Контра. Часть I. 2 Доктор Гейси и Мистер Мартин

Изрядно нагретый салон «ДеСото» наполнился атлантическим дыханием Бостона, едва его остроконечные крыши поглотили узкую полосу асфальта, приведшую к Нему-в пасть мифического дракона, дышащего на нас океаном сквозь свои кирпичные зубы.
  Добро пожаловать в Бостон! Поистине магическое место: здесь родилось самое прекрасное, что было в этом грешном сером мире-здесь зародилась Свобода, здесь зародилась Мечта, здесь зародилась Америка! Величайшая идея всего человечества-плавильный котёл всех народов, где каждый был в праве обрести Мечту, это была особенная Мечта, доступная лишь сильным духом и ярким умом. Всё, что вам осталось-смелость. Вам нужна именно она. Смелость преодолеть все жизненные невзгоды, все моменты упадка сил, все провалы ваших идей, смелость приложить все силы для создания новых планов и их последующее совершенствование. Бесконечное стремление к Идеалу. Вы не идеальны, но Мечта само совершенство, она оазис в пустыне, она мисс Калифорния, она маяк во мгле, пронзающая девятый вал светом вечного спасения, она бесконечное успокоение, она бог.
  На берегу Северной Атлантики родилось нечто большее, чем страна, чем нация-здесь родилась Возможность. Именно она сманила сотни тысяч людей, бегущих от задыхающейся Европы, срыгивающей нечистоты нищеты, обращающей в наёмное рабство затхлых мануфактур, кидающей в жерло войн за колонии любимому монарху, перемалывающей в компост всех, кто не смог родиться со знаменитой фамилией.
  Новый Свет воссиял во тьме отчаянья, обогрел лучами всех отвергнутых и гонимых, обдал теплотой надежды и дары его щедры для любого, пересекшего холодный океан в душном трюме корабля. Здесь вы имеете право мечтать, бросить вызов любому королю, здесь вы свободны определять разницу между закупочной и розничной ценой — здесь вы всё, ведь имели смелость низвергнуть оковы Старого Мира. Здесь вы сами делаете свою фамилию знаменитой на столько насколько позволяет вам ваше дарование.
  Бог уныния пал, новый идол новой эпохи восстал над всем сущим. Нет более приветливого побережья, нет более щедрой земли и дух успеха витает над нею. Дух сошёл на Шомут и обрёл каменную плоть, пустил в небо чёрный дым своих фабричных лёгких, абсорбировал таланты, людские возможности, разрастаясь и крепнув, порождая новую нацию — смелую и волевую. Имя ему — Бостон. Её имя-Америка. Только он мог стать колыбелью Революции-начала новой эпохи. Эпохи, где нет ничего невозможного. О, Бостон, ты новый Вавилон!
  Прямые улицы, наполненные ароматами ванильного мороженного и угольного дыма, неспособные развеяться океаническим бризом, ведут к Новому Олимпу, пантеону, где будет место для всякого кто прошёл по ним, не запнувшись о страхи лживой пуританской морали, для тех кто сумел прочувствовать истинную суть Мечты, для тех, кто постиг Суть: значение имеет лишь материальное, материальное конвертируется в деньги, а что может быть более материальным, чем Мечта о величайшем достижение человечества — безграничной свободы? Здесь зародилось нечто большее, чем нация, здесь зародился бизнес.
                ***
 Свет утреннего солнца заполнял небольшую редакторскую сквозь решетчатое окно, рассеиваясь в табачном дыму, от чего комната с кирпичным стенами напоминала один из многочисленных бостонских тупиков, покрытых горьким удушливым туманом в послерассветные часы.
  Секретарша мистера Мартина всего как минут пять назад объявила своему боссу о нашем приходе, а Кони с Мартином уже успели накурить так, что хоть топор вешай, хоть сам вздёргивайся. Короткое приветствие со обеих сторон переросло в яркую преисполненную гордостью речь редактора о древних славных традициях бостонской журналистики, положившей начало всей американской публицистике, качество которой характеризует факт первой печатной рекламы в истории, кою разместили в одной из бостонских газет во времена хлопка и лечения сифилиса пиявками. Оба эти факта у меня вызвали сомнение, что никак не сказалось на моей заинтересованности в работе, которую для нас предложил этот джентльмен с посеребрённой годами головой и черной жилетке поверх идеально выглаженной сорочки с накрахмаленным воротником.
  -Теперь, господа, перейдём к сути, -с искренне серьёзным видом произнёс мистер Мартин, резко прервав свою речь, бывшей преамбулой для серьёзной обстановки.-Наш журнал является не совсем светским изданием, где скучающие домохозяйки могут ознакомиться с последними сплетнями из высшего общества, а потом отдать своим мужьям прочитать статью про рыбалку, чтобы те передали своему старику поразгадывать кроссворд, а в конце эстафеты осесть в руках их младшего для разглядывания комиксов про очередного дурака в костюме летучей мыши.
  После этих слов он ловко встал из-за своего стола, отражающего утренние лучи от черного лака, присел на его угол, уперевшись одной ногой в пол и продолжил тыкая в нашу сторону своей дымящей сигарой:
  -Мы пишем о том, чего не пишут другие журналы и газеты, а если и пишут, то умалчивая некоторые детали, а ведь дьявол кроется именно в них. Да, в криминальных хрониках особо не стесняются описывать подробности, задают копам вопросы о том как банда молодчиков с битами прошла мимо двух констеблей в еврейскую лавку и разгромила там витрины так, что грохот слышали все прохожие, только не эта парочка патрульных. Вне всякого сомнения, это правильный подход к делу настоящего журналиста, но мало задать логичный острый вопрос — нужно дать читателю ответ на него. Понятно, что просто так вам никто не ответит, поэтому необходимо до этого ответа докопаться и при этом он должен быть правдивым, а не выдумкой ради горячего заголовка. Криминальная хроника, разумеется, всегда хорошо продаётся, но ей мы уделяем минимум внимания, только если подвернётся что-нибудь по-настоящему стоящее.
