Сфумато6 Серая и Любовь

               

   - У, у, у…- капает на мои нервные клетки тихий тонкий голосок.
   Стараюсь однако не обращать внимания. Кипячу чайник, заливаю кипятком сбор алтайских трав. Но это нудное, на одной ноте, «у-у-у…», проникает через щелку в двери, заглушая даже шипение чайника.
   - У, у, у, у…- звучит все также не громко, но неотступно, непрерывно, - до тех пор, пока не снизойдут, не простят, не впустят обратно в дом.
   Нет уж, пусть еще посидит в темном холодном углу, подумает, как ей жить дальше. Сама виновата ведь: давно пора уже понять наконец, что нельзя так себя вести!
   Наливаю в чашку вкусный душистый чай с травками, укрепляющими иммунитет и нервную систему: эхинацея, золотой корень, шиповника цвет…
   - У – у-у…!
   У нее поразительно нежный, детски-невинный голосок, и совершенно не подходит к ее характеру.
   Шикша алтайская, пармелия, бадан, земляника… К этим вкусам и запахам добавить еще ложечку меда…
   - У – у-у-у!..
   Нет, это не выносимо! Цветки бессмертника, ромашки, черники плоды и листья мяты, остывая в чашке, теряют свежесть, и польза, к которой примешивается горечь огорчения, уменьшается.
   Иммунитет, желающий укрепляться зверобоем  и девясилом, дарящим девять сил, не воспринимает уже эти самые силы. И нервы не хотят восстанавливаться и не подпитываются курильским чаем, брусникой и цикорием, а все больше напрягаются, потому что на них, как на натянувшихся струнках, играет, золотой розгой поводя, этот тихий, вкрадчивый, монотонный голос за дверью.
   Вот взять бы эту самую твердую розгу, и зверобой, и можжевельник колючий самый, сделать из ниххороший крепкий веник зверо-бой, да и отхлестать эту зверючку-наглючку по ее наглой рыжеватой морде. По шее-то она уже получила, но поняла ли хоть что-то своей глупой головенкой из предыдущего урока? Сколько раз уже трепала я ее за уши, тыкала носом в вонючую лужицу на полу, хватала за холку и выбрасывала за дверь?! И все бес-полезно. Ну что за бесенок сидит в этой кошке и все время подталкивает ее на грех?
   - У! У! У!
   Этот вот ангельский голосок, три года назад уже, - в котором и покорность злой судьбе, и пропасть безнадеги, и где-то на дне – надежда на спасение – капал мне в душу, пока я бегала без зонта под проливным дождем от вокзала к вокзалу, решая проблемы с билетами на автобус и поезд. Капал-капал, да и приостановил наконец бег моих усталых ног, чтобы посмотреть – чей это голос так неотступно взывает ко мне из-за мусорного бачка под ногами у прохожих.
   Потом я несла на вытянутых руках это нечто, с которого ручьями стекали грязь, какие-то масло и мазут. Привезя домой, отчищала все это, откармливала киску, ласкала и гладила открывшуюся под мазутной грязью восхитившую меня красоту шерстки, расписанной в технике «сфумато». И поздравляла себя и ее с тем, что это все «не исчезло, как дым», а продолжает существовать в подаренной ей судьбой и мною возможности жить. А она…
   Нудное «у,у» прерывается, когда отворяется дверь, Серая врывается в комнату и рысью несется к кормушке своей. Вот, одна забота – брюхо набить!
   Следом вбегает Котя:
   - Ррумя-ррум! Муррр!
   И   начинаются обнимашки: за эти полчаса, пока он гулял на улице, мы так соскучились друг о друге!
   - Ко-тя! – зову его.
   - О-а! - отвечает.
   - А кто будет у нас кушать? Ко-тинь-ка? – насыпаю в его чашку корм.
   - О-и – а! – и Котенька запрыгивает на мое подставленное плечо, и мурлычет что-то в ухо, щекоча его всеми своими вибриссами, и вибрируя всеми верлибрами горлового пения, рассказывает свои свежие впечатления о прогулке.Наласкавшись, наговорившись и нарадовавшись, принимаемся за завтрак.
