-Налить тебе кофе?
-О, Ида, ты так добра! Да, пожалуйста, если тебе не сложно.
Какие вопросы – конечно несложно! Я обернулась через плечо, она, не глядя на меня, ела йогурт. Полный пузырёк какого-то кардиологического лекарства  – я думаю, ей хватит этого, чтобы успокоиться навсегда. Прозрачная бесцветная жидкость не имела запаха, а её вкус, без сомнения, не будет чувствоваться в крепком ароматном кофе. Это было так легко!.. Я поставила перед ней полную чашку, над которой вилась струйка пара. Никогда я ещё не чувствовала столько радости, подавая Фишке что-либо из еды.
Впервые за много дней я шла в институт в приподнятом настроении. Правда, потом я как-то забыла о том, что сделала, и только сейчас вдруг вспомнила и даже удивилась, что такое случилось. Мне было досадно, что я не думала об этом счастливом событии целый день. Ведь тогда сегодняшние пары не показались бы мне такими скучными и тоскливыми, как обычно.
Хоть и моросил этот мелкий дождь, мне почему-то не хотелось спешить домой. Я как будто оттягивала удовольствие найти тело Анфисы, желала оставить его на потом, как самое приятное. Не спеша ступала по мокрому асфальту, рассеянно думала, как позвоню в «скорую», когда приду домой…
Последнее время она совсем перестала обращать на меня внимания. Она так сдружилась со своими сокурсниками! После начальной антипатии они быстро оценили её золотой характер, теперь вокруг неё кружилась новая стайка почитателей… Конечно, она была всё так же приветлива со мной, но я-то чувствовала, что это уже не то. Как-то я призналась ей в этом. Она сказала, что мне просто так кажется, я фантазирую. Она по-прежнему очень ценит меня и не отодвигает на второй план, по сравнению с друзьями из института.
Она такая странная! Думала, что меня убедят эти пустые, ничего не значащие слова. Я доверяю только себе, своим чувствам, а они уже давно говорили мне обратное. Раньше я была единственной её подругой в этом городе, теперь – одной из многих. Раньше её великодушное общение доставляло мне радость, теперь оно меня больно ранило. К тому же, эта её любовь к осени, к октябрю, к разноцветным листьям, стоящим в вазе!..
Она привыкла любоваться мёртвой красотой. И научила этому меня. Она была совершенством, и чтобы любоваться ею искренне, без зависти и ненависти, мне пришлось её убить. Разве это плохо? Ведь она так любила смотреть на засушенные цветы, опавшие листья. И как-то не думала, что для этого сперва нужно было отнять у них жизнь...
Поравнявшись с магазином, я вспомнила, что мне нужно в него зайти. У нас с Фишкой была традиция – то я, то она через день по пути из института покупали себе что-нибудь на завтрак. Сегодня была моя очередь. То есть, теперь всегда будет только моя очередь. Хотя сейчас неуместно говорить о какой-то очерёдности. Отныне я буду каждый день сама заходить сюда, покупать продукты… Поскольку за квартиру уплачено вперёд, я думаю, меня никто выгонять из неё не будет, и я буду прекрасно жить одна, в своё удовольствие. Только бы поскорее закончился этот ненавистный октябрь!
В магазине я купила свой любимый йогурт. Один. Ведь Анфисе теперь уже не придётся завтракать. Никогда.
Как я ни пыталась идти медленнее, всё равно через определённое время оказалась возле своего дома. Лестница, пятый этаж, вот и моя дверь. Меня переполняло чувство приятной усталости, как после трудной, но очень интересной и важной для тебя работы. Достав из сумочки ключи, я на мгновенье задумалась. Что я сейчас должна сделать? Открыть дверь, крикнуть для правдоподобности «Фишка, ты дома?», разуться, повесить на вешалку плащ… Или остаться в нём? Нет, лучше сниму. И сразу пройду на кухню? Может, сначала в ванную – вымыть руки? Хотя – какая разница, всё равно никто не проверит, мыла я руки, нет. Значит, сразу на кухню. Потом закричу, выбегу в коридор, позову соседей… Или лучше сразу позвонить в «скорую»?..
Набравшись решимости, я открыла дверь и вошла в квартиру. Мне в лицо ударил прохладный влажный ветер – форточки были открыты с самого утра. Этот противный октябрьский воздух будет очень долго выветриваться! – с досадой подумалось мне. Бросив ключи на столик, я разулась. Хотела снять плащ, но замерла от испуга: в комнате, за матовой стеклянной дверью, мелькнула чья-то тень. У меня перехватило дыхание, и я не могла даже вскрикнуть. Попятившись назад, я упёрлась спиной о стену и уже не могла пошевелиться.
