Стамбул-2020

Мы опять в Стамбуле – по следам поездки сюда с дочкой ровно два года назад, в феврале 2018-го. С тем же блокнотом. В такой же черной неброской куртке. В тот же Hurriyet Hоtel возле вокзала Sirkeci, с тем же видом из окна и с той же верандой по утрам за завтраком с видом на Босфор.
Ходим по уже знакомым мне местам.
К прежнему прибавилось посещение могилы хадрата Абдуллы аль-Худри, Музей исламского иск-ва, Малая Айя София, трепетное хождение по заросшим кустами куполам руины храма на KALECI Sokagi, лицезрение табора мусорщиков в центре сносимого квартала Demirtas к северо-западу от Сулеймание, мезерлиги (кладбище) при текке дервишей мевлеви, что в Галате, превращенной в музей. Мевлеви в Турции запрещены, вращения имитируют одетые под дервишей актёры, за деньги, 100 TL с каждого зрителя (ежедневно на вокзале Сиркечи, в 19.00).
*
Горлинке мил гур-гур
Суфию близок суф
Чурки чурается чур
Пуфик делает пуф
*
Зато не раз нас порадовало обволакивающее и чарующее многоголосье стамбульского азана квартальных мечетей.
Попали мы по случаю и под азан на площади Султанахмет, где соревнуются два лучших в Стамбуле азанчи – Голубой мечети и мечети Айя Софии.
*
Сердца восторг, не сдюжив,
Тронул струны каманчи
В переплетении кружев
Голосов всех азанчи.
*
То ли наш зимний блиц  – дело слепого случая и случайного выбора, то ли меня притянуло сюда опять что-то, засевшее занозой в 2018-м.
Непритязательность, простота и открытость жизни бедноты?
Традиционализм уклада, плавь сельской жизни среди городского быта?
Полнота этого бьющего через край азийского бытья?
Аскетизм и лапидарность жизненной канвы простых турок, пронизанной каллиграфичностью и изысканностью арабских, иранских, армянских культурных заимствований?
Достоинство простых турок, ныне стоически и легко принимающих свою жизнь такой, какова она есть? 
Узда ислама, породившая сдержанность поведения и уважительный этикет?
Спектральность энергий великого города?
Аура маячков святости христианства и ислама?
*
Тюркизма спадает маска.
Отвязка. Отвязка. Отвязка.
Славянства спадает маска.
Отвязка. Отвязка. Отвязка.
*
Зияющая и отрезвляющая апокалиптика бытия в виде руин былого величия и следов нетерпимости, ненависти, жестокости?
Красная черепица крыш домиков в старых кварталах?
Выплеснутость жизни на улицы, на крыльца домов, в арки-ниши первых этажей?
А может, просто крики чаек и водный простор волн, призрачные цепи горных гряд на горизонте, рождающие ощущение свободы, непривязанности, неприкаянности...
*
Ответ привиделся простой:
Дух вольности витает над водой,
Нас пестуя своей любовью
Не над землёй, политой кровью.
*
Четыре первых дня восхитительно солнечные, два последних – дождящие.
В день прилёта в Турцию, вечером 31 янв. таксист, не говорящий ни по-англ, ни по-русски, вёз нас из аэропорта Гёкчен долго, больше часа, гнал с большой скоростью, как потом оказалось, по платному шоссе, видимо, какими-то кругалями, в связи с чем взял на 100 лир дороже прописанного в путеводителе максимума  – 300 лир (2.100 руб.). Такое с нами бывало и в Армении. Таксисты – народ деньголюбивый.
*
Зааврален аврал
Въезда в Я и Оно.
Местный верблюд сказал,
Что плеваться грешно.
*
Приехали, сразу оплатили номер заготовленными долларами (требование отеля), и вот наш № 106 на 2-м этаже (этаж считается нулевым).
Вид из окна к востоку хорошо знаком мне – на узкую, мощёную камнем улочку перед хотелем, на подъездные пути исторического вокзала Сиркечи (сюда прибывал Восточный экспресс), на две ближайшие береговые мечети, часть 1-го моста через Босфор в сияющих по ночам цветных неоновых полосках, на торцовые глухие стены двух жилых домов с автостоянкой внизу, на одной из стен громадными буквами HOTEL AKCINAR. Внизу у заборчика автостоянки, набранного из разного хлама и занавешенного зеленым искусственным покрытием, два вечно пустующих столика с примкнувшей к ним спинками парочкой стульев, диагонально застывших на передних ножках.
