когда шефа нету

                К О Г Д А    Ш Е Ф А    Н Е Т У

       Михал Палыч сидит в самом углу,  в основном молча, каменное извяние порядочности и строгости.  Он очень похож на людоеда из японского мультика.
       Иногда он говорит своё веское слово, радует толпу.
       На коварные намёки отвечает единообразно:
       -- Не пью.  Завязал.  С шейсят шестого года!
      Все  недоверчиво смеются.
      Голос у него густобасовый.  Сам солидный,  бородатый.  Выглядит молодо:  лет на тридцать – пятьдесят.
       Есть у нас инженер Шахиджанов.  Надо сказать, что слово инженер у нас оскорбительным не считается, но и не считается титулом.  А Шажиджанов получил этот персонально: как-то его попросили к телефону как инженера Шахиджанова.  Бедняге еле удалось скрыть своё смущение и объяснить, что это звонила дореволюционная тётушка.


      Как-то инженер Шахиджанов посмотрел на Михал Палыча и сказал, подумав:
      -- Э, армянин, надо шить узкие брюки, а то эти висят на тебе  как на вешалке!
      -- Зачем мне узкие брюки, – резонно ответил Михал Палыч, – и так ноги тонкие как у паука!
        ( Всеобщий восторг)
       Любимой темой Михал Палыча является кот, который падает от голода,  едва жена  уезжает в отпуск.  Михал Палыч иногда даёт коту что-то из холодильника, но кот  только нюхает, не ест, шерсть лезет, он грустно смотрит на Михал Палыча.

         Михал Палыч не армянин.  Это так его зовёт инженер Шахиджанов.  У него есть естественное и подсознательное стремление к армянизации окружающей среды.

          Когда шеф составляет график отпусков, Михал Палыч говорит, что надо узнать, когда в отпуск собирается жена. 
          -- А то совпадёт!

          -- Вера, -- говорит Михал Палыч, -- сидит тут, перекладывает бумаги.  А муж её таскает теодолит по снегу, синий как упырь.

          -- Мордюкова-то развелась с Тихоновым.
          -- А кто же его соблазнил? – спрашивает Михал Палыч.
          -- Наталья Савельева, эта молодая «Война и мир«.
          -- Ну и молодец, правильно сделал!  Надо и  мне тоже менять старую на молодую…
           Общий взрыв ликования.
          Вера подумала и сказала
         -- Куда вам молодую,  вы и старую не тянете!
         Снова всеобщее ликование.
         Вера моментально что-то сообразила и покраснела.

         -- Простыл я, и температура стоит,  --  внушительно говорит Михал Палыч.  Он никому не жалуется, ни к кому не обращается. – Наверное,
надо  писать заявление в профсоюз:  прошу  выдать пару исподников  для поездки в Зеленчук. 

         -- Ара, пойдём курить! – зовёт он инженера Шахиджанова, поскольку Шахиджанов совсем не курит.
          Все в восторге, а у Шахиджанова на глазах слёзы умиления:
          -- Вах, Абрамян!  Проснулся голос крови!   

