Детей обманывать нельзя!

                Следуя Толстому Л.Н.

   Знаком с Василь Василичем не один год. Никогда он не открывал души, был весел, насмешлив и никогда не показывал, как ему трудно. Но был способен на поступок. Ещё в школьные годы с сотоварищи уходил с лыжами на плече в сторону Белухи и только в вечер появлялся дома глухим, настолько быстрым был спуск на лыжах с гор Алтая. Тогда мы жили в Горно-Алтайске. Ещё был Сталин у власти, а его отец служил в управлении МВД по Горно-Алтайской автономной области заместителем начальника.
   И вот спустя более, чем через полвека, Василий мне поведал такое. Вероятно, приспело. Молчат люди до поры.
-Это преступление: скрывать от детей правду.- Так он начал.
 Своего отца Василия Григорьевича Васильева я считал настоящим отцом, как только его увидел. До этой встречи моя мать писала ему письма, и мне помнится прикладывала мою ладошку к листу бумаги и обводила меж пальцев карандашом. Тогда, после войны мы жили в Жердинске, и я ходил в детский сад. А мать работала в больнице, и иногда по вечерам, обходя свой участок, следуя к больным, брала и меня с собой. Она всегда показывала меня незнакомым и с гордостью произносила:
-Мой сын-. После войны редко кто мог похвастать своим дитём. Много женихов не вернулось домой. И тех, кто народил до войны. 
  Однажды летом мы сели в поезд и поехали в гости. Сколько ехали не помню, но вот приехали в Бийск. На перроне нас встретил отец. Расцеловал мать, поднял меня на руки, опустил, и мы пошли: оказывается путь не окончен. Сошли с асфальта на волнистый грунт, подошли к машине, той самой чёрной "эмке". Водитель в военной форме завёл машину, и мы поехали. Я впервые ехал в автомобиле. Он был ароматен, необыкновенный запах помнится до сих пор, не то что ядовитый выхлоп современных автомобилей. Сидя на кожаном диване неотрывно смотрел в окно. Я и до сих пор люблю смотреть в окно, в поезде, а автобусе, и даже в вагоне метро. А в самолёте, это было давно, особо нечего, от взлёта до посадки.
   Оказалось, что мать и не мать. А настоящая мама, Агния Фёдоровна, жена отца, и мать моей матери, и ещё Миши, и потом Нины,  родившейся через год после нашего приезда в Горно-Алтайск. Всё бы ничего, да появлялась Октюша-лжемать моя, как бы невзначай. Жила она отдельно от родителей, от моего отца и матери. Правда открылась потом, когда я подрос, на одиннадцатом году моей жизни, и то не вся.       
  Пока я ходил под фамилией семьи Васильевых, и мать до гроба была Васильевой.
И так до февраля шестьдесят первого года. Только в очередной, новой для меня школы, оказалось, что я вовсе не Васильев, а Бобров. Это был удар. В четырнадцать лет я впервые по-настоящему перенёс нервную травму. Потерял мать-бабушку, но по-прежнему называл отца папой. Таким образом, у меня при живой бабушке и живом дедушке, не было стариков, как таковых.
   Кто же мой отец? Это выяснилось не сразу. Как-то, когда семья распалась после похорон Агнии Фёдоровны. Я увидел извещение о денежном переводе. Это были алименты от отца из Белоруссии, из Бобруйска, от Боброва Владимира Григоьевича. Настоящий отец платил алименты, а мать, Октябрина скрывала это от меня. Так вот кому она посылала мои ладошки в детстве...

   В начале пятидесятых, ещё до смерти Иосифа Виссарионовича, отец Василия уволился из органов, в звании подполковника, будучи депутатом Верховного Совета РСФСР. Жили они тогда уже в Яркееве, которое разделялось на два селения Верхнее и Нижнее Яркеево.

 От автора.
 В конце двадцатого века при въезде в населённый пункт на дорожном знаке можно было прочесть"ЯРКЕЕВО". В восьмидесятых же годах в атласе автомобильных дорог присутствовало название Верхнеяркеево Башкирской АССР.
 На момент написания прошедших событий Василия не стало, о чём автору не сразу стало известно от его родственников.

  Примечательно, что Василий в семье родителей уже не жил, а поступив в сельскохозяйственный техникум под Курганом после семи классов ушёл из дома. И было это в одна тысяча пятьдесят третьем году.
 
  Как семью из Горно-Алтайска Василий Григорьевич перевёз в Вехнеяркеево-целая история. В СССР в органах НКВД-МВД происходила постоянная ротация. Таким образом, отец Василь Василича был переведён к новому месту службы под Стерлитамак, в ста тридцати километрах от Уфы.   

  Зимний путь.

