Николай Васильевич Гоголь и Лев Николаевич Толстой

Серия философского юмора
опус № 1.2
А.В. Миронов


Николай Васильевич Гоголь и Лев Николаевич Толстой

Веселая осенняя муха танцевала кадриль, а небесный пастух гнал по небу стада пушистых овец. Солнце на прощанье ласкало землю, расставаясь с ней на время зимних темнот и морозов.
Николай Васильевич Гоголь размерено писал третью часть «Мертвых душ», вторая часть уже лежала в рукописи на столе писателя и радовала своей толщиной. Великий русский писатель нежно дотрагивался кончиками пальцев до кипы страниц, исписанных мелким «гоголевским» подчерком, и тихонько радовался. В его мучительной жизни, вечного мечущегося в рамках бытия сознания наступили редчайшие минуты спокойствия. Часы объединялись в дни, потом в недели, а Николай Васильевич сосредоточено работал. Легкие воздушные образы складывались в страницы и главы. Никогда не писалось столь радостно и безмятежно. «Господь простил меня», – думал Николай Васильевич, духовное веселие посетило сердце, словно на Пасху, и не покидало его ни на минуту. Ему легко открывались потаенные истины. Мысль не обгоняла перо, и слова мягко ложились в бумагу.
Все прекрасное, увиденное и узнанное им в России, становилось обдуманными и четкими образами персонажей.
В один из вечеров, предшествующих Великому Посту, Гоголь решился прочитать вторую часть поэмы. Его била нервическая дрожь, которую он собирался унять перед началом декламации быстро выпитым стаканом холодной воды.
– Вы готовы, Николай Васильевич? – обратился к нему Алексей Константинович Толстой, родственник великого яснополянца земли русской и сам поэт и писатель.
Гоголь залпом выпил воду и спросил для пущего облегчения:
– Белинского нету?
Неистового Виссариона Гоголь боялся не столько за характер, сколько за грубую безаппеляционность, способную поранить его истерзанную душу.
– Николай Васильевич, только проверенные люди. Никаких «белинских» пускать не велено.
– Ах, если Белинского нет, пожалуй, начнем, – и Николай Васильевич начал читать, поражая слушателей объемным звучанием русских видов.
Закончив, он, наконец, рискнул взглянуть на слушателей, в глазах многих он видел слезы радости, задумчивую улыбку (которую ценил выше других выражений лиц). Среди взрослых затесался мальчик. С легким румянцем на лице он сидел в первом ряду, надев каменное лицо и неприлично положив ногу на ногу. В тишине, когда еще не растаял голос гениального писателя, раздалось чеканное:
– Ничего положительного, – отметил мальчик, потом добавил с весьма серьезным выражением на лице, – что ж, будем хохотать.
На него зашикали удивленные офицеры и штатские, дамы от возмущения подняли бурю веерами, от которой мальчика и сдуло. Постепенно все улеглось, казалось, инцидент исчерпан. Но из-за закрытых дверей вдруг раздалось сквозь всхлипывания и набежавшие внезапно сопли:
– Все Белинскому расскажу, чем вы тут занимаетесь!

23 марта 1915. Гоголь Н.В. Литературное наследство. Т. 196