Солдат Победы

                Солдат Победы

  До войны Пётр Григорьевич Василенко работал на нефтепромыслах – бурил скважины. Техники для бурения скважин в то время было немного, а специалистов по бурению было  ещё меньше. Свою квалификацию мастера в этой профессии он получил в течение многолетней работы на нефтяных промыслах. Начинал простым подручным рабочим в конце тридцатых, а уже к середине сороковых стал одним из лучших специалистов на промысле. Несмотря на то, что приличного образования у Петра Григорьевича было немного, всего четыре класса церковно-приходской школы, работу по специальности и свою технику бурильщик знал неплохо. Среди геологов и мастеров по бурению его ценили, и поэтому дома он бывал редко.
  Скважины бурили по всему Северному Кавказу, но больше всего в Адыгее и Чечне в районе Майкопа  и Грозного. Работал он с людьми разных национальностей. Были там грузины, ингуши, чеченцы, осетины, адыгейцы, армяне, азербайджанцы, но никогда между людьми не возникало никаких разногласий. Все делали одно дело, получали одну зарплату, не очень большую для того времени, но и не маленькую.
  Не смотря на то, что был он молод, и в командировках по работе задерживался надолго, успел жениться и до войны с женой Надей они родили троих детей. Старшую назвали Лидой, среднего сына Владимиром, а младшую дочь Антониной. Дети были малолетними погодками, старшей Лиде едва исполнилось пять лет, а младшей Тоне не было и двух.
  Война застала семью дома в городе Апшеронске. Дом Пётр Григорьевич строил сам. В результате двух лет усердной работы он почти справился с задуманным. Оставалось достроить веранду, и дом был бы готов. Строение строилось из подручных материалов, саманных блоков, состоявших из соломы и глины, и привезённых из  леса небольшого количества сосновых и еловых брёвен.
  Саманные блоки Пётр делал, в основном, сам, иногда помогала жена. Делалось это по тем временам просто. В заранее приготовленную яму завозилась глина, туда же определялся конский или телячий навоз, обязательно с соломой. Затем в эту яму заливалась вода и начинался замес. Для этой цели в яму залазили несколько человек и голыми ногами начинали размешивать раствор, пока из засыпанных в яму компонентов не получалась однородная густая сметанообразная масса. Потом этот раствор раскладывали по специально приготовленным из обрезных досок формам в виде прямоугольных брикетов. После высыхания готовые саманные блоки выбивали из форм и таким образом получали необходимый для строительства материал, из которого строились стены жилища.
   Основная масса финансовых средств, отложенных на строительство дома, ушла на фундамент, который отливался из бетона, на производство которого требовался цемент, песок, щебень и арматура. Песок для Петра Григорьевича, можно сказать, был бесплатным, так же как и глина. Эти материалы находились под ногами, практически, возле каждого строящегося дома, и не стоили денег. Такие материалы без опаски можно было брать всем нуждающимся бесплатно. Поэтому, вооружившись ручной тележкой с большими деревянными самодельными колёсами, Григорьевич навозил песка и глины в достаточном количестве.
   Вместо щебёнки использовал гальку, которой вокруг участка, и на самом участке было предостаточно. Гальку собирали в тележку всем семейством! Помогали даже дети Лида и Владимир. Без арматуры решились обойтись. Посчитали, что фундамент будет достаточно крепким и без арматуры. Остальное, то есть цемент и лес, приходилось покупать, и стоило это немалых денег.
  Брёвна Пётр Григорьевич тоже обрабатывал сам. Выставлял он их на специальные подставки, закреплял распорками и, вооружившись топором, приступал к работе. Работу эту он выполнял не впервой. Расположившись у торца бревна, и совершая топором нехитрые манипуляции, он получал самодельный брус. При этом из его гортани вырывался странный, периодически издаваемый звук:
 — Хек… — Пётр подымал топор и в следующий момент времени опять из его уст доносился  звук «хек!»… Наблюдавшим со стороны зевакам, казалось, что звук доносится не из уст плотника, а из-под лезвия топора. Зачем делал так Григорьевич для многих наблюдавших за его работой людей было непонятно, но то, что это было нужно непосредственно для работы, не вызывало у них никаких сомнений!
  В результате произведённых физических усилий и  издаваемых им звуков, доносив-шихся из гортани, из бревна рождался брус, очень неплохого качества, ничем не хуже того, который получался на лесопильных станках деревообрабатывающей фабрики, но стоил уже  гораздо меньших денег. Брус уходил на укладку нижних и верхних венцов дома и строительства стропил крыши.
   Крыша здания покрывалась дранкой, которую изготавливали тут же на месте, путём несложных, но трудоёмких манипуляций при помощи специального лущильного инструмента. Большей частью Григорьевич это делал сам, но бывало, ему помогал  племянник по линии старшей сестры Иван.
   В то время люди жили не богато, и не смотря на то, что Пётр Григорьевич работал на нефтепромыслах, особого достатка в семье не было, но небольшой дом, состоявший из трёх комнат и кухни, он себе позволить всё же смог! Осталось достроить веранду, и новый дом для семьи был бы готов. Но достроить веранду не позволила начавшаяся война.
  Ещё Григорьевич до войны смог позволить себе длинный чёрный кожаный плащ и чёрную фетровую шляпу. Был он высок, строен, худощав и походил в этой одежде на иностранца. Город был большой, поэтому люди, не знавшие его, очень часто, встречаясь с Григорьевичем, приветствовали его поклоном, принимая его за начальника, или другую важную птицу.
  О том, что фашистская Германия напала на Советский Союз, Пётр Григорьевич и его семья узнали воскресным утром 22 июня. В их доме была установлена радиоточка в виде большого, чёрного динамика-репродуктора, соединенного проводом с небольшой электрической розеткой. Висел он на гвоздике, забитом в стену, благодаря небольшому навесу, который крепился к верхней части плотной гофрированной чёрной бумажной мембраны.  Единственной тяжёлой и металлической частью динамика являлся элемент, состоявший из двух магнитов: небольшой катушки с металлическим медным проводом и постоянного магнита, который был изготовлен в форме кольца. Электромагнит находился в центре кольца и плавно переходил в бумажную и большую мембрану, приклеенную к электромагниту. Она была изготовлена из черной гофрированной бумаги, которая при подключении к радиоточке начинала выполнять колебательные движения, и издавала звук. По тем временам вещь это была шикарная и находилась далеко в не каждом доме.
  Именно из этого репродуктора — технического достижения человечества начала века, Пётр Григорьевич Василенко и его жена Надежда узнали о том, что началась война. Но война была пока от них далеко! И о том, что где-то на западе Советского Союза бомбят города, гибнут тысячи людей, они знали только лишь понаслышке, в основном, из сводок Информбюро.
  Люди в городе Апшеронске были настроены патриотично, многие из них считали, что война долго не продлится, что Красная Армия обязательно скоро разобьёт фашистскую Германию и непременно на её территории! Так работала советская политическая пропаганда, и люди ей верили. Пётр Григорьевич Василенко и его жена тоже считали, что армия наша сильна и непременно справится с фашистами.
  В понедельник он, как обычно, отправился на работу и продолжал бурить очередную скважину. Свою работу, как и прежде, он выполнял добросовестно, но работать ему пришлось недолго. Кто-то из его подчинённых, позволив себе неправильные методы работы с буром, возможно, намеренно, а может по случайности сломал его, оставив основную режущую часть бура в стволе скважины.
   Когда это произошло, на буровой установке Григорьевича не было, он отлучился по делам, но вся ответственность по данному ЧП легла на его плечи. Кто тогда сломал бур установить самим так и не удалось. Данное происшествие в соответствующих органах тогда могли расценить, как вредительство Советской власти, и по этой причине Григорьевич мог запросто загреметь в тюрьму, а могло быть и того хуже. Время было военное, и данное происшествие могли расценить, как диверсию! А за такие дела грозил расстрел! Но мастеру по бурению скважин повезло. Следователь, расследовавший происшествие оказался дотошным, знающим своё дело специалистом, который установил истинного виновника происшествия. В результате Пётр Григорьевич получил строгача, как мастер, допустивший в своём деле большую серьёзную оплошность. Понимая, что выговором это дело может не закончиться, Пётр Григорьевич решил уволиться с предприятия и устроился работать на стройку плотником.
  По поводу ухода с нефтеразведки у него были и другие серьёзные мотивы.  Он не хотел больше работать с людьми, которым доверял и которые чуть не подвели его под расстрельную статью.
   Работая на стройке, Григорьевич имел теперь возможность каждую ночь находиться дома. С репродуктора, висевшего на стене, они с женой каждый день утром и вечером слушали тревожные сводки Информбюро.
   В течение летне-осенней компании 1941, немцы взяли Минск, Смоленск, Киев,  районы Донбасса, подошли вплотную к Москве, подошли вплотную к Ленинграду и окружили его. Тяжёлые бои шли и на черноморском побережье, в районе Одессы и Крыму.
  Жителям Северного Кавказа, в том числе и Петру Григорьевичу, стало ясно, что война вскоре коснется и их региона. Военные события, не заставили себя долго ждать и жители города Апшеронска вскоре увидели немецкие самолёты. Сильный и тревожный гул доносился с неба. Его невозможно было не услышать. Он лез в душу и заставлял обращать на него внимание, словно эти звуки издавали страшные мифические животные, хотя все прекрасно понимали, что это были вражеские самолёты! Их было много, очень много. Они шли строем. Кто находился на улице, обратили свои взоры в небо, а те, кто находился в домах, выходили из домов и тоже устремляли свои взоры в небо. Более пятидесяти немецких бомбардировщиков в сопровождении истребителей летели бомбить Краснодар, Ростов или Сталинград. Точно этого сказать не мог никто, но все знали совершенно точно, что вся эта фашистская армада летит бомбить наши города.
  Не смотря на опасность сотни, а может и тысячи людей, уставили свои взоры в небо и наблюдали за полётом  фашистской техники, которая с жутким содержимым в своих чревах летела разрушать наши города, убивать наших советских людей.
  Самолёты держали особый порядок, и летели, как на параде. Казалось, они выполняют какой-то мифический ритуал. Бомбардировщики находились на большой высоте, поэтому казалось, что летят они очень медленно. На крыльях и фюзеляжах самолётов чётко просматривались фашистские кресты.
  Неожиданно откуда-то с высоты и со стороны  солнца вынырнул наш советский ястребок и принял бой. Это был самолёт с небольшими, короткими крыльями, и обрубленной носовой частью. Бывший нефтяник немного разбирался в военной авиации.