  Выпустив острую струю дыма, он слез со стола и принялся расхаживать по кабинету, уводя наши взгляды за собой, продолжая свой монолог, разбавляя его жестикуляцией и запрокидыванием головы, словно на потолке то и дело появлялось нечто интересное.
  -Самое стоящее, господа, в этой жизни — правда, которую принято не замечать — Продолжал Мистер Мартин.- Не замечают её по одной причине: мир должен быть таким, каким ты его привык видеть, а для этого нужно многого не знать. Мы не освещаем всякий вздор о каких-то «летающих тарелках», привидившихся от нехватки кислорода пилоту над Вашингтоном или в этой нью-мексиканской дыре… Как её? — Он сморщил гримасу, будто разжевал лимон, за два гигантских шага преодолел расстояние до двери, распахнув её, словно ураган и раздражённо, продолжая жевать воображаемый лимон, прогремел в сторону секретарши: «Магда, как, чёрт его дери…»
  -Ро;зуэлл, сэр, — не отрываясь от своей печатной машинки, ответила та.
  -Да! Ро;зуэлл! Спасибо, дорогая! — С ликующим облегчением захлопнул дверь Мистер Мартин. Он вновь уселся в своё кресло, выпустил очередную струю сигарного дыма и продолжил.
  -Вот мы не пишем о всяких летающих сковородках, которые углядели в пустыне обнюхавшиеся кокаином молодчики перед тем как пойти пить тёплую текилу. Пусть это читают дураки, над которыми и так все смеются. Что проку от такой аудитории? — Его взгляд устремился куда-то позади нас. — Мы пишем о том, что происходит за углом булочной, которую вы проходите дважды в день по пути на работу, о том, что творится за задёрнутыми занавесками окон в апартаментах над нею. Через пару дней мы взорвём печать, выпустив статью о докторе Гейси. Ещё совсем недавно он был врачом общей практики и, видимо, ему этого не хватало — стремился к чему-то большему. Он не мечтал найти лекарство от всех болезней, он хотел создать новый вид разумной расы. Нет, не как нацисты со своим сверхчеловеком, а именно новый разумный вид существ.
  Тут он прервался на обсасывание своей сигары, крутя её кончик у себя во рту, напоминая некогда фашиствующих, а на тот момент голодающих итальянок за тридцать, что за консервы ублажали шланги цветным рядовым за банку консервов. Идеи о превосходстве над «обезьянами» неплохо питают гордыню, но не твоих детей.
  Деятельность доктора Гейси на ниве божьего промысла заинтриговала нас намного больше, чем созерцание филяции сигаре почтенным с виду джентльменом из Новой Англии, что последним было быстро подмечено.
  -Помимо анатомии он ещё с детства интересовался энтомологией, — продолжил свой рассказ Мартин, — это наука о насекомых. Особо его интересовало как гусеницы превращались в бабочек. И вот этот, внешне абсолютно разумный человек, образованный из семьи очень приличных преуспевающих людей однажды додумался, что и обычный человек может переродиться из своего гадкого, по его мнению, состояния в нечто прекрасное, как бабочка…
  -Что это означит? -Изумился Кони, чуть не подпрыгнув в кресле.
  -Самое ужасное, — с некоторым отстранением произнёс Мистер Мартин, — что стоит воспринимать его суждения буквально: он действительно видел людей как гусениц. Здесь следует оговориться, что не всех людей. Себя, например, он таковым не видел. По его словам он был вторым земным воплощением древнего бога и творца всего сущего Нуахепхотепа.
  -Это ещё кто? -прервал его я.
  -Согласно его версии бытия, — продолжил редактор, пуская в потолок новое копьё табачного дыма, — вначале было не Слово, а Тьма, породившая тысячи миров, в том числе и наш. Затем эта Тьма, как это ни парадоксально звучит, зажгла звёзды над этими мирами. По его мнению все звёзды происходили из особо концентрированных сгустков материи этой Тьмы, она сжималась, тёрлась и вспыхивала, словно сухое полено от трения палочкой, а когда звезде приходило время угасать, то она взрывалась, оставляя своё черное ядро, собирающее души обитателей миров, что та согревала будучи светилом. Души в свою очередь становились частью Тьмы, чтобы воплотиться в новых формах жизни уже в новых мирах — этакий шизофренический сплав из науки и мифологии.
  -А этот Нуархерпортрет тогда кто? — С неуместной долей скепсиса спросил Кони.
  -Нуахепхотеп. — Поправил его Мистер Мартин, откладывая сигару в хрустальную пепельницу. — По словам Гейси, это физическое воплощение Тьмы, которое может существовать в любом из миров и властвовать над ним.
  -Гейси был вторым воплощением, а первым кто? -Спросил я.
  -Нашествие саранчи: восьмая казнь Египта. Семь предыдущих были лишь предвестниками сошествия тёмного божества, а остальные две — воцарение этого самого бога, которому принесли в жертву всех первенцев. Это он назвал «малой данью», чтобы не поглощать весь мир взрывом Солнца. Насекомые это та единственная форма, в которой может быть заключена частица этого чудовищного божества, поскольку у них есть единый разум и полное подчинение главной особи, игнорируя инстинкт выживания.
  Далее пошли разъяснения о том, как съехавший с катушек доктор пытался создавать новых существ, которым было суждено сменить разочаровавшее его человечество. Для такого сложного и важного мероприятия подходили исключительно молодые физически крепкие и здоровые юноши с девушками. Идеально: мулаты. Объяснял это тем, что мулаты сочетают наибольшее количество положительных качеств человечества, хоть и не обладают, по его разумению, достаточным интеллектом, что не являлось проблемой, ведь они будут ведомы коллективным разумом, то есть Нуахепхотепом. Своих жертв этот повелитель мух отлавливал в доках, выбирал среди рабочих, идущих со смены, действовал грубо, неизобретательно: подъезжал на автомобиле к одиноко идущему бедолаге, представлялся профсоюзным работником или кадровиком и когда осторожность жертвы пропадала, то бил её по голове молотком, применяемым при лоботомии и потерявшее сознание тело увозил на заднем сидение в подвал своего дома. Это помещение, по словам Мистера Мартина, представляло нечто среднее между тюрьмой и операционной: в разделённом на двое опорными колоннами подвале были помещены клетки для крупных собак соломой на полу и мисками для еды и воды. Клетки находились у дальней от закрашенных жёлтой краской окон стены, чтобы свет (мешающий перерождению) совсем не достигал глаз будущих хозяев планеты, на колонны были повешены брезентовые шторы, перед которыми была устроена операционная. Вот в ней и происходили одни из самых жутких действий, о которых мне доводилось слышать, разве что «медицинские исследования» ублюдков из Отряда 731 превосходили их по степени бесчеловечности и бессмысленному садизму.