Тень начала приближаться к двери, становясь всё больше и больше…
-Привет, Ида! – весело воскликнула Фишка, выглядывая из комнаты.- Почему ты так поздно?..

5
Как такое могло произойти? – мучалась я, лёжа в постели с открытыми глазами и не в состоянии заснуть. Почему она осталась жива?
Первый страх от встречи с Фишкой прошёл. Я постепенно взяла себя в руки, даже разговаривала с ней, хотя довольно вяло. Она спросила, в чём дело, а я ответила, что очень плохо себя чувствую, голова болит – наверное, из-за погоды. Она поверила. Ещё бы! Ведь она относилась ко всем с такой теплотой, доверием. Она и подумать не могла, что я буду зачем-то её обманывать.
И всё-таки – почему она не умерла?
Сосредоточившись, я начала искать ответ на этот непростой вопрос. Вариантов было не так уж и много. Лекарство, даже в такой дозе, могло оказаться безвредным для неё. Она могла, торопясь на учёбу, не выпить кофе, оставив его на столе, а, вернувшись, просто вылить его в раковину – она терпеть не могла холодный кофе. Наконец, она могла случайно толкнуть чашку, та упала и разбилась, но Фишка не сказала мне об этом, чтобы не расстраивать пустяками – это так на неё похоже!
Да, я, конечно, сглупила, понадеявшись, что всё пройдёт отлично, без моего присутствия. Теперь мне приходилось ломать голову, что же произошло сегодня утром. Пытаться выяснить что-то у самой Анфисы я не хотела – она могла догадаться о моих коварных намерениях. А этого допускать было нельзя, ведь я обязательно совершу вторую попытку! Я не привыкла останавливаться на полпути.
Без сомнения, виноват во всём этот дрянной октябрь! Как я его ненавижу! Наверное, так же, как и Фишку, или ещё сильнее. Они оба насмехаются надо мной, причиняют мне боль, хотя они такие разные: он – серо-унылый, хмурый, угрюмый, она – медно-рыжая, яркая, солнечная…
Я обязательно попробую сделать то же самое ещё раз. Но это будет уже не лекарство. Наверное, яд. Это сложно, но я постараюсь где-то его достать. И тут уж Фишке не поможет никто, даже октябрь!
В комнате было темно, через плотные шторы лишь слабо пробивался свет фонаря возле дома. Тикали часы, кругом стояла тишина. Мы никогда не закрывали дверей своих комнат. Я слышала дыхание Фишки, слышала, как она иногда ворочались в постели – видимо, она не спала так же, как и я, хотя была уже глубокая ночь.
Почему она не спит?
Что может тревожить её? Какие проблемы могли заставить эту непотопляемую девушку думать о них посреди ночи? – вдруг спросила я себя. Фишка никогда не страдала бессонницей. Я – да, часто, но она никогда. Так почему же она сейчас не спит?
А что, если она знает, что я задумала её убить, и потому боится сомкнуть глаза в эту ночь?
Это было просто предположение, но я вдруг почувствовала, как неприятный щекочущий холодок пробежал у меня по телу. Фишка же как-то осталась жива сегодня утром! Почему она не выпила кофе? Не потому ли, что каким-то образом узнала или догадалась, что в него добавлено лекарство?.. Думать, что доза оказалась маленькой или что Фишка просто не успела выпить кофе, или случайно разбила чашку, было глупо. Теория вероятности, конечно, тёмная и парадоксальная штука, но я ни за что не поверила бы, что Фишка один раз в своей жизни по неловкости опрокинула чашку на пол, и именно в этот самый раз в её напиток была добавлена смертельная доза лекарства. Логичнее было бы посчитать, что она намеренно не выпила кофе, потому что знала, что в него что-то добавлено.
Но как она могла об этом догадаться?
