Проказник Васька

Эта история приключилась в одной из деревень нашей необъятной страны в погожий летний день ранним утром. Размеренно не спеша поднималось ленивое солнце, пьяняще кружила голову, покрытая росой, душистая трава. Устав от ночного бдения, кое-где ещё лениво брехали дворовые собаки. Мычали коровы, кричали петухи и разноголосым хором пели птицы гимн началу дня.

Покой, благодать! В сельской местности жизнь всегда мирная, неторопливая, в постоянных хлопотах, но без спешки и суеты.
Блаженное умиротворение сегодняшнего утра в одном из дворов было нарушено беспокойным куриным переполохом и истошными воплями Марии Ивановны: «Ах ты ж, сукин сын, ах ты ж, гадёныш, скотина ты лохматая, догоню – убью, гада! – она бегала по двору с веником и заглядывала во все его углы. – Да чтоб тебе пусто было, чтоб тебя машина сбила, да чтоб ты крысиным ядом отравился!»

– Уймись, оглашенная! Чего с утра завелась? – Семён Петрович – муж Марии, заспанный, вышел на крыльцо, сел на ступеньки, неторопливо закурил.
– Этот негодник опять цыплят передушил! – Мария, не найдя кота, опустилась рядом. – Что делать будем? Сил моих уже не осталось. Огурцы все надкусанные – ну скажи, где это видано, чтобы кот огурцы жрал? А? Ну съел один – Бог с ним, ан нет же, скотина, что хохол: не съест, так понадкусывает каждый. Клубнику помял! Лежбище себе на грядках устроил! Ишь, барин какой!
– Зато красивый, – потянулся, зевая, Семён.
– Да какой прок от его красоты! За всю жизнь ни одной мыши не поймал! Крыс боится! Где это видано! Зато второй выводок цыплят передушил, ирод проклятый!

Мария ругалась, всё больше распаляясь, повышала голос и вскоре уже голосила на всю деревню: «Всё – уноси эту сволочь из дома, чтоб глаза мои его не видели! В речку, в речку его! Всё, хватит! Надоел!»
Встала, решительно хлопнула себя по бёдрам. Семён знал этот жест и это «Всё», после которых спорить было бесполезно, себе дороже.

Васька же затаился в самом дальнем тёмном углу под крыльцом и одним глазом осматривал двор из-за широкой деревянной опоры. Своим кошачьим умишком понимал, что хозяйка без настроения. Возможно, он сам где-то набедокурил и теперь ему надобно быть смиренным и покорным.
А у Семёна заныло сердце и на глазах выступили слёзы – ведь любил он Ваську крепко, но и непримиримый характер супружницы знал.

– Мать, – жалобно протянул, – не могу, что хочешь делай – не пойду я на это. Он же, как член нашей семьи. Сама его «Сыночком» называла, из соски кормила, всю зиму спите в обнимку, а теперь топить… Не сходи с ума, даже не проси, не буду… не буду и всё тут! Не смогу я.
– Захочешь, сможешь! – сказала, как отрезала, Мария. – Что хочешь делай, но чтоб эту скотину я больше не видела.
И для пущего устрашения предложила это дело возложить на Егора Кузьмича.

Семён вздрогнул. Сам он, высокий крепкий старик недюжинной силы, был добрым и очень даже сентиментальным. Для него курицу зарубить было тяжко. Обычно перед этим Мария наливала ему стопку-другую самогонки, а уж поросёночка резать и вовсе приходил Егор – давнишний друг и сосед. Тому убить животину не составляло особого труда, а слабость Семёна в этом деле всегда была поводом для насмешек: «Ишь, жалостливый какой, а сало-то, поди, в три глотки жрёшь. Тебя мясом не корми – захиреешь и помрёшь. А в природе так: ежели не ты поросёночка съешь, так он тебя слопает». И мелко высоко, по-бабьи хихикал.

– Ладно, будь по-твоему, – слукавил Семён Петрович.
Топить кота он, конечно, не собирался. Решение отнести его в придорожное кафе на трассе, что проходила за речкой, возникло спонтанно и очень обрадовало. «Закрою его незаметно в какой-нибудь подсобке и убегу, – подумал он, – там животинка и прокормится – проныра ещё тот. Главное, быстро ускользнуть, чтобы следом не увязался».

Но на душе было муторно – любил он сибиряка Ваську – большого, пушистого, в широких штанишках на задних лапах. Огромные широко и немного косо поставленные зелёные глаза, длиннющие усы, пушистый веером хвост и пучки меха меж массивными крепкими пальцами. «Красив, шельмец», – бывало говорил Семён и прижимал к сердцу, любившего посидеть на руках, кота.