Вечером становится значим уличный фонарь с конусом света. Прямо на уровне нашего окна квадрат неоновой вывески KEBAP SIRKECI – реклама расположенного внизу ресторанчика, кебаб, в России люля-кебаб), мимо глубокой затененной ниши которого мы каждый день пробегаем, касаясь взглядом витринок и цветных завлекающих картинок с предлагаемыми блюдами. На торце заборика нередки местные кошки. Тане в один из дней удалось заснять показательное выступление одной из них по части демонстрации кошачьей пластики и грации.
*
Живчик и егоза.
Выдох требует взвода.
Посмотри ей в глаза –
В кошке та же природа.
*
Итак, прямо из нашего окна открывается истанбульская вселенная во множестве муравейных деталей.
Разве что воды не видно – этаж низковат, окрестные постройки закрывают ее от нас.
Зато Босфор виден с веранды, во время завтрака, во всем своем паромном великолепии.
Вся еда по утрам в этот приезд была возмутительно холодной (кроме чая и кофе). Пюре, молоко, яички вкрутую, омлет. Сие было удивительно и переносилось с трудом. Завтракали сыром, омлетом, нарезанными свежими помидорками и огурцом. Пюре появлялось через день. На чорбу мы не посягнули. Кукурузные хлопья с холодным молоком были совершенно непереносимы.
Первые два дня так выходило, что днём мы питались жареными каштанами и вареной кукурузой.
На 3-й день под горой с мечетью Сулеймание в прибрежном кафе у метромоста отведали фирменный балик-экмек (только что выловленная из Босфора, запеченная рыбка, вложенная в свежий хлеб). И это было прекрасно. Хозяин кафе уважил нас дополнительным чайком из ормудов.
*
Что считает Обломов
Вкусом стамбульского чая?
Крик чаек. Гудки паромов.
Поющие рельсы трамвая.
*
На 4-й день отыскали недалеко от отеля, в районе лавочек для художников и книжных магазинов прекрасную едальню с русскоговорящим персоналом и 4-мя видами чорбы, и там вкусили благостей чечевичного протертого супчика нежно-желтого цвета.
В отеле мы ходили завтракать около 9 утра (завтрак с 7 до 10). На 5-й день для пробы я в одиночку встал в 7, наивно предположив, что к 9-ти утра еда просто остывает – завтрак был еще более холодным, чем обычно, его определенно только что достали из холодильника. Я попил в одиночку чаю, а в девять мы с Таней отправились завтракать в нормальную едальню с потрясающим томлёным рисом с сухофруктами в качестве главного блюда.   
Номер с голубой отделкой, шкапик белого цвета, в нём 4 дополнительных коричневых одеяльца (ими мы укрываем ноги по вечерам, когда я читаю Тане вслух из книги Паолы Волковой «Мост над бездной») и одно дополнительное большое. Телик, как и в тот раз, не работает. Кондиционер имеет место и иногда подаёт слабые признаки жизни. Отключить его мы не сумели. Холодильник включен – положили туда сыр. Двух московских кусков хватило на все 6 дней. Финские мюсли я заваривал один раз и привёз обратно, как и остаток московского батона. По вечерам кипятили чай походным кипятильником, купленным на базаре в Гаваре в Армении в 2011-м, умещая его в воде горизонтально в пластиковую походную миску, уставленную на круглую стеклянную пепельницу. Вода из-под крана невкусная, купили пятилитровку и выпили ее на чай за тройку дней. В номере прохладно, несмотря на слегка греющую батарею за зеркалом. Включаем в ванной сушилку, оставляя открытой дверь в комнату, сушилка довольно быстро нагревает номер.
Большая кровать составлена из двух обычных, поставленных рядом. Перед сном каждый раз я отодвигаю ее от стены на полметра и застилаю бельём, купленным для поездки и простиранным. Укладываемся спать мы наоборот, не так, как предполагает дизайн кровати, – ложимся ногами к стене, головами от стены в проход к шкафу – чтобы головы выходили за контуры энергетики, наработанной теми, кто спал здесь до нас. И спали мы прекрасно. Утром я убирал наше бельё себе в сумку, придвигал кровати обратно к стене и аккуратно застилал постель двумя голубыми полосками узких покрывал с белыми рюшками по краям. Каждый день в комнате подметали, пока нас не было. Белье и полотенца не меняли.
В вечер приезда с приподнятым настроением мы тотчас отправились пройтись по ближайшим улочкам.
Окрест разноцветье огней, блеск ночных витрин.
Стамбульские трамваи радуют своим видом и дизайном.
