Шоколадный рогалик

Химичку звали Бабушка. У нее конечно было имя-отчество, но мы ее звали Бабушка. Под 70. Аккуратный паричок. Простенькое платье мышиного цвета в крупную клетку. Она носила его зимой и летом. Тяжелый, твердый футляр для очков, на вид деревянный.
Для преподавателя химии у Бабушки имелось замечательное качество: она понимала, нам, призванным после окончания ВУЗа дать стране угля, нафик не нужны были окислительно-восстановительные реакции и прочая муть на тему общих знаний. И она не зверствовала. У нее всегда можно было отпросится без н/б в журнале и получить зачет с закрытыми глазами и пустым листом.
Поэтому перед экзаменом, который венчал полуторагодичный курс химии, мы не переживали. Староста, двухметровый погранец Стас Колодий сказал накануне, - Мужики, завтра - все в белых рубашках. Попрошу. И полесье с морд своих соскребите. Бабушка нам ничего плохого не делала, окажем ей уважение. Букет я обеспечу. И давайте без перегара. Кто придет с перегаром, дышать придется через жопу. Будем людьми!
В 8 утра, когда химичка вошла в аудиторию, группа парней вскочила и поздоровалась с ней франтоватым хором. На столе в красивой вазе стоял букет ландышей. Бабушка, чуть вздрогнув прошла к столу, достала из сумки газету гэдээровских коммунистов Neues Deutschland (она в 80-хх работала в Берлине) и кивнула группе, - Ну, ребята, не злоупотребляйте. - Затем она села и развернула газету, полностью выключив себе обзор класса.
У девчонок с родственного потока Стас раздобыл 3 конспекта. Он разделил группу на три части, раздал билеты, выдал каждой части по тетрадке и экзамен начался. Ребята спокойно ждали очереди, переписывали ответы и передавали конспекты дальше.
Я опоздал к началу. На автобусной остановке у меня пошла кровь носом. Я прислонился к столбу и 20 минут растирал нос снегом. Ребята увидев окровавленный платок вопросительно посмотрели на меня, я кивнул и сел за парту.
Через час группа была готова. Стас собрал ответы и аккуратно положил на преподавательский стол. Бабушка свернула Neues Deutschland, проверила листки по списку и спросила вежливо, - Кому не нужна пятерка?
- Нам! – радостно выдохнули 29 лбов. 30-й промолчал. Студент Давыдов. Папа у него работал замдеканом соседнего факультета.
- В семье не без урода, - сказал Юра Помесный. Папа Юры имел большой кабинет в городской администрации. Там же он имел большой бизнес. Но Юрка не пропустил ни одного события в группе. Будь-то пьянка, выгрузка мебели или внезапный субботник по уборке снега. Если его спрашивали, нафига ты с таким батюшкой впрягаешься, он отвечал, подмигнув, - Хочу быть одним из нас.
Студент Давыдов одним из нас не был. Бабушка, казалось, поняла это, она поставила сначала четверки нам, а пятерку Давыдову в последнюю очередь. Мы проводили ее до двери чуть не под руки и попрощались искренне. Не забыв завернуть ландыши в атласную бумагу.
- Что с носом? – обернулся ко мне Стас, - не в ту дверь «здрасьте» сказал?
- Ничего. Прошло уже.
- Бухать идешь?
Группа после химии, которая завершила сессию, собралась в ресторанчик.
- Конечно.
- Тогда тянешь жребий на общих основаниях. Сейчас кинем, кому конспекты в общагу тарабанить. Иначе нажремся и потеряем.
- Не надо жребий, - предложил я. – Башка у меня чего-то кружится, давай конспекты, я прогуляюсь до общаги. Кому отдать?
- Отлично! – Согласился Стас, — Вот, отдашь в 704-ю, Оле. Такая, маленькая, на ручного ёжика похожа. И вазу возьми, ваза тоже их. Долго не петляй, ждать не будем… Девкам скажи, тортик мы им вечером занесем.
- Или нас занесут, вместе с тортиком, - хмыкнул Юрка. Ребята засмеялись.