До этого у них были одни похотливые кошки, приплод которых три-четыре раза в год топили в речке, но зато Мурки и Муськи не только ловили мышей, но и гоняли крыс. Ваську же кошка ухитрилась спрятать на чердаке, а когда вынесла в зубах во двор показать, то все ахнули, не понимая, как у гладкошерстой невзрачной Мурки родился такой писаный красавец! И в этот же день кошку сбил пьяный водитель. Котёнок пищал и тыкался Марии в подол, словно понимал потерю и оплакивал мать.
– Ах ты ж кроха! – причитала старуха. – Страдает, словно понимает что. Не бойся, маленький, никому тебя не отдадим.
Кормила малыша из пипетки, носила, как ребёнка, на руках. Баловала, зацеловывала и причёсывала вечерами, сидя на крыльце, густую длинную шёрстку.
А Васька вырос ленивым, избалованным, но зато был самым любимым из всех предыдущих кошачьих ровно до тех пор, пока не начал таскать цыплят…

– Внуки приедут – чем кормить буду? – жалилась Мария. – Почти всех птенцов, подлец, уничтожил.
– А куда Ваську дела, что им скажешь?
– Что надо, то и скажу, – Мария в своём решении была непреклонна, – неси этого убивца с глаз моих долой!
Характер жена имела вздорный, склочный и в целом – скверный. Семён это знал и понимал, что спорить с ней бесполезно.

– Надо же, как день не задался… – тоскливо подумал он и пошёл за Егором, всё вместе спокойней будет. – Эх, Васька, Васька…

Кота поймали, завязали в мешок и спрятал Семён его у себя за пазухой. Васька на удивление сидел спокойно, видимо решил вести себя сегодня, наозорничавшись, тихо.
От этого на душе у Семёна Петровича стало ещё горше: «Доверяет, а я…»

Вышли за околицу, перешли речку и впереди до кафе стелился бесконечным цветастым ковром луг.
– Вот, что за порода – бабы, – рассуждал, заглядывая снизу верх в глаза Семёну, низкорослый тщедушный Егор, – если любят, то насмерть; ненавидят – ещё хуже. С какой стороны ни взгляни – одна беда от них, одно горе. Это же надо, барыня какая, кота утопить приказала! А ты, слабак, и повёлся.
Да-а… с большим брачком вторичный продукт получился – можно сказать, что совсем не удался. Формами может и получше, чем мужик – грудь там, бёдра, а характер у них самый, что ни на есть, сволочной вышел. Вот ежели бы я из мужицкого ребра бабу лепил, то, клянусь, создал бы её немой. Как есть – немой. Формами можно было и покруче сварганить, а вот язык укоротил бы на весь размер.

– Свой укороти, пустомеля! – Семён Петрович снял картуз, вытер им пот и мокрый убрал в карман. – Припекает, однако.

– Ну вот скажи, – не унимался Егор, – какого рожна твоя Мария орала на всю деревню, что Васька у вас всех цыплаков потаскал? Вся округа слышала, а тапереча что? – старик выдержал многозначительную паузу. – А вот что: у кого какой птенец свернёт себе шею – на вашего кота и свалят, и будете вы из-за горластой бабы-дуры возмещать весь падёж птицы в деревне. Вот так-то.

– Оно и правда, – вздохнул Семён и как-то вдруг, в один вмиг от страха взмокла спина. Он ещё не увидел, а уже почувствовал жестокий звериный взгляд. Схватил за шкирку, продолжающего рассуждать о женщинах Егора и прошептал: «Стой, балабол…»

Большая свора собак молча и пристально глядя в глаза замыкала кольцо вокруг не на шутку перепуганных путников.

Многочисленная собачья стая поселилась на старой заброшенной мельнице ещё осенью. В сельской местности собак не выбрасывают и поговаривали, что привезли и оставили их здесь из какого-то приюта, что якобы создали, но на самом деле прикарманили выделенные на это дело денежки. Время такое пришло – непорядочное.
То, что животные были городскими, указывало разномастье: в своре было всякой твари по паре. И мастифы, и ротвейлеры, и овчарки всех мастей, и терьеры во всём многообразии, ирландский волкодав, несколько лаек, такса и даже один пекинес. Животные одичали, обросли и, сбитые в стаи, стали опасными для людей.

Старики замерли, взгляд опустили – боялись зверю в глаза смотреть и совсем не знали, что делать и как спасаться.

– Вот, дурак, поплёлся за тобой, теперь ни за что, ни про что, пропаду, – шептал, умирая от страха, болтливый Егор. – Ты то вон какой здоровенный, может и не сожрут всего – что-то да останется, а я мелкий – обглодают так, что и косточек не найдут. Ой-ёй-ёй…

Собаки молчали и только нервно подёргивались верхние губы, обнажая зловещие челюсти с мощными клыками. Мелкие потявкивали. «Что делать?» – судорожно думал Семён. Беспокойно заёрзал за пазухой кот. Собаки сжимали кольцо окружения. Некоторые начали грозно рычать. Стало реально страшно.

– Бросай кота, – не шевелясь, громко зашептал Егор Кузьмич, – кота, говорю, бросай! Ваську и так топить собирались, а так… может быть нам жизнь спасёт…
Семён молчал.

– Ваську пускай! – заорал, готовый в панике к побегу, Егор. – Может спасёмся!
Делать действительно было нечего, и Семён медленно без резких движений вытащил мешок из-за пазухи. Особо ожесточённые собаки залаяли, стали подходить ближе. Старик, не дыша, одним махом вытряхнул, приговорённого к смерти, кота из мешка, но… Васька, похоже, уже в полёте, верно оценил обстановку.