   Подтягиваются и заспавшиеся Катя и Кити, ленивицы наши. Они присоединяются к Коте и все с аппетитом хрустят фрискасом, кроме Серой, которая все это время крутится под ногами, напоминая о себе, несмотря на то, что время от времени я наступаю ей то на лапу, то на хвост, что еще больше злит меня.
   - А тебе не дам! Попостить-ка маленько, а то больно жирная стала, и наглеешь много! Кто нас..л опять на полу, а?
   Но Серая не слушает меня, а завистливо поглядывает на кушающих сородичей и опять трется о мои ноги, подлизываясь. Хоть орать- не орет уже, отучилась. У наших кошек вообще не принято кричать, выпрашивая еду. Им достаточно сесть у своей чашки, чтобы дать понять, что надо бы поесть, и тут же получают порцию того, чего им хочется. Если с ними вести себя по-человечески, то и они ведут себя так же, мы общаемся на равных, понимая друг дружку с полуслова-полумява. Все, кроме Серой.
   Она в нашу семью как пришла, так и живет – как неродная. Даже имя Марыся, или Рыся (она слегка похожа на рысь), не пристало к ней. Я дала обьявление в соцсетях о том, что отдам кошку в добрые руки, и пусть уж новый хозяин, если что, дает ей имя, какое ему нравится. Хотя… пару раз звонили уже, желая забрать кошку, но – жалко что-то стало отдавать. И пока что Серая остается у нас на испытательном сроке. Авось да исправится.
   Когда все поели и ушли, Серая подошла и доела все, что осталось. И так всегда: сколько ей ни дай, все голодная. Так и лазает по всем чашкам, вылизывая их, и даже по столам иной раз, съедая все что ни попадя.
   - Ладно, на вот, ешь уже, - насыпаю ей не дорогой корм, желе из пакетиков, а попроще – китекет. Зову ее: «Кс-кс-кс». Не идет, смотрит недоверчиво: не обманут ли,-  подманят, и получишь вместо еды взбучку.
   – Что, не понимаешь русский язык? Иди жри уже!
   Одно хорошо -  в еде она не привередлива, слопает все, что дадут. Хотя если вначале ела и кашу, и суп,  то теперь – нет уж, надо вкусняшку какую-нибудь. Разъелась так, что не пролазит в дырку в полу котельной, где у нас насыпаны в подполе опилки, не хочет пользоваться кошачьим туалетом. Вот и сегодня утром я опять обнаружила лужицу – ясно, чьих лап дело! За сим последовало и наказание. Которое, по ходу, мало что дало. И едва я ушла в комнату, как послышались характерные звуки –так и есть, на стол пытается влезть! 
   - Ну вот что ты за кошка такая?! Почему не хочешь вести себя по-человечьи?!
   В ее зеленоватых глазах так и читается:
   - Дай лучше поесть! Да не китекет, а фрискаса, и побольше!
   - Обойдешься! А если снова нагадишь, вообще весь день кормить не буду! Смотри мне, а то вылетишь опять за дверь, или в окно вот.
   Я открываю окошко захотевшему посидеть на подоконнике Коте и смеюсь, вспомнив, как вчера сын, нечаянно наступив в лужу, так разозлился, что взял Серую за шиворот и, наругав, натыкав носом эту дуру в следы ее преступления, примерился, и ловко запустил ее в окно. Она, растопырив лапы, полетела, шмякнулась в мягкий снег, утонув по макушку, и, опомнившись, начала выгребать оттуда, чтобы взобраться на окно, которое захлопнулось перед ее носом. Тогда она, стоя на подоконнике, поднимаясь на задние лапы, принялась быстро-быстро скрести передними стекло. Старательно, усердно, упорно так скребет, стучится, до тех пор, пока не запустят.  Начиная понимать, что такое буквально означает «кошки на душе скребут», через какое-то время впускаешь ее в дом. Серая отряхивается, причесывается, и, разведав и разнюхав, не осталось ли где чего перекусить, ложится спать, - похоже, сразу забывая весь урок.