  Так получилось, что пути дороги мои переплелись с семьёй Василия Васильевича.  От дня моего рождения до окончания мной первого класса, отец Василия сменил восемь должностей в системе НКВД-МВД СССР. При Берии такая практика была системной.
  В школу я пошёл на Алтае, в Арлюке. Потом переезд в Башкирию. Меня никто не спрашивал хочу ли я ехать в далёкие неведомые мне края, но так сложилась судьба, что до осёдлой жизни мне было суждено скитаться вплоть до Чеченской войны.

 В Увельке в десять лет я научился плавать самостоятельно на речке Кабанке. Вначале с ребятами ловил раков, переворачивая камни в прозрачной воде на мелководье. Потом   стал переплывать от большого камня к камню, выступавших из глубины. Однажды в середине лета во время моего купания с сельскими ребятами, появилась Октябрина в сопровождении молодого мужчины. Он был худощав и немного прихрамывал при ходьбе. Матери было тогда двадцать восемь. И для меня было неожиданным то, что она объявила, что нашёлся мой отец. Это было, конешно, откровенным враньём: я кишками чувствовал, что этот мужчина не мой отец. Мать позвала меня домой к родителям, я тогда жил ещё с ними. Папа работал директором зерносовхоза. Жили мы в собственном доме при участке в девяносто соток с садом-огородом; мама содержала коров, овец, коз, гусей, кур. На цепи сидел лохматый пёс по кличке "Мальчик". Во дворе напротив дома была белая баня. Я часто помогал маме по хозяйству, был старшим из детей, даже встречал вечерами стадо, и пригонял во двор коров и овец.
   В доме в тот день был накрыт стол в честь приезда матери и новоявленного "отца". И это событие отмечалось, как род свадьбы. Родственников "жениха" не было. На другой день мать забрала меня в Южноуральск.
   На окраине города близ кладбища рядом с сосновым бором находилось моё новое пристанище. Дом, в который привела меня мать, был намного меньше увельского. Спать мне пришлось на полу в горнице, где стояла кровать "молодых", а родители мужа Октябрины располагались в кухне, одновременно являвшейся и столовой. Днём дом пустовал, так как все взрослые были на работе. Не имея друзей на новом месте я играл во дворе, в огороде самостоятельно. По ночам я часто просыпался от скрипа
кровати. Тогда в моде были панцирные сетки с никелированными спинками. Мне было скучновато в этом чужом для меня доме. С взрослыми я практически не разговаривал. Мужа матери за отца не признавал, и с ним не общался. Через месяц мать сделала аборт, уличив мужа в измене, забрала меня, и мы стали жить на квартире в коммуналке, в центре города. Мать работала воспитателем в детском саду недалеко от седьмой школы, куда я пошёл в пятый класс первого сентября. Приютила нас одинокая женщина, чей ребёнок ходил в группу к матери.
   Но до начала учебного года мать пыталась устроить меня в Суворовское училище, меня надо было куда-то девать. Через военкомат оформляла документы, как мать-одиночка, и я проходил медкомиссию для поступления в суворовцы. Никак тогда не думал, что моя жизнь изменится к лучшему. О своей семье в Увельке я на время забыл. Потом мать получила комнату в бараке, недалеко от городского парка. Я обрёл новых друзей по улице. В свободное время мы играли в футбол. Зимой катались на лыжах или ходили на каток, гоняли шайбу. Мне приходилось таскать воду в дом из колонки за полкилометра и уголь для печи. Зимой часто собирались у соседей в более просторной комнате и играли в лото со взрослыми. Между занятиями был на продлёнке во Дворце культуры, но там мне было неуютно с незнакомыми мальчиками и девочками. Обедать ходили в рабочую столовую, потом я отправлялся в школу. Так было в пятом и шестом классах. Мать я видел редко: она пропадала на работе целыми днями на полторы ставки. Иногда после школы я заходил к ней детский сад. Она меня чем-нибудь угощала, и я шёл домой делать уроки, а если учился во вторую смену, то уроки выполнял на продлёнке. Детство моё было всё-таки одиноким, хотя и бурным, в послевоенной стране. Мать много читала, особенно перед сном. Я же, когда не бегал с ребятами, то слушал приёмник, или брался за книгу. Телевизора у нас не было. По выходным иногда ходил на дневные сеансы в кино. Мать вкусно готовила. Бывали гости, но мне не нравилось, когда праздники переходили в обычные пьянки. Тогда часто звучали  пластинки любовного содержания азербайджанского певца Рашида Бейбутова. Его песни были тошнотворны на фоне неустроенной жизни моей матери. Потом не раз она сожительствовала, и всякий раз неудачно. И оттого в восемнадцать лет я ушёл из дома на военную службу, и больше никогда с ней не жил. При том, что навещал изредка в очередных офицерских отпусках. Характерен тот факт, что она не позвала меня по увольнении с действительной военной службы в запас, к себе, в Чебаркуль, чтобы я жил рядом. И не захотела переезжать ко мне под старость лет, хотя я настаивал вместе с женой. 