Может быть, заметила, как я вылила в её чашку содержимое пузырька? Или почувствовала, что у её сегодняшнего кофе был странный, необычный привкус?.. Я вдруг вспомнила, как странно и недоверчиво глядела она на меня сегодня, когда узнала, что я, вопреки обыкновению, купила только один йогурт, а не два. Я сказала, что это для неё. Но ей-то было известно, что это мой, а не её, любимый йогурт! В её внимательных и умных глазах промелькнуло тогда подозрение и озадаченность, но я совсем упустила это из виду…
В любом случае, она уже знает, что я хотела убить её утром. Понимание этого насторожило меня, но не заставило отказаться от исполнения задуманного. Так будет даже интереснее, подумала я. Раньше она ничего не подозревала, была легковерной, теперь, наверное, будет держать ухо в остро, так что её убийство станет более рискованным и опасным заданием. Но я не привыкла бояться трудностей. В данных условиях мне доставит огромное удовольствие перехитрить Фишку и доказать, что я, несмотря ни на что, всё-таки умнее её.
Но потом я осеклась. А что, если она не станет ждать моей новой попытки и первая нанесёт удар? Добавит яд в мой кофе, задушит подушкой, толкнёт под колёса автомобиля?..
А что, если именно об этом она сейчас и думает, лёжа в своей комнате без сна?
Мои пальцы стали ледяными, хотя в квартире не было холодно. Теперь я уже не сомневалась, что Фишка замышляет, как избавиться от меня. Наверное, как всегда, рационально и методично взвешивает все варианты, выбирая оптимальный. Если б сейчас был не октябрь, я бы не боялась Фишки. В конце концов, правда всё равно на моей стороне, я в это верю! Я верю в свои силы, я знаю, что у меня всё получится, ведь я ничем не хуже её! Моя жизнь могла бы сложиться так же удачно, как её, если б я этого захотела. Хотя я даже вполне была бы довольна тем, как всё у меня случилось, если бы рядом не было Анфисы. Без неё я буду абсолютно счастливым человеком, и никто, даже она сама, не помешает мне осуществить задуманное.
Но октябрь, этот противный облезлый кот с мокрой серой шерстью!.. Я не могу быть в нём уверенной ни на йоту, я постоянно жду от него подвоха. Даже по тональности завывания ветра у меня за окном я понимала, что октябрь всецело находится на стороне Фишки, а не на моей. Треклятый бездомный кот! Почему он, как и все, обращает внимание на неё, а не на меня?
Внезапно я услышала, что Фишка в соседней комнате пошевелилась, потом медленно встала с кровати…

6
Казалось, она на минуту застыла в нерешительности посреди своей комнаты. Я не могла её видеть, но сразу представила, как она стоит одна, освещаемая светом луны и фонарей – ведь она никогда не задёргивала шторы. На её лице нет привычного румянца, глаза, наверное, закрыты. Она думает. О чём? Конечно, о том, чтобы убить меня!
Стараясь не шуметь, я поднялась с кровати и на цыпочках отошла в угол комнаты. Там было совсем темно, и я надеялась, что меня не будет видно. Через некоторое время я услышала шаги. Они приближались. Фишка шла сюда.
Когда она появилась в дверном проёме, я чуть было не вскрикнула. На ней была длинная белая ночная рубашка, рыжие волосы свободно спадали на плечи, кожа казалась ненатурально белой, матовой. На фоне тёмного интерьера от неё как будто исходило бледное свечение. Именно такой я представляла её несколько минут назад. Мне вдруг подумалось, что она ведьма. Ещё бы – ведь у неё такие яркие рыжие волосы!
Остановившись на секунду при входе, Фишка медленно пошла вперёд, к моей кровати. И вдруг я заметила, что в руке она сжимала чёрный провод или шнур… Я не ошиблась! Она пришла, чтобы убить меня!
Рядом со мной, на столе, стояла тяжёлая керамическая ваза. Фишка подарила мне её на какой-то праздник, она не нравилась мне, я никогда не ставила в неё цветов. Как-то инстинктивно, почти рефлекторно, я схватилась за неё и сделала шаг вперёд.
Фишка наклонилась к моей кровати, отбросила в сторону одеяло и удивлённо тихо воскликнула, не увидев меня. Один конец шнура выскользнул у неё из руки и шлёпнулся на пол. Она понимала, что я не выходила из дома, значит, нахожусь где-то поблизости. У меня просто не было выбора, что сейчас делать.
Не ожидая, когда Фишка придёт в себя от моего неожиданного исчезновения, я шагнула к ней и со всей силы ударила её вазой по темени. Она моментально рухнула вниз, на мою кровать. Сверху на неё упали крупные осколки разбившейся вазы. Я стояла рядом, тяжело дыша. Я ни о чём не думала, просто смотрела на лежащую лицом вниз Фишку. Прошла минута, три, пять… Я осторожно нагнулась и взялась за её прохладное запястье. Пульса я не почувствовала.