Ветра не было. Снег лежал чистый и свежий. Будто его только привезли с фабрики и только распаковали. Зима в светлые часы, когда солнце светит, когда мороз молодой и добрый, веселое время. А я в зиме с детства любил вечер. Скрип двери. Свет в коридоре. Кто-то из родных возвращается домой. С белой присыпкой на шапке, руках и сумках. Ты бежишь навстречу. И несмотря на уличную свежесть одежды чувствуешь, как стало теплее.
Зимой хорошо ждать кого-нибудь.
Я шагал в общагу и думал, что этой зимой мне ждать некого. Думал, что ценность личного события только тогда полная, если его можно отразить в ком-то рядом. Если можно рассказать об удачном экзамене, снеге, любви тому, кому важно знать, что с тобой происходит. Счастье – четная категория. Лишь на двоих бывает счастье. Это правильно и очень здорово. А еще я думал, что думать о таких вещах вместо того, чтобы просто жить занудство.
В 704-м мне открыла тучная брюнетка с красным лицом. Она не походила на ручного ёжика. Она походила на автоматический опрокидыватель бетономешалок.
- Ты Оля? – спросил я с опаской.
- Олька, к тебе, - крикнула брюнетка внутрь комнаты. Крикнула неожиданно тонким голосом.
Почти сразу появилась маленькая девушка в красном байковом халате и серых шерстяных чулках. У нее были маленькие голубые глаза, маленький носик и маленькие ладошки. Каштановые волосы над ушами собраны в два маленьких фонтанчика на резинках.
- Тома, - сказал она, - обрати внимание. Молодой человек не цветы принес, сразу вазу.
Я действительно держал вазу в руках.
- Хозяйственный, - сказала Тома. – Выходи за него.
- Ты Оля? – спросил я маленькую девушку, чуть сбитый столку насмешливыми голубыми глазами. – Я… конспекты передать.
- Сдал? – Оля взяла конспекты.
- Да.
- Сколько?
- Четыре.
- А хотел сколько?
- Все, что больше двух.
- Значит все в порядке?
- В порядке.
- Отлично! Тогда пойдем гулять! Подожди на вахте, я спущусь через 20 минут.
Меня ждали ребята, я помнил. Но я сел на первом этаже рядом с вахтой и стал ждать Олю.
Девушка появилась через полчаса.
- Может в кино? – спросил я, чинно предлагая руку.
- Нет, – Оля легко отстранила руку, - в кино мы не пойдем. Мы пойдем гулять. По улицам. Будем бежать за троллейбусом. Дергать детей за помпончики на шапках. Играть в снежки. Обещаю пищать каждый раз, когда ты в меня попадешь. Потом будем пить кофе и есть мороженое. Потом я потеряю варежку. И мы замерзнем, ползая в сугробах разыскивая ее. Потом… еще что-нибудь придумаем.
Следующие два часа мы крутились друг вокруг друга, как два щенка. Если видели тропинку в снегу, узкую, в одну цепочку шагов, бросались к ней наперегонки. Я прибегал первым и Оля, уткнувшись головой мне в спину толкала меня, словно я отвал бульдозера. Мы считали сосульки на балконе красивого дома и показали язык коту, который смотрел на нас из окна рядом. 6 раз ездили в троллейбусе, заходили в разные двери. Надо было протиснуться к противоположному входу и выскочить из салона за одну остановку. В девчонке сидела пружинка, которая не давала ей схлопнуться и заскучать.
- Слушай, - сказал Оля наконец, - рядом есть местечко. Там т-а-а-а-а-а-кие шоколадные рогалики! Хозяйка сама печет. И заварочный чайник ставят на стол. Керамический, вместо чайных пакетов. Только ты никому не говори, ладно? Наши узнают, сожрут вместе со стульями.
Кафешка оказалась не больше тамбура электрички. На три с половиной стола. Возле трех столов стояла табуретка с широким сидением. На ней спал пес неизвестной мне породы с ушами до пола. К длинным и широким ушам можно было приторочить парашютный купол и десантировать на нем грузовик.
Я заказал чай и рогалики. Мы принесли с собой бутылку сухого вина и незаметно доливали его в чай. Пока хозяйка, высокая неулыбчивая женщина лет 40-ка не поставила на наш стол два стакана, сказав спокойно, - Дети, не балуйтесь.
- Говорят, ты местный, - Оля доедала второй рогалик, - но я тебя в общаге часто вижу, ты вообще где живешь?
- Когда как, - ответил я, - перед новым годом жил в общаге, пару месяцев.
- Почему?
- Надоело дома.
- Как?! Как может надоесть дом? – Ольга притворно ужаснулась, - мне дом никогда не надоест. Дома подушки, плюшки, сушки… кармашки, тапочки, кофточки, форточки… Форточка у меня в спальне прямо над головой. За форточкой абрикос. Можно сорвать абрикос прямо с кровати… Дома папа. Он приезжает в пятницу из своего серого города. После ужина мы собираемся в большой комнате и поем. Я играю на пианино. Поем вместе. Потом мама поет, потом я.
Оля негромко запела, голос у нее был не певческий, но без зазубрин:

«Жду я с нетерпеньем рассвета,
Отступления нету,
Всё давно решено.
Чья была в том вина,
К чему опять вспоминать
Этой ночью под луной?»