— «Ишачок», — сделал вывод Григорьевич и продолжил наблюдение за истребителем. Истребитель «И-16» пристроился в хвост к одному из бомбардировщиков немцев и открыл огонь. Из его носовой части и крыльев стали видны периодически вырывающиеся огненные струи. Это были пулемётные очереди трассирующих боеприпасов,  которые коснулись крыльев и фюзеляжа вражеского бомбардировщика. Стрелял наш самолёт, это было видно по звёздам на крыльях. Вражеский стервятник  моментально пыхнул огнём и камнем стал падать на землю. Его лётчики успели покинуть самолёт и на фоне летнего голубого неба люди увидели три белых парашюта, которые поддаваясь законам природы, стали плавно приближаться к земле.
Бывший нефтяник выругался и произнёс:

— Давайте, давайте, здесь вам устроят хороший приём!
Ему самому вдруг захотелось бежать туда, куда должны были приземлиться вражеские лётчики и самому взять в плен хоть одного из них! Понимая, что до места приземления парашютистов очень далеко и что их персонами, наверняка, займутся соответствующие службы, Григорьевич продолжал наблюдать за событиями, происходящими в небе.
  Наш ястребок, к сожалению,  был один, и не смог оказать достойного сопротивления сразу десятку немецких истребителей. Вражеские самолёты расстреливали его, словно в тире. Как не старался выйти из сложившегося положения ястребок, сделать этого ему не удалось. Его машина загорелась и вскоре объятая чёрным дымом устремилась вниз. Лётчик был жив и попытался катапультироваться, но сделать это ему не дали немецкие стервятники. Его круглый шёлковый, белоснежный парашют раскрылся вслед за падающей машиной, и когда это произошло, немецкие истребители по очереди заходили на него и расстреливали методично и безжалостно, словно это был не человек, а какаято мишень!
  Фашистская армада продолжила свой полёт, чтобы бомбить наши города, но в этой армаде фашисты не досчитались одного своего самолёта. Ценой собственного героизма и жизни это сделал наш лётчик-истребитель. Катапультировавшись из своей горевшей машины, он хотел сохранить собственную жизнь, но сделать это ему не дали фашистские стервятники. От сопровождавших фашистские бомбардировщики истребителей отстали два из них. МЕ-109 очередями из крупнокалиберных пулемётов довершили своё кровавое дело, убив советского катапультировавшегося лётчика.
— Вот, гады! Десять на одного! Конечно, так воевать можно без проблем! А где же наша авиация? — в сердцах выкрикнул Пётр Григорьевич. Он не знал ещё тогда, что основная масса наших самолётов была разбита на земле, на собственных аэродромах, так и не успев подняться в небо. Те, которые смогли подняться, были сбиты по причине того, что на машинах не было боеприпасов, и вести достойный воздушный бой было нечем. Остальные, самоотверженно сражались, как могли, но наша техника в 41-м уступала немцам. Авиационная советская промышленность, разработав хорошие боевые машины, ещё не успела их построить в достаточном количестве. Достойное боевое противодействие могли оказать лишь единицы.
  Прошло несколько тревожных для нефтяника дней, после того воздушного боя. Его тревога оказалась не напрасной. С военкомата пришла повестка! Получив повестку, Пётр Григорьевич несколько приуныл и даже расстроился,  хотя он и был давно психологически готов к этому. Он прекрасно знал, что такое война и даже пережил смерть нескольких своих близких, в том числе  родного младшего брата Фёдора, которого убили бело-зелёные. Брат был комсомольцем и работал в одном из продотрядов, собиравших хлеб по сёлам. Отряд попал в засаду и всех продотрядовцев, кто был в отряде, бандиты зверски убили. На Петра нахлынули воспоминания. Он вспоминал гражданскую войну, голод, умершего отца и трудные военные времена.
  Нет, Григорьевич не боялся за свою жизнь! Его мучила будущая судьба семьи. Бывший нефтяник зашёл в магазин и купил две бутылки водки. Дома у него было домашнее виноградное вино, но сегодня он решил выпить хорошо и конкретно. Чтобы пробрало! Этому способствовало событие, о котором думали в то военное время многие. Его ждал фронт, а что такое война Григорьевич знал не понаслышке.
  Гражданскую войну, он пережил, будучи мальчишкой, а в конце двадцатых и начале тридцатых испытал ещё и голод. В эти голодные годы семья лишилась отца, а мать с семьёй отправилась на Кубань. Возможно, это событие, связанное с переселением, спасло ему и другим многочисленным членам его семьи жизнь?
   Получил повестку из военкомата и Иван, племянник Петра Григорьевича. Другой племянник по линии старшего брата уже давно воевал с фашистами. В конце тридцатых он окончил артиллеристское военное училище и к началу войны был уже кадровым офицером Красной Армии, но как складывалась его судьба на войне, Василенко Петр Григорьевич не знал.
  В военкомате его приписали в пехоту.  После непродолжительных курсов подготовки, получив солдатское обмундирование, состоящее из шинельки, ботинок с обмотками, полевой формы, котелка, фляги, противогаза и трёхлинейной винтовки с длинным и тонким, как шило штыком, а также трёх десятков патронов, был отправлен на фронт.
  Набитые, как килька в консервную банку, в железнодорожные теплушки солдаты, из которых сформировался состав, вывозивший воинское подразделение на фронт,  воспринимали неудобства как должное. Хотя, совсем недавно в таких вагонах возили только скот. Вагон, в котором ехал на фронт солдат Василенко ничем не отличался от других. Все удобства в вагоне заменяли несколько тюков прессованной соломы, которую бойцы усердно щипали, пытаясь устроить себе хоть какой-то комфорт и спальное место. Возле тюков с соломой образовалась плотная масса красноармейцев, из этой толпы слышались недовольные голоса и даже ругательства. Ругаться из-за соломы Григорьевич не стал, и нашёл себе место, возле открытых и перегороженных несколькими досками дверей вагона, через которые когда-то в мирное время совершались погрузочно-разгрузочные работы. Свежий воздух, проникавший через них, манил его больше, нежели солома, на которой потом можно было понежить свои телеса.
   К войне бывшему бурильщику нефтескважин в составе своего воинского подразделения пришлось добираться недолго. Около суток, в общей сложности, они ехали навстречу фронту, кое-где стояли на полустанках, пропуская более важные грузы и войска, пока не попали под бомбёжку.
   Это было первое крещение бомбёжкой, которое принял солдат в начале войны. Бомбы падали, совсем рядом. Разрываясь, они подымали в воздух столбы земли, разорванные и искорёженные части вагонов и людей. Вместе с осколками и землёй в воздух летели человеческие руки, ноги, внутренности. Кровь поливала, оставшихся в живых людей, с неба, словно дождь. Необстрелянные красноармейцы, обезумев от страха, выскакивали из повреждённых вагонов остановившегося состава и бежали к лесу в надежде скрыться от смерти там. Пётр бежал со всеми. Многие из них забыли, что имеют оружие и могут огнём из стрелкового оружия оказать вражеской авиации хоть какое-то сопротивление. Кругом царила паника. Пули и осколки свистели над его головой, попадая в бегущих рядом с ним людей, убивая и раня их. До спасительного леса добежало немного! Основная масса людей осталась там, на насыпи возле вагонов и в поле. На этот раз Григорьевичу повезло. Смерть не забрала его с собой. От подразделения, к которому был приписан рядовой Василенко Пётр Григорьевич, осталось не более двухсот человек. Остальные, около восьмисот человек, были убиты или ранены вражеской авиацией, так и не добравшись до линии фронта!
 Солдат, не пострадавших после бомбёжки, а также легкораненых опять отправили в тыл на переформирование. Пехотная дивизия, в которую на этот раз попал рядовой Василенко, формировалась быстро. В течение нескольких дней под ружьё поставили около пятнадцати тысяч человек. Сформировавшись из человеческого материала всего Северного Кавказа в Краснодаре, столице края, дивизия должна была прикрыть брешь в направлении Ростова, открывшуюся в донских степях после разгрома Советских войск на левобережной Украине и в Донбассе.
  На этот раз до фронта Григорьевич добирался в пешем строю и на полуторках. Во время переходов старались перемещаться, в основном, ночью. Днём это делать было, практически, невозможно. Немецкая авиация продолжала господствовать в небе и расстреливала колоны солдат безнаказанно. Ночью шли без перекуров и отдыха. Днём прятались в лесопосадках. Путь был не близкий, а с провизией дела обстояли скверно. Уже на третий день перехода в солдатских вещмешках из выданного сухого пайка, практически, ничего не было. Готовить что-то горячее днём не разрешалось по причине привлечения внимания вражеских авиационных разведчиков, которые днём барражировали небо и с большой высоты высматривали цели, на которые потом направляли бомбардировщики.
  Крупы, выданные в качестве сухого пайка, грызли всухую. С водой тоже были проблемы, а это, в свою очередь, вызывало расстройство желудка. Многие солдаты страдали болями в животе и поносом. Иногда, очень редко, в подразделения подвозили  хлеб. Каждый солдат старался в этом случае набить свой вещмешок, как можно плотней. Но хлеб был тоже не бесконечным, и частенько случалось так, что красноармейцам приходилось довольствоваться лишь плесневелой коркой, а то, и просто, голодать.
  Рубеж обороны, который должна была держать рота красноармейца Василенко, в составе пехотного батальона, командование определило в степи, недалеко от грунтовой дороги, ведущей на Ростов. Таких дорог среди степей, полей и лесопосадок в Ростовской области было бесчисленное множество, оставалось только предполагать, сколько воинских подразделений, подобных их роте, было рассыпано по донской степи для защиты этих рубежей. Каждая из них должна была стоять до последнего патрона или умереть!
  По прибытии на место дисклокации солдаты достали свой шанцевый инструмент – короткие сапёрные лопатки и приступили к рытью окопов. Как это правильно делать красноармеец Василенко уже знал, научили во время сборов, поэтому он не ленился и делал себе окоп по всем канонам военного искусства. Степная земля была доступной, песок с небольшими прожилками глины поддавались его лопате неплохо, поэтому вскоре  солдат выкопал для себя глубокий не тесный окоп с нишами для гранат и патронов, с боковой щелью для смены позиции, с высоким насыпным бруствером. Красноармейцы, справившиеся со своими окопами, потом копали траншеи второй линии обороны, а на следующий день должны были делать и третью линию обороны. Но этого сделать им не позволили немцы.
  С утра в роту прибыли батальонные разведчики, которые сообщили старшему лейтенанту Краснову, что в направлении роты по дороге идут танки немцев в количестве десяти штук, за ними несколько машин и бронетранспортёров с пехотой. Кроме трёх противотанковых пушек сорок пятого калибра, двух противотанковых ружей, небольшого количества гранат и коктейлей Молотова против танков Вермахта у красноармейцев пехотной роты ничего больше не было.  Пушки на позиции роты прибыли под самый вечер. Артиллеристы с марша сразу принялись за подготовку своих позиций.