Немного пошатываясь, я побрела на кухню. Конечно, я хотела привести то, что задумала, в исполнение, но не ожидала, что это произойдёт так скоро. Я предполагала, что это будет яд, и мне не придётся находиться в квартире в момент её смерти. А теперь – на дворе глубокая ночь, Фишка мертва, рядом нахожусь только я… Вопрос, кто её убил, не представляется очень сложным.
На кухне я налила в стакан воды и села за стол. Возле раковины стояла вымытая чашка, в которой утром я подала Фишке кофе. Что ж, с усмешкой подумала я, вариант про опрокинутую чашку отпадает сам собой. Она знала, что добавлено в кофе, поэтому намеренно его не выпила. А что с ним сделала? Отнесла на экспертизу? Нет, не думаю. Это было бы с её стороны слишком опрометчиво - если б её догадки не оправдались, и кофе оказался бы совершенно обычным, её явно заподозрили бы в мании преследования. Поэтому она, видимо, решила действовать самостоятельно, причём – мстить, но это у неё, как оказалось, плохо получилось.
Тем не менее, уже завтра, наверное, телефон начнёт обрываться от лавины звонков от её друзей, сокурсников, родственников. И мне нужно будет как-то объяснить интересующимся отсутствие в квартире Фишки или наличие её тела, что, собственно, означает одно и тоже. Говорить, что это некто проник в квартиру и убил её не имеет смысла. Остаётся признать, что грохнула на неё вазу я, но исключительно в целях самозащиты, так как она подкрадывалась к моей кровати с удавкой… По-моему, это неправдоподобно, неубедительно. Если не знать про мою попытку отравления, у Фишки не было причин желать мне смерти, а рассказывать полиции про её кофе я не собиралась.
Я сидела, обхватив голову руками, и никак не могла найти выход. За окном выл ветер, и я могла бы поклясться, что к особенно сильным его порывам примешивается жалобное и в то же время недовольное мяуканье. Опять этот надоедливый октябрь! Похоже, он решил свести меня с ума своими глупыми проделками!
Положив голову на стол, я размышляла, как мне объяснить смерть Анфисы. Я была в растерянности, слабое мяуканье не давало мне сосредоточиться. За окном, вроде бы, уже светало. Внезапно мне показалось, что рядом кто-то есть. Я резко подняла голову.
-Ида, почему ты не спишь? – спросила стоящая возле меня Фишка.- Я увидела свет и подумала…
Не дослушав, что она хотела сказать, я в ужасе закричала и потеряла сознание.

7
-Хорошо, что сегодня суббота, и не надо идти на занятия,- промолвила Фишка, забегая утром ко мне в комнату.- Ну как, тебе уже лучше?
-Да.
-Вот и здорово. Наверное, просто перенервничала из-за коллоквиумов. Поспи ещё немного, и ты успокоишься и совсем забудешь о своих ночных кошмарах.
Зазвонил телефон, и она помчалась брать трубку. У нас всегда брала трубку именно она, потому что мне никто никогда не звонил.
Я положила себе на лоб холодную ладонь и закрыла глаза. Что произошло? Я и сама не понимала. Ночью ко мне в кухню зашла Фишка. Сказала – проснулась, увидела свет, решила узнать, почему я не сплю. Её как будто искренне поразил мой ужас и обморок при встрече с ней. Я соврала, что мне приснился кошмар и я всё ещё была не в себе. Она проводила меня в мою комнату. Подойдя к кровати, она наступила на осколок вазы, которой я недавно расшибла ей голову.
-Что это? Ваза разбилась, да? – с сожалением поинтересовалась она, наклоняясь.- Ничего, я подарю тебе ещё одну, более красивую.
Мне во что бы то ни стало хотелось отпихнуть её от себя и крикнуть: «Нет, она не сама разбилась, это я её разбила, когда ударила тебя по голове! Только вот никак не могу понять, почему ты после этого всё ещё жива?!». Я точно помню, что не нащупала в её запястье пульса. Может, я ошиблась, не заметила? А она очнулась, увидела свет на кухне, пришла ко мне…
Но неужели, в таком случае, Фишка не помнила, из-за чего упала? Неужели её удивила моя странная реакция на её появление и осколки вазы, лежащие возле моей кровати?