          Михал Палыч сегодня с тяжёлого похмелья расчувствовался и начал свои истории.  Оказывается, почти все из них я слышал, а уж другие в нашей группе -  и подавно, но он – великий рассказчик, все слушают с удовольствием,  будто в первый раз и смеются.
        -- А помнишь, Валера, был у нас Иван Семащенко?  Как-то засиделись мы за граненным стаканом…  Потянуло меня на любовь.  Пришёл я с Ирухой в гостиницу…  Помнишь, была колхозная гостиница возле рынка?  Ещё до того,  как рынок сгорел.  Ну, я администраторше говорю: мне номер нужен.  Она мне отвечает: три рубля.
         Михал Палыч делает своеобразное движение, будто достаёт деньги из кошелька и протягивает с просительным  огорченным видом:
        -- А у меня только два рубля осталось, -- меняет голос.  – Вот, говорю, больше нету, только два рубля…  Ну,  нет больше денег, только два рубля… Ну, нет больше денег… Она говорит:  иди гуляй.
        Пауза.
       -- Ну, я и пошёл.  Иду, смотрю – Семащенко… У него такая шапка была – пирожок… голова наклонится – шапка – хлоп, свалилась… Иван – на колени, достаёт шапку, так и передвигается… А говорил, зараза, что идёт на дружину… Я подошёл, спрашиваю: куда ты?  Дежурить, отвечает.  Ты представляешь?  Я его стал поднимать, а он повис на мне, ноги поджал, говорит – идём на дружину!  Ку-да – на дружину!  Смотрю,  останавливается спецмедслужба…
        Пауза.
       -- В кабине сидят Петро и Толик, соседи, – дверь в дверь тогда жили.   Конечно, милиционеры…  Что, спрашивают, делаешь?  Надо, отвечаю, парня домой отвести…  А куда?  Да рядом с нами, недалеко он живёт.  Загрузили мы его в будку, залез туда и я, поехали.
        Пауза.  Михал Палыч делает вид, что вспоминает.
       - Приезжаем.  Стоят его отец и мать.  Вытаскиваю Ивана за ноги из будки.  Отец спрашивает,  -- Михал Палыч делает грозный вид. – Ты с ним пил?  Нет, говорю! – вид у Михал Палыча такой честный, что все верят, что не пил он с Иваном.
          -- А кто ты, спрашивает?  Ну, я сказал.  Тогда помоги занести его на четвёртый этаж…  Помог я и пошёл…
         Иду мимо на другой день, смотрю – сидит на балконе, курит и смотрит вниз, кто идёт куда.   А его на балконе старики заперли, чтобы никуда не ушёл, не напился.  Увидел он меня: привет, возьми бутылку.
        Михал Палыч  делает строгое, благообразное лицо:
        -- Понимаешь, говорю, жена дала денег немного, чтобы в магазин... Он мне - железный рупь.
      Михал Палыч поднимает ладонь щепотку, резко разжимает пальцы…
      -- Дзинь!  Купил я ему бутылку, а он уже снял бельевые верёвки, спускает.  Привязал я бутылку, он её и поднял.   Буль-буль!  Старики приходят, а их сынок уже торчит.  Представляете?  Сидел на балконе, никуда не ходил – и пьяный уже.
        Все смеются.
        -- Да,  -- говорит Валера, -- тогда его называли молодым талантливым алкоголиком.
         -- У него была такая плоская бутылка, -- быстро перебивает Михал Палыч, -   зайдёт в туалет на работе, посмотрит… -  Михал Палыч крутит  показывает, -- Буль-Буль-Буль!   Постоит.  Снова: буль-буль-буль!
         - Он умудрялся пить,  не вынимая бутылки из кармана, -- показывает Валера, как пил Семащенко.  И потом задумчиво добавляет: - - Сейчас ему тридцать два года.  А это было десять лет назад, работал он у нас…
         Я поражаюсь его молодости – чуть меня старше – и вспоминаю, что, оказывается,  этот самый Иван в мои школьные годы был мне знаком…
        Михал Палыч рассказывает новую (старую) историю:
      -- Выдал нам местком деньги, послали в Архыз за елкой;  приезжаем – стоит шлагбаум, какая-то старушка.  Заходим мы в домик – сидят два карачаевца.  У одного лицо узкое, шапка аж на ушах висит…
         Михал Палыч пальцами оттопыривает уши.
         -- У другого пачка вот такая…  А шапочка на макушке.
        Михал Палыч надувает щеки, показывает руками ширину лица и как на затылке шапка чудом держится…
       -- Сидят они и поют, -- Михал Палыч изображает: -- А-а-а-а-а!
       Все смеются.
        - Толстый поёт тоненьким голоском, вот так: а-а-а!  А тонкий – басом…
        Снова смех.
         Ну,  заходим мы к ним, спрашиваем: нельзя ли ёлку?  Посмотрели они на нас и говорят: нельзя ёлку.
        С хорошим, карачаевским акцентом говорит Михал Пвлыч, «Т» с придыханием…
         -- Ну, мы на стол бутылку водки.  Посмотрели они на водку, потом на нас.   Есть, говорят, ёлка, только нехорошие, однобокие… Мы ещё одну бутылку на стол.  Ну, говорят, ничего, найдём хороший ёлка!
          Очнулись – стоит лесник и  косится на четыре бутылки.
          «Когда приехал?» -- «В пять».
         «Ёлка надо?» -- «Да, ёлку»
         «Без меня водка пить – ни черта ёлка не будет!»
         «Как, говорю я, мы тут с вашими лесниками уже договорились!»
         «С какой лесниками?»
         «Сидели тут».
         «Это не лесники , пастухи, овец пасут!»
          Взрыв смеха.
         -- Ну, поставили мы на стол ещё две бутылки…
         -- Сколько же у вас водки было? – интересуется кто-то любознательный.
         -- Десять бутылок,  -- солидно отвечает Михал Палыч, -- я же говорил, местком на ёлку деньги выдал, -- и продолжает: Выпили мы, смягчился лесник – идём, говорит, в лес, за ёлька. Я и пошёл. Идём по лесу, лесник спрашивает: а какой тебе  ёлька надо?  Я говорю: в центр зала надо поставить. «А, говорит лесник,  знаем!  Мы быль в Ессентуки, в центре…  От такая тебе надо – показывает – метров четырнадцать. Бах-бах – и срубил.  Ну, я от макушки шагов шесть отмерил, отрубил макушку и говорю леснику:  я больной  человек, печень, взялся за верхушку, он за корень, шатается, но несёт.



***