Старики. Любовь Ивановна

Августовское утро, как обычно, выдалось теплым. Со своими родными – мамой, дочкой и племянником – на автостанции мы ожидали опаздывающий на пару часов автобус из соседней нам Украины. Мы встречали мою тётю – двоюродную сестру моего покойного отца. Последние годы мы мало общались с ней, поздравлю её по телефону с праздниками пару раз в году и всё. А бывало раньше, лет тридцать с лишним назад, запросто ездили друг к другу в гости, правда, границ тогда не было, и заморское слово «виза» нам было незнакомо. И в тётину деревню транспорт ходил исправно, по расписанию. Помню, когда была маленькой, и папа был молодой, помогал он строить дома своим сёстрам, и гостили мы у родни, как мне казалось, говорящей на интересном языке. Это там я ела большие паровые вареники с творогом и вишней, залитые густой сметаной, это у тёти в саду впервые увидела белую вкуснейшую черешню, и разного сорта абрикосы, и груши, которые изредка видела на рынке. В летней кухне в бидонах стояли пахучий мёд и подсолнечное масло, в мешках – сахар, разные крупы, – ешь, чего хочешь. Помню, как многочисленная семья папиных двоюродных братьев и сестёр много работала, и жили весело, дружно, все друг другу помогали.

Сейчас там остались жить только две престарелые одинокие мои тёти, их дети и внуки разъехались по большим городам Украины, тяжело пережили события в Крыму, разъединившись теперь на неопределенный срок. Нет того цветущего колхоза-миллионера, осталось несколько стареньких домов, с такими же, как дома, хозяевами, которые с трудом доживают свой век еле-еле сводя концы с концами.
Солнце уже начинало подниматься. Я переживала за тётю Любу, которая должна сделать несколько пересадок, что бы добраться до нас. Дело в том, что я недавно позвонила ей и предложила съездить на её родину, где родился и мой папа, и где я проводила школьные каникулы в гостях у своей родной бабушки. Тётушку даже не пришлось уговаривать, несмотря на её многочисленные хворобы и долгий, нелегкий путь, она с радостью согласилась. К назначенному времени мы на машине ждали её на автовокзале.

– Вон она! Смотрите, с полочкой! – Первой её узнала моя мама, и радостно замахала рукой. А у меня почему-то подкатил ком к горлу, я понимала, что это моя тётя, но не думала, что вот так быстро становятся немощными старики. Из-под платочка, сдвинутого на затылок, видны были, абсолютно белые, взлохмаченные волосы. Опираясь на трость, высокая тетушкина фигура делалась сутулой. Она широко улыбалась нам своим полупустым ртом.

До деревни пришлось ехать больше двух часов, и всё это время не так, как по телефону – вкратце, а вдоволь, мы разговаривали, то смеялись, что-то вспоминая, а то с грустью замолкали. Несколько раз петляли, выбирая не ту дорогу. Люба читала таблички с названиями хуторов, которые мелькали вдоль дороги, внимательно всматривалась в пролетавшую местность, тетушка кивала головой и громко возмущалась:

– Ничего не узнаю! То нет целого хутора, а то крыши торчат высоченных коттеджей. О-хо-хо! – Вглядываясь в пейзаж за окном, аккуратно ехавшей иномарки, тетушка с грустью подытожила: – А вот поля такие же, как на Украине: немалые, созрелые, да убирать их, видно, тоже некому, – она потерла рукою дрожащие губы и крепко зажала рот, по-видимому, чтоб не разреветься. И вдруг воскликнула, перепугав всех, – а воздух, какой! А, девки!? Воздух-то какой! Чистый, родной! Сбылась моя мечта, я – дома! – В машине засмеялись.

По хорошей дороге, заглядевшись на неузнаваемые места, мы легко проскочили и мимо своей деревни. Племянник развернул машину и медленно, по-черепашьи ехал по улице, где жила когда-то тетя Люба с мамой и семья моего отца, где я гостила на каникулах у бабушки, и гоняла на велосипеде по этой пыльной дороге. Улица закончилась.

– А где все дома? Тетя, Ваш дом куда делся? Бабушкин был второй с краю. А люди где? И спросить не у кого! – возмущалась я, не узнавая и не понимая ничего, – пять огромных построек вместо всей деревни?
Я ждала увидеть бабушкин старенький дом, хотелось пройтись по саду, по лугу за огородом. Ничего этого не видела, кроме длиннющего железного забора и, непонятно каких размеров, построек. Заныло у меня все внутри, стиснулось. Всё было другое, не родное.
– У нас сельсовет и клуб меньше был! – поддержала моё недоумение мама, оглядывая высокие строения.
– Кто ж тут живе? Неужто кто из наших? – пытаясь заглянуть за высокие заборы с обеих сторон улицы. Возмущенно жестикулируя, обхватывала руками голову, тетушка громко удивленно возгласила: – Да что же это такое? Чi ти не бачиш, Господи!?
С трудом мы докричались до хозяйки одного дома. Вышла пожилая, полная, улыбчивая женщина, за ней – молодая и двое ребятишек, выехали на самокатах.