Судя по всему, она поняла, что произошло. Она поняла, что второй раз за вчерашний день я решила её убить, но, к сожалению, второй раз у меня это не вышло. Значит, её злость, её ненависть ко мне возросла в два раза. Ночью была удавка… Теперь она будет мстить ещё решительнее.
-Вот мне никогда не снятся кошмары,- воскликнула Фишка, возвращаясь в мою комнату.- Просто я не думаю о плохом, неприятном перед сном, и тебе советую так же делать.
Её замечательные рыжие волосы были завязаны цветными резинками в два хвостика, зелёно-серые глаза смотрели на меня с заботой и добротой, губы улыбались. Глядя на неё, я вдруг снова почувствовала восхищение. Она такая отзывчивая, внимательная, хорошая, по сравнению со мной!.. Но вдруг я осеклась. Хорошая?! А кто этой ночью хотел задушить меня, думая, что я сплю? Кто каким-то образом догадался о моих неудачных покушениях и теперь вынашивает, приятно улыбаясь, мысли о жестоком мщении?
-А как ты вазу-то разбила? – весело спросила Фишка.
-А ты что же, не помнишь? – сухо отозвалась я. Теперь, когда и она, и я знали намерения друг друга, мне не очень хотелось с ней церемониться.
-Я? Нет, не помню. Вечером она была, по-моему, ещё целая.
Снова зазвонил телефон. По-моему, у Фишки каждый день появлялись новые друзья и подруги, откуда они только брались?
Почему-то так складывается, что тот, у кого и так куча знакомых, словно притягивает к себе всё новых и новых людей. А тот, кто обречён на одиночество, хотел бы найти себе друзей, но никто не стремится с ним общаться. Может, это случается оттого, что хмурые и замкнутые люди, сами того не желая, своим мрачным настроением отталкивают от себя окружающих?
Она говорила по телефону, как всегда, смеялась, шутила, давала дельные советы. Ко всем её достоинствам, пожалуй, нужно добавить ещё и отличный актёрский талант, подумала я. Тот человек, с которым она сейчас разговаривает, ни за что не понял бы по её голосу, словам, что она раздумывает, как бы меня убить. Да что там тот человек, даже я, если бы ничего не знала, по её глазам не прочитала бы этого!
Хотя – почему это она должна всё знать, по крайней мере, про события этой ночи? Я же ударила её сзади, она не видела, кто это сделал. Конечно, догадывается, но точно-то не знает. Если бы не осколки, она, наверное, и вовсе подумала бы, что ей просто стало плохо, а не что ей о голову разбили вазу. А раз так, она, видимо, не знает, что я видела её с проводом в руке, склонившуюся к моей кровати. Значит, несмотря на две неудачные попытки, я всё же веду в счёте, ведь мне известно больше, чем предполагает она!
Это умозаключение добавило мне оптимизма, и я начала подумывать о том, какое же орудие я выберу в третий раз. Тут уж всё должно было быть наверняка, чтобы она не могла остаться живой, как после лекарства или удара вазой. Конечно, меня раздражали и тревожили первые неудачи. Но я старалась не думать о плохом. В конце концов, они научили меня тому, что Фишка оказалась очень живучей, и для её убийства следует выбрать способ понадёжнее.

8
Подходящий случай представился сегодня же днём: Фишка вздумала вымыть окна перед наступлением зимы. Я не могла поверить своему счастью!
Наша квартира находилась на пятом этаже, прямо под окнами была асфальтированная площадка, на которой мальчишки играли летом в футбол. Стоя на подоконнике при раскрытом настежь окне, Фишка вполне могла поскользнуться и, не удержавшись, упасть вниз. Лучшего варианта и выдумать было нельзя.
-Ида, ты только взгляни, какая в этом году красивая осень! – восклицала она, протирая стёкла.- Осень – моё любимое время года! А октябрь, по-моему, самый прекрасный месяц в году.
Мне тяжело было это слушать. Из открытого окна до меня долетало сырое дыхание октября, я даже чувствовала противный запах мокрой кошачьей шерсти. Снова этот чёртов октябрь! Почему он не хочет оставить меня ни на минуту?