  Старина Гейси, что выписывал микстуры простуженным яппи и натирал мазью прыщи на розовых задницах их пухленьких карапузов, в свободное от этих мирских деяний время, накачивал своих подопытных морфином и в голубоватом свете хирургической лампы ампутировал им все конечности по местам сгибов, в торцах костей оставшихся культей этот уёбок нарезал резьбу, куда вворачивал шпильки, на которых уже крепились некие деревянные конусообразные колодки, удалял язык, а когда изувеченное молодое тело заживало, то наступала следующая стадия по обретению истинного вида: Гейси стягивал туловища узкими стальными лентами, предварительно предавая им форму ленточных хомутом, кожа лопалась по краям лент, уплотняя под собой плоть. В таком виде он оставлял их в своих клетках примерно на месяц, обрабатывая увечья антисептиками и заживляющими составами, после снимал стягивающие тела, если этот ужас так можно было назвать и оценив красоту новоиспечённой гусеницы готовил её к стадии перерождения в существо более высшего порядка.
   Далее шло окукливание. Конечно, если человек и напоминал гусеницу внешне, но выделить волокна для кокона он не мог, поэтому предприимчивый доктор обвязывал своих жертв верёвками из растительных волокон, оставляя отверстие для подачи питательного раствора из протертых овощей и фруктов, других отверстий он не предусматривал. Несчастные висели днями в тёмной части подвала, консервируясь в собственном дерме. Перерождения Гейси так и не дождался: одна девушка семнадцати лет от роду умерла от сепсиса, другая, чуть старше — от шока. Одну он забил до смерти своим молотком и скинул останки в Непонсет, что своими свинцовыми водами разделяет город грёз и кирпича, после того как после похищения увидел её глаза, редкого для мулатов, сине-голубого цвета. Глаза имели принципиальное значение: они были проводником тёмной энергии и воли создателя новых разумных существ, а столь яркий цвет радужки едва ли годился для этого. Трём юношам не посчастливилось выжить. В ожидание завершения финальной стадии своего эксперимента Повелитель Тьмы и тараканьих испражнений провёл всего пару дней: как это часто бывает, его сгубила случайная неосторожность. Нельзя дать точный ответ на то, что сделал бы этот свихнувшийся выродок приличной преуспевающей ****ы после полного провала своих креационистских изысканий, ведь он, по его признанию в дальнейшем, был полностью уверен в успехе. Может отловил и покалечил ещё нескольких молодых людей и девушек, а может отрастил себе крылья, скатал шарик из своего дерьма и улетел в чёрную дыру — нить всех этих вариантов развития событий оборвалась об острый взгляд одного из сотрудников прачечной, куда это рассеянное чудовище притащило стирать свои тряпки, как оно и делало каждый второй вторник месяца.
  Сортируя одежду по цветам молодой парень, подрабатывающий по вечерам, достал из них футболку покрытую бурыми пятнами, бывшими когда-то кровью его приятеля, пропавшего не так давно. Это была обычная футболка с логотипом Супермена спереди, которую не носят обеспеченные доктора средних лет, зато могут носить их пациенты, обратившиеся в экстренном порядке с каким-нибудь увечьем, но что-то подсказало пареньку проверить наличие пришитого в нижней части обратной стороны самодельного ярлычка с вышитой надписью «Для Марти». Это был подарок матери его товарища, который был им с гордостью продемонстрирован на кануне исчезновения. Паренёк из прачечной оказался смышлёным и не стал в лоб спрашивать доктора о том не оказывал ли он медицинскую помощь его другу и не находится ли он под его надзором и не пошёл к копам, которые послали бы его ко всем чертям с такой невнятной уликой. Было в докторе Гейси что-то отталкивающее, нечто не позволяющее увидеть в нём доброго самаритянина, помогающему бедному цветному, получившему травму на улице.
  Здраво рассудив, что помощь ему будет не лишней, он попросил своего старшего кузена студента с факультета журналистики оказать содействие в разрешение возникшего вопроса, тот же, будучи ведомый любопытством, охотно согласился. Подсмотрев адрес в квитанции, родственники составили простой и потому жизнеспособный план, рассчитанный на справедливо удачную реализацию.
   Они пришли к нему днём в часы приёма, пока без пяти минут будущий журналист показывал доктору свой довольно обширный ушиб, полученный на матче по регби, его младший кузен увлечённо осматривал дом.
   Входная дверь дома сразу же предоставляла проход в небольшой холл с лестницей на второй этаж, расположивший в себе спальню, ванную и рабочий кабинет, под самой лестницей таилась дверь, ведущая в тот самый ад, отмеченный на плане дома как подвал. От несанкционированного проникновения её предохраняла простая щеколда, расположенная на высоте достаточной для того, чтобы её мог отпереть только взрослый человек.
  Спустившись вниз, обоняние паренька ощутило резкий удар органического зловония. После того как он зажал нос, его вниманием овладели три подвешенных к потолку мешка. Подойдя ближе парень увидел, что это нечто обмотанное верёвками из незнакомого для него материала. Видимо, этот малый обладал какой-то сильной природной интуицией, раз отважился проверить содержимое этих свёртков, источавших удушающий смрад. Я скорее бы решил, что доктор проводит эксперименты с каким-нибудь биологическим материалом и даже не притронулся к висящим обмоткам, хоть и мой вывод был весьма близок к истине, не смотря на весь цинизм формулировки. Перочинным ножом он разрезал органические волокна, вставив лезвие в отверстие для подачи питания и воздуха и проведя им по окружности. Кокон наклонился в сторону парнишки из прачечной, оставаясь висеть на державших их за потолок верёвку. Тошнотворный запах толкнул его на шаг назад, закрыв ладонями центральную часть лица будь то импровизированным респиратором, он подошёл к вскрытому кокону и в тусклом жёлтом свете закрашенных подвальных окон явилось зрелище, состарившее юношу лет на десять. Его ноги подкосились, а крик утонул в мгновенно подоспевших рвотных массах.
