Вы любите классику?

Вы любите классику? Я схожу с ума от пиджаков, рубашек, туфель всяческих родов. Приятно смотреть на болтающиеся бубенчики сверх туфли, непринужденно стучать каблучком, издавая важный звук. В приоритете тёмные цвета обуви. Допустим, тёмно-синие броги, черные дерби или багровые монки. Классическая обувь – моя страсть, как и рубашки. Рубашки не обязательно однотонные, а даже напротив, цветастые и яркие с пышными узорами восточного оттенка. Была у меня одна рубашка-фаворит, которую я часто надевал на всевозможные мероприятия. По всей материи разливались на ней красочные миндалины, напоминающие маленькие пёрышки или выгнутые груши. И вот, как назло, нет больше этой рубашки. Подрался я, на какой-то свадьбе, рубашку в клочья разорвали. Да что там рубашку, меня чуть на тот свет не упекли. Ну да ладно, сейчас не об этом. Благо я во время потасовки успел снять свой дорогой пиджак. Кстати, пиджаки, без которых невозможно меня представить. В плане пиджаков я консервативен, поэтому классика в одном тоне, да и только. А вы думали, что я спрашиваю о музыке? Нет, музыку я другую люблю.
В эту самую минуту, сижу я в одном тухлом местечке, на окраине нашего городка, с людьми, так скажем, не первого сорта, среди которых мой давнишний приятель. Когда-то он был моим другом, пока мы не узнали друг друга. Выросли и поняли. Но общаться не перестали, так не подобает в нашем обществе, так не подобает людям нашей формации. Назову я своего приятеля N, но не подумайте, я не шифрую имя Никита или Николай. Просто имя не имеет никакого значения для моей истории. Истории, которая произошла в этом самый вечер, в компании второсортных незнакомых мне людей, среди которых затерялся мой давнишний приятель.
Созревает вопрос, что я здесь делаю, точнее делал? Ответ через-чур банальный, но я всё-таки попробую его разжевать. Молодость – счастье и горе в одном лице. Ты здоровый, красивый и свободный человек, прозябающий грядущие дни в похоти, разврате, ярости и гордыне. У тебя нет денег, но деньги не главная проблема. До 20 лет тебе есть, чем занять свою никчемную жизнь практически каждый день. От 20 до 25 занятия сокращаются, как и желание. Вместе с желанием сокращается круг твоих знакомых, с кем ты дни напролёт мог прожигать своё существование. Начинается копание в самом себе, уничтожение внутреннего я, борьба с разумом. Вряд ли ты выйдешь победителем в этой борьбе так, как ты не предпринимаешь никаких усилий, ты просто ложишься на маты, закидывая собственные лопатки на отсчёт. В то самое мгновение, когда до поражения остаются доли секунды, в голове закрадывается тоненький луч надежды на иное будущее, тотальное изменение себя. Ведь тебе всего лишь 25 лет, вся жизнь ещё впереди, ещё можно деградировать. Болезнь мозга не дошла до фазы точки отсчёта. Тогда ты встаёшь с матов, отряхиваешься и, с полным спокойствием, широким шагом спешишь навстречу новым приключениям. Зря. Жаль.
Что же я здесь делаю? Прожигаю молодость, трачу драгоценные часы на бессмысленное застолье с лишними людьми. Лишние, в том смысле, что вселенная прекрасно обошлась бы без их существования. Здесь нет поэтов и музыкантов, здесь не пахнет искусством. Не видно приверженцев труда, готовых для блага собственного и блага окружающих творить руками. Невозможно разглядеть, хоть украдкой глаза, карьеристов, людей с огоньком в глазах и стремлением к высоким целям. Но…  Каждый, каждый, каждый, сидящий за этим столом, да и за соседними, да и в соседнем заведении, хотят разбогатеть или приумножить богатство. Прекрасно. Ненавижу их. Всех.
Окружение моего давнишнего приятеля N не нуждается в представлении. Обозначать по отдельности каждого составляющего однородной и серой массы под названием собутыльники – идея слабая, глупая. Запомним, что был N и были другие. N и собутыльники.
Стол был забит до отвала. В плане щедрости к собутыльникам невозможно предъявить претензий. Максимальные расточители свободных денег, которые появляются благодаря удачному выигрышу на рулетке, или успешному вымаливанию у состоятельных отцов. Тех самых, прославленных, о которых высекал в строках Лермонтов. Через каждые две посудины зияют бутылки. В основном пили водку, но были и такие гурманы, которые имели наглость на виду у всех пропустить стаканчик хорошего виски. Конечно, любой заказ вносился в общий счёт. Но наше общество не терпело скупости, люди нашей формации далеки от подсчётов.
Время нескончаемо подползало к кульминации. Стрелка часов ударила по цифре 12, когда один из собутыльников поднялся с места, чтобы произнести важнейший тост. По крайней мере, о важности грядущего тоста сказывало выражение лица и серьёзность жестикуляции, с которой поднимал свою рюмку практически каждый собутыльник. В такие минуты собутыльники ощущали свою нужность в компании, в душном зале, в родном городе, в стране, на континенте, в мире. Да что уж там, сама вселенная на миг остановилась, чтобы услышать величественный тост глубокоуважаемого собутыльника.
- У всех налито? – громким, басистым голосом оглушил стол один из собутыльников. Голос его звучал странно, будто он проговаривал слова с надрывом, пытаясь достигнуть интонационного превосходства. В ту секунду, я представил, с каким голосом он отпрашивался у жены или матери на наше матёрое застолье.