Я ходила взад-вперёд из своей комнаты в Фишкину, из ванной на кухню, поглядывая на Фишкин силуэт на фоне рам. Мне не так-то просто было решиться подойти к ней и толкнуть в окно. Это было странно, я не ожидала от себя такого малодушия. Чего я боюсь? Всё равно никто не увидит, что это сделала я! Падение на асфальт не оставляет Фишке шансов выжить, так что и она не сможет свидетельствовать против меня. Я буду находиться в квартире, но, тем не менее, у меня будет замечательное алиби. Ведь такое случается нередко: закружилась голова, нога поскользнулась на мокром подоконнике…
-Вылей, пожалуйста, эту воду и налей чистой,- попросила Фишка, протягивая мне ведёрко.- Если тебе, конечно, не сложно.
Толкнуть её сейчас? Или потом? Подкрасться незаметно или увлечь разговором? – терзалась я, наливая воду. Наверное, чем раньше, тем лучше. А потом хорошо было бы сразу выбежать из дома в магазин, якобы всё произошло в моё отсутствие. Так у меня будет ещё меньше шансов попасть под подозрение.
Я протянула Фишке ведро, сама стала рядом, словно рассматривая природу у нас возле дома. Она с ногами залезла на подоконник, встала на колени, протирала окна. Потом выпрямилась во весь рост.
-Сколько же тут грязи! – сокрушалась она.- С самой весны я ничего не мыла. Всё времени нет.
Набравшись решимости, я резко выбросила руки вперёд, словно отбивая мяч в волейболе, и со всей силы толкнула Фишку. Она пошатнулась, потеряла равновесие, попыталась схватиться за раму, но, выпустив из рук тряпку, которой протирала окна, бессловесно полетела вниз.
Я быстро набросила на плечи плащ, обулась и выскочила из квартиры. Асфальтированная площадка находилась с противоположной от входа в дом стороны, поэтому мне, к счастью, не пришлось увидеть лежащее на ней тело Фишки. Не оборачиваясь, я помчалась, куда глаза глядят. И только потом поняла, что магазин, вообще-то, находится совсем в другом направлении…

9
Я гуляла по широким и узким улицам, смотрела по сторонам, вспоминала про себя отрывки стихов, которые когда-то учила в школе. Как назло, все они были про осень, одиночество, меланхолию. А мне хотелось весёлых строк, ведь на душе у меня было легко и умиротворённо. Я победила! Я убила Фишку! А сама осталась целой и невредимой. Это ли не было счастьем?
Теперь, когда Фишки уже не было, я вдруг начала думать о ней с симпатией и уважением. Как давным-давно, ещё в детстве, когда она проходила мимо вместе со своей свитой, а я стояла в уголке и с трепетом за ней наблюдала. Всё-таки, она была очень хорошим человеком! Да-да, я признаю, что она была в тысячу раз умнее, красивее, добрее, чище меня. Меня, да и многих других людей. Этот контраст между ней и остальными был огромен, и из-за него, по сути, она и погибла. Нельзя показывать людям, какими бы они могли быть, если бы жили и вели себя так, как нужно, как правильно, как делала она.
И я уже с грустью начала вспоминать Фишкину улыбку, её звонкий красивый голос, мелодичный смех. Ведь, по большому счёту, очень многие люди любили её, старались научиться у неё чему-то, и это им удавалось. Благодаря ей многим становилось светлее, теплее, радостнее, и очень многим теперь будет не хватать весёлой, жизнерадостной, непотопляемой Фишки.
И произошло это по моей вине. Только потому, что все, находясь рядом с идеалом и видя огромную разницу между собой и им, старались приблизиться к нему, улучшив себя. А я захотела уничтожить этот идеал и остаться просто самой собой. Раньше мне это решение виделось смелым и нестандартным, но теперь почему-то показалось трусливым и позорным.
А что, если завтра в моей жизни появится новая Фишка, которая будет опять лучше меня? А послезавтра – третья, потом – четвёртая… Я что, буду убивать всех их подряд? Всех, без разбору, пока вокруг меня не останутся серые, ничем не примечательные, бездарные люди… Такие, как, впрочем, и я сама…
Но… откуда такие угрюмые мысли? Я не узнаю себя в этих самокритичных рассуждениях. Нужно гнать их прочь от себя! Ведь сегодня такой счастливый день! Я избавилась от Фишки! Я горжусь собой. Моё сердце переполняет радость, чувство того, что я совершила нечто очень значимое и хорошее.