  Командир роты прошёл по боевым порядкам своих солдат, осматривая боевые позиции каждого из бойцов, отдавая напутствия, он шутил.
— Ну, что ребятушки, покажем немцу Кузькину мать?!… Всыплем фашисту перцу!…
Этими своими нехитрыми репликами он подымал бойцам настроение. В отличие от своих необстрелянных подчинённых лейтенант уже успел повоевать и даже побывал в окружении, был ранен. Из окружения ему удалось выйти лишь с несколькими своими людьми, остальные погибли. Тогда лейтенант командовал взводом, сейчас командование ему доверило роту и повысило в звании.
  Рядовому Василенко было не до шуток начальника. Он прекрасно понимал, что со-всем скоро начнётся бой и чем он закончится, не знал никто, хотя многие из солдат его подразделения были настроены на победу.
  Подразделение находилось на небольшой высоте, поэтому перед немцами имело небольшое преимущество. В остальном, включая оружие, технику и боеприпасы, красноармейцы перед немцами, явно проигрывали. Кроме этого, в животах у многих из них было неспокойно и голодно, а в степи, чем разживёшься? Разве что сусликами! Но заниматься ими было некогда! В любой момент могли появиться фашисты.
— Хоть бы перед боем покормили нормально, — возмущались бойцы.
— Старшина! Где кухня наша полевая? Сколько терпеть голод можно? Хоть перед смертью накормили бы от пуза!
— Бес вам в ребро! — отвечал на оклики своих бойцов ротный старшина Марченко.
— Я вам что? Повар или поварёнок!? Вот прибудет кухня, тогда и спросим с повара за всё. Я, как и вы, который день без макового зёрнышка во рту сижу. Да и нажираться перед боем нельзя, пузо воевать мешать будет…
  Сам старшина Захар Марченко был солидной комплекции и по своему виду соответствовал должности старшины, который заведовал снабжением роты и когда он говорил, что не держал макового зёрнышка во рту, явно лукавил. Было в его ведении и дополнительное обмундирование, и, конечно, кое-какие продукты. С красноармейцами роты поделиться, так называемым НЗ, он не спешил! А вот про офицеров он, явно, не забывал! Сапёры соорудили начальству командный пункт в виде небольшого блиндажа, в котором были нары и даже матрасы. Поэтому командный состав роты расположился на рубеже обороны неплохо.
  Красноармейцы перед боем, о котором ещё не знали, провели ночь в своих окопах под открытым небом. Ночи в октябре в этих местах были довольно прохладные, поэтому солдаты надели свои шинельки, свернулись калачиком и думали о своём. О том, что завтра будет жестокий бой, они не знали, но то, что их ждёт что-то страшное, чувствовал нутром каждый. На стороне фашистов была сила, на стороне красноармейцев правда, ради которой они должны были держать данный рубеж! Потому, что это была их земля, и они должны были отстоять её или погибнуть! Так думали многие из них, включая Петра Григорьевича Василенко и его племянника Ивана Степановича Таранова.
   С первого дня  службы в подразделении Красной Армии племянник и дядька всё время были вместе. Они пережили бомбардировку, прошли новое переформирование. Вот и сейчас находились рядом, в одном отделении и окопы их тоже были рядом. Всю ночь перед боем они перекидывались между собой фразами. Под утро Иван предложил Григорьевичу поесть. Красноармеец утвердительно ответил племяннику, что не против, и предложил родственнику перебраться в его окоп. Достав из своих вещевых мешков последние плесневелые сухари, родственники принялись молча их жевать. В животах опять заурчало.
— Только бы окопной болезнью не заболеть, — произнёс Иван.
— Да, это было бы для нас не желательно, — ответил Григорьевич и добавил:
— Негоже перед немцами голыми ж… сверкать.
— Да, ты прав, а у меня уже который день живот крутит, словно там червяк завёлся.
— Ты письма от своих получал? — спросил Иван Петра. Сам он ещё женат не был и детей не имел.
 — Жена у меня не грамотная, а дети ещё малы. Так, что писать мне пока некому. От матери только вот письмо одно получил и всё. Хорошо от неё в письме о семье кое-что узнал.
— Да, мне вот тоже, кроме матери, писать письма некому. — Иван скрутил цигарку и закурил.
Затем они вновь попытались уснуть, но сделать это красноармейцам, не смотря на ус-талость, так и не удалось.
  Немецкие танки и пехота показались в зоне видимости через час после появления наших разведчиков. Разведка у немцев тоже, очевидно, работала неплохо потому, что к высоте, на которой закрепились пехотинцы, они направлялись сейчас не в колонне, а в развернутом порядке. Спереди шли танки, а за ними пехота с бронетранспортёрами.
  Немецкие танки рядовой Василенко ещё не видел. Издалека они смотрелись не страшно, и двигались по степи медленно. Издалека они смотрелись, словно маленькие спичечные коробочки, забавно двигающиеся по полю. За ними, прикрывшись танковой бронёй от пуль, шли автоматчики, которые на фоне бронетранспортёров и танков казались маленькими точками.
 Рядовой Василенко разложил в ниши окопа весь свой нехитрый боекомплект, состоящий из трёх десятков патронов, двух гранат, и двух бутылок с зажигательной смесью. Винтовку положил в одно из углублений бруствера и приготовился к отражению атаки фашистов. За немцами он следил теперь через прицел своей винтовки. С каждой минутой немецкая техника и пехота приближались к позициям роты всё ближе. Теперь рядовому Василенко уже не казалось, что танки ползут по степи очень медленно. Не смотря на то, что стальные монстры двигались по пересечённой местности, немецкие автоматчики едва успевали за ними. Танки уже не казались двигающимися спичечными коробочками, а приобретали довольно грозный и страшный вид. Уже был различим гул моторов и даже лязг металлических танковых гусениц, когда Григорьевич увидел снопы огня, вылетавшие из стволов танков, а через мгновение на позициях роты раздались первые разрывы снарядов. Один из них разорвался за окопом красноармейца, и солдат услышал звук пролетавших над головой осколков. Несколько из них, издав характерный свистяще-шлепающий звук, воткнулись в бруствер окопа, несколько пролетело выше головы солдата.
— Интересно? — подумал он, — А каска выдержит их попадание, или нет? Надо было бруствер делать и сзади окопа, а так и головы можно лишиться.— Осколки в бруствер легли  совсем рядом с головой.
 Его раздумья на этот счёт нарушил новый разрыв снаряда, но уже спереди окопа. И вновь по брустверу окопа шлёпнули осколки.
— Потом откопаю и посмотрю, что они из себя представляют. Григорьевич уже видел осколки и не раз, но его почему-то заинтересовали именно те, которые предназначались ему.
  Пока били пушки немецких танков, наши пушки молчали.
— Далековато, наверное, ещё. Калибр маловат. Надо бить наверняка, а то позиции обнаружат свои и тогда каюк! У нас, у пехоты хоть окопы есть, а артиллеристы совсем открыты. Попадёт снаряд вражеский на позицию и всё! За раз всех осколками побьёт, — рассуждал солдат.
  Сорокопятки разместили на флангах роты и хорошо замаскировали. Одну пушку поставили на правом фланге, две других на левом. Почему артиллеристы не расположили ни одной пушки в центре, Григорьевич не знал! Поэтому подумал, что на флангах они, наверное, нужнее.
  Пока разные мысли копошились в голове солдата, со стороны немцев стали раздаваться одинокие автоматные очереди и одиночные винтовочные выстрелы. Это немецкая пехота открыла по нашим позициям огонь. Теперь на позициях роты, помимо разрывов снарядов, шума летящих во все стороны осколков, добавился свист пуль.
  Наши солдаты и артиллеристы пока огонь не открывали, подпускали поближе, чтобы бить по танкам и пехоте наверняка. 
  Не успел об этом подумать солдат, как тут же прозвучала команда ротного:
— Огонь! — эта команда прокатилось по цепи пехотинцев, словно эхо. Каждый красноармеец, находящийся в своём окопе и наблюдавший за бравым маршем немцев через прицел своей винтовки был уже готов нажать на курок, но не делал этого. Все они знали, что боеприпасов мало и стрелять надо наверняка, поэтому ждали команды.
  На правом фланге и в центре застучали очереди наших пулемётов «максим», а по всей позиции роты одиночные винтовочные выстрелы. Пулемётчики и стрелки вели прицельный огонь, по вражеской пехоте, отсекая её от танков.
  Григорьевич тоже целился в серые фигуры немецких солдат, прячущиеся за танки, в некоторые из них попадал. Это было видно по поведению фигур, в которые он целился. Некоторые из них, откинувшись назад, оставались лежать на земле, а некоторые продолжали двигаться.
  Стрелял солдат Василенко из своей трёхлинейки неплохо, несколько раз на стрельбах получал похвалы от своих командиров, но тогда перед ним были мишени. Сейчас это были люди. Это были фашисты, которые пришли на его землю, чтобы убить его, или сделать рабом. По этой причине красноармеец особых чувств, к своему врагу не испытывал. Он целился и стрелял.
  Вместе с пехотой и пулемётами заговорили наши пушки. Артиллеристы успели сделать несколько выстрелов, и одна из немецких машин задымилась. Танкисты попытались вылезти через люки, но это им не позволили сделать наши стрелки. Все немецкие танкисты, попытавшиеся вылезти через верхние люки, были убиты. Они так и остались лежать на броне своего горящего танка.
  Противотанковые пушки рассекретили свои позиции, и теперь весь шквал огня немецких танков перешёл на них. Мало того гусеницы немецких танков развернулись туда, откуда им грозила опасность. Машины Вермахта устремились на маленькие противотанковые пушки, стремясь раздавить их своими гусеницами. Фашистские танкисты прекрасно знали, что лобовая броня их танков выдерживает снаряды противотанковых орудий. Поэтому теперь немецкие танки шли на наши пушки, чувствуя свою безнаказанность. Со стороны казалось, что все оставшиеся не повреждёнными машины устремились наперегонки, результатом которых станет раздавленная и поверженная артиллеристская советская техника. Танки, не снижая темпа стрельбы, быстро приближались к позициям артиллеристов. Рядовой Василенко краем глаза видел разрывы снарядов, раздающихся рядом с их позициями, но какое-то время противотанковые пушки и их расчёты продолжали жить. Это было видно и слышно по их интенсивной стрельбе. Но что могли сделать маленькие сорокапятки против бронированных монстров, развёрнутых к ним лобовой бронёй? Видя, что прямые попадания бронебойных снарядов не достигают успеха, артиллеристы перешли на осколочные снаряды, которые наносили урон пехоте. Один из снарядов, выпущенный немецким танком, накрыл расчёт противотанковой пушки правого фланга. Пушка подлетела на несколько метров, и, перевернувшись колёсами вверх, уткнулась щитком в задний бруствер артиллеристского капонира. Весь личный состав расчёта, был выведен из строя. В артиллеристских расчётах других орудий тоже появились убитые и раненные, но батарея продолжала бить по танкам и пехоте. Каким-то чудом артиллеристам удалось вывести из строя ещё один вражеский танк.