Но вот пожарные машины на путях, трамваи застопорились, вода водопадиком льётся с 4-го этажа на первый с магазинчиками. Обувной товар, спасая от потопа, выносят на тротуар. Импозантные ребята в сверкающих касках шныряют вдоль дома. Асфальт залит водой.   
Вечерние снимки получались на редкость живописными и хорошо удавались.
На них город представал веселым, новогодним, сияющим цветными огоньками.
С утра первого дня (1 февр 2020) солнце, ясно – решаем начать с самого главного, на автобусе от Эминёню едем в Эйюп. Выходим заранее, на нужной остановке, без расспросов, подходим с юга по Zalpasa Cad, мимо знакомых квартальных мечетей и зеленых могил сподвижников Пророка.
Посещаем гробницу.
С наслаждением бродим, петляя, по тихим заповедным улочкам, заглядывая в дворики мечетей.
*
Плуг сознанья – опора
Мировых океанов.
Теплый ветер с Босфора
Тронул ветки платанов.
*
Мы опять здесь в самое холодное время года.
Туристов почти нет – еще меньше, чем в 2018-м.
Везде лужи после недавних дождей.
Но светит ласковое солнце. Пальмы. Много вечной зелени. Ярко-зеленые плющи обвивают надгробья. Вдруг яркое пятно – рано распустившийся розовый бутон.
Купола мечетей как нарочно рисуются сквозь прорезные кроны огромных безлистых платанов.
Всё зелено, даже пара одуванчиков.
Здесь всё сразу – весна, лето, осень, зима. Как в фильме Ким Кидука.
Эйюпские ласковые кошки – на своих местах.
Здесь, в Эйюпе, дух Стамбула выражает себя наиболее тонко и благоговейно. 
*
Молоком не закиснуть
Заискрить током клемм
Стрекозою зависнуть
Над своим бытием.
*
От Эйюпа вдоль Халича знакомым маршрутом переулками, мимо мечетей и памятных могил почитаемых исламских святых пешком идем до стен Валента.
В Сети есть особая карта Стамбула, на которой помечены захоронения сподвижников Пророка.
Их особенно много именно в этом районе, районе Айвансарай искелеси (пристань Айвансарай на Халиче).   
И мы мимоходом, попуткой соприкасаемся с ними,  заглядываем туда-сюда, заходим во дворик тюрбэ шейха Абдул-Вадуда (окрестные живописные могилки видны, но огорожены и недоступны), из Хачи Хосров парка взглядываем через замкнутую решетку в крепостной стене («реставрацияси») на тюрбэ хадрата Ebu Seybe el Hudri, на Айвансарае 111 через окно с улицы почтили превращенное в музеуси тюрбэ Мухаммада аль-Ансари (вход платный).
Влахернская церковь не оставила впечатлений, приложились к иконкам, Таня набрала в бутылочку воды из фонтанчика внутри храма сестре Наде в Москву. По-светски сделали фотки во дворе возле туалета – в уютный внутренний околоцерковный садик посетителям хода нет, но он хорошо обозрим.
Почти все немусульманские храмы в городе спрятаны за высокими глухими стенами во внутренних двориках. Нет привычной открытости. Выглядит это странно для русского взгляда. Словно они заранее приготовились к отпору, приобретя оборонительно-крепостной вид. Особенно это касается армянских храмов. То же можно сказать и о Влахернской церкви. Внешне она выглядит совершенно бесформенно, находится в глубине большого двора, обнесенного глухими стенами. Внутри церкви всё же видны следы каких-то архитектурных элементов. На всём немусульманском ощущается это давление... давление господствующего ислама.
Поднялись по Дервиш-задэ, у недействующего уличного фонтана Ivaz Efendi на площадочке рядом c мечетью Kazasker ivaz efendi заглянули в знакомый неприметный магазаси, где мы с Машей покупали чудесный сок – а там старичок за прилавком, разор ассортимента, нечего даже перекусить. Бачки с моторным маслом. Вермишель в пакетиках.
Турки ко всему добавляют окончание «си», и к концу пребывания в Стамбуле я с иронией скандировал: Танияси, таксияси, трамваяси, паркаяси.
Прошлись по непримечательному дворику мечети Kazasker ivaz efendi с котиком сочных полосок на скамейке.
Нырнули в узкий знакомый мощёный проулочек Avcibasi Sok вправо, на север от Дервиш-заде, и он согласно тщательно изученной в Москве карте вильнул заговорщицки туда-сюда, одарил своими чуткими фактурами давно сложившегося и устоявшегося жилого омутка, провел мимо ограды мечети, мимо платана, на котором  в 2018-м сидел разноцветный попугайчик, обогнул дворик с одинокой пинией, затем пологий пандус на уровне черепичных крыш, переходящий в Tandir Sok, к Kandili Turbe Sok, завиток вправо, на пустырёк, и вот персидский ковёр на деревянной изгороди в заповедном дворике-тупичке, стенка дома, кирпичики которой раскрашены в разные цвета, и светло-зеленая гробница  хадрата Абдуллы Аль-Худри, за которой начинаются буйные зеленые заросли, прибоем омывающие стену Валента, северную древнюю оборонительную стену Царьграда.