А, ну как я сразу не догадалась? Эти странные мысли – проделки октября. Да, я узнаю его повадки, повадки старого, облезлого кота, промокшего под дождём. Он никак не может успокоиться оттого, что победительницей всё же вышла я, а не Фишка. Брысь! Брысь, я тебе говорю! Не хочу тебя видеть! Ты, конечно, можешь сейчас хитро поблёскивать своими чёрными глазёнками и зловеще помахивать мокрым хвостом, только это ничуть меня не испугает. Я ненавижу тебя! Клянусь, я убью тебя, как только придумаю, как это сделать!
Вечерело, пора было возвращаться. Тело уже, конечно, нашли, приезжала милиция… Надеюсь, все уже уехали, шум утих, я спокойно вернусь в свою большую пустую квартиру и приятно проведу долгий осенний вечер. С такими мыслями я поднималась по лестнице, шла по коридору, открывала дверь…
-Ида, ну где ты пропадаешь? Ужин остыл! – выглядывая из кухни, строго крикнула мне Фишка, когда я вошла в прихожую.
Она жива?!
Как это случилось?!
Она же упала вниз, я сама её столкнула с подоконника, она упала вниз!
Что это за кошмар? Почему она снова не погибла? Почему её невозможно убить? Как она могла выжить, упав с пятого этажа на асфальт? Может, она ведьма? Специально сводит меня с ума своими проделками, и смеётся надо мной про себя… Я же убила её сегодня – в третий раз! Так почему же она всё ещё жива?!.
-С тобой опять что-то не так? – так же выглядывая из кухни, спросила Фишка.- Почему ты не идёшь кушать?
Пушистые рыжие волосы окружали её голову, словно ореолом. Красный румянец играл ещё ярче, чем обычно. Она не была похожа на мертвеца.
И вдруг я заметила, что точно так же, как Фишка, из-за двери кухни на меня смотрит большой серый кот, склонив голову на бок, и в глазах его светятся недобрые искорки.
-Ида, пошли ужинать,- ласково попросила Фишка.
-Ненавижу! Ненавижу тебя! – закричала я, отходя от неё назад.- Я убила тебя уже трижды, а ты всё ещё жива! Ненавижу твоего облезлого кота! Ненавижу октябрь!
Бросившись в свою комнату, я закрылась на замок и принялась дописывать свою рукопись. Сердце моё билось отчаянно, голова горела, пальцы не слушались и писали какие-то каракули. Они сговорились! Я так и знала, что они сговорились! Фишка и этот самодовольный облезлый кот-октябрь, который давно выбрал меня в свои жертвы.
Но я сильнее их! Я покажу им, что я сильнее их! Победа останется за мною! Я убью Фишку… уже в четвёртый раз!
Внезапно я услышала какие-то голоса. По-моему, говорила Фишка, ещё кто-то… Они стучали мне в комнату, просили, чтобы я открыла… Опять это мяуканье! Сначала тихое, потом всё более и более громкое, отчётливое. Кажется, кто-то взламывает мою дверь… Проклятый кот! Он, по-моему, уже здесь, притаился где-то в моей комнате! Ненавижу его! Почему октябрь никак не закончится? Я уже не в силах терпеть его издевательства. Поскорее бы наступил ноябрь... Да прекратиться хоть когда-нибудь это невыносимое мяуканье?!
Они взломали дверь. Какие-то странные люди, Фишка. С ними кот.
Всё!
Это конец…

10
Анфиса дочитала рукопись, отложила в сторону. В её глазах стояли слёзы. Она винила себя, что не заметила ничего раньше. Ей было безумно жаль Иду. Такая тихая, незаметная, спокойная и скромная девушка. И такое больное, ненормальное воображение!
Ей было больно читать о том, как её три раза убивали. Ведь она выпила тот кофе. Ведь она слышала ночью, как в соседней комнате разбилась ваза, но её-то в тот момент не было с Идой. Ведь она мыла окна, когда Ида вдруг выскочила из дома, не объяснив, куда побежала. Да, эти три события действительно произошли. Но всё остальное было выдумкой разыгравшегося Идиного воображения.
Анфиса несколько раз приходила навещать подругу в клинику для душевнобольных. Но при каждой встрече Ида бросалась на неё с кулаками, кричала, что убьёт её в очередной раз. И просила убрать от неё грязного мокрого кота, который якобы всё время находился в её комнате и не давал ей покоя своим мяуканьем.
Чтобы не раздражать её своими появлениями, Анфиса перестала заходить в клинику.
Октябрь закончился, начинались холода. Уже зимой Анфиса узнала, что Иде стало значительно лучше.