  В бой с фашистской бронетехникой вступили противотанковые ружья. Один из расчётов находился в центре оборонительного рубежа роты, рядом с окопом рядового Василенко. Когда немецкие танки двинулись на позиции артиллеристов, они подставили свои борта под огонь противотанковых ружей. Бронебойщики открыли огонь и в результате задымились ещё две вражеские машины. От того, что бой становится результативным, у красноармейца Василенко даже дух перехватило. На подступах к высоте горело уже четы-ре вражеских  машины, а вражеская пехота, встретив активное сопротивление красноармейцев, вынуждена была залечь. Но радоваться солдату Василенко пришлось недолго. Рядом с ним разорвался снаряд. Непонятная сила заставила его тело вылететь из окопа, а  по ушам ударил сильный звук, вызвавший нестерпимую боль, и Григорьевич потерял сознание.
  Очнулся он от того, что где-то совсем рядом с ним раздавался громкий лязг метала. Пехотинец лежал на спине рядом с окопом, а его тело завалило землёй, которая давила на грудь и не давала дышать. От разрыва разорвавшегося рядом снаряда Григорьевича контузило и присыпало землёй. Выбраться из земляного плена солдату удалось самостоятельно, но когда красноармеец увидел, что творится на позициях роты рядом с ним, его поразил шок. Всего в нескольких метрах от него немецкий танк утюжил окоп, в котором всего несколько минут назад находились истребители танков с противотанковым ружьём. Вражеская машина вращалась на месте, крушила и обваливала окоп. Фашистский танк, работая гусеницами, пытался добраться до бронебойщиков и раздавить их!
  Григорьевич, не думая об опасности, грозившей ему, нащупал в нише своего окопа гранату. В другой руке у него находилась одна из уцелевших бутылок с зажигательной смесью. Не думая о том, что его могут убить, он поспешил на помощь бойцам, попавшим в беду. Солдату предстояло  проползти пятнадцать метров по открытой местности и обрушить своё оружие на броню вражеского танка.
  Увлечённые забавным занятием по уничтожению бронебойного расчёта фашистские танкисты не заметили крадущегося к их танку советского пехотинца, и это обстоятельство стало для них роковой ошибкой. Красноармеец кинул в машинное отделение сначала гранату, а потом, выждав какое-то мгновение, и бутылку с горючей смесью.
 Вражеская машина вспыхнула словно спичка, объятая пламенем, она продолжала крутиться на месте, круша и разламывая окоп. Это была смертельная агония стального монстра. Через некоторое мгновение внутри машины раздался хлопок, затем оглушительный взрыв и она замерла, увеличивая счёт поверженной стальной армады. Остальные танки предпочли ретироваться назад. Огрызаясь снопами пламени выстрелов, задним ходом, они уходили на свои позиции. Радоваться победе над стальным монстром Григорьевичу пришлось недолго. Разорвавшийся рядом снаряд опять откинул его на несколько метров в сторону и красноармеец вновь получил контузию. Очнулся он в окопе и увидел рядом с собой  других раненых. С поля боя его вынес племянник Иван. Он затащил родственника сначала к себе в окоп, а затем перетащил его на себе в блиндаж медсанбата.
   Первая немецкая атака была отбита. Наткнувшись на мощное сопротивление советских воинов и потеряв при этом половину танков немцы отошли на свои позиции, но не надолго. За первой атакой последовала вторая. На этот раз немцы уже не лезли нахрапом, а долгое время утюжили позиции роты артиллерией и миномётами. Затем над позициями красноармейцев пролетели немецкие самолёты, которые тоже не жалели на русского солдата бомб.
  Всё это время красноармеец Василенко находился на полу блиндажа в бессознательном состоянии и не ведал того, что творится наверху.  Племяннику в этом бою повезло больше, чем дядьке, потому как за весь бой в этот раз он не получил даже царапины.
  После проведённой артподготовки позиции роты напоминали лунный пейзаж после очередной метеоритной атаки. Казалось, на позициях не осталось ни одной живой души! Немцы полезли вновь. Перепаханная снарядами, минами и бомбами небольшая возвышенность вновь ощетинилась вспышками выстрелов.
  Не смотря на то, что танков на позиции роты шло теперь меньше, бой нельзя было назвать менее слабым. Немцы, пытались взять реванш и остервенело атаковали позиции роты.  И неизвестно, как бы сложились в дальнейшем события, если бы не подоспевшая вовремя помощь со стороны батальона. Вторая немецкая атака тоже была отбита. Больше в этот вечер и ночь немцы не атаковали. Они были настолько аккуратны и педантичны, что даже воевали по расписанию.
  Да, пока рота держалась и отразила две атаки врага, но цена потерь для достижения победы с нашей стороны тоже оказалась весомой. Две противотанковые пушки и их расчёты были уничтожены полностью. Кроме того, рота не досчиталась более половины своего личного состава, в том числе и расчёта бронебойщиков с противотанковым ружьём. В роте не было гранат, не хватало патронов. Помимо этого, в роте было много тяжелораненых, которым некому было оказать хоть какую-то медицинскую помощь. В лучшем случае раненому накладывалась повязка и всё. У санитаров не было ни морфина, ни других лекарств. По этой причине тяжелораненые были обречены на мученическую смерть.
  Воевать было нечем. Связь с батальоном и другими подразделениями отсутствовала полностью. У каждого бойца насчитывалось всего по несколько патронов. У пулемётчиков дела обстояли чуть лучше, но патроны можно было пересчитать поштучно. По этой причине оставшиеся в живых солдаты и младший командный состав в лице старшины роты Марченко, решили отступать в направлении Ростова.
  Немного оклемавшись от контузии и восстановив в памяти события недавнего боя, красноармеец Василенко принялся ощупывать онемевшее и не хотевшее приходить в своё обычное состояние тело. Все его части были на месте. На нём не было никаких повязок и открытых ран, но страшно болела голова, а в ушах звенело так, что казалось, будто совсем рядом в набат бьёт церковный колокол. Он принялся ощупывать голову и лицо, при этом обнаружил на ушах  и в ушах липкую жидкость.
— Кровь. Наверное, барабанные перепонки лопнули? — подумал он и сделал для себя заключение:
 — Мелочь, самое главное руки и ноги целы, да и дырок в теле нет никаких.
Он попытался встать, но сделать это ему не удалось. Закружилась голова, и солдат опять упал на пол блиндажа. На этот раз во время разрыва снаряда, осколки и пули прошли мимо него. Красноармеец остался жив и отделался всего лишь контузией. Контузия оказалась серьёзной. Его постоянно тошнило и рвало, опустошая и без того пустой желудок. Страшно хотелось пить. Некоторое время рядовой Василенко не мог разговаривать, а потом долго разговаривал заикаясь. Делал он это забавно. Когда солдаты роты, не понимая его, принимались переспрашивать, о том, что до них хотел донести Григорьевич, он страшно злился и от этого заикался еще сильней.
 Изъясняться с рядовым Василенко мог только  Иван, понимая дядьку, в основном, по мимике лица и жестам, которые контуженый солдат, попутно с разговором, старался выполнять, как можно искуснее. При этом пользовался всеми доступными для этого методами, включая мимику лица, с применением конечностей рук и ног.
  Офицеров пехотной роты, включая прибывшего с подкреплением лейтенанта, побило всех. Сначала погиб командир противотанковой батареи сорокопяток. Прямым попаданием осколочного снаряда танка его разорвало на куски. Затем  поочерёдно  погибли командиры взводов. Командира роты Краснова тяжело ранило в грудь. Осколок, пробив одежду и плоть офицера в районе солнечного сплетения, скорее всего, перебил позвоночник. Командир не мог шевелить ногами и не чувствовал их. Старший лейтенант, не смотря на своё тяжёлое ранение, держался, как мог, и командовал ротой до последнего. Когда он, после разрыва очередного снаряда, получил ещё один осколок в грудь и потерял сознание, то в забытьи больше приказов не отдавал, но все бойцы и без него прекрасно понимали, что держаться надо до последнего. Прожил он ещё около часа, организм был молодой и здоровый, поэтому и цеплялся, как мог за жизнь. Истекая кровью, Краснов сделал несколько больших судорожных вздохов и затих. Василенко находился в это время рядом с ним и видел все его страдания.
— Отмучился бедолага, — промусолил губами про себя Григорьевич и закрыл командиру глаза, которые смотрели в небо, словно пытались высмотреть там Бога, но всемогущий сегодня был явно не на его стороне.
— Не… не…  по… ве… з… ло, — трясущимися губами добавил он вслух, перевёл взгляд на бруствер окопа видимого через дверь санитарного блиндажа, заполненного ранеными и, уставившись в какую-то точку, замолчал.
  Наскоро сооружённый блиндаж, в котором находились раненные и убитые, был просторным и, казалось, вместит в себя всех, кто окажется в нём, но оказалось, что раненных гораздо больше, чем предполагали. Врачей и медработников, способных оказать раненным действенную помощь, рядом не было, поэтому тяжелораненые уходили в мир иной один за другим. Так получилось и со старшим лейтенантом. Если бы ему сделали вовремя операцию и остановили внутреннее кровотечение, может, он и остался бы жив! Сейчас, он лежал рядом со штабелем уже отошедших в мир иной и приготовленных к захоронению красноармейцев.
  Отбив вторую атаку, благодаря прибывшему подкреплению и истратив почти весь выданный подразделению боезапас, без командиров и связи, оставшиеся в живых красноармейцы не знали, что им делать дальше. Ни подкрепления, ни боезапаса, ни питания, похоже, ждать больше было неоткуда. Похоже, про них забыли и похоронили. Хорошо подкрепление успело подойти ко второй атаке немцев вовремя, а так было бы совсем худо.
  Рядовой Василенко так и сидел в окопе, рядом с умершим от ран командиром, приготовленными к захоронению бойцами и раненными, пока к нему не подошёл племянник и не рассказал о плане дальнейших действий остатков роты. Затем он помог родственнику выбраться из окопа, и они поплелись к месту общего сбора.