   Я слушал Василия, которого никогда не называл дядей, а был он мне за старшего брата, и вместе с ним переживал его страдания, лишения и стыд за то пошлое в советском прошлом, за рукоприкладство его отца, и стыдился истерик будто своей, пьяной матери, хотя понимал потом, что её военное детство, бомбёжки немцев в Бресте, бесследно не прошли. И конечно, неустроенный быт, её конфликты с родителями, и рано ушедшая в мир иной мама, Агния Фёдоровна, всё это наложило отпечаток, и как клеймо сталинского времени, и конечно же тайная связь с отчимом, который её удочерил, после гибели Андрея, первого мужа Агнии...

  Василия давно уже нет в живых. И теперь я его по годам пережил, и некому возразить, так ли это было, может быть я в чём-то ошибся, или не договорил, и многого из его жизни не знаю, но в целом, что он претерпел мне известно, даже под конец его жизни, достигнув положения главы администрации района в Курганской области, он потерял семью, детей, женившись перед пенсией на неизвестной мне женщине, которая скрыла факт его смерти на больничной койке, и мне до сих пор не известно, где он захоронен.
   А я любил его, как брата. И теперь люблю. Потому, как ближе него, у меня никого не было. Вероятно, это генетически через бабушку Агнию, которую я бабушкой никогда не называл. Я и её пережил на два десятка лет.
   
12 февраля 2016 Х.В.

   В лето 2016-го года побывал на Урале, в Чебаркуле, где много лет, оставив военную службу, вместе с женой ухаживаю за могилами двух матерей: Агнии Фёдоровны и Октябрины Васильевны. Первая мама моя и Василия в детстве, вторая-настоящая мать, с которой я жил до восемнадцати лет с пятого класса до окончания школы на протяжении семи лет, и ещё в Яркееве два года в начальных классах.
   Отдохнув в Чебаркуле после утомительной дороги у бывших соседей, мы отправились в Курган ранним утром через Челябинск к моей двоюродной сестре Марине,дочери покойного Василия.
   Дорога в воскресный день была свободна, задержки были на участках, где проводился ремонт. К двенадцати часам по разбитым переулкам я подъехал к дому Марины. Основной целью поездки являлось посещение кладбища, где захоронен Василий  Васильевич. У Марины передохнули, попили чай, и сев в машину выехали в Половинное. Марина показывала дорогу, и путь через город проехали без особых затруднений. Город Курган несравненно меньше Челябинска, в котором я хорошо ориентируюсь. Посёлок Половинное-районный центр находится в девяноста километрах от Кургана недалеко от границы с Казахстаном.
   Меня не удивила запущенность могилы. Бывшая жена не жаловала покойного, а дочь долгое время находилась неизвестно где. Достал из машины инструмент и стал приводить могильный холмик в порядок. Жена и сестра помогали пропалывать в ограде землю от сорняков. К Марине приехали под вечер, за ужином помянули Василия. Долго говорили, смотрели фотографии. Легли спать поздно, но на новом месте я долго спать не могу. Встал с рассветом. Разбудил жену, и в шесть часов выехали в Чебаркуль, чтобы меньше было преград в дороге.
   Челябинск встретил нас заторами, и чтобы не застрять в центре я решил проехать по северной окраине города, но и тут на спуске к реке Миасс случился затор. Летнее солнце припекало. Спасал климат-контроль моего японца. Короткая передышка, чтобы поесть мороженое и купить план города. Остановился напротив улицы Кирова, примыкающей к проспекту Победы. Еле узнал этот район, шутка ли: не был тут с 1967 года. Когда от реки стал подниматься в гору, пересёк Свердловский проспект, далее  мимо забора ЧВАУ(Красные казармы), где учился три года и вышел лейтенантом. Проехал Колхозный в сторону объездной дороги на Полетаево. Автодром училища не обнаружил, видимо снесли под застройку микрорайона.
   В Чебаркуле проехал мимо улицы Первое мая в Миасс, минуя Еловое, в котором жил в юности. Решил отдохнуть на Тургояке, искупались в озере. Гостиницы недалеко от озера не нашли, и я не раздумывая поехал на Златоуст, чтобы коротким путём выехать на дорогу М5 в сторону Уфы.
 
   Теперь Марина навещает нас, когда приезжает навестить младшего сына в Кубинке. Два года назад, провожая её на Казанском вокзале, дал ей денег, чтобы она поставила отцу новый памятник, но по сей день мне неизвестно ничего: Марина хранит молчание, а я не спрашиваю. Если приедет к нам в этом году, выясню.

17 февраля 2020 Х.В.