- Конечно, дорогой, само собой – хоровыми потоками полились со всех сторон ответы вставшему собутыльнику. Напускное уважение – обязательное условие узников общей бутылки.
Пару человек привстало, в знак искренней поддержки тостующего. Это повлекло за собой бурную волну подъёмов, один за один собутыльники вскакивали со своих стульев, не понимая, зачем они это делают. Я до конца не хотел вставать, внимательно наблюдая за собутыльником, сидящим напротив, который пошёл против правил, оставшись гордо сидеть на своём стуле. Недолго его хватило, сосед справа нагнулся над протестующим, что-то шепнул на ухо, после чего из сидевших остался только я. Боясь гнева толпы, как истинный член лицемерного общества, я едва приподнялся со стула, скрючившись над высоким столом.
- Братья мои. Внимательно послушайте, что я вам сейчас скажу – начал свою грандиозную речь тостующий собутыльник – Каждый, из здесь сидящих, мой истинный брат. Истинный, запомните. Не надо, братья мои, скидывать мои слова на водку, я и на трезвую голову готов повторить каждое сказанное мной слово.
Когда он сказал про водку, я вспомнил пару стаканов виски, которые он с удовольствием пропустил на радость своего здоровья.
- Я хочу не просто сказать несколько хороших слов вам, нет. Я хочу рассказать вам одну притчу. Эту притчу я услышал от своего деда – усердно продолжал тостующий, пытаясь балансировать в ужасно пьяном состоянии.
- Притча, братья мои, звучит следующим образом – и тут все с упоением слушая одного из собутыльников, готовы были очутиться внутри сюжета, возможно, чудесной старинной причти, которая дошла до нас от предков. Но внимание слушателей прервал громкий звук, поразивший своими децибелами маленький зал. Звук исходил от старых колонок, которые располагались по обе стороны от мизерной сцены, где по выходным игралась живая музыка и певцы открывали рты под корявую фонограмму.
Являясь нечастым гостем этого заведения, я всё-таки имел представление о музыке, которую включают в подобных местах. В основном, популярные и однообразные песни, которые звучат на всевозможных радиостанциях, заставляя ценителей хорошей музыки, закупаться дисками и флешками для переключения магнитолы на более достойные композиции. Иногда звучали национальные песни восточных народов, населявших наш город. Но никогда, никогда я не слышал, чтобы в подобных заведениях играла классическая музыка.
Вы любите классику? Я относился к ней равнодушно так, как особых столкновений не было. Обычно, такого рода музыка запоминалась мне из рекламных роликов. Кофе – это Моцарт, конфеты – Бетховен, машины – Шопен. Но сказать, чтобы с музыкой у меня были чисто потребительские отношения – значит не совсем вдаваться в подробности. Часто  в моём плейлисте можно было услышать музыку 20 века, от дискотеки 70-ых до гангстерского рэпа 90-ых.  Но мои дорогие собутыльники и такого не слушали. А, когда тостующего прервала неизвестная классическая музыка, собутыльники настолько взбесились, что готовы были рвать обидчикам братской идиллии их пагубные пасти.
- Кто включил этот бред? – закричал тостующий, направляясь к одной из колонок. Остальные, дружной гурьбой, последовали за недовольным предводителем подпольного движения против неприемлемой музыки. Мой давнишний приятель N долго метался, не мог определиться, остаться со мной сидеть за столом или вступить в ряды музыкальных революционеров. Чаша стадного чувства перевалила на сторону большинства и, делая вид недовольства, он покинул меня, оставив совсем одного за забитым яствами столом.
Какое блаженство эта ваша классическая музыка. Музыка, которая выявила истинные сущности собутыльников. Они превратились в стадо зверей, которое смешалось в чёрную свору вокруг хозяев заведения. Показные выпады и дикие крики слились воедино с чудесным звуком, доносившимся из колонок. Картина продолжалась бы вечно, пока кто-то не предложил выйти на улицу и решить вопрос, согласно незыблемым правилам джунглей. Собутыльники по одному вылетали из заведения, и каждый шаг отдавался в моей голове. Каждый шаг был под музыку. Как они плавно передвигались в моём представлении. Вот и последний собутыльник исчез за дверью.
К столу подошёл молодой парень с соседнего стола, нагнулся ко мне и спросил: «Что у вас случилось, не скажешь?»
- Да, вот. Ребятам музыка не понравилась – неохотно отвечал я.
- Нужно было им, эту скуку ненужную нагонять. Вот и нахватаются теперь, будут знать, как выбирать, что ставить.
Я ничего не ответил ему. Мой ошарашенный взгляд на несколько секунд остановился на его лице, следом я перевёл глаза и оглядел весь зал. За каждым столом велись переговоры. Но больше меня удивили их недовольные выражения лиц и вечные тыкания пальцами в сторону мизерной сцены. Представляете, мы все сидели за одним столом. Я больше не хотел сидеть за их столом. Я готов был бить себя за то, что так поздно проснулся.
Я вышел из заведения через второй вход, так и не попрощавшись с моим давнишним приятелем N. Тогда я подумал, что если до этого дня мы оставались бы друзьями, с этой минуты обязательно стали бы приятелями.
Вы любите классику? Я очень люблю. Я больше не ношу рубашек. Я больше не ношу пиджаков. Я больше не разбираюсь в обуви, теперь я разбираюсь в музыке.