  За целый день героической обороны позиций, контузии, хронической усталости и голода Григорьевич ослабел настолько, что еле-еле переставлял ногами. Они казались ему чужими и ватными. Как ни старался контуженый боец привести их в нормальное состояние, сделать это ему не удавалось. Поэтому при движении он едва держался на них. Благо Иван находился рядом и при необходимости оказывал родственнику помощь, не давая тому упасть.
   Хорошо немцы воевали культурно, с перерывом на обед и ночным отдыхом. Это обстоятельство дало возможность нашим бойцам захоронить погибших и вынести раненых. Нашим бойцам отдыхать было некогда, предстояло ночью сделать марш и оторваться от немцев.
  Транспорта у пехотинцев не было, поэтому отступать приходилось на своих двоих. Красноармейцы тащили на своих плечах раненных, стрелковое оружие, и даже уцелевшую после дневных боёв противотанковую пушку. Снарядов к ней осталось всего два, но эта была пушка, эффективность которой красноармейцы проверили сегодня на практике.
  По поводу своего подвига рядовой Василенко молчал, хотя в роте были очевидцы, которые видели, как он самоотверженно, можно сказать, героически уничтожил немецкий танк. Ребятам, которые находились под танком в разрушенном окопе, помочь он не смог, но подвиг всё же совершил. Несколько красноармейцев пытались его похвалить, но красноармеец не возгордился своим поступком, отвечал всем, что подвиг свой совершил скорее от страха, спасая свою жизнь, но красноармейцы продолжали досаждать своими вопросами, ответа на которые рядовой просто не знал. Получилось всё как-то самопроизвольно, хотя все воспринимали поступок рядового Василенко, как проявление истинного героизма.
  Погибших красноармейцев и их командира старшего лейтенанта Краснова похоронили в одной большой могиле, сделанной из оставшихся после бомбёжки воронок. Выбрали две находившиеся рядом большие воронки. Их чуть расширили, подровняли и сделали большую могилу. Убитых и умерших от ранений бойцов уложили в несколько рядов, по всему периметру могилы. Тех, кто не поместился, положили сверху во второй ряд, и,  накрыв плащпалатками, забросали землей. Из досок разбитого ящика из-под снарядов соорудили нечто вроде памятника, на котором химическим карандашом сделали надпись с именами и фамилиями погибших, а сверху прикрепили звезду, вырезанную ножом из алюминиевого ящика из-под патронов.
  Раненных бойцов уносили на сконструированных красноармейцами роты самодельных носилках. Основными частями конструкции, которых являлись жерди от разбитых телег и солдатские плащ-палатки. Уходили по дороге, которую обороняли от немцев. Шли на Ростов.
  Ближе к утру завернули в лесополосу. Немцы могли организовать преследование, поэтому приходилось прятаться от танков и авиации. Отступавших набралось около тридцати, с раненными около сорока человек. Дать достойный бой, не смотря на свою численность, они не могли, не было достаточного количества патронов и снарядов к пушке. Не было гранат, и даже бутылок с зажигательной смесью. Именно по этой причине бойцам Красной Армии приходилось отсиживаться в лесополосе. За целый день спокойной, не военной жизни Григорьевич, практически, ничего не делал. Такое обстоятельство случилось с ним, можно сказать, впервые в жизни. Всю жизнь Василенко Пётр Григорьевич работал, и выходных у него не было. Начинал работать, будучи ещё ребёнком. Пас коров, коз, овец и бычков. Ходил в подмастерьях на разных ремесленных промыслах. Умел скорняжничать, сапожничать, столярить и плотничать. Эти профессии он осваивал с самого детства. Работал Григорьевич по многу и от зари до зари, без всяких выходных, как в детстве, так и взрослым.
    Соорудив себе подстилку из веток и листьев, он лежал на земле. Уснуть он не мог по причине нестерпимой боли в ушах и головной боли, сказывалось последствие после контузии. Помимо телесной боли солдата мучил ещё и голод. С того времени, когда они с племянником Иваном догрызли свои последние корки хлеба, прошло больше суток. Учитывая то, что перед этим событием они тоже долго не ели, этот голод  рядовой Василенко переносил тяжело.
— Иван, давай поищем чего-нибудь пожрать в лесополосе. Может, какие грибы найдём  или ягоды? — Иван, похоже, дремал, и отозвался на обращение Григорьевича не сразу.
— Давай попробуем, — одобрительно произнёс он.
Родственники поднялись со своих устроенных лежбищ и направились вдоль лесополосы в поисках чего-нибудь съестного. В своих намерениях чего-то поесть они оказались не одинокими и вскоре наткнулись на группу бойцов атакующих кислицу. Иван и Пётр присоединились к ним. Маленькие дикие, кислые яблоки были не лучшим вариантом для их подорванных желудков, но это было всё же что-то, чем ничего. Родственники были в такой степени истощения, что были рады и такому подарку природы. Раньше они собирали кислицу на корм скоту. Теперь вынуждены были есть сами.
  Набив желудки и все имеющиеся при себе тряпичные ёмкости, включая вместительные карманы военных полевых бридж, с шикарными по тем временам галифе, и подол гимнастёрок, они двинулись дальше, стараясь в лесополосе высмотреть  что-нибудь более питательное и съедобное. Вскоре родственникам повезло и им удалось найти целую полянку осенних опят. Не смотря на то, что грибы на вкус были довольно горькими и требовали термообработки, изголодавшиеся солдаты ели опята в неограниченном количестве, ни грамма не беспокоясь об отравлении. Набив желудки, солдаты расположились на небольшой, но открытой солнцу поляне. Небогатые на тепло осенние солнечные лучи приятно грели их тела.
  Понежиться вдоволь на лесной полянке им опять не дала война. Как неприятно было греться в лучах осеннего солнышка, но красноармейцам требовалось двигаться в расположение общего базирования остатков роты и заняться её жизнеобеспечением. По пришествии на место дисклокации Ивану и Петру пришлось вновь заниматься похоронными делами. За время их отсутствия умерло от ран ещё трое бойцов. Их тоже похоронили в общей могиле, тут же в лесополосе, завернув в плащ-палатки. Досок в округе больше не нашли, поэтому на могиле соорудили из веток крест, а на могилу положили каску. Фанерку с написанными на ней именами умерших от ран красноармейцев, положили под каску. Бросая в могилку горсть земли, Григорьевич потихоньку, шевеля лишь губами, произнёс:
— Отмучились. Спите спокойно.
Иван, словно прочитал мысли родственника и заметил:
— Им, наверно, повезло?
— Почему повезло? — возмущаясь по поводу реплики племянника, возмутился Григорьевич.
— Им теперь, по крайней мере, не придётся заботиться о собственной жизни, и жизни родных и близких. За них это делать должны мы. Они стоят теперь перед Богом и ждут его суда. А мы сами не знаем, чего ждём. Жратвы, патронов, техники, или победы. Где всё то, что нам обещали?
— У немца вон смотри танки и самолёты, а у нас на винтовку по два патрона. Одна пуля, чтобы в немца стрельнуть, а другая себе оставлена. Бутылок с бензином, и тех нет. В плену окажешься, предателем станешь, а там, если попадёшь к своим из окружения, тюрьма или расстрел. Вот и думай, как воевать?
  То, что сказал племянник, было их правдой и Григорьевича давно самого посещали такие мысли, но он, выдержав паузу, ответил Ивану:
— Погоди немножко, Иван, будут и у нас танки, пушки и самолёты. Подождать надо. А с бензином, кстати, тоже воевать можно. Видел, как от него танки горят?
— Да, видел, но ты его сначала гранатой, а уж потом горючей смесью поджёг.
— Какая разница, граната или зажигательная смесь? Самое главное нет больше танка и танкистов, приехавших на нём на нашу землю. Вот если бы каждый из нас по танку? У фашистов бы давно танки закончились. Уметь воевать просто надо. Суворов в своё время говаривал: «Хитростью и умением воевать надобно. Пуля — дура, а штык молодец!». Так, что на войне все методы и способы хороши, а самое главное — это победа! И не важно, как она достигнута, при помощи танка или штыка. На войне главное солдат и то, за что он воюет. Немцы пришли к нам с мечом, значит, от него и погибнут, так говаривал Александр Невский. Его слова сбывались всегда. Такое было в нашей истории не раз, поэтому и в этой войне мы победим. Немножко только надо потерпеть.
— Ну, что же нам сейчас делать без патронов и гранат? — вновь спросил Иван.
— Воевать, — ответил Григорьевич. На этом разговор на счёт их нынешнего бедственного положения и войны между родственниками был закончен.
  Оставшиеся на месте после отдыха в лесополосе красноармейцы подразделения вышли на Ростов в ночь. Оказалось, что некоторых красноармейцев из числа выживших в бою не оказалось. Пока находились в лесопосадке, из подразделения дизертировали двое бойцов. Они были местными и решили идти домой, но сделали это самостоятельно, никому не сообщив. За это преступление предполагалась расстрельная статья, но для этого надо было найти бывших красноармейцев, а этим заниматься было некогда, да и некому.
  Шли небольшими группами по несколько человек. Несли с собой раненых и тащили за собой пушку, поэтому скорость передвижения была небольшой.
— Эдак, мы тащиться будем до Ростова неделю, — возмущался Иван.
— А что, прикажешь пушку бросить или раненных бойцов на дороге оставить?
— Да нет, это я так, от злости. Так тащиться будем, немцы, наверняка, догонят и побьют. В степи на открытой местности сделать это им не составит большого труда. Покосят из пулемётов своих, или гусеницами танков подавят, чтобы патроны не тратить. Куда мы тут от них спрячемся?
— Типун тебе на язык! Сглазишь, — отвечал ему Григорьевич. От контузии он частично отошёл, восстанавливалась речь, но в голове продолжало шуметь. Идти ему было тяжело, но он, превозмогая боль, продолжал ковылять ногами, не отставая от остальных. По пути к ним примкнула ещё одна группа таких же, как они, отступавших солдат. Ночью в темноте они едва не перестреляли друг друга, думая, что это противник.
  Едва стало светать, как отступавшие по дороге на Ростов солдаты Советской Армии услышали гул моторов, раздававшийся за их спинами. Всех обуял панический ужас. Стало ясно, что их догоняют немецкие танки. Как назло возле дороги, где они оказались, не было ни одного лесного массива и даже одинокого деревца. Вокруг дороги простиралась бескрайняя степь, уйти по которой от танков было просто некуда.
  Далеко перед горизонтом солдаты видели речушку, которая для танков противника могла бы стать преградой, но до неё надо было ещё суметь добежать. С ранеными и пушкой сделать это было, практически, невозможно. Пушку решили взорвать, для этого её зарядили снарядом, а в ствол сыпанули песка и, дёрнув за верёвку, выстрелили. Ствол пушки распустился цветком.