Сюда мне особенно хотелось попасть. С Машей мы сюда не дошли, вернулись из дворика с пинией на Дервиш-заде – нас влекла церковь Хора. А с Таней мы к Хоре не влеклись, отвлеченные бесконечными чудесами жилых заповедных улочек. Почти все музеи в Стамбуле закрываются довольно рано, в 16.30. В итоге нашего неторопливого хождения по улочкам и гробницам в Хору мы бы уже и не успели.
Могила аль-Худри обозначена четырьмя зелеными, закруглёнными сверху столбиками по углам слегка приподнятой ровной площадки, заросшей редкой травкой и цветами. Могила взята в квадратик стен без крыши. Из четырех стен две глухие, а две выходят на улицу, образуя внешний угол. В этих стенах по широкому зарешеченному окну. Сквозь них хорошо виден крошечный дворик, где находится могила. Она совсем рядом. Дверь внутрь заперта. Так почти везде, это общепринятый в Стамбуле порядок. Могила открыта для глаз и сердец, а не для касаний руками.
Отсюда переулками, фланируя туда-сюда, интуитивно выруливаем к Molla Aski Teras Cafe – чудесной зеленой террасе на склоне высокого холма, с замечательным видом на Халич и всю южную часть города. Тут же живописная руина храма.
*
В феврале 2018-го турецкая лира равнялась 15 рублям. 
В феврале 2020-го она равняется 9 рублям.
К цифрам у меня всегда было легкое непонимание, и я просто принимаю их как данность, без радости и грусти. Таня накупила сувениров для раздачи друзьям и знакомым. Нашла чудесные карандаши с толстым грифелем для рисования. Я привез удобный настенный календарь с передвижной датой и ошеломительные в своей золотистости металлические магнитки с арабской каллиграфией по бросовой цене 1 TL за штуку – в книжных магазинах всё гораздо дешевле, чем в сувенирных лавочках.
*
После посещения Айя Софии мы сидим на площади Султанахмет, грызя початки вареной кукурузы – и тут дневной азан, 13.00. Начал азанчи Голубой мечети. Ему откликнул точно в той же тональности азанчи Айя Софии (в ней тоже есть мечеть, вход не для туристов с другой стороны здания). И вот два лучших азанчи города соревнуются, чередуясь и попеременно выкликая, выпевая слова призыва на молитву. Каждая фраза является неповторимым вокализом со сложной импровизацией в конце. Тембр голосов азанчи в точности совпадает. А мастерства и умения в пении им не занимать. Наконец в их перекличку вклинивается откуда-то со стороны Цистерны Иеробатан третий азанчи. Он сам по себе. У него более низкий тембр. Его голос произвольно накладывается на голоса двух лучших. И он как бы является подголоском.
Султанахметский азан звучит весьма громогласно. С мощным усилением. И уж очень он кра-а-сив.
Ощущается за ним этакая имперская горделивость, а вовсе не исламское смирение.   
Но в первые дни мы слышали азан иного рода, когда голоса пяти-шести азанчи близлежащих квартальных мечетей сплетаются воедино, в удивительный многоголосый хорал, своей естественной взаимосвязанностью, скомкованностью воедино, гармониеладностью и нерасчленимостью уже напоминающий природу, свист и шум ветра, шорох гальки не дне реки.
*
В Топкапи мы попали-таки в самый нижний садик дворца, дальний, северо-восточный, который в 2018-м был закрыт.
Отсюда просторный вид на восток, на Босфор и прибрежную часть парка Гюльхане.
Как великолепны отсюда верхние павильоны!
*
А потрясающая циклопическая капитель № 2, спрятанная турками в закуток для перекура охранников, по-прежнему на том же месте. Ее кусочек виден в приоткрытые двери, куда народ не пущщают. В этот раз она была густо обставлена пластиковыми мешками с мусором.
*
Как в шалаве
Шалавность,
В праве
Дышит бесправность.
*
В Топкапи нас накрывает дождь.
*
 Здесь не гремел
Отборный русский мат.
Сюда свозили
Головы солдат,
Срезанные
С трупов на войне.
Интересно,
Где сейчас оне...

