Ч. 2. Вологодская кружевница. 04

       Первые два дня пути погода благоволила вологодским гонцам. Сухие солнечные дни и безветренные звёздные ночи позволили обходиться без крыши над головой. Вяленая рыба и пироги с курятиной и капустой – всё в охотку съедалось на привалах. Притороченный к седлу Сашки Стрешнева мешок с морковью и яблоками, как и небольшой бочонок с домашним пивом, до поры до времени решили не трогать. Воды в озёрах, реках и родниках, дичи в лесах, и травы на полянах для лошадей было вдоволь.

       Устраиваясь на ночлег у костра, друзья рассказывали свои истории, делились сокровенными мечтами, и договаривались о поочередном дежурстве. Вторую ночь Стёпка Телегин засыпал на посту, вскакивая лишь с рассветом от ржанья своего коня. Ветер, так звали жеребца, в нетерпении поднимал и опускал голову с роскошной черной гривой, бил копытом и просился на волю. На ночь коней привязывали к дереву. Стёпка подбрасывал в костёр хворост, подходил к своему любимцу, похлопывал его, отвязывал обоих коней, и отводил их к берегу, попутно окликая друга:

       – Сашка, хорош спать! Я трапезничать желаю!

       Если бы не лошади, Стрешнев кинул бы в друга какую-нибудь горящую головешку, но он встал, потянулся и побежал на речку, обгоняя Стёпку. За ним сорвался Никифор, его конь, и через пару минут все четверо припали к прохладной воде.

       Пасмурное утро не обещало ясного дня, скорее предупреждало о затяжных осенних дождях. О ночёвках у костра можно было забыть. После водных процедур и завтрака друзья склонились над нарисованной Иваном Стрешневым картой. Полноводную реку Сухону они пересекли днём ранее. Прикинув своё местоположение и расстояние, которое намеревались пройти до вечера, они искали ближайшее на их пути поселение. Примерно в тридцати-тридцати пяти верстах маленькими домиками были отмечены деревни: Ерёмиха и Горка. Чтобы успеть до сумерек, нужно было торопиться. Сашка достал из баула две тёмно-коричневых епанчи*. Побольше – отцову – надел сам, а свою протянул Стёпке.

       – Да мне и так тепло. – Краснея, пытался отказаться Стёпка.

       – Бери, зачахнешь под дождём, далече не уедем!

       Одевшись, и собрав свои вещи, гонцы тронулись в путь. Вскоре по листве засеяли мелкие капли, кони прибавили ходу. Ветер дул со всех сторон, словно игрался с тучами. То сближал их, затемняя и поливая землю, то разгонял, сбивая моросящий дождь, как надоедливых мух. В один из таких периодов «просветления» друзьям удалось перекусить, размять ноги и дать отдых коням.

       После привала друзья свернули в лес. Тропа петляла, становилось всё серее. Благодушие ветра сменилось на нарастающее желание пойти ва-банк. Казалось, он согнал все сизые тучи над лесом. Верхушки деревьев цеплялись за них и клонились под тяжестью влаги. Дождь забарабанил по капюшонам. Вдоль дороги всё пришло в движение. Берёзы, осины, сосны стонали и скрипели, со всех сторон падали ветки. Укрыться от непогоды было негде, кони неслись вперёд, не сбавляя темп. Седокам ничего не оставалось, как довериться животным и вжаться в сёдла.

       Почувствовав опасность, Ветер дёрнулся первым и замедлил бег. В нескольких саженях что-то затрещало, и поперёк дороги упала старая береза, развалившись на части от удара о землю. Лошади успели затормозить и свернуть влево.

       Переведя дух и перекрестившись, Степан осмотрелся. Сквозь дождь и колышущиеся ветви деревьев мигал огонёк. Возможно, померещилось.

       – Кажись, свет!

       – Где? Ни зги же не видать!

       – Вона! За тем деревом!

       Степан спешился, взял коня под уздцы и пошёл на свет, аккуратно раздвигая ветви и обходя деревья. Александр последовал его примеру. Внезапно огонёк исчез, и Степан чуть не наткнулся на высокие ворота. Скорее от злости и отчаяния, чем от радости и в надежде, он толкнул их. Тяжёлые ворота поддались, издав унылый стон, и путники увидели большой бревенчатый дом с одним освещённым окном. Он стоял на пригорке, поэтому огонёк за воротами можно было разглядеть только издалека.

       Саша бросил поводья Стёпке, в три прыжка поднялся на крыльцо и постучал кулаком в дверь.

       – Отоприте, люди добрые! – При этом он повернулся и подмигнул другу.

       – Кого с ветром принесло? – Раздался из-за двери строгий женский голос.

       – Мы из Вологды, заплутали в грозу. Нам до утра токоть. Хоть в пелевню* пустите и лошадей спрячьте.