  Восьмая казнь египетская давала показания спокойно, разъясняя все аспекты своего замысла. Ввиду особой опасности, Гейси поместили в отдельную камеру на время следствия, которое возглавил сам окружной прокурор Томас Аспин.
  -О, сам Томми Аспин! — С ложной восторженностью воскликнул Кони. — Гроза плохо организованной преступности и смазливых фабриканточек. Белый рыцарь Бостона на чёрном «паккарде».
  -Ваш сарказм напрасен, мистер Баркли. — Безэмоционально одёрнул зарвавшегося фотографа почтенный редактор. — Аспин сделал многое для нашего города: навёл порядок на улицах и в полицейских участках. Я абсолютно уверен, что он лично возглавил дело только для того, чтобы оно было проведено в полном соответствие со всеми процедурами и у этого негодяя не было шансов соскочить, когда его адвокаты найдут какое-нибудь нарушение в ходе расследования. Вот чтобы их не было, он этим и занялся, а не ради шумихи в прессе, которая разразится в скором времени и поднимет ему популярность. Популярности ему хватает, можете верить мне на слово.
  -По какой причине эта история до сих пор не стала достоянием общественности? — задал я ожидаемый вопрос.
  -В интересах следствия полиция настоятельно порекомендовала этим двум молодым людям и всем близким потерпевших не разглашать ничего об этом ужасном происшествии, опасаясь давления со стороны некоторых пациентов этого, с позволения сказать, доктора. Поэтому статья выйдет, скорее всего, на следующий после первого слушания суда, день. Автором её выступит тот самый молодой человек, что отвлекал доктора, пока его кузен совершал ужасающие открытия в подвале. Неплохой старт карьере, я думаю. Мы всегда рады «свежей крови», мы хотим дать путь новому слову в журналистике. Человечество вступило в новую эпоху. Технические открытия и опыт самой страшной войны, меняют нашу жизнь, наши взгляды на неё, а значит и мы должны воспринимать всё иначе, острее, чем раньше.
 Мартин, казалось, очень приободрился, видно было, что он чрезвычайно счастлив осознавать свою причастность к своей же теории. Ему было необходимо презентовать себя, свой журнал. Скромное дополнение к заряду положительными эмоциями после кофе (или чем он с утра закидывается) и сигары. Ну он ведь платит, так что с радостью послушаем его затянувшеюся преамбулу.
  -Конечно, случай с Гейси исключителен. — продолжил он свою импровизированную (а может и заранее заготовленную) презентацию. — Такое случается не часто. Мне уже шестьдесят семь, а я о таком слышу впервые. Я был на Великой войне, поэтому не могу позволить себе такую роскошь как удивление человеческим порокам. Я не особо поразился, когда мне предоставили материал о примерной домохозяйке, матери троих детей, которая подливала в чай этим самым детям и своему мужу (тут он резко осёкся, скривил брови, стараясь что-то вспомнить). Зимнюю радиаторную жидкость…как чёрт её?..
  -Антифриз, сэр. — предотвратил новое обращение к Магде Конан.
  -Да, он самый. — Утвердил Мистер Мартин, словно знал ответ и просто проверял нас. — В этой жидкости содержится глицерин и этанол, спирт, если угодно. Смесь ядреная, в небольших количествах убивает постепенно, практически незаметно.
  Да, всё именно так: вещество жутко токсично и может действовать не только как яд, убивающей ровно с той скоростью, которую вы пожелаете, но и как неплохой психоактивный стимулятор. Добавляете некоторое количество этой радиаторной жидкости (неплохой термин получился) в абсент, далее, как положено по рецепту разведения, поджигаете сахар на ложке, выпиваете залпом, иначе коктейль может начать действовать ещё до того как вы поставите бокал, а значит прольёте его содержимое на себя и совсем скоро вы открываете для себя потаённый мир, который никакому «Бостон Войс» не описать. Тело столбенеет, каждая нервная нить напрягается как рояльная струна, от макушки до ног проходит волна нервной дрожи, дающая чувство мимолётного отделения кожи от плоти, сопровождающиеся лёгким и не самым приятным (даже в сильнейший летний зной) холодком и добро пожаловать в этот таинственный прекрасный и вязкий мир. Мир магии, ярких красок, огромных скоростей и террора. Сначала свет в ваших глазах быстро и плавно сжимается к центру, пока не исчезнет совсем, оставляя вас в удушающей темноте, ведь вместе со светом у вас в легких кончается воздух, грудь стягивает ремнями, на ваше горло грузом опускается тянущая боль, которая всё возрастает и возрастает, рот с дикой скоростью открывается и закрывается, голова запрокидывается назад — теперь вы похожи на голодного птенца, жаждущего блевотину своей матери. Сознание почти вас покинуло и и за мгновение до того как ваше тело рухнет на поверхность, ремни на груди рвутся с характерным звуком, некогда сдавленная грудь расширяется, легкие засасывают пару кварт воздуха. Точка света величиной с булавочное ушко появляется в центре видимой темноты, увеличивается в размерах, пока не заполнит всё видимое пространство, в котором проступят очертания предметов и людей, вызывающие у вас чувство неподдельного восхищения, вы будете возбуждены и восторженны, воспринимая всё происходящее монументальным, величественным и гнетущим в конце своего путешествия. Самым важным условием является правильный выбор дозировки, иначе вы отправитесь не в удивительное путешествие по преображённой реальности, а в совершенно иной мир, по пути к которому вас распотрошат на патологоанатомическом столе, кишки бросят собакам, а задницу отрежет сатана и зажарит на своей сковороде. Не искушайте судьбу, да и найти абсент в Штатах дело весьма непростое.