— Теперь из неё не постреляешь. Ни нам не достанется, ни немцам! Солдаты кинулись в степь в надежде добраться до речки и скрыться за ней от танков противника. Каждый из них выбирал своё направление и бежал туда, как мог. Бежали и Григорьевич с Иваном. Пот заливал лицо, каждый шаг, сделанный контуженым бойцом, отдавался в голове нестерпимой болью, но Григорьевич бежал потому, что знал, что это его единственный шанс к спасению.
  Немецкие танки не заставили себя долго ждать и, заметив, растянувшуюся по полю вереницу бежавших от них бойцов, съехали с дороги и направили свои стальные монстры вслед за убегающими красноармейцами. Теперь, сделал для себя вывод рядовой Василенко, спасти их могло только чудо. Никогда Григорьевич в Бога не веровал, но сейчас надо было надеяться только на него! Солдат опустился на землю, стал на колени и принялся усердно молиться, и чудо произошло.
  Немецкие танки в количестве шести машин догоняли наших бойцов, но не расстреливать, не давить не стали. Танки заехали несколько вперёд и остановились. Остановились и наши бойцы. Бежать на танки неприятеля у них не было никакого желания. Все ждали, что немцы откроют сейчас огонь и перебьют их, как куропаток в поле. Но вышло совсем по иному. Из головного немецкого танка вылез танкист в чёрном кожаном шлеме. Очевидно, это был главный среди них и на ломаном русском языке он произнёс:
— Рус! Винтовка, противогаз давай!
В руках у него находилась булка серого хлеба и кусок колбасы. Находившиеся в поле бойцы застыли в недоумении. Немец между тем повторил снова, но уже более грозно:
— Рус! Винтовка, противогаз, патроны давай!
 Находившийся рядом боец подошёл к танку и протянул танкисту винтовку и противогаз. Потом снял с себя ремень, на котором находился подсумок с патронами и тоже протянул его немцу. Танкист кинул всё, что ему отдал красноармеец под гусеницу своего танка. Дав команду водителю, он раздавил танком всё, что находилось под железным монстром. Затем он протянул красноармейцу хлеб и колбасу.
— Кушай, Ваня! Помни щедрость немецкого командования. С нами не надо воевать. Крикнув вниз что-то своему механику и дав команду через микрофон, находившийся на груди немца, командирам  остальных машин, немецкий головной танк направился к дороге, а за ним потянулись и остальные немецкие машины.
  Оставшиеся нетронутыми врагом в открытой степи красноармейцы некоторое время оставались в недоумении и некой растерянности по поводу того, что им дальше делать. Немецкий офицер, находившийся в танке, некоторое время назад, так удививший своим великодушием и щедростью, казался им персонажем из сказки. Вместо того, чтобы убить или пленить, он дал врагу колбасы и хлеба. Такого Григорьевич, как и многие пехотинцы разбитого, но непобеждённого подразделения Красной Армии, понять просто не могли. Им казалось, что вот-вот на дороге покажутся мотоциклисты или машины с пехотой, моторизованные подразделения Вермахта и сделают то, что не захотели делать их танкисты. Время шло, но кроме исчезавших в облаке пыли на дороге, ведущей к Ростову немецких танков, больше никого не было.
— Наверное, Бог помог, — рассудил солдат. Другого объяснения произошедшим событиям он дать не мог.
  Не желая больше испытывать судьбу, пехотинцы продолжили движение к спасительной речушке. Несмотря на то, что добираться до неё было ещё далеко, красноармейцы уже чувствовали, что спасены. Теперь они двигались по степи, объединившись в небольшие группы. Задачей каждой из них становилось одно: выжить, не попасть в плен и дойти, во что бы то ни стало, к своим. Задача эта оказалась сложной, но выполнимой.
  Пётр Василенко и Иван Таранов тоже организовали свою группу, в которую помимо них входило ещё несколько бойцов.  Как и прежде, красноармейцы старались передвигаться по открытым степным просторам только ночью. Днём прятались, либо в лесных массивах, либо в стогах соломы или сена. Несколько раз они видели немцев, но в бой старались не вступать, воевать было нечем. Маленькие группы отступавших красноармейцев были более маневренны и незаметны, как с воздуха, так и на земле. Им было проще просочиться через оккупированные немцами территории, остаться незамеченными, и дойти до своих.
  Осуществить задуманное довелось, конечно, не всем. Некоторые группы натыкались на немцев и давали последний бой. Некоторые сдавались на милость врага. Ноябрь в 1941 году был довольно холодным, и по ночам, солдатам, не имеющим тёплого обмундирования, приходилось довольно туго. Они продолжали голодать и в качестве кормёжки использовали то, что не успели убрать с полей крестьяне. Это была картошка, свекла, морковка, капуста, не успевшие до конца осыпаться колосья пшеницы. Молодые организмы бойцов после изнурительных ночных переходов требовали белковой пищи, взять которую у своих крестьян силой они не могли, а добровольно поделиться питанием у крестьян не было особого желания. В сёлах и хуторах оставались, в основном, женщины, которые сами не знали чем кормить своих детей.
  Ростов оказался уже под немцем, и его пришлось обходить стороной. Это обстоятельство потребовало больше времени и сил. Бойцам по-прежнему приходилось днём отсиживаться в лесополосах, а ночью пробираться через вражеские заслоны. По-прежнему было очень трудно с питанием. По этой причине красноармейцев продолжал донимать голод, который совместно с изнуряющими ночными переходами и холодами совсем ослабил бойцов. Теперь они походили на затравленных жизнью и войной жалких оборванцев, уделом которых стало только одно: во что бы то ни стало дойти до своих! Они не знали, что их ждёт впереди. За самовольное оставление позиций грозило суровое наказание, но они не хотели сдаваться и стремились попасть к своим любой ценой! Питаться приходилось, как и раньше, в основном, подножным кормом, тем, что могли найти в лесополосе или разбитых войной колхозных полях. Ночью шли, а днём прятались в заброшенных хуторских сараях или брошенных домах.
  К своим добирались около месяца. Отступавшую под натиском немецких танковых клиньев  Красную Армию смогли догнать только за Ростовом. Там, выходящие из окружения подразделения, переформировывали в новые пехотные воинские части и отправляли снова в бой. Григорьевич и Иван снова попали в одну воинскую часть, которая в составе других подразделений должна была отбить Ростов у фашистов. Немцы заняли Ростов 21 ноября, а уже 28 ноября началось его освобождение. Кровопролитные бои продолжались в течение нескольких дней, и город был отбит у немцев. Григорьевичу и его племяннику опять повезло, они остались живы!
  За неделю своего пребывания в городе фашисты наделали много бед. Они расстреливали и вешали наших людей, как военнопленных, так и гражданских. Были известны случаи, когда они расстреливали даже детей, которые пытались скрывать у себя дома раненных бойцов. Больше всего рядового Петра Василенко, рядового Ивана Таранова и других бойцов возмутило изуверское убийство колоны военнопленных, которым приказали в центре города лечь на мостовую и подавили танками всех до единого пленного. После этих нечеловеческих зверских убийств бойцы поклялись отомстить врагам за мученическую смерть земляков.
  После освобождения Ростова у стен города началась долгая позиционная война. Немцы не проявляли особого интереса к городу и активных действий в наступлении не проявляли. Гитлер перенёс основной удар на Сталинград и именно туда уходили основные силы гитлеровской военной машины, а возле Ростова происходила обычная позиционная война.
  Всю зиму и весну Григорьевич с Иваном провели в окопах. Пережили артобстрелы и бомбёжки. Ходили в атаки по разведке боем и отбивали атаки немецких пехотинцев и их пособников румын, итальянцев, венгров и болгар.
  Новое мощное наступление немцев произошло летом 42-го. Они снова взяли Ростов и другие близлежащие города юга Советского Союза. Рядовому Василенко и его родственнику Ивану снова пришлось отступать. Несмотря на мощное поражение под Сталинградом, фашисты смогли устоять после нашего наступления под Харьковом, и перешли в активное наступление.  Не считаясь с потерями, они теперь стремились выйти к Чёрному морю, а попутно через Кавказские перевалы хотели попасть в Грозный к чеченской, а там и к Бакинской нефти.
 Рядового Василенко и его племянника Ивана Таранова, как опытных бойцов, отпра-вили в Майкоп. Там создавались новые части, способные противостоять фашистам на горных Кавказских перевалах. Красноармейцы, имевшие боевой опыт в боях с фашистами, ценились особо. Из них формировались небольшие воинские подразделения, которые должны были остановить фашистскую армию, не допустить её к морю и нефти.
  Рядовой Василенко стал на этот раз истребителем танков и бронетехники фашистов. Ему выдали противотанковое ружьё, шестнадцать килограммов патронов к нему. Помимо ружья и патронов в помощники ему определили племянника Ивана и осла по кличке Тишка, который должен был выступать в качестве переносчика грузов. На вид осёл выглядел упитанно и бодро. Казалось, он готов был служить Красной Армии и Родине, как и красноармейцы до своего последнего  вздоха. Группа насчитывала тридцать человек личного состава, и должна была прикрывать дорогу, ведущую на Гойтсхий перевал. Эта дорога вела  на город Туапсе к морю.
  Григорьевич с племянником, перед выходом группы в горы, надели на осла сбрую и приторочили к ней с одной стороны противотанковое ружьё, с другой патроны к нему. Сверху загрузили два мешка овса, который должен был стать дополнительным стимулом службы животного Родине. Ни ахти, какой припас, но всё же лучше, чем ничего! Винтовки, кое-какую амуницию, включая и сухой паёк, выданный на неопределённое время, пришлось нести на собственных плечах.
   Личное оружие и продукты должны были оставаться с ними при любых обстоятельствах. За время прошлого недавнего отступления они ощутили на себе нехватку одного и другого. Поэтому относились сейчас к оружию, боеприпасам и продуктам с особым трепетом и тревогой.
  Получая хлеб, Григорьевич и Иван набрали его столько, что над ними даже начали подтрунивать сослуживцы, будто они собираются объесть всю Красную Армию! В отличие от других сослуживцев рядового Василенко, ответственный за выдачу провианта старшина Марченко вопросов не задавал. Он сам при отступлении испытал на своей шкуре, что такое голод, и выдавал теперь хлеб своим бойцам, сколько просили. Марченко тоже каким-то чудом остался жив, прошёл через отступление и оборону Ростова.
  Отправляясь в горы, родственники не знали, что многие ключевые позиции на перевалах главного Кавказского хребта уже заняты немцами. Для этой цели Гитлер отправил туда отборные свои части. Там воевали, так называемые, горные егеря. Это были специально обученные для ведения боевых действий в горах войска. У них для ведения такой войны имелось специальное оружие и обмундирование. По этой причине группам советских солдат, уходящих в горы, приходилось не оборонять заранее приготовленные позиции, а выбивать оттуда немцев. Кроме того, в войну вступила, так называемая, пятая колона. Недовольные советской властью чеченцы и ингуши становились на сторону врага и сильно вредили Красной Армии.