       – С самой Вологды? Как кличут...?

       – Меня Сашкой. Стрешневым. Сын Ивана Стрешнева, кузнеца вологодского. А друга моего Степкой Телегиным. У купца Матвея Александрова в услужении. Слыхали такого?

       – Воеводу вашего как кличут? – Спросили ещё строже и громче.

       – Так это. Чаплиным Алексеем.

       – Казнили же Чаплина севогод до севогода*.

       – Живёхонек он! Покуль нового не прислали...

       Заскрипел засов, большая дубовая дверь приоткрылась на локоть. На пороге с масляной лампой стояла молодая женщина в светлой рубахе. Рыжие вьющиеся волосы укутывали её лучше всякой шали, а пронзительный взгляд глаз цвета мха заставил Сашку отпустить ручку двери и отступить на шаг. Осмотрев Стрешнева, женщина кивнула Степану.

       – Не стой столбом! Веди своих жеребцов вон туда. – Она показала на тёмное строение справа от дома. Низкий с хрипотцой голос заворожил даже лошадей. Они заржали как-то по-особому, словно почуяли родную конюшню и кадушку с овсом. – Найдешь там сено и воду. А ты, – обратилась она к Сашке и отдала ему лампу, – посвети другу. При входе в углу светец стоит в каменной чаше, зажжешь лучину, токоть с места не сдвинь. Оботрите коней насухо, да приходите на крыльцо. – С этими словами женщина скрылась за дверью.

       Друзья поспешили под крышу. Александр отворил дверь, поднял лампу и заметил слева высокий чугунный светец с лучиной. Ярко вспыхнув, она разгорелась ровно, и уже через секунду разлилось достаточно света, чтобы разглядеть внутреннее пространство. Оно оказалось на удивление вместительной конюшней, разделенной широким проходом на две части. В каждой размещалось по три просторных денника. Здесь было тепло, пахло свежим сеном, кожей от висевших слева сёдел и упряжи, и конским потом. В глубине раздалось сердитое ржанье и мощный стук копыта о стены денника, к счастью, бревенчатые.

       Осмотревшись, Степан со своим конём прошёл вперед. В последнем справа деннике в полутьме он различил огромного чёрного мерина, слишком шумно выражавшего своё недовольство непрошеными гостями. Напротив, слева, волновались молодые кобылки. Возможно, именно их запах, а не сено, привлёк вологодских жеребцов. Вороной же защищал свою территорию, предупреждая о том, что растопчет любого, кто посягнёт на его подружек.

       – Тихо, тихо. Мы с добром. Токоть переночуем и уйдём. – Пытался успокоить коня Степан. Он решил разместить Ветра и Никифора в первых денниках у входа, чтобы поменьше раздражать хозяина конюшни. После того, как кони были насухо вытерты и напоены, Степан взял из мешка морковь и яблоки, вернулся к вороному, намереваясь его задобрить. Вороной лишь возмущённо отвернулся, и казалось, готов был выбить дверь задними ногами. Опытный конюх что-то ласково зашептал, затем подошел к кобылицам и угостил каждую яблоком. Продолжая нашептывать никому неведомые слова, как заклинания, Степан уговаривал вороного развернуться и взять морковь. Конь не сдавался.

       – Ты до утра будешь петь песни этому дьяволу?

       – Тише, он всё понимает. И с ним лучше договориться. Оставят здесь ночевать, заснуть не даст!

       – Ты думаешь, нас на конюшне оставят? – Искренне удивился Сашка.

       – А что? Вона, одно стойло свободно! Всё ж лучше, чем под дождём.

       Друзья подошли ближе к выходу.

       – Стёп, а тебе не показалось, что хозяйка на ведьмаку похожа? Вперила свои глаза, я даже двинуться не мог.

       – Я кроме её волос ничего и не разглядел. Но странно. Ведь должен и хозяин быть у такого мерина. Ни одна же она живёт. Но дверь сама открыла, и никаких голосов больше...

       – Точно ведьмака! Мужа в мерина заколдовала, а нас с тобой в... козлов!

       – Ежели не поспешаете, быть по сему! – Дверь конюшни распахнулась, будто вырванная ветром.

       От неожиданности друзья вздрогнули.


       * Епанча – плащ без рукавов с широким отложным воротником, сшитый из сукна или войлока и пропитанный олифой, у мужчин – с капюшоном. Надевали в непогоду. Как правило, епанчу украшали нашивками (поперечными полосками) в пяти местах по два гнезда. Каждая нашивка имела петлю для пуговицы, поэтому позднее нашивки стали называться петлицами.
       * Пелевня – сарай для мякины, овса и других кормов для скота.
       * Севогод до севогода – в этом году.

      
       Вологодская кружевница. Глава 5. http://proza.ru/2020/02/20/1273