Топчет их толпа, умом литая,
Из Европ, Японии, Китая,
Тысяч душ
Незримые огни,
Ибо здесь
По-прежнему они.
*
В последний день небо как бы нехотя дождит.
На такси мы едем к башне Галата.
Машина заклинивает, застревает в узких проулках при подъезде к башне, мы выходим, идем пешком.
В башню с улицы вьется по ступенькам покорная очередь.
Очередь не на духовный водопой, а чтобы обозреть город сверху.
Насладиться созерцанием крыш и просторов.
Очередь так нестерпимо уныла, что мы отворачиваем прочь.
Может, в следующий раз.
Начинаем пониматься к Истикляль по улочке с музыкальными лавками.
Замечаем в одной из последних, на самом верху, наше пластиковое черное уду с греческим меандром, тут же глиняное уду местного производства, странной конической формы, большой экзотический горшок с арабской завитушкой у горла, со звуком неплохим, но не блестящим, с явно завышенной стоимостью более 300 евро (21.000 руб.). Узнав цену, я бережно и осторожно возвращаю уду обратно на полку. Пожалуй, напрасно я не купил замечательное  глиняное уду необычной эллипсовидной формы, виденное мною здесь в 2018-м.
А вот и бывшая обитель дервишей мевлеви, текке, текия, превращенная ныне в музей. Заходим с улицы в ворота. Хотелось взглянуть на могилки шейхов – и вот они, за оградкой с замком. Тут же касса. Охранник. Вход в музей 14 TL. Дёшево – по сравнению с другими музеями: Айя София и Топкапи – по 72 TL, Гарем в Топкапи и Музей исл культуры – по 42 TL, Айя Ирина – 36 TL, Цистерна Yerebatan Sarnici – 20 TL . Тут же внутренний дворик с вечнозелеными деревьями, скамеечки. Во дворик тоже можно зайти лишь по купленному в музей билету. Ах это милое турецкое торгашество... торгашество запрещенным (мевлевийские дервиши), недоразграбленным, недоуничтоженным (христианские памятники). И мы не идем в музей.
Выходим под мелким дождем на Истикляль, безрадостно мотаемся по ней, перекусываем в ресторанчике, долго сидим здесь у витринки на улицу, наблюдая за спешащими под дождём прохожими.
И как-то безыдейно, на выдохе идем обратно, на фуникулёр, вниз. Замёрзли.
Зато я осваиваю покупку билетов на транспорт в турецких автоматах Biletmatik – и помечаю это весьма нужное в Стамбуле умение как своё недюжинное достижение. В первую поездку мне не удалось освоить Biletmatik.
Мы болтаемся возле Тунеля в ожидании трамвая – Тане хотелось его сфотографировать.
Трамвай что-то не едет. Мы шляемся там и тут окрест станции фуникулера, заглядываем с балюстрадки вниз, находим на полочке у стенки павильона сиротливо оставленный кем-то ормуд с недопитым чаем, на блюдечке, из ближайшей чайной. Кстати, чай в Стамбуле, где бы мы его ни пили, возвращал нам вкус настоящего чая – с этакой непередаваемо дубящей обязательной щекоткой нёба. 
На европейской стороне Халича (Галата, Истикляль, Таксим) совсем другой дух, особенно на туристических улочках – хочется скорее прочь. В индуизме есть понятие «голодные духи», оно резко негативно. Это определенный тип сознания. Те, кого мучит неутолимая жажда. Хочу! Хочу! Хочу! Это не о туристах ли?
*
Теплится ушедшей высотой
Преходящей милости отстой

