Рассказы АнтИфа. Сила - в краске!

   
  Сила — в краске!

 Жеребец храпел, упирался, приходилось вонзать с силой шпоры в его бока, кровавя их, заставляя идти навстречу Дракону. Дракон, перекрывавший вход в замок, неторопливо, самоуверенно пускал из пасти кольца дыма. Ну, ещё один безумец, не первый, да и не последний. Мало ли их приходило пешком, приезжало на жеребцах? Один даже на верблюде был. Все одного хотели — спасти прекрасную принцессу, похищенному драконом уж не один год назад. Но рыцари попадались какие-то жадные, из-за награды, полцарства объявленных, потому торопились, руки тряслись… И горели на этом. В прямом смысле. Пыхнет дракон огнём, и только горстка пепла сыпется, как из песочных часов, из их несокрушимых доспехов. Так что и в этот раз он был спокоен, потому как только пылающее любовью сердце могло выдержать жар огня, испускаемого Драконом.
 Рыцарь внимательно глядел на дракона, выискивая слабое место в его несокрушимой броне. Золотистая чешуя слепила глаза , не давала всмотреться. Глаза уставали, и тогда он смотрел, через забрало, на прекрасную принцессу. Стоявшую над Драконом, на зубчатой стене, в ожидании, в тревоге прижимающая белый платок к трепещущей груди. Платок выпал из ослабевших  от волнения рук, и не торопясь, легким лебединым пёрышком, кругами спустился на чешуйчатую грудь. Дракон дунул на платок, и тот вспыхнул искоркой, в его жарком дыхании. Сгорев почти без копоти, но зачернив одну из чешуек. Рыцарь зачаровано смотрел на вспыхнувший платок, понимая, что и он так сгорит, скоро, совсем скоро.
 Глаза остановились на задымлённой чешуйке, единственной, что не слепила глаза, и…
И рыцарь со всей силы вонзил шпоры в бока захрапевшего жеребца, посылая его в бой. В той чешуйке кто-то прогрыз небольшое, но достаточное для острия копья отверстие. Нацелив туда остриё, не обращая внимания на сгоревший плюмаж, не чувствуя жара пылавшего пастью дракона, рыцарь гнал и гнал жеребца. Его сердце, сердце полное любви к принцессе, жгло грудь гораздо сильнее, чем какой то жалкий дракон. Принцесса замерла, дракон застыл с открытой пастью, понимая своё бессилие и принимая близкий конец, жеребец грыз удила, сдерживавшие его…
- Кирюша!
В дверях стояла его мама-принцесса, прекрасная, как… как мама.
- Кирюша, я пойду умоюсь, и будем спать. А ты, солнышко, прибери пока игрушки.
Мама ушла, а Кирюша сел, горячие слёзы потекли по щекам неудержимыми ручейками. Всхлипывания с трудом удерживались в его груди, хотя хотелось зареветь во весь голос. Но он уже мужчина, он большой, ему три года, ему нельзя плакать.
 Тёплые руки подхватили Кирюшу, родные губы стали целовать щёки, осушая слёзы:
- Кирюша, солнышко, не бойся! Мама с тобой, а ночь уйдёт, утром солнышко всех бабаек выгонит… Не плачь, солнышко, пошли в кроватку, мама сказку расскажет… Пошли, солнышко…
 Солнышко ласковым лучиком коснулось век, Кирюша открыл глаза, весёлый смех вырвался из груди:
- Бабушка! Бабушка приехала!
На краю кровати сидела бабушка, такая… такая! Бабушка! Улыбалась Кирюше, глазами, а губы поджатые, видно ругать будет Кирюшу.
- Кирюша, ты зачем маму огорчаешь? Жалуется она на тебя!
Голос бабушки всё равно был мягким и нежным.
- Говорит ты плачешь, постоянно, когда спасть укладывает?
Бабушка хитро улыбнулась, поглядев на замок, принцессу, дракона и рыцаря:
- Что, не даёт принцессу спасти?
Кирюха приподнялся, посмотрел за спину бабушки, никого нет:
- Бабушка! Ты же мама мамы?
- Ну да, так и есть.
- Значит, мама должна тебя слушаться? - Кирюха засопел в ожидании.
Бабушка задумалась, повела плечами, и с сомнением в голосе согласилась:
- Ну да, должна…
Кирюха подскочил, прижался изо всех своих силёнок к бабушке:
- Бабушка! Скажи маме, что бы она не умывалась ночью. Она такой некрасивой становится, страшной! Скажешь?