   Да и понимает ли вообще глупая кошка эта смысл урока? Или все же не такая уж она дура, и творит гадости просто на зло? Она ведь видит, что ее любят меньше, чем других. И ласкают реже, и кормят похуже. С ней с самого начала люди обошлись бесчеловечно, выкинув из дома и обрекая на погибель:
   - Видимо, судьба моя такая несчастная, - решила она, - а люди жестокие и безжалостные. Нечего их и уважать, и подчиняться их законам. Ну вас всех! Живу как хочу! А если будете доставать, еще больше вам нагажу! Прямо в тапки могу!
   А я ведь, если честно признаться, тоже хороша. Вот сварила кошкам своим обожаемые ими куриные головы и кормлю. Котеньке вынимаю мозг и глаза, которые он любит. Кити и Катя едят мякоть без косточек. А Серой достаются жилы, кожа, и целую голову кидаю ей. Она довольна, схрумкает все. Но ведь… все понимаем мы: и она, и я, всю несправедливость положения.
   Но что поделаешь, если я не могу одинаково, по справедливости, делить свою любовь и заботу на всех?! Наверное, если бы я относилась ко всем (в том числе и к людям, а не только к кошкам своим) по-божески, распределяя в равных долях свои милосердие, доброту сердца, сострадание, то и от других получала бы в ответ такую же точно полноту этих чувств, и соответствующее совестливое отношение?!
   Ну это все – как должно быть в идеале. А на самом деле столько испытаний терпению и смирению на каждом шагу, что походка так и остается, несмотря на попытки исправиться, неровной, так и идешь, спотыкаясь на каждом шагу.
   И только иногда встанешь, приостановленный этим зовом из темноты подворотни, который взопиет к задворкам души твоей: «У, у, у…» И пытаешься осмысливать то, что высвечивается там – в закоулках сердца твоего – до поры до времени скрытое даже от себя самого. И пытаться понять: когда и что пошло не так? Это повод перекопать себя сверху-донизу, чтобы дойти до самой сути…
   Как бы ни не хотелось. Потому что это тяжело. Тяжко осознать, почувствовать в себе присутствие этой червоточинки, нарушающее что-то главное в тебе. Что-то самое главное в мире этом.
   А самое главное в нем, несмотря ни на что, все-таки – Любовь.
   А не-любовь развязывает руки и лапы, разъедает совесть и позволяет творить зло…
   Насытившись, Серая занимает свою любимую позицию – под кухонным диваном. Отсюда удобно наблюдать за всем происходящим и бросаться на проходящих мимо кошек, как бы играя, но и со злостью. И на ее надутой туповатой физиономии так и написано шаловливое, слегка злобное, угрюмое, мстительное упрямство. А может, я напридумывала себе все, и просто у нее характер такой дурной? И вот за это я Серую и не люблю. Хотя, выходит, она тогда вообще ни в чем не виновата! Что поделаешь: такая уж уродилась! А дальше – дело воспитания, образа жизни, исправления… И, все-таки, любви. И всего, что ей сопутствует. И я должна любить эту кошку такой, какая она есть.
   Но ведь любовь – дело такое: или она есть, или ее нет. Даже кошки понимают это. Чувствуют сердцем. В их-то мире все устроено именно так. А как у людей? Все намного сложнее.
   Можно ли воспитать любовь в себе или в ком-то другом? Превозмогая не-любовь. Воспитывая, взращивая в себе любовь через терпение, смирение ну и так далее, по заповедям.
   Все понятия в этом мире – палка о двух концах. Два полюса: любовь-нелюбовь. И ты – посредине. Ближе то к одному концу, то к другому. И только где-то гораздо выше всего этого существует Любовь в ее чистом виде, часть Себя влагающая в каждую душу живую. По капельке, по зернышку прорастает она там, заглушаемая терниями. И соблазнами. Любовью можно победить любое зло…
   Задумавшись, я не замечаю, как из-под стола высовывается серая лапа и утягивает кусочек мяса, которое я готовлю на обед.
   Нет, наверное, мировое зло, все же, непобедимо!