– Вы кого ищите? – мы начали объяснять, кто мы, размахивая руками в сторону, где жила наша родня. Женщина подошла поближе к тётушке и внимательно, боясь ошибиться, спросила:
– Любушка, ты не узнаешь меня? – неожиданно женщина нежно потрогала седые тётушкины волосы, и крепко прижала её к себе. – Наташа я, Полякова по-уличному! Ну? Да мы ж с тобой в одном классе учились!
– Господи! Что старость с людьми делает!?– прищурив глаза, шёпотом сказала тетушка, и теперь она вцепилась в доброе тело своей подруги детства. Обе не обращая ни на кого внимания, заревели.
От неё мы узнали, что в перестроечные годы и внуки, и правнуки выкупили брошенные земли соседей, со временем построили большие дома и живут здесь.
– А вашей бабушки дом вон там, на своем месте, – женщина указала в сторону с высокими деревьями и непролазной травой. – Лет семь назад приезжала старшая дочь вашей бабушки, пожила, оформила всё на свою дочь и уехала к ней на Донбасс, там и померла.

От палящих лучей жаркого августовского солнышка мы укрылись под густыми ветками старого огромного тополя. Недалеко от своей хозяйки в тени лежала собака. Правнуки бабы Натальи лет 3-4-х тихо постояли и укатили на дорогих самокатах.
Тётушка с подругой не могли наговориться. Они вспоминали детство, как за семь километров ходили в школу, как разъехались по разным городам, овдовели. Только Наталья вернулась на родину, всей большой семьёй скинулись, влезли в долги и владеют теперь большим участком земли: «Есть где внукам и правнукам жить!» А тётушка доживала по-сиротски в своём доме вдали от родины. Сколько радости, волнения и грусти было у них в глазах.

– Пойдем, посмотрим, что там вместо вашего дома стоит, – предложила я тёте Любе.
Я даже не смогла сообразить, куда идти. Как вдруг тётя замерла, двумя руками оперлась на трость, то опускала голову, то поднимала высоко, чтобы глотнуть воздуха. Я услышала, как она начала всхлипывать, и, не вытирая слёз, так и простояла несколько минут.
– Ты погляди: у них бассейн на месте нашей хаты, – тревожно, даже со злобой, тихо сказала тётушка, вытерев рукавом слёзы, немного успокоившись. – Ни кустика, ни травиночки, – ничего нашего не осталось, – голос её опять задрожал. Ажурный забор окружал несколько соток, на которых выделялась детская площадка с беседкой и качелями.

В машине ехали тихо, никто не произнес ни слова. Вскоре оказались на кладбище. Могилку бабы Марии нашли быстро. С дочерью быстро вырывали запутанную за оградку, казалось, вековую траву, вытерли памятник. Тётушка стояла неподвижно, ждала… На тарелочку положили конфет, печенья, о чём-то поговорили. И вдруг громкий голос тёти Любы заставил вздрогнуть всех нас:
– Мама, это я, твоя Люба приехала к тебе! – Опустившись на землю, она припала всем телом на белый гранит и неподвижно лежала. Моя мама потянула меня за платье, кивнула.
 – Пусть побудет одна, ей надо выплакаться. А мы пока поищем бабушкину могилку.
Все разбрелись по разным сторонам, пробираясь сквозь непроходимые заросли и заглядывая в надписи на покосившихся крестах. У меня так было тревожно на душе, что хотелось плакать. Я вспомнила, когда была маленькой, и надо было идти в магазин мимо кладбища, то на велосипеде я мчалась без оглядки, даже боясь посмотреть в сторону кладбища, а сейчас заглядываю в каждый крест. Стояла тишина, пахло сухой, пыльной травой. Солнце парило не по-августовски. Вся одежда раздражала, увешанная репейником. И наконец-то раздался радостный оклик мамы: «Нашла!».

На меня смотрела милая, нежная старушка. Умный, усталый взгляд. Она глядела прямо на меня. Я подумала, что она не улыбается потому, что обижена на меня. Душа заныла, хотелось плакать. Дочь много спрашивала, моя мама ей отвечала. Убрали на могилке, дождались тётушку, помянули. А я от сильного волнения не сразу находила нужные слова.
– Бабуленька, а я с правнучкой твоей нашла могилу твоего мужа Миши, он не пропал без вести в 43-м, и писать тебе не мог с войны, его убили почти сразу, через два месяца после призыва, в 41-м, здесь недалеко, километров 50 от тебя. Он в братской могиле. Если бы ты могла знать об этом раньше… Завтра все поедем туда: внуки, правнуки, праправнучка.
Подходя к машине, все оглядывались на смирное кладбище по нескольку раз, про себя подумала, что, возможно, приеду к Пасхе с кем-нибудь, а вот тётушка вряд ли.