- Я пою и плачу, - рассказывала Оля, - Папа тоже плачет. И мама. И сестры. И бабушка плачет. Даже Фурик плачет…
- Фурик это кто? – спросил я, разливая вино.
- Это наш собака. Официальное имя Фурацилин. В первый день он надул под дверью ядовито-желтым. Как раствор фурацилина.
- Ты умеешь на фоно?
- Ага, - Ольга провела руками по воображаемой клавиатуре. – Меня учил известный музыкант. Он работал в Киевской филармонии. Сестра его жены заболела, свихнулась. Не буйная, но нужен присмотр. И он вернулся в наше село. Жена была бухгалтер в агрофирме, хорошо получала. Они сговорились, жена осталась на фирме, осталась зарабатывать, а Анатолий Федорович дома присматривал за тихой сумасшедшей. И чтобы самому не свихнутся брал учеников. Он хорошо учил. Прикалывался, изображал председателя колхоза: «Ооооля, вы очэнь медлэно играете эту вещщщ. Предстауте, вы ощипываете курицу обома рукамы сразу. Курица бэз сознания. Вам надо успеть ощщипать, пока она нэ очнулась и нэ клюнула вас в зад. Оооооля, на вам надо продавать сезонные абонэнэмэнты. За разовый концерт вы этот вальс нэ встыгнытэ»… Хорошо учил. Я, между прочим, летом работала концертмейстером. С настоящим заслуженным артистом. Прикинь, на первом концерте вышла на сцену, подошла к краю, говорю в зал: «Здравствуйте».
В кафе Олины щеки оттаяли, из красных стали чисто-чисто белыми.
- У нас есть команда, - сказал я, - соло, бас, ритм и барабаны. Мы играем разную музыку, в основном свою. Хиты тоже играем. Нам нужен клавишник. Мы не самодеятельность, халтуры работаем регулярно. За нормальные бабки. Ты приходи в субботу на прослушивание. Во 2-ю общагу.
- Не приду, - ответила Оля просто, - вас там четыре мужика, вам женское общество нужно на репетициях, а не клавишница. Я не общество.
- Ты приходи, послушаешь нас.
- Я слышала.
Потому, как девушка сказала «я слышала» я понял, нашей фанаткой она не стала. И все равно не удержался, спросил,
- И?
- Сложно у вас, - Оля сморщила нос, - я простая провинциалка, мне надо про любовь. Вы поете… вы поете взрослыми голосами о детстве и детскими голосами о жизни. Как почти все сейчас. Получается невпопад. Не обижайся… Басист ваш исполняет My Way. Синатра ее спел, когда ему два дня до седины осталось. Басисту вашему сколько?
- 18.
- И какой в 18 у него «myway»? От койки до уборной дойти? Не люблю, когда мужики взрослеют чужими словами.
- Да ты знатный мужиковед, - меня задели слова Оли.
Она глотнула вина, - Я, Боря, хорошо выгляжу, но лет мне уже…
Я перебил, - Ты выглядишь адекватно, как раз на свои 40.
Маленькая девушка улыбнулась. – Не 40, но после двадцати у меня стоит запятая, а за ней циферки… - Оля вздохнула.
Я рассмеялся, - взрослая, 20 с циферками, а вздыхаешь как я в 7 лет. Когда вместо теннисной сетки мне подарили «Мифы древней Греции».
Оля кивнула, - Хорошая книга… Знаешь, каждое утро я здороваюсь с морщинками в углу глаз. Я не чокнутая, я надеюсь им понравится моя вежливость и они не подпустят к себе другие морщинки. Чтобы не делится моим утром... Я никому не рассказывала об этом.
Мы вышли из кафе, но разговор не клеился. Мы сказали достаточно для первой встречи. И молчали, думая будет ли вторая. Вдруг Ольга легко оперлась на мое плечо и вскочила на лавочку. – Стихи из песни, - произнесла она, и сразу поправилась, - из хорошей песни. - Она читала спокойно и ясно:

Был белый снег,
Шёл первый день каникул,
И целый день вдвоём
Бродили мы с тобой.
И было всё вокруг
Торжественно и тихо,
И белый, белый снег
Над белою землёй.
Но вдруг зима дохнула
Вешним ветром,
Когда ты на снегу
У дома моего
Два слова начертил
Обломанною веткой:
"Татьяна плюс Сергей"
И больше ничего...

- Оль, я завтра зайду за тобой, хорошо?
Девушка самостоятельно спрыгнула с лавочки, - Завтра будет завтра.
- В любом случае на большее, чем шоколадный рогалик и стихи не рассчитывай, - сказал я, копируя ее голос и интонации.
Оля улыбнулась. – Пошли-ка по домам. У меня руки замерзли. Завтра будет завтра.
Завтра я постучал в 704-ю комнату в 10 утра. Никто не открыл. Я заходил днем и вечером. И снова неудача.
На каникулы я устроился работать сторожем на складе у знакомых. В следующий раз смог прийти к Оле через четыре дня. Мне сказали, она уже уехала домой.
Мы встречались потом на потоке и в общаге. Кивали, улыбались и расходились.
В тот день, после экзамена химии не произошло ничего особенного. Правда песню «Татьянин день» я выучил сразу. Весной, уже с другой девушкой я зашел в кафе с шоколадными рогаликами и заварочным чайником на столе. Девушка рогалик не доела, - Слишком сладкий, - сказала она.
– А мне нравится очень, ты не понимаешь, - ответил я с неожиданной злостью.