Красноречье внешней скорлупы
Швы нетерпимости, резни, борьбы

Улочки налепом праха к праху
Минареты вытяжки к Аллаху

Сень тюрбеси плавной кривизной
Всё иное... за глухой стеной

Архаика и дух ушедших стран –
Цистерна Иеробатан

Айя София
Крупкой соли в ранке
Недоразграбленного вкусные останки

Голуби справляют именины
В пустыне стен Святой Ирины

В музее тугры на фирманах –
Память о писцах, не о султанах

Дышит
Материнскою заботой
Диван-хана
С алтарной позолотой

По дворцу, где ночь гасила день
Ныне бродят все, кому не лень

Сок алоэ
Людоедов дом
И в былое
Верится с трудом

Беззаботно
Тонут голоса
В скрипе мирового колеса

Прокатило...
Новою строфой –
Пустоши, что поросли травой.

И уже
Ни ада, ни кошмара.
Лишь живое
Веданье базара.
*
Стамбул поражает своей неизмеримостью. Протяженностью. Охватить его невозможно.
В то же время на всём здесь лежит некий единый оттиск. Накш (араб.). 
И этот накш можно уловить на чем угодно – в малом, в микроскопической частичке, в россыпи полуразрушенной стены, в завитке уличного тупичка, в надписи на доме, в уголке кладбища при мечети, в любовной выложенности товара в торговой лавчонке, в изгибе стекла персидского ормуда, в цвете заваренного чая.
Достаточно сделать несколько шагов по любой улочке старого города, чтобы всё случилось.
Этот дух, эта пронизанность чем-то босфорийским, киммерийским, анатолийским...
*
Беззаботен
Птичий перелёт.

Осознай:
Никто тебя не ждёт

И тебе
Не выделялась доля.