Не увидев рядом ни одного дерева, умный кот, не касаясь лапами земли, всего лишь пару раз оттолкнувшись от хозяина, вмиг взлетел ему на голову и вцепился в неё всеми когтями сразу. Нестерпимой болью они вонзились под кожу, а некоторые даже в кости черепа. Семён взвыл от боли, собаки грозно залаяли и… не известно, чем бы закончилась эта страшная история, кабы не проезжал мимо на своём дребезжащем мотоцикле участковый. Он уже издали заметил нештатную ситуацию и, увеличив скорость, направил мотоцикл в самую гущу собак. Псы разбежались, а объятые страхом старики не могли сдвинуться с места. Тем более голова Семёна ужасно болела, и горячими струйками стекала по лицу кровь. Кот некоторое время сидел на голове хозяина не шевелясь.

– Миша, – Егор кинулся обнимать участкового, – ты же нас от смерти спас!
– Ваську сымай! – корчась от боли, завопил Семён Петрович, но не тут-то было. Все восемнадцать кошачьих когтей намертво вонзились в голову старика.

Пострадавшего с котом на голове усадили в коляску мотоцикла. Васька, напуганный до смерти, силой попытался вытащить из черепа хозяина застрявшие когти, нанося этим просто нестерпимые боли Семёну! И мужики решили оглушить кота. Они надели на голову несчастного старика мешок и огрели Ваську палкой по голове. Кот дёрнулся и затих. «Убили», – подумал Семён и… заплакал. Благо, что под мешком этого было не видно. И в таком виде пострадавших доставили на ферму к ветеринару.

– Да, – тот, едва сдерживая смех, почесал затылок, – всякое я видал, но такое…
Когда мешок сняли, к всеобщей радости, Васька оказался жив – он просто до такой степени испугался, что, оглушённый, решил сидеть смирно до полного своего освобождения.

Доктор, не раздумывая, первым делом усыпил кота и под основание состриг ему когти. Перевязав все лапы, спящего отложил в сторону.

С Семёном дело обстояло сложнее. Кошачьи когти являются страшным рассадником заразы и даже есть такой термин, называемый в народе «болезнь кошачьих царапин», а по-научному «фелиноз». Посему ветеринар вначале сбрил густую седую шевелюру старика, после тщательно обработал всю голову спиртом и когти, что застряли под кожей, вытащил, обильно замазав раны зелёнкой, а вот те, которые вонзились в кости черепа – просто обстриг и посоветовал обратиться к травматологу.

Повязку на голову пострадавшему врач наложил чепцом, завязав её концы под подбородком, обколол антибиотиками, и отправились старики с котом домой на единственной раздолбанной машине скорой ветеринарной помощи.

– Принимай, Мария, – закричал с порога Егор Кузьмич, – в меру общипанные, но не побеждённые.
Мария не слышала, она горько плакала – до боли жалея Ваську! Она горячо раскаивалась, что отправила мужа топить кота. Сердилась и на Семёна, что тот был безвольным слабаком и во всём её слушал. «Подумаешь, цыплята, огурцы, – виноватилась она. – А Ваську… красавца писанного, ласкового… родного… где теперь искать!»

В своём горе не сразу заметила в дверях странную жалкую компанию: бритый, словно в детском чепчике из бинтов с бантиком под подбородком, бледный и уставший Семён держал на руках спящего кота со всеми перевязанными лапами. Без травм, лихорадочно возбуждённый Егор что-то, судорожно размахивая руками, рассказывал, тарахтя, как сломанный двигатель, заикаясь и проглатывая слова, про страшную звериную стаю на лугу… про огромные клыки, обглоданные косточки, про дурака Семёна, что послушал глупую бабу…

– Что случилось? – заорала, перебивая его, охваченная ужасом Мария Ивановна. Покачнулась, зажмурилась, прикрыв ладонью в немом крике рот.
– У мужа твоего черепно-мозговая травма, у кота – ранения конечностей, но главное, Мария, все живы, а ведь могли бы и не вернуться… – Егор вдруг устало выдохнул и сник, украдкой вытирая слезу. – Так что, соседка, у нас у троих сегодня второй день рождения… Наливай…

Успокоившись, все выпили и радовались удачному спасению, а более всего тому, что не угробили животинку!

Вечером Мария кормила любимого питомца куриным мясом и даже накрошила рядом свежих молоденьких огурчиков, но Васька их, конечно же, есть не стал. С грядки-то оно вкуснее.

Семён Петрович к травматологу не поехал и долгие годы, рассказывая эту историю, предлагал пощупать у него в черепе вросшиеся кошачьи когти. Не верите? Поезжайте к нему в гости – это приключение Семён с Егором вам расскажут намного интереснее и подробнее, чем поведала я.

Да, участковый наконец-то добился отстрела опасных бродячих псов, стая которых давно одичала и терроризировала все деревни вокруг. Жаль, конечно, ну а что было делать…


18.02.2020