Сон. Часть третья

Луна ушла далеко за стену. Мне пришлось зажечь плошку, чтобы помолиться. Когда я закончила и поднялась с колен, за дверью мне послышалось неровное старческое шарканье. Там кто-то медленно передвигался, одновременно хромая и волоча ноги. Дверь неуверенно открылась. В комнату, держась за косяк,  вошёл мой Хозяин. Грудь его была перевязана тряпками в бурых и жёлто-серых пятнах. И этот кислый запах вошёл вместе с ним. Я остолбенела.

Хозяин держась то за стену, то за столешницу сел, почти рухнул на чурбак возле стола и заскрипел зубами. Поднял на меня глаза. И меня затопила жалость. Худое лицо заросло седым  пыльным волосом. Он уезжал крепким, сильным и властным. Он вернулся истощённым и старым. Глаза стали другими. Такими могли бы быть глаза моего отца, но никак не моего Хозяина. Они были настолько чистыми и живыми, столько боли в них было, что я не выдержала. Я впервые подошла к нему сама, встала рядом с ним на колени, и обняла его ноги.
Он замер. Потом положил руку мне на голову и начал гладить. Сбил, случайно или намеренно чепец с моей головы, наткнулся на стриженый затылок и снова замер. Не спросил ничего.

Я таяла под его рукой.  Так, наверное, собаки замирают под лаской своего Человека. Но мне впервые в моей простой жизни было легко и спокойно, так спокойно, как младенцу у груди матери. Он гладил мои короткие волосы и тихо бормотал что-то сбивчивое: о походе, о сарацинах, о том, что они меньше варвары чем мы сами. И ещё о том, что мы не умеем любить, что любви мы должны учиться у детей и животных - они чисты, в них нет грубости. Что мы срываем женскую юность, как цветы, и цветы вянут, а  виноват тот, кто сорвал...

Я не очень понимала, зачем он это говорит, он же пришёл - и больше ничего не нужно. Он же никогда со мной не говорил, и я привыкла. Но он говорил. А я слушала.

В окне стало светлеть, и Хозяин тяжело поднялся из-за стола. Я хотела ему помочь, но он покачал головой, и, шаркая ногами, цепляясь за стены, дверь и снова стены потащил своё тело в коридор. Сил у него не осталось, но я побоялась ему подставить плечо: даже больной и измученный он был полон достоинства. Он не принял бы мою помощь.

Утро принесло обычные хлопоты. Продукты были подготовлены с вечера, я кинулась верховодить на кухне, мне было легко и радостно.

Крик. Убивающий надежду вопль пробил стены, застрял меж ребрами и сдавил сердце тисками:
- Ууууумеееер!! Хозяин ууумееер!!!

Два часа как его не стало.
Потом было три часа, или десять - неважно. Просто его не было, и солнце забыло светить. Или просто потемнело в глазах.  И его отпевал священник, или мне снилось это, и в склеп его несли на плечах благородные друзья, но как я могу это помнить? Я не видела и не слышала ничего. Я была камнем. Соляным столбом, как жена Лота. Я  слышала и не слышала. Видела и не видела. Двигалась, и была неподвижна, как Он в своём семейном склепе.