Жизнь в зимнем лесу

  День ни  солнечный, ни  пасмурный, лёгкий морозец.  Тихо – тихо.
По  набитой  лыжами  лыжне  въехал в  Липенский  лес. 
Помахивая  бело -  чёрными  крыльями, сорока  дала  широкий  круг  над  опушкой, словно  оповещая  всех   лесных  жителей: - Живы…живы…живы…
Это  так  я  её  понял, дескать, вот  и  зима  кончается, и  мы   живы, здоровы.
На  опушке, там, где  начинается  дубняк, а  на  сером  стволе столетнего  дуба -  старца, вертляво  передвигаясь  вниз и вверх, снуют  две небольшие  птички  в  голубовато – серых  мундирах  с  белыми  грудками.  Это  поползни.   
Речушку  Липенку  переехал  за деревней Антушово. В  сосняке, отчётливо  услышал морзянку  дятла :»Тук…тук… тук». Красноголовый красавец, прицепившись  к стволу  сосны, отчаянно  долбит её  в  поисках  пищи.
Интересно, захватывающе  интересно  наблюдать  жизнь  птиц  в зимнем  лесу.
Миновав  сосняк, выехал на  заросший  ольхою  взгорок, посреди  которого  стояла  одинокая  дремучая  ель. В  осиннике  сипло  кашлянул  заяц, перед тем как  дать  стрекоча. Послышался  с ели  резкий  посвист  клеста :»Цок- цок – цок» Клест  добыл себе  семечко и  перепорхнул на  соседнею  ель. Там  у  него с подругой и  было  гнездо, тёплое, надёжное – из  пуха да  перьев.      
Лыжня  на  взгорке  то  хитро  изогнётся, чтобы обойти  кусты  бузины, то  снова  распрямляется.
Лиса  сидела  у  подножья, в кустах: всё  ей  видно, всё  под надзором.
Отбежала немного, прилегла, ужалась в  снегу, настороженно следит  за мной – зачем  приехал,   
что  делать  будет дальше?  Какая  у неё  бегуче – поджарая  фигура, какой  чудесный  белый  галстук.
 Я  сделал  вид, что  поверил ей, нарочно не гляжу в её  сторону, взял  правее чуть, чтобы  отсечь  ей  путь  в  ельник. Зачем? Да забавы  ради. 
Лиса  всё  поняла, вскочила, развернулась и  понеслась  к  луговине, рыжим – рыжим  пламенем отсвечивая.
Привлечённая  шуршанием  лыж, прилетела шумливая  сойка. Общая окраска  сойки красновато – бурая, а на  крыльях  яркие  пятна из  чередующихся голубых, белых, чёрных  полосок. Чем  не  жар -  птица?
Над  ельником в стылом  небе  кружит  чёрный  ворон, всё  видя, всё  примечая. Ворон сухо, сдержанно  роняет  с  высоты:» Кар…кар… кар…»
Ворон  первым  улавливает  дыханье  тёплое  ранней  весны.
Когда  я  подымался  к  поляне, остановился в ельнике, отдохнуть. Вдруг  услышал  королька. Он  всего  с  напёрсток.  Сел  на пушистую ёлочку  и  тоненьким  тёплым  голоском  спел  коротенькую  песенку. Какой  молодец. И  опять он  юрко засуетился, забегал по кусту, сверху  вниз.
Поперёк  лыжни  след- парные  отпечатки малых  ног. След  ведёт  к  шатровой  ели. Пригляделся –
белка. Шустро  повёртывая  головой со  смешными  ушками – кисточками, белка сидела на  задних  лапках, поставив  хвост  торчком, а передними  лапками умело  держала еловую  шишку. 
С  возгласом:»Чив –чив –чив»  довольно  бойко перепархивают с берёзы на  берёзу буровато – серые  птички  чечётки. Заметив  воздухе своих  собратьев, приветствуют  кликами:» Пи- ю- ти-ю-пи-пи».
Не спеша поднялся  на  поляну, ручей  переехал в том  месте, где ещё  держался посиневший  лёд. Слева  у  ствола, словно  медного  сосны резко что – то  затрещало, треснули  нижние  сучки, кто –то  хозяином не  остерегаясь, ломится  напрямик. Лось, здоровый и  красивый, выступил из молодого сосняка, на  меня  поглядел  без  всякого  интереса, привык  видно  к людям.   
Неподалеку  от  просторной  просеки раздаётся   в тиши:» Ци- фю, ци – фю»! На одной  из веток осины вниз  головой  прицепилась  большая  синица.  А  вот  и её  родня-  длиннохвостая  синица с  чёрной  шапочкой  на голове  затянула  удивительно  трогательную  песенку:»Ти – ти –ти»
Где – то  в зарослях  орешника пересвистывались желтогрудые  синички. Непоседы перелетали с куста  на  куст, мельтешили  перед  глазами.
Стою  не  двигаясь. И  тут  неожиданно глаз  зацепился  за  верхушку  бородавчатой берёзы. На  её  ветках  пламенели  снегири. И где  это  они в  стылый  день  отыскали алую  зорьку и  выкрасили  ею  свои  грудки?! Вот  какие  молодцы! На  просеку  обронили, словно заревые   
лучики. Или это  мне  только  показалось?
- У…и – у… - слышалась  скрипучая  песня  снегирей. Снегири  раскачивались, лакомились почками, перелетая  с ветки на ветку.
На  берегу  речушки  Липенки, в ивняках, не иначе  танцы  были – так  плотно  снег  утоптан  зайцами-  лакомились  ивняками.
В ямке, возле  куста ольхи, зайчата плотно сбились. Глазастые, ушастые, серые, а  по- серому просыпан солнечный  горошек -  трое  зайчат. Кто – то  из них, горестно плакал  в тишине. Вот я его  и по  голосу  отыскал.   
Тихо  зайчата, сидите. Ждите, может, и  вернётся ваша  мамка, а то прибежит  другая  зайчиха, обласкает, молочком  покормит. У вас, зайцев, это принято, малышей  в беде  не  оставлять. 
На  половине косогора ловлю короткий нежный  посвист. На  ветках поблекшей  рябины качаются свиристели, клюют последние ягоды, на  снегу кровавые  пятна. Ясно  слышится :» Свирири… свирири…»   
В  низине попался на  глаза  щур – один из  наших  зимних  постояльцев. Сидел на  дикой  калине, поклёвывал, оставшиеся ягоды и  выглядел важным, неторопливым посетителем   
лесной  столовой, к тому  же  распевающей: 
«Влю-влю –влю», а то  вдруг негромко начнёт 
своё имя произносить:» Щу-у-ур, щу –у- ур».
   Вездесущие  пёстрые  пищухи  попадались всюду, цепляясь  к коре  деревьев и прижав  хвост, проверяли каждую  щель  своими  длинными  и  загнутыми клювами.
Родятся и  тут же  гаснут  сухие  шорохи. Дышится и  глубоко, и  отрадно, в  полную  грудь: запах коры, хвои, снега. 
Доберёшься  до  берёзовой  опушки, остановишься,   глядишь, глядишь на  берёзы, и  не  хочется  думать  совсем  о неустроенном  быте.
А  если  хватит  выдержки, то  можно дождаться здесь  глухариного  тока  или  увидеть, как  в  дерзком  поединке  сойдутся  рябчики  под  самый  вечер.