  Первый бой, который Григорьевич и его племянник провели в горах, стал поединок с одной из групп таких отщепенцев предателей, ставших на сторону врага. По дороге поднимавшейся на горные вершины, словно по спирали, шли грузовики и повозки с отступавшими с боями на Туапсе войсками. На одной из таких дорог, где с одной стороны дороги зияла своей чернотой пропасть, на дне которой шумела река, а с другой возвышалась непреодолимая отвесная скала,  трое чеченцев устроили засаду, и когда по дороге шёл гружёный бойцами автомобиль, они устроили обвал. Большие и маленькие камни смели со своего пути в пропасть полуторку с красноармейцами, словно игрушку. Успевших выпрыгнуть из кузова солдат они добивали выстрелами из винтовок и автомата. Между предателями и оставшимися в живых красноармейцами разыгрался бой. Когда Григорьевич и его группа успели подойти к ним на помощь, чеченцы стали отступать в горы. Красноармейцы преследовали их и не дали уйти от возмездия. Дом, в котором они решили устроить непреодолимую крепость, был подожжён из противотанкового ружья зажигательными пулями рядового Василенко. Затем в ходе ружейной перестрелки были уничтожены все предатели, устроившие диверсионную акцию. Когда Григорьевич подошёл к одному из убитых, рядом с ним лежал немецкий автомат шмайсер, а в ячейках национальной черкески вместо галунов были вставлены закрученные в трубочки советские рубли и немецкие марки.
— Смотри, Иван. Приготовил деньжат на все случаи жизни. Думал, наверное, что и на том свете перед встречей с Аллахом они ему понадобятся.
— Продался тварь! Сколько наших бойцов убил из-за денег. Думал с рук сойдёт. Нет, дружок, достанем каждого, кто нам поперёк дороги станет. Собаке и смерть собачья!
 Григорьевич поднял с земли немецкий автомат и отдал Ивану, который находился рядом.
— Возьми! — произнёс он.
— На что она мне нужна эта пуколка немецкая?! С неё и на сто метров не попадёшь, а из своей винтовки я и на триста-четыреста метров немца сделаю. Вот только бы патронов больше давали. Ведь это я его завалил. Как только из окошка он выпрыгнул и за камень  пытался спрятаться, я тут его и достал! Наверняка думал, раз автомат у него, так победа за ним! Нет, дружок с винтовкой тоже воевать можно и, как видишь, неплохо!
  Долго радоваться победе не дали немецкие самолёты, которые расстреливали наших солдат, двигающихся по горным тропам, как в тире. Летом 42-го года немцы хоть уже и не хозяйничали так в небе, как в начале войны, но всё равно в небе над Северным Кавказом их самолётов было больше. Вот и сейчас заметив в горах горящий дом, стая фашистских стервятников направилась туда.
  Услышав шум моторов, доносившихся с неба, Григорьевич и Иван поспешили найти себе укрытие. Пехотинцам и на этот раз повезло, и они быстро нашли хорошее укрытие. Этим укрытием оказался большой кусок обвалившейся скалы, который прикрыл собой от неминуемой смерти солдат. Мало того, Григорьевич попытался достать из своего противотанкового ружья одного из стервятников, который заметил прячущихся за камнем красноармейцев и атаковал их. Пули сразу нескольких пулемётов, которые для атаки использовал немец, замолотили по камню, словно это был проливной пулевой дождь, но достать своим оружием родственников не смог. Одни пули отскакивали от камня, рикошетили. Другие крошили скальную породу, издавали страшные пугающие звуки, от которых хотелось зарыться в землю, как можно глубже. Сделать подобное родственники даже не пытались, они прекрасно знали, что кругом бойцов окружали горы, а под ногами находились камни, зарыться в которые было невозможно. Выждав, когда немец завершит атаку, Григорьевич вытащил из-за камня своё тяжёлое противотанковое ружьё и успел ещё два раза в след пальнуть улетающей машине, но не попал. Слишком неудобная позиция была для стрельбы, да и скорость немецкого самолёта оказалась большой. Сам же немец полетел искать более доступные цели, которых в горах во время отступления наших войск хватало, а спрятаться под хороший большой камень или скалу удавалось не каждому.
— На голых скалах и ледниках далеко не спрячешься и глубоко не зароешься, — досадно прошептал про себя Григорьевич и добавил:
— Остаётся, либо в пропасть падать, либо под пули и бомбы немецкие лезть. Поэтому немало наших бойцов так и останется в этих горах и ледниках, навечно застыв в позах, при которых их застала смерть от пули или осколка.
    Наших самолётов Григорьевич не видел давно, разве что самолёт лётчика Покрышкина. Его машину он узнавал по звёздочкам на капоте — свидетельству одержанных побед над немецкими ассами. Как только появлялся его самолёт, немцы разбегались кто ку-да, и небо моментально очищалось от немецких стервятников. Уже в сорок втором году они хорошо знали советского лётчика и на что он способен, поэтому старались ретироваться при встречах с ним. Правда, Григорьевич видел в горах его самолёт нечасто, но, практически, всегда, когда в небе происходил воздушный бой с его участием, побеждал Советский лётчик.
  Задачей подразделения, в котором находился Григорьевич, являлось уничтожение врага, попавшего в наши тылы, поэтому солдаты его группы спешили туда, где обнаруживался неприятель любого ранга. Иногда красноармейцы сами устраивали засады, но больше им приходилось выкуривать немцев с уже приготовленных заранее позиций. Делать это было  нелегко, и каждая такая операция заканчивалась для наших бойцов немалой кровью. Красноармейцу и его племяннику везло, и им удавалось в результате подобных операций оставаться живыми и невредимыми. За время боёв они приобрели боевой опыт и стали солдатами, которых взять просто так в горах было невозможно. Рядовой Василенко и  рядовой Таранов приспособились к горной войне. Они шустро и ловко лазили по неприступным скалам, умели вовремя найти и занять более выгодную перед немцами позицию. В этом деле им активно помогал, легендарный осёл Тишка, который ходил вместе с бойцами горными тропами, переносил грузы и, казалось, понимал родственников с полуслова, при этом никогда не упрямился. Поломок у Тишки не наблюдалось, поэтому за всю миссию обороны Кавказа, которая была возложена на истребителей танков, и другой бронированной техники, он отслужил без нареканий, зарекомендовав себя как отличное горное транспортное средство.
  Огневые точки истребители танков старались организовывать там, где немцам сложно было их обнаружить, и непросто было подавить своим огнём. Как правило, это были господствующие над дорогой высоты с хорошим скальным прикрытием, за которым можно было укрываться и не бояться обстрелов из стрелкового оружия, а также артиллерии немцев. На этих позициях отряд поджидал двигающегося по дороге противника и внезапно атаковал. В отряде было три противотанковых ружья, ручной пулемёт «Дегтярёва» и восьмидесяти миллиметровый миномёт. Остальные бойцы были вооружены автоматами ППШ и винтовками Мосина. Отряд действовал всегда дерзко и неожиданно, поэтому наносил врагу ощутимый урон. После чего уходил в горы и скрывался от немецкого преследования. Обычно это происходило так.
  Двигаясь по горным тропам, бойцы отряда высматривали удобную для атаки позицию. На выбранных для атаки объектах расчёты противотанковых ружей готовили себе позиции самостоятельно. Григорьевич и Иван в намеченном месте останавливали и разгружали Тишку, снимая с него ружьё и патроны, затем подкармливали осла немножко овсом, а затем уводили животное в безопасное от стрельбы место. Затем бойцы готовили свою огневую позицию. Если это было в лесу, то красноармейцы окапывались, на сколько это было возможно. На укрепление позиций и их маскировки здесь шли поваленные деревья, ветви и дёрн. Если боевые действия предполагалось производить на горных склонах, подыскивали удобное для позиции место и укрепляли его, дополнительно подтаскивая на позиции большие и малые камни, за которыми потом можно было спрятаться.
 При нападении на немцев Григорьевич и его помощник Иван из всего отряда обычно начинали стрелять первыми. Пропускали головную машину и били ей бронебойными пулями в боковую броню. За ними начинали и другие  бронебойные расчёты отряда. При этом всегда старались выводить из строя головную и замыкающие машины, чтобы остальные были заблокированы на дороге. Затем в бой вступали и остальные бойцы, которые огнём из своего стрелкового оружия выводили из строя живую силу врага. Таким образом, отряду удалось удачно провести несколько боевых операций. Иногда немцы оказывали ожесточённое сопротивление и организовывали преследование отряда. Это происходило обычно тогда, когда силы фашистов явно превосходили возможности отряда. В таких случаях Григорьевич и Иван быстро снимались со своей позиции, загружали Тишку и быстро уходили в горы. Так поступали и другие бойцы отряда. Раненых уносили на носилках, а убитых оставляли на позициях, там, где они и погибли. Если была возможность, потом возвращались и хоронили погибших бойцов, но бывало и так, что похоронить своих не было никакой возможности.
  В результате проведённых операций выбивалась не только бронетехника врага и его живая сила, несли потери и наши бойцы. Особенно большие потери отряд нёс тогда, когда приходилось выбивать немцев при обнаружении их позиций, занятых на горных склонах егерями из дивизии Эдельвейс. Немцы имели много автоматического оружия, включая ручные пулемёты, а также миномёты и даже специальные облегченные орудия. Как правило, такие бои превращались в стрелковые поединки, в которых гибло большое количество наших советских бойцов. В одну из таких переделок попал и Григорьевич с Иваном.
  Двигаясь по горной тропе, отряд напоролся на одну из таких засад, устроенных егерями. Немцы находились наверху и укрепили свои позиции по склону, поэтому тропа, ведущая к перевалу, находилась у них под прицельным шквальным огнём. Когда раздались первые выстрелы Григорьевич, Иван и их осёл Тишка шли по тропе замыкающими.
  Пули свистели над головами, рикошетили от камней, попадали в разбегающихся и  ищущих укрытия от свирепого огня бойцов. За несколько минут стрельбы, пока бойцы не нашли себе хоть какое-то укрытие отряд потерял едва ли не половину своего состава.
 Кроме стрелкового огня немцы открыли по бойцам ещё и миномётный огонь. Позиции немцев были подготовлены и укреплены заранее, поэтому нанести им урон, и выбить с занимаемых позиций можно было только в ближнем бою. Прекрасно понимая, что немцы расстреливают неподвижных бойцов, лежащих на земле,  сверху как в тире, командир отряда лейтенант Коновалов приказал бойцам мелкими перебежками, прикрывая друг друга огнём, идти на штурм немецких позиций.