Просто крыльям
Нужен мах и воля.
*
Ближе к вечеру в последний день перед отъездом мы довольно рано возвращаемся в отель после неудачных дождящих хождений окрест Галаты. Таня устала, решила порисовать в номере. У нее с собой блокнот и цветные акварельные карандаши.
Мы везде ходили вместе, никуда не спеша, ценя малое, которое успевали прикоснуть.
И вот наш последний вечер в Стамбуле. Таня уютно устроилась на постели с блокнотом и рисует.
За окном еще светло. Четыре часа дня. И я решаю напоследок добрать впечатлений, пройтись в одиночку, динамично, по-мужски. Резво двигаюсь по дороге вдоль Халича мимо Эминёню Йени камии (Новой мечети в Эминёню) в сторону мечети Султание. Мне хочется повторить памятный маршрут, по которому мы поднимались к Султание с Машей в 2018-м.
Спонтанно сворачиваю в ворота Египетского базара, прохожу его насквозь, пронизывая благоухающие волны пряностей. Выхожу из расписных галерей carsisi в продолжающие базар узкие петлявые жилые переулки под открытым небом, видимым вверху узкой полоской между выступающими справа-слева навесами – и тотчас попадаю в места, где можно почти мгновенно сделать 10.000 снимков.
Здесь узкая жилая улочка является еще и базаром.
Между ними нет ни малейшего зазора. То и другое – одно.
Здесь удивительные лавочки и витрины первых этажей сменяют друг друга бесконечной плотной разнотравной вереницей.
Диковинные персонажи попадаются то и дело навстречу, словно кто-то подвёрстывает их один к другому, доставая по одному из незримой шкатулки.
Каждая из лавочек-витрин помещена в нишу. Она ничем не отделена от улицы. Нет ни стены, ни двери. Композиция раскладки товара тщательно продумана, выстроена, товар выложен, повешен, обустроен, скомпонован так, чтобы максимально привлекать и быть хорошо обозримым.
Композиция из весов. Из мочалок. Из деревянных некрашеных изделий. Из мётел. Из конской упряжи. Из зеркал. Из керамики. Из каллиграфии.
Видно, что эти композиции годами шлифовались и отглаживались, достигая совершенства.
И теперь каждая ниша, каждая арка, каждая витринка являет собой законченное произведение искусства. Остаётся лишь запечатлевать их одну за другой, внутренне замирая от блаженного осознания того, что вся эта пестротканная благодать, этот буйный жизненный разбрызг, эта впаянная в торгово-бытийный декор гармония быта-жития теперь навсегда останется со мной.
Я увезу ее с собой в свой город в виде снимков, чтобы всё это прочнее вошло в моё сознание.
Частично мы видели эти места с Машей, и я заметил, что некоторые вещи остались без изменений – лавка с мётлами, крестообразно расставленными у стены попарно, лавка с конской упряжью, веломастерская с колёсами, вывешенными на фасаде. Правда, возле упряжи появилась впечатляющая скульптурная голова коня. Она стоит себе перед лавкой прямо на брусчатке мостовой.
Крапает едва заметный дождь, всё блестит и отражает свет, предсумерки, на меня никто не обращает внимания в снующей по узким торговым улочкам вечереющей деловитой толпе прохожих и покупателей, и из-под зеленого зонтика, с которым хожу, я делаю за два часа пятьсот снимков новым телефоном Redme Note 7, купленным специально для фотосъемки.
Особо прилёг к моей душеньке чисто азийский замкнутый дворик с размещенной в нём чайной на Ali Pasa Hani 3. В 2018-м чайная работала, а сейчас, видно, дела не идут.
Во входной арке, ведущей во дворик, мне запомнилась в 2018-м неоновая приметная вывеска на турецком ;AY (чай). Теперь ее нет. Тогда мы не зашли сюда.
А теперь я захожу через арку во двор. Он круглой формы. Стены из крупноразмерного камня. В них глубокие полуарочные стрельчатые ниши. В каждой нише свой микрокосмос. В одной зеленые растения в горшках, в другой ремесленная мастерская с десятками инструментов на полках, полочках, привесочках, приступочках, в третьей дятька что-то режет по металлу на верстаке, и сноп искр весело и ярко летит из-под диска резака, в четвертой стоят мётлы и тележка, и так далее.
Тут же шпалеры с пережидающей зиму виноградной лозой, стол и пара дешевых стульев с металлическими ножками. Мелкая лужа в центре двора. Двор опоясывает поверху галерея с навесом, кое-где со стены свешиваются фестоны чудом угнездившейся на ней зелени.