  Дамочка, разумеется, готовила для своих домочадцев второй вариант, так не кстати сорванный сердобольным семейным врачом, к сожалению, не Гейси. Такие удивительные совпадения встречаются только на страницах палп-журналов, а у нас банальная жизнь, в которой некий доктор делает обследование тридцатидвухлетнему мужчине со странным цветом кожи и красными глазами, обнаруживает в крови огромное количество токсинов, смекает что к чему и делится своим открытием с копами.
  Направление издательства вполне понятно, нанимать фрилансеров вполне резонно — отлично экономится бюджет и ввиду большого разнообразия авторов, никак не связанных друг с другом, отсутствует общий стиль повествования. Даже если у вас работает, к примеру, тридцать пишущих журналистов, то вскоре появится один, может два, писаки, чьи статьи и заметки будут иметь некую популярность у читателей, что неминуемо приведёт к подражательству их стиля среди остальных менее успешных журналюг. «Корпоративный стиль» скажите вы, а мы с Мистером Мартином ответим: «серый шум». Вы открываете газету, читаете, за одним событием следует второе, переходит в третье и заканчивается перед разделом с комиксами. Ввиду однообразия стилистики текста, вся информация сольётся в вашей голове в единый поток и будет напоминать статические шумы между радиостанциями и уже на третьей странице вы потеряете интерес к написанному и перейдёте к комиксам в конце выпуска, а производить их довольно накладно.
  Магда регулярно отслеживала публикации в массачусетских изданиях, ища ту самую «новую кровь». За пару недель до описываемых событий она решила передохнуть от нескончаемого потока печатного слова и решила полистать купленный на углу в газетном киоске журнал, содержащий одни лишь фотографии. «Истории без слов. Спрингфилд». На одной из страниц её взгляд зацепился за печальные лица трёх итальянок неопределённого возраста, кормящих грудью своих младенцев, сидя на руинах каких-то зданий, очевидно, бывших их домами. За троицей кормилец шла фотография детей, разбирающих завалы, переносящих бревна, пытающихся наладить жизнь заново. Автором снимков значился Конан Баркли. Впечатлившись отпечатками разочарования и трагедии на лицах женщин с младенцами и детей с бревнами, несклонная к сантиментам секретарша-ассистент, осушив глаза платком, аккуратно сложенным в треугольник, явила свету идею напечатать очерк талантливого военного фотографа, проиллюстрировав это его работами с полей брани.
  Фотограф, с которым связались через редакцию спрингфилдского журнала, воспринял идею с большим воодушевлением и энтузиазмом. Помимо чисто финансового интереса, здесь был интерес человека, видевшего войну и желающего рассказать об её наиболее ярких моментах как можно большему числу обсасывателей флага, дабы каждый из них знал вкус его красных полос. Сложно, точнее невозможно, назвать истинную причину такого желания, но стоит отдать должное моему приятелю за это рвение, ведь именно оно послужило причиной моего нахождения в кабинете Мистера Мартина. Возможно Кони хотел напугать незадачливого обывателя опасностью патриотических рвений опустошения со стороны последнего, а может просто хотел помочь мне подзаработать деньжат. Как бы то ни было, он всегда показывал, я всегда описывал и именно так читатель получал полное погружение в освещаемое событие. Объединённые усилия давали продукт принципиально иного качества, в следствие чего каждый из нас воспринимался и ценился на качественно ином уровне и Кони это понимал не хуже меня.
  -Вы же сами из Детройта, мистер Морелло? — Уточнил главред.
  -Да, сэр. Родился там и провёл большую, на актуальный момент, часть жизни.
  -Решили променять Великие Озёра на истсайдские леса, но ближе к океану?
  -Нет, сэр. После гибели отца мы были вынуждены переехать в апартаменты на мансарде арендного дома у самого негритянского квартала. Пока я оттачивал свои журналистские навыки в Европе, произошёл негритянский бунт, завершившийся, традиционно, негритянским погромом, в ходе которого, опять же традиционно, неведомым образом загорелись магазины и жилые дома у цветных. Огонь перекинулся на крышу нашего невысокого дома. Старые перекрытия обвалились почти мгновенно. У моей матери шансов не было. Год спустя господь прибрал её старшую сестру, чей чудесный коттедж я унаследовал.
  -Мои соболезнования, мистер Морелло, — вполне искренне посочувствовал Мистер Мартин, — мне, право слово, жаль. От этих негров вечно одни неприятности.
  — Спасибо, сэр.
 Он благодарственно кивнул и поведал, что ознакомился с моей статьей об открытии супермаркета дочурки Смита. Статья показалась ему грубой, местами провокационной (от чего же только местами я не понял, но сумел утаить огорчение такой оценкой) и весьма смелой в свежести своей подачей и отсутствием раболепства перед святыней того, что несколько позже назовут обществом потребления. Совокупность талантливого фотографического запечатления моего делового партнёра и желчные потоки на бумаге вашего уставшего покорного слуги обеспечили нам этот заказ, можно сказать, преподнесли на блюдечке. Неплохая халтурка, которая в последствие круто поменяет направление моей профессиональной деятельности. И, конечно же, никакой я вам не слуга. Это просто такой оборот речи.
  Бостон полон парней: славных и не очень, как прошедших мясорубку Второй мировой, так и тех, что искренне за них переживали. Судьба последних мало кого интересовала, участь первых вообще всем была до лампочки. Кто-то из них пошёл в копы, кто-то на фабрики и доки, кто-то выбивал гордыню из лавочников, меняя её на доллары под роспись в чёрных тетрадях итальянской или ирландской мафии. Интересные всё же ребята эти ирландцы или итальянцы из мафии: они ставят себя не просто вне закона, а антиподом государству, хотя сами имеют законы, свою карательную систему для тех, кто эти законы преступил, строгую иерархию, свою налоговую со своей бюрократией и всё это на своей территории. Чем не государство? И допустимо ли ирландские банды называть мафией? Серьёзная тема для написания целой документальной книги, ведь для ответа на этот вопрос потребуется какое-то время для поисков источников информации и хорошо бы не схватить от этих источников пулю. Но об этом как-нибудь в другой раз — я и так сильно увлёкся и отошёл от сути повествования.