 Рядовой Василенко и рядовой Иванов первыми откликнулись на приказ командира. Мелкими перебежками, не давая немцам возможности быстро прицелиться, они передвигались по склону в гору. За ними в атаку двинулись и остальные бойцы. Весь склон, где находились наши солдаты, ощетинился яркими вспышками выстрелов. Бегущие на гору красноармейцы падали, сраженные вражескими пулями и осколками, но оставшиеся в живых рвались вперёд. Они знали, что другого пути выжить здесь, просто нет! Поэтому спешили добраться до укреплений немцев, как можно быстрее, и это им удалось.
  Достигнув укреплений врага, они забрасывали егерей гранатами и, ворвавшись на позиции фашистов, кололи немцев штыками, рубили сапёрными лопатками, резали ножами, рвали зубами!
  После этого боя от отряда осталось всего пять человек, ещё столько же оказалось раненными. Красноармейцу Василенко, и в этом бою повезло, он остался невредим. Зато Ивану осколок мины перебил кость руки выше локтя, и он, скрежеща зубами от боли, истекая кровью, просил Григорьевича скорее оказать ему помощь. Солдат вынул из собственных брюк ремень, и насколько это было возможно, перетянул им руку племянника. Остаток руки болтался частью на коже, а частью на гимнастёрке искалеченного бойца. Достав свой нож Григорьевич, чтобы облегчить страдания племянника, приказав тому закрыть глаза, отрезал повреждённую конечность окончательно.
— Пожалуй Иван, ты в этой войне уже отвоевался. Без правой руки с немцем много не повоюешь.
— Да я их зубами грызть буду, а чтобы душить и левой руки хватит!
— Для начала дойти до своих ребят надо, поэтому береги силы, сынок! — Григорьевич похлопал легонько Ивана по здоровому плечу и произнёс:
— Надо идти навстречу к своим, путь этот, сам знаешь, не близкий.
Оставшиеся в живых бойцы собирали трофейное и оставшееся бесхозным своё оружие. Хоронили своих бойцов. Стаскивали убитых в одно место и засыпали их камнями. Недалеко от места захоронения, в одной из расщелин ущелья спрятали собранное оружие и направились к своим. Путь был не близким, нужно было помочь раненым, а для этого требовалось идти быстрее.
  Осёл Тишка, испугавшись близких разрывов во время боя, побежал со всей своей поклажей вниз по горной тропе, по которой они недавно двигались всем отрядом. Отбежав от опасного места, боевой осёл увидел на склоне травку и, воспользовавшись моментом, стал её щипать, набивая питательной зеленью пустой желудок. За время работы с бронебойщиками такое счастье ему выпадало не часто. Услышав свою кличку из уст хозяина, он смиренно подошёл к Григорьевичу. Теперь помимо оружия и остатков овса ему предстояло ещё доставить к своим, и одного из раненых бойцов.
  Отступавшие с боями подразделения Красной Армии, оставшиеся в живых бойцы отряда истребителей немецкой бронетехники, догнали только через пять дней, в районе горы Индюк. За время перехода по горным тропам, отягощённые переноской раненых и собственного оружия, бойцы отряда, выбивались из сил. Неспособных самостоятельно передвигаться раненых было четверо, поэтому Григорьевичу и его бойцам приходилось выносить их по очереди. Одних раненых оставляли в горах, других несли, затем возвращались и выносили тех, кого оставили. Племянник красноармейца Василенко Иван передвигался сам, но за время перехода потерял много крови и едва держался на ногах. Как ни старались бойцы отряда донести до своих всех раненных товарищей, двоих все же донести не удалось. Они умерли от ран. Похоронили их там, где их застала смерть. Могилы копали неглубокие, экономили силы. В качестве надгробия на могилу воздвигали камень, под который подкладывали личные вещи, нацарапав на них предварительно имена и фамилии умерших. Для одного из таких бойцов мемориальной доской послужила алюминиевая ложка бойца, а для другого его алюминиевый солдатский котелок. При этом на ложке не надо было царапать ни имени, ни фамилии бойца, это он сделал сам, будучи ещё живым.
  О том героическом рейде отряда и боях, которые провёли его бойцы, обезвреживая огневые точки, засады врага, при этом устраивая и свои засады, Григорьевичу пришлось докладывать начальству самому. Командир отряда лейтенант Коновалов героически погиб. Будучи смертельно раненым, он сначала закидал гранатами, а затем и  закрыл собой пулемётную огневую точку. Поэтому докладывать о том, как воевал отряд, кроме Григорьевича было некому. Из всех бойцов оставшихся в живых, он был самым грамотным.
   Рядовой Василенко сухо рассказывал о событиях и эпизодах осеннего месячного рейда по горам Северного Кавказа. Долина реки Пшиш и окружающие её истоки горы, была его Родиной, где он провёл своё детство, отроческие и зрелые годы. Это были места, где он, работая пастухом, пас скот. Это были места, где он работал и бурил скважины, добывая для страны нефть. Он знал эти места, как свои пять пальцев, потому что это были его горы, это был его Кавказ. Он знал здесь каждую горку и перевал. Он мог рассказать обо всём без всяких карт, отмечая в своём докладе каждую мелочь в названии той или иной местности, в которой его отряд вёл боевые действия, но он предпочёл об этом умолчать. Он говорил лишь о том, как воевали его боевые товарищи, какие совершали подвиги и о том, как погибли. Перед офицерами штаба дивизии он выглядел тем солдатом, которые, несмотря на превосходящие силы врага, смогли летом и осенью 42-го года остановить, а затем и погнать фашистов на свою территорию и добить фашистского зверя на его земле, в его логове.
   Штаб дивизии находился тут же в лесу у горы Индюк, и офицеры с нескрываемым восторгом и удивлением смотрели на простого советского солдата, который, несмотря на все горести и лишения, не поддался соблазну предательства и измены при отступлении, воевал до конца, и победил! Благодаря ему и таким, как он фашисты были остановлены возле горы Индюк, возле горы Семашхо, и горы Два брата. Немцы находились всего в двадцати километрах от Туапсе и с высоты гор любовались пейзажами моря, но дальше не прошли! Это не позволил сделать им простой советский, но уже закалённый в боях солдат!
   Выслушав доклад рядового Василенко, начальник штаба дивизии поблагодарил за службу и наградил за беспримерный подвиг  солдата банкой тушёнки и булкой хлеба.
— Служу Советскому Союзу! — поблагодарил за награду солдат и поспешил к своим бойцам поделиться едой.
  Племянника Ивана и других раненых бойцов отряда погрузили на телегу и отправили на Туапсе. Остальных бойцов отряда чуть позже отправили на переформирование в тот же город, но уже в пешем порядке.
 Осёл  Григорьевича Тишка служил ему исправно, почти до самого Туапсе, но когда сверху с гор увидел город и море, взбунтовался. Сколько не пытался его сдвинуть с места солдат, Тишка стоял на своём месте как скала, и казалось, никакая сила не способна сдвинуть его с места! За всё время боевых действий с ним не случалось такого ни разу. Не помогали ни уговоры, ни пинки. Бойцу не оставалось ничего другого, как разгрузить осла и всю его поклажу навесить на себя. Оставшийся овёс он высыпал перед Тишкой, похлопав осла по холке и, поблагодарив за службу, поспешил в город Туапсе.
  В городе он попал в новую формировавшуюся пехотную воинскую часть. Подразделение должны были скоро отправить на фронт, поэтому пока Григорьевич был в городе, он регулярно навещал раненого племянника. Ивану обработали рану, и за прошедшие несколько дней, пока дядька находился рядом и навещал его, раненый явно пошёл на поправку.
 Подразделение, к которому был приписан красноармеец Василенко, отправили на фронт неожиданно. Григорьевич даже не успел попрощаться с Иваном. Место дислокации, которое занимала пехотная часть, была совсем рядом с городом, но возможности навестить племянника он уже больше не имел.
  Григорьевич и его боевые товарищи вернулись на позиции, которые им удалось отстоять осенью 42-го. Некоторое время им ещё приходилось сдерживать, превосходящего по силе врага, но вскоре они перешли в наступление и начали освобождать советские города. Сначала это были города и сёла Северного Кавказа. Затем Кубань, Ростовская и Воронежская области. В боях на Хопре солдатское везенье немного изменило Григорьичу. При переноске раненого через небольшую безымянную речку рядовой Василенко был тяжело ранен. Крупнокалиберный снаряд разорвался рядом с ним. Осколками убило солдата нёсшего носилки спереди, и самого раненого. Григорьевича мелкими осколками побило всего. Особенно пострадали голова и ноги, был выбит левый глаз.  Крупный сантиметровый осколок пробил руку и вошёл в живот.
  Раненых, выживших в этом бою, загрузили в крылья и фюзеляж самолёта и отправили в тыл. Госпиталем для них стала банька и дом на окраинах Пятигорска. Тех, кто был в более критическом состоянии, поместили в дом, а Григорьевич залечивал раны и отлёживался в баньке на голом полу. Таких, как он там было много. Некоторые из раненных солдат выжили. Среди них оказался и тяжелораненый Василенко. Ему не делали операций, всё как на собаке зажило само, а все осколки, полученные от снаряда, остались с ним навсегда, до самой его смерти.
  Несмотря на то, что он ослеп на левый глаз, рядовой Василенко продолжал служить Родине. Освобождал от фашистских захватчиков Советские города и города Восточной Европы. После ранения он ещё не раз попадал в серьёзные переделки. Один раз на затвор его винтовки попала немецкая мина, но не взорвалась, другой раз в колоне он попал под обстрел немецкого пулемётчика-смертника. Тогда на дороге, в течение нескольких минут едва не погиб весь батальон, но Григорьевичу опять повезло, и он остался жив, закончив войну на Одере.
   Рядовым пехотинцем он прошёл путь длиной в четыре военных года. У него было много наград, в том числе и медаль за Отвагу, которую он получил за бои на Кавказе, и орден Отечественной войны.
  После войны они с женой Надеждой родили и воспитали ещё двух мальчишек сыновей Николая и Александра.
  Умер Пётр Григорьевич Василенко рано утром в саду собственного дома. Это произошло летом 1970 года в возрасте неполных 62 лет. Он вышел покурить и, сев под яблоней, закрыл глаза. Его смерть была лёгкой. Сердечный приступ поставил точку в его непродолжительной и тяжёлой жизни, которую он прожил достойно. Он воевал и работал — восстанавливал страну. Он был тем Солдатом, который освободил мир от фашизма. Он был Солдатом Победы.