В конце концов, насытившись неисчислимыми торговыми рядами, я начинаю от Халича подниматься в гору, углубляясь в чисто жилые улочки. И нахожу сначала одно живописное кладбище с густыми высокими деревьями арчи, похожими на ёлки, возле внушительного тюрбе с мечетью, потом узкий клин второго кладбища, висящий над огромным пустырём снесенных домов. Я смотрю на разбитые могильные плиты, куски которых бережно приложены со всех сторон к могильному холмику, на покосившиеся надгробья, и думаю о том, что завтра здесь будет всё застроено новыми домами, а эти могилы сохранятся, вклинятся между ними, будут по-прежнему предметом бережного поклонения и твердой уважительной памяти об ушедших. Мы не раз видели с Таней такое в разных местах города: новый жилой дом, а в палисаднике у окон никому не мешающие, бережно хранимые старые могилки древних захоронений.
Начинает темнеть, и я двигаюсь в обратный путь, обходя и оставляя по левую руку высокую глухую стену комплекса Султание и медресе. Начинается совершенно незнакомая мне часть города, я сладостно плутаю в переулках западнее мечети Султание, и в конце концов выхожу западнее мечети Баязида, к Археологическому музею университета (а не к тому, что возле Топкапи), цепляюсь за путеводную нить трамвая, и от Гранд базара, где мы уже пару раз оказывались, доезжаю, доблестно купив билет в автомате Biletmatik, до парка Гюльхане, откуда уже рукой подать до отеля.
Смешно, но я брал с собой компас, и он нам пригодился – в городе легко заплутать, он расположен на холмах и в глубоких долинах между холмами, общие  ориентиры видны вовсе не отовсюду. В один из дней хождений по прибрежным южным районам Канкуртаран, Султанахмет и Малая Айя София, мы с Таней по компасу взяли ориентир на башню университета, видимую с набережной, занырнули в хитросплетение улочек и легко вышли сквозь сеть петляющих, быстро сбивающих с толку проулков от Малой Айя Софии точно к Гранд базару.
В 2018-м, сделав намеренно большой крюк и поднимаясь по серпантину улочек от Халича к мечети Сулеймание с севера, мы с Машей попали на удивительную площадь среди домов старой застройки, ютящихся на довольно крутом склоне.  «Прихожей» здесь нередко являлась высокая открытая площадка метр на метр крыльца в три-четыре крутых ступеньки перед входной дверью, на улице, где входящие оставляли обувь. Здесь же хозяйка стирала белье в тазу. На мостовой играли дети.
Спустя два года я вновь на этой площади, с Таней. Площадь неузнаваема. Собственно, она больше не существует в знакомом нам с Машей виде, потому что часть домов снесена, освободившиеся места обнесены заборами, за ними расположились цыганскими таборами кланы мусорщиков с палатками и курятниками, мамками и няньками, столами и стульями, курами и гусями. Мусорщики прибирают снесённые места, сортируют и вывозят мусор, особо интересуясь тем, что оставили в брошенных домах прежние жители, уезжая на новые квартиры, в новую жизнь.
Дело это небыстрое, и на время сноса очередного квартала мусорщики целыми кланами переезжают в эпицентр предстроительного апокалипсиса, вплотную к объектам и их возможной остаточной начинке. Женщины готовят еду, мужчины собирают и сортируют мусор в мешки, который затем на грузовичках вывозится куда-то вовне. Грузовички эти по вечерам стоят здесь же, у заборов. Они имеют необычный вид: у них яркие расписные борта, на каждом свои узоры и рисунки, свои цвета.
Мы с Таней невзначай оказались на склоне, откуда лежащие внизу, под нами, два табора были видны как на ладони. Цветное бельё на длинных бельевых перекрещивающихся низко на землёй веревках. Времянки. Палатки. Груды мешков с мусором. Петух, простирающий крылья возле обеденного стола. Куры. Даже гусь.  Женщины, здесь же готовящие еду. Уникальный живой вавилончик, который не сегодня-завтра вновь стронется с места и бесследно исчезнет. Живая почтовая открытка на память о текучести бытья, об Истанбуле-2020.
*
Здесь щемяща
Лиц сорастворённость

Здесь щадяща
Даже отделённость

Здесь на месте
Мята и шафран

Здесь я снова
Словно первоздан

Это шаг
Возврата к пуповине

Это миг
Стояния на мине

Это жест
Вкушанья благостыни

Как бальзам
Затягиванья ран
*
Утром 7 февр на гостиничном трансфере 7.20 утра, успев позавтракать, быстро доезжаем в аэропорт Гёкчен, заплатив по 10 евро (700 руб.) с чел. В 8.30 мы уже на месте. А боялись, что дорога может занять до двух часов. В 11.50 отлёт.
Снова невесомые 2.400 км в воздухе – и мы на Среднерусской равнине.
*
Здесь и ночь, и сумерки до света.
Что нас ждет – вполне понятно это:
Звяканье кармических оков
Среди московской мерехлюндии снегов.
*
FLEETINGS
Поездки
Растворяют тела плотность
Как мимолётность.
Просто мимолётность.
*