  Двадцать второго сентября одна тысяча девятьсот сорок седьмого года на пересечение Чатем роу и Стейт стрит в городе Бостон, штат Массачусетс в самом начале понедельничного полудня тёмно-вишнёвый «хадсон», по причине ослепления его водителя солнцем, сбил молодого мужчину, безалаберно пересекавшего проезжую часть. Скорость была не большой, но достаточной, чтобы Дика Каррента отбросило на тротуар и его сознание временно покинуло своё привычное вместилище. Место происшествия в один миг наполнилось зеваками и обеспокоенными гражданами, искренне желавшими оказать помощь, хоть и не представляющих методы её осуществления. Тем не менее некто догадался проверить пульс пострадавшего, кто-то, а может и всё тот же некто, расстегнул пиджак и рубашку Дика, полагая, что тому будет легче от этого дышать. Вы когда-нибудь задыхались по причине застёгнутого пиджака и верхних пуговиц сорочки? Распахнутая рубашка явила зрелище, не укладывающиеся в привычную картину мира рядового покупателя; в толпе послышались звуки изумления и оборванных на вдохе восклицаний. «Матерь божья! ЧТО это такое?». Верхняя часть туловища была затянута в корсет из тонкой, но очень жесткой кожи черного цвета, начинающийся чуть ниже груди с металлической цепочкой, держащейся обеими концами за соски при помощи неких зажимов, уходившим под брюки, опоясанными солдатским ремнём.
  Дик Каррент на момент своего знакомства с хромированным оскалом «хадсона» и тротуаром Стейт стрит переживал двадцать седьмую осень, разрыв трёхлетней давности со своей невестой, о своей бригаде на судостроительной верфи и о результате ближайшего матча «Бостон Роверс». О судьбе мистера Каррента переживали его любящая матушка, друзья-фронтовики, рабочие судостроительной верфи и её владельцы в виду того факта, что наш герой повествования организовал профсоюз, что привело к сидячей забастовке, срыву планов сдачи и потери аппетита больших боссов.
  О столь возмутительном обстоятельстве было незамедлительно написано в ведущих городских изданиях, высказано нужное количество авторитетных мнений о зловредном русском влиянии и о разлагающейся под её действием молодёжи, что перестали чтить Отцов и Церковь, а значит ненавидят Америку. В ходе кампании по окунанию Каррента в купель с дерьмом, продажными журналюгами было выяснено, что молодой человек, возомнивший себя выше денег уважаемых членов общества, регулярно наведывается в одно некрупное здание, растворённое в рельефе Восточного Бостона. В ничем не выделяющемся доме каждую вторую пятницу собиралась разномастная на вид компания вполне схожих друг с другом людей: портовые рабочие, фабричные мужики с кувалдоподобными кулачищами, мелкие клерки и даже пара копов. Всех их, кроме социальной принадлежности, объединяло военное прошлое и высокий уровень противоречий с объективной действительностью. Вся эта сомнительная публика слеталась с ровной одной целью — кулачные бои с возможным подпольным тотализатором, что так и не удалось подтвердить. Дважды в месяц пара несколько десятков человек собиралась под одной крышей для созерцания плебейского шоу ультранасилия, устраиваемого тремя-пяти парами работяг.
  Подобный способ организации досуга не был в новинку в рабочих кварталах, потому и разоблачительная сенсация не приключилась. Действительно, а что они ожидали там обнаружить? Ритуальные убийства христианских младенцев во имя духа Вендиго? Странное исподнее Дика Каррента определили как самодельный ортопедический корсет, для нейтрализации травм после боя, странного вида цепочку, расположившаяся выше, была воспринята как стяжной замок. Как ещё вы воспримете всё это на теле задиристого работяги, гасившего фрицев за тысячи миль от сюда? Инцидент был исчерпан, но, словно прожектор, выхватил из тьмы сладострастного неведения факт организации элементов производственного сектора, да ещё и, хоть и с небольшой, но всё же коллаборацией с представителями власти насилия и финансов, пускай это и были разве что представители, без какой-либо власти и финансов.
  Яппи встревожились, задумались о том как их дети будут расти в мире, в котором ещё недавно всё было прост и понятно, где рабочие либо просто занимались взаимным членовредительством, либо забастовками ради ликвидации нехватки продовольствия в своих семьях, но никогда не всем этим сразу. Теперь их дети растут в мире, в котором рабочие стали сочетать социальную борьбу с насилием. Это словно вы приходите в свой любимый бар накануне выходных, за стойкой, как обычно, приветливый бармен искренне радуется вашему прибытию. Он почти ваш приятель, он всегда приободрит вас всего одной фразой, расскажет обо всех самых интересных событиях вашего квартала за эту неделю, он отложит протирать стакан стоит вам только сеть на стул за его стойкой и без лишних слов подаст вам вашего «полинезийского ныряльщика». И вот берётесь за ножку бокала предвкушая наслаждение от цитрусовой сладости, растворённой в спирте, подносите его к носу — прекрасный аромат, одним большим глотком осушаете бокал почти на половину, напиток комом встаёт у вас в горле, ком выпускает острые шипы вам в глотку, вы коброй выплёвываете его на стойку, хватаетесь за свою шею, выпучиваете глаза от нехватки кислорода, когда кровь начинает заполнять ваши лёгкие. Наступает страх. Он опускается к вашим конечностям, лишая вас возможности их осязать, вы падаете на пол и понимаете, что сделать уже ничего не можете. Страх перерождается в ужас. Если бы вы знали, что можно ожидать чего-то подобного, то вы бы вряд ли так смело взялись за бокал, вы просчитывали бы возможные варианты как избежать подобных неприятностей и, конечно же, найдя наиболее для себя удобное, обрели спокойствие, ведь вы контролируете ситуацию, не важно на сколько это соответствует действительности. Вы уверены. Когда вы не знаете — вы не уверены — вы боитесь. Мы были приглашены, чтобы вы знали, чтобы вы были уверены, чтобы вы контролировали ситуацию. Не важно на сколько это соответствует действительности. Вы нам за это платите.
  Магда выдала нам ориентировку на дом, в котором происходили кулачные бои с тотализатором (последнее не было доказано), аванс в пятьдесят баксов и пожелания удачи. С таким джентльменским набором мы разместили свою бренность в поезженном «ДеСото» и направились в кварталы, где восходит солнце.
  По данному нам адресу располагался типичный для для Новой Англии дом в тюдоровском стиле в два этажа и по два окна с каждой стороны. Все окна были плотно занавешены светло-лимонными шторами. Припарковав свой красивый автомобиль вдоль тротуара, разделяющего дорогу с узким в несколько ступеней в высоту крыльцом, мы подошли к двери, на которой обнаружили колотушку вместо звонка, коей не преминули воспользоваться. Это действие не привело к желаемому результату, только, как мне показалось, слегка колыхнулась штора справа от крыльца. Постучав ещё некоторое количество раз, мы без слов решили вернуться в машину — обсудить дальнейшие действия.
  Кони сунул промеж своих зубов сигарету, приняв типичный для себя вид и уже было нажал на прикуриватель, как резко передумал и открыл перчаточный ящик, вынув из его неглубоких недр свой боевой во всех смыслах «кодак буллет».
  -"Щёлкнем» эту халупу, — пояснил он, — с чего-то нужно начать. Может в нагрузку ещё и фоторепортаж получится.
  -Думаешь его никто не снимал и не печатал? -Скептически спросил я, кивая на не принявший нас дом.
  -Какая хрен разница кто что делал до нас? — с некоторым раздражённым вызовом ответил вопросом фотограф. — Я, как и ты, никого повторять не собираюсь. В чёрт знает какой раз сниму этот сарай, да только на свой лад.
  -Что ты имеешь в виду?
  -Слышал что-нибудь про голландский угол?
  -Да, но это ведь не твой лад, это какой-то хрен из Европы придумал.
  -Ну и что? Он же не придумал снять таким способом дом, в холле которого происходят кулачные бои? А я придумал, потому и лад мой.
  -Ваша логика неоспорима, сэр. — Сдался я.
  -Разумеется, иначе я бы не прожил столько лет, — удовлетворённо подытожил мистер Баркли.
  Синхронно, словно отрепетировав, мы вышли из автомобиля: Конану выбрать нужный ему ракурс и настроить объектив камеры, мне — повертеть головой и задумчиво посмотреть на уходящую в горизонт улицу. Зрелище оказалось пресным, потому я непроизвольно стал наблюдать за тем, как мой шофёр-фотограф ищет правильный ракурс для голландского угла, который достигается съёмкой объекта чуть снизу вверх и наискосок для выделения таинственной исключительности последнего. Едва Конан собрался сделать снимок, как разогретый осенним солнцем воздух наполнился омерзительным скрипом, закончившимся глухим ударом металла об дерево. Источником этих неприятных звуков явилась яростно распахнутая дверь фотографируемого дома, исторгнувшего из своих недр паренька лет двадцати трёх — двадцати шести невысокого роста в жилетке поверх серой рубашки с закатанными рукавами, стремительно направляющегося к нам зверски сжимая почти несуществующие губы.
  -Какого чёрта вам опять тут нужно?! — прорычал он, ускоряя шаг. — Вам в прошлый раз было сказано больше здесь не появляться!
  -Я что-то не припомню, чтобы ты нам что-то когда-то говорил, парень. — Первым нашёлся я.
  -Может не конкретно вам, но таким же стервятникам, — сжав в довесок к губам кулаки резюмировал он, остановившись в нескольких шагах от нас, — что сновали тут и доставали своими расспросами.
  -А с чего ты взял, что мы такие же, как и те, кому ты что-то говорил? — Прищурившись на левый глаз спросил Кони.
  -А кому тут ещё ошиваться, да ещё и с такой дорогой камерой? — Парировал паренёк в жилетке. — Хотите сказать, что вы этот дом для открытки снимаете? Учтите, что это частная собственность и разрешение на съёмку вам никто не давал!
  -Но и мы не внутри снимаем, — возразил я, — а на съёмку улицы разрешения ни у кого спрашивать не нужно — она, вообще-то, общая.
  -Так! Убирайтесь отсюда ко всем чертям! — завопил вышибатель дверей. — Иначе худо будет!
  -Ты чего тут раскомандовался, приятель? — оборвал его крик Кони. — Это общественное место, а мы налоги платим и имеем право тут находиться сколько захотим и снимать, что хотим. Вали-ка ты на хрен откуда вылетел.
  -Сам ты вали, — не унимался паренёк, — не то худо будет!
  -Ты это уже говорил, — вернулся я в разговор. — Ты кто вообще такой?
  -А тебе что за забота?
  -Собственно, никакой. Плевать я на тебя хотел, но привык знать с кем имею дело. Имя у тебя есть какое-нибудь?
  -Есть. И что с того?
  -С того, что я Оскар, это мой партнёр Конан. А ты кто? Никто? И смысл тогда тут перед никем в разъяснениях рассыпаться?
  -Плевать мне кто вы! Убирайтесь отсюда!
 Он скорчил зверскую рожу, словно полинезиец в ритуальном танце, быстрым движение достал из кармана складной нож, который не преминул раскрыть и стал угрожающе рывками протыкать воздух перед собой.
  Уже второй раз за этот не по-осеннему жаркий день какой-то засранец угрожает нам оружием, при чём, в отличие от старика Смита, сейчас весьма осязаемым оружием. На войне далеко не каждый день был настолько опасен.
  Сохранить ситуацию под контролем и остаться с целой шкурой можно было только навязав этому внезапному защитнику чужой собственности свои правила. Навязывание своих правил, ставящих субъект навязывания в невыгодное для себя положение может реализоваться только если субъекту задурить голову. Правила тут просты: мы спрашиваем — он отвечает и валит восвояси. Самым эффективным инструментом здесь может быть только страх. Страх заставляет людей делать всё, что тебе выгодно. Достаточно просто убедить человека, что его жизни или тому, что без неё не имеет особого смыла (что часто гораздо эффективнее), грозит неминуемая опасность, то уже спустя мгновение он будет умолять тебя же избавить его от этого страха. Люди часто ищут решение проблемы ровно там же, где их эта проблема настигла, поэтому Американская Мечта по-прежнему работает. Наши чаяния были куда прозаичнее от того казались вполне исполнимыми.
 -Ты мешаешь федеральному расследованию — проявил инициативу я — и угрожаешь оперативным агентам. Ты знаешь, что за такое бывает?
 — Что вы мне лапшу на уши вешаете? — Злобно усомнился человек с ножом — Вы и близко не похожи на агентов ФБР.
  -А ты видел многих агентов ФБР? — парировал я.
  -Если вы из ФБР, то я наследный принц Египта! — Воскликнул он, добавив в конце радостный гыг в знак одобрения собственной, как он посчитал, остроте.
  -А, у тебя песок в заднице, вот почему ты такой злобный сукин сукин сын. — Не выдержал Кони.
  Парень в жилетке, выскочивший из дома, словно чёрт из табакерки, всего несколькими минутами ранее, стал меняться в лице: его и без того тонкие сжатые губы сомкнулись до состояния почти невидимости, глазёнки последовали их примеру, что внешне сблизило их обладателя с выцветшим японцем, лишённым чести умереть за императора.
  — Последний раз предупреждаю: валите от сюда пока ваши кишки не выпустил. — Прошипел он.
  Многовато предупреждений. Этот обесчещенный «японец» простой павлин, коего вряд ли стоит бояться, но это не означает, что он не нуждается в нейтрализации: кто знает что это идиот может выкинуть по собственной глупости или неосторожности?
  -Если ты нападёшь на федеральных агентов, парень, то наживёшь себе неприятностей на всю оставшуюся жизнь. — Продолжил я свой блеф. Если блефуешь, то иди до конца — это правило усваивается одним из первых, когда растёшь в итальянском квартале.
  -Нас двоих за раз ты не завалишь, — подключился Кони. — Да и ножичком своим серьёзных травм не нанесёшь. Сначала ты огребёшь по своей перекошенной морде, затем мы тебя скрутим и бросим в камеру без окон.
  -К здоровенным неграм.
  -К нескольким здоровенным злым неграм.
  -В федеральных учреждениях за закрытыми дверьми можно сделать отступление от закона о сегрегации.
  -А негры у нас совсем безголовые и только и мечтают, чтобы вытряхнуть песок из задницы такого белого гадёныша.
  -А когда они устанут вымещать на тебе злость за задние места в автобусе, тебя отведут к федеральному судье, который выпишет тебе билет на каменоломню.
  -А там злых негров наберётся гораздо больше и все они точно не устанут.
  -Тебе ****ец.
  Такие красочные перспективы явно впечатлили нашего визави, он разжал свои губы, чтобы как собака выпустить язык и полностью поднял веки для лучшей визуальной оценки двух молодых мужчин, что доставили ему столько забот и грозили страшными вещами.
  Ещё нужно было совсем немного додавить и этот дурачок, охваченный паникой и неуверенностью, выложил бы нам всё, что он знает. Оставалось надеяться, что он вообще хоть что-то знал, а не был нанят пару недель назад стоять на шухере за дверью, поглядывая в окошко.
  Моё периферийное зрение уловило тень, чёрным копьём пронзившая воздух у моего уха. Яркая вспышка света сменилась непроницаемой тьмой, тупая боль растеклась от затылка вниз по всему телу к ногам, сложив их пополам, я услышал глухой звук падения своего тела.
                ***
  Воздух колеблется в полуденном зное на горизонте, разделяющим желтый песок с бесконечной синью неба, чья высь разносит короткий крик ястреба, пронзающий тишину. Дюны покрываются рябью, словно озеро перед дождём, ветер увлекает за собою песок, кружа его в спиральном танце, закручивая в воронки, рассыпающиеся на длинные рукава. Восток запылал багряными тонами будь то всходит второе солнце. Небесная синева меркнет, растворяется в тёмно-красном пятне, что тучей застилает половину того, что когда-то считали верхней твердью. Пятно растекается, пожирает атмосферу. Ястреб кричит в предсмертной агонии ужаса, его тело разрывается сотней перьев, проливается кровью в песчаные вихри, окрашивая их жизнью. Они беснуются, набирают обороты, сталкиваются друг с другом сливаясь с всплесками в единство. Песчаный смерч — демон пустыни разделяется на двое у основания. Два тонких конуса, вращающихся асинхронно друг другу, держат пляшущего демона над поверхностью, испуская волны вибраций на верх по его воронка-образному туловищу. Вибрации расходятся в стороны новоявленными членами, расправляются параллельно горизонту черного моря песка. Вращающийся пульсирующий крест застыл на небесах цвет венозной крови, ветер угасает, распятие стекает к дюнам.
  Вихри растворились в разряженном воздухе, крест коснулся поверхности, его столб сложился на трети длины, горизонтальные члены упёрлись в твердый песок, он изогнулся дугой, как кошка перед нападением, одним резким движением выдвинув из расправляющихся плеч голову, изрезанную, покрытую трещинами, словно грязь на солнце.
  Раскрывшаяся пасть выпустила струю белого дыма, окутавшего саваном верхнюю часть туловища. Между трещин в голове со звуком лопающейся на сковороде кукурузы раскрываются тёмно-зелёные глаза, они вращаются, пульсирует, создавая впечатление немого крика. Туловище вскипело и долина смертной тени наполнилось звуком взрыва тысяч бомб и брызгами ледяными струями впилось в лицо: «И совершу над ними великое мщение и всяк грешник да обретёт Царствие Моё приняв учение моё. Покарает ярость миллионов как один ибо сущность Моя миллионам подобна. И узнаешь ты что имя мое — Господь когда мщение мое падет на тебя. И тогда все, кто умер, воссядут и возведут меня к престолу Божию. И тогда уже ничто не сможет спасти тебя. Имя мне